рету, закурил.
   - Друзья приехали... Хозяйка еще  не  вставала  и  велела,  чтобы  ее  не
будили...
   Взгляд шофера  был  циничным,  и  говорил  он  языком  жителя  парижского
предместья.
   - Что касается девчонки, то, пожалуй, наш приятель Блини...
   За этим последовал жест  еще  более  циничный,  чем  взгляд,  и  Владимир
покраснел. Это была его единственная слабость.  У  него  была  светлая  кожа
уроженца балтийского севера, голубые  глаза  и  мягкие  черты  лица,  и  при
малейшем волнении щеки его заливал багровый румянец, точно так же, как после
нескольких стаканчиков опухали веки.
   - Едем?
   - Нет, я побуду здесь.
   - Я их обоих застал за стряпней, наша барышня нацепила передничек...
   За минуту до этого Владимир собирался идти обедать на  яхту.  После  этих
слов решимость его пропала.
   Он не задавался вопросом, влюблен он в  Элен  или  нет.  Прошло  уже  три
недели с тех пор, как она ворвалась в их жизнь,  -  вероятно,  после  смерти
отца, который, может быть, и был первым мужем Жанны Папелье, - Ну  и  вид  у
вас! - заметил шофер. - Угостить стаканчиком?
   - Спасибо, нет.
   - Так не будете пить?
   Владимир был на пределе. Зачем к  нему  лезут  с  разговорами,  когда  он
думает совсем о другом? Или  пытается  не  думать  и  ждет.  Скорее  бы  все
случилось.
   Бриллиант лежит в шкатулке. Вот сейчас Жанна Папелье встанет и  обнаружит
пропажу.
   Поделом Блини!

***

   Из трубы яхты поднималась струйка дыма, но ветер относил ее, и  она  была
едва заметна. Иногда, через час-другой, дождь внезапно прекращался, но потом
это случайное затишье сменялось еще более яростным порывом ветра и ливня.
   - Разве вы здесь кормитесь?
   Да, Владимир поел  у  Полита,  без  всякой  охоты,  навалившись  на  стол
локтями. Потом выпил! Потом растянулся во весь рост на кожаном диванчике.
   Свет резал ему глаза, и он прикрыл лицо газетой. Вице-мэр пообедал дома и
вернулся, надеясь подыскать партнера и  во  что-нибудь  сыграть.  Он  уселся
недалеко от русского и раскрыл другую газету, хотя читать у него не было  ни
малейшего желания.
   - Сыграем? - предложил Полит. Сыграли нехотя и бросили  колоду  на  стол.
Машины проезжали мимо, не останавливаясь. В  церкви  звонили  к  вечерне,  а
вице-мэр все никак не мог выяснить, что сегодня освящают - самшит или свечи.
Он вздохнул и поглубже уселся в угол диванчика.
   Лили снова перетирала стаканы и ставила их на полку; вскоре она услышала,
как похрапывает вице-мэр.
   Может быть, Владимир тоже уснул? Белые брюки его заляпаны грязью, одет он
в бело-синюю полосатую тельняшку, лица не видно, зато  видно,  как  поредели
рыжеватые волосы.
   - Разбудишь меня в четыре часа, - вздохнул Полит и поднялся к себе.
   А дымок все вился над трубой яхты...
   В вилле "Мимозы" Жанна Папелье  звонком  вызвала  горничную,  потребовала
сельтерской, еле ворочая языком.
   - Кто там внизу?
   - Шведка приехала с женихом...  Я  им  подала  завтрак...  Они  сейчас  в
маленькой гостиной.
   - Что они там делают?
   - Да ничего.
   - Дай мне еще поспать.
   - Разве мадам не собирается вставать?
   - Нет. Моя дочь не приехала?
   - Она велела передать через Дезирэ, что хочет остаться на яхте.
   - А Владимир?
   - Он ушел в десять часов и еще не приходил.
   - Скажи, чтоб меня не будили.
   Гости хотели  сыграть  в  бридж,  но  четвертого  игрока  не  нашлось.  В
гостиной, заваленной журналами и книгами, шведка раскладывала пасьянс, а  ее
двадцатипятилетний жених, одетый для игры в гольф, читал киножурнал.
   На  кухне  дворецкий  завтракал  вдвоем  с  кухаркой,   медленно   жевал,
просматривая газету.
   - Вечером все тут будут обедать?
   - Не знаю.
   В тысячах домов и вилл Лазурного берега сидели люди, не зная, что делать,
и смотрели на дождь. В Канне, Ницце, на Антибах зрители у входа в кинотеатры
стряхивали зонтики.
   Вице-мэр проснулся, как от толчка, около четырех. Бог знает что такое ему
приснилось! Владимир все так же  сидел  за  столиком,  уткнув  подбородок  в
ладони, и смотрел прямо перед собой.
   - Плохи дела?
   - Хороши!
   Интересно, что они там делают вдвоем, на яхте? Конечно, проще всего пойти
туда и посмотреть. А если там ничего такого не происходит?
   И действительно, ничего такого не происходило. В маленькой кают-компании,
затянутой японским вышитым шелком, Блини с  Элен  играли  в  карты,  вернее,
Блини  обучал  Элен  русской  игре  в  шестьдесят  шесть.  Владимир  прошлым
воскресеньем уже застал их за этим же занятием.
   - Вот этот и вон тот...
   Блини хохотал во весь голос, выигрывал  и  смотрел  на  партнершу  такими
ласковыми, детскими глазами, что она тоже не могла удержаться от смеха.
   - Не люблю я вашего друга Владимира... - сказала она вдруг.
   Собеседник возразил:
   - Вы его не знаете... Это настоящий русский, удивительный  человек...  Но
его надо понять...
   - Пока что он взваливает на вас всю работу...
   - Он настоящий русский... - повторил Блини.
   - Он вам завидует...
   - Мне?
   Блини смеялся. С чего бы это Владимир стал ему завидовать?
   - Хотите, я вам расскажу одну историю? Это кавказская история.., когда мы
были богатыми, как-то раз, в Вербное воскресенье...
   Владимир потянулся, глядя на залитые дождем  окна,  и  заказал  Лили  еще
стаканчик виски.

Глава 2

   - Куда это он?
   Вице-мэр едва успел произнести эти слова, как Владимир, которому Лили как
раз подавала виски, был уже за порогом. Прямо перед ним остановился автобус,
открылась и закрылась дверца,  и  машина  тут  же  рванулась  вперед,  унося
Владимира, усевшегося рядом с водителем.
   Спустя десять минут он вышел из автобуса в Канне, все так же под  дождем,
пешком, покинул город и стал  подниматься  по  наклонной  улице  между  двух
каменных оград. И вот перед ним ворота с каменными львами по обеим сторонам,
усыпанная мелким гравием лужайка и, наконец, крыльцо между колонн.
   На мгновение он остановился  и  прислушался.  В  большой  гостиной  играл
граммофон. Он открыл дверь и повесил на крючок фуражку и дождевик. Из  холла
ему была видна гостиная. Шведка нехотя возилась с  граммофоном,  а  рядом  с
ней, развалившись в кресле, ее жених, граф де  Ламотт,  одетый  с  иголочки,
лениво просматривал газету. Сидевшая за столом молодая особа по имени  Жожо,
разведенная с мужем, но тем не менее вечно  враждовавшая  с  ним  по  разным
поводам, заполняла страницу за страницей своим крупным угловатым почерком.
   Русский собирался было пройти мимо них. Ламотт его окликнул:
   - Эй, Владимир!..
   Владимир, уже в дверях, повернул к нему угрюмое лицо.
   - Вы наверх?
   - Да. А в чем дело?
   - Скажите-ка Жанне, пусть идет сюда! Попробуем хоть  что-то  придумать...
До смерти скучный день... Может, съездить в Ниццу или в Монте-Карло?
   Владимир в ответ только поморгал разок-другой и пошел наверх.
   Виллу построили еще до войны, с типичным  для  Лазурного  берега  обилием
мрамора, бронзы и фресок и, вероятно, поначалу обставили  с  соответствующей
роскошью. Но затем ее, несомненно, стали сдавать внаем каждый  сезон,  ковры
поблекли, а мебель то переставляли, то кое-как  меняли.  В  один  прекрасный
день ее купила со всем содержимым Жанна Папелье да  еще  привезла  туда  всю
свою лишнюю мебель из Ниццы и Парижа.
   На втором этаже Владимир прижался ухом к двери и прислушался.  Ничего  не
услыхав, он медленно повернул ручку, толкнул створку и удивился,  что  Жанна
сидит и смотрит прямо на него.
   Она находилась в постели, непричесанная, и поднос с  чаем  и  поджаренным
хлебом стоял у нее на коленях. Занавеси были еще задернуты, и в спальне было
полутемно.
   - Пришел! - просто сказала она.
   Вряд ли сейчас ее узнали бы сидевшие внизу  гости,  привыкшие  видеть  ее
одетой. Ей было лет пятьдесят, и черты ее лица после  ночного  сна  казались
очень резкими, а ее удивительно волевой  лоб  казался  огромным  под  пучком
жидких волос.
   - Что они там делают? - спросила Жанна, когда Владимир молча уселся у нее
в ногах.
   - Эдна включила граммофон... Ламотт читает... Жожо пишет...
   - Ты был на яхте? Слушай, забери-ка этот  поднос...  По  пробуждении  она
всегда была спокойна, в ней даже проглядывало нечто потустороннее, будто  ей
требовалось какое-то время, чтобы снова стать собой. Глаза ее припухли,  как
у Владимира.
   - Больше никого внизу  не  видел?  Похоже,  что  Пьер  и  Анна  ушли,  не
спросясь...
   Пьер был дворецким, Анна - кухаркой.
   - Что с тобой такое?
   - Ничего...
   Однако ему было не по себе. Он представил себе, что ожидаемое им  событие
может произойти с минуты на минуту. Шкатулка с драгоценностями всегда стояла
внутри туалетного столика. Жанна часто, вставая  с  постели,  ее  машинально
открывала...
   - Ламотт поговаривает о том, чтобы съездить в Ниццу  или  Монте-Карло,  -
сказал он.
   - А как погода?
   - Дождь.
   - Ну, тогда нет уж, спасибо! Кроме того, Дезирэ не любит, когда  ездят  в
воскресенье вечером. Поедим что найдется в холодильнике.
   В спальне все было разбросано как попало.  Жанна,  все  еще  не  в  силах
подняться, потребовала сигарету.
   - Все-таки им не следовало уходить, не сказав ни слова, - проворчала она.
- Слишком по-хорошему я с ними!
   Вечно одна и та же комедия. Слуги делали все, что хотели. Внезапно в один
прекрасный день ее охватывала слепая ярость, она всех разом  выгоняла  и  на
два-три дня переселялась в гостиницу, пока не находила других.
   - Хватит разгуливать по комнате! Ты мне действуешь  на  нервы!  Вот  что,
раздвинь занавески!
   В спальне стало еще мрачней, так как  уже  темнело,  и  комнату  охватила
печаль дождливых сумерек.
   - Нет! Задерни их! Зажги лампы...
   Перед ним она не стеснялась своего вида, могла показаться без прикрас,  и
физически,  и  нравственно.  И  ей  было  совершенно  безразлично,  что  она
выглядела старухой, когда хмурила лоб.
   - Ты мне так и не сказал, был ты на яхте или нет.
   - Был.
   - Элен видел?
   - Да, она была там.
   - Что она делала?
   Жанна скребла голову ногтями, как будто сидела одна.
   - Ничего не делала, - ответил Владимир.
   - Ну, что ты о ней думаешь, ты-то? Он пожал  плечами.  Жанна  внимательно
вглядывалась в него, словно желая проникнуть в его мысли.
   - Она про меня ничего не говорила?
   - Она вообще со мной никогда не разговаривает.
   - Ас кем же она разговаривает? Не со мной же! И не с моими друзьями!
   - С Блини...
   - И ты не знаешь, что она ему говорит? Ему было все больше не по себе. Он
вспомнил, как вился дымок над  яхтой  и  как  Блини  с  Элен  играли,  будто
детишки, в шестьдесят шесть.
   - Не знаю... - ответил он.
   - Странно все это... Она моя дочь... Приходится в это верить,  раз  я  ее
родила на свет и так записано  в  бумагах!  А  у  меня  к  ней  нет  никаких
чувств... Впрочем,  у  нее  ко  мне  тоже!  Смотрит  она  на  меня  с  таким
удивлением, с недоверием...  Скажи,  может,  лучше  было  бы  определить  ей
какую-нибудь ренту и пусть себе живет в другом месте?
   С этими словами она спустила ноги с кровати, нащупала комнатные  туфли  и
вышла в ванную комнату,  оставив  дверь  открытой.  В  спальню  постучались,
кто-то крикнул: "Откройте!"
   Это была Эдна, шведка.
   - Впусти ее, - сказала Жанна Папелье, открывая оба крана ванны.
   Тут все было по-семейному. Эдна не удивилась, застав Владимира в спальне.
Она прислонилась к косяку двери ванной,  так  что  видела  с  одной  стороны
Владимира, с другой - моющуюся Жанну.
   - Граф предлагает поехать обедать в Ниццу...
   - Да, Владимир мне сказал...
   Все по привычке говорили "граф", даже его невеста.  Они  были  помолвлены
вот уже два года, но о браке речь и не заходила. Эдна по неделям  гостила  в
"Мимозах", куда Ламотт иногда заезжал,  потом  исчезала  на  недели  или  на
месяцы, жила в Париже, а может быть, ездила к родным в Швецию... И  внезапно
возвращалась, будто только вчера уехала, и снова влезала в свою спальню и  в
свой халатик...
   - Граф отлично знает, что я никуда не езжу по воскресеньям.
   - Кухарка ушла в город.
   - Ну и пусть!  Поедим  холодные  закуски!  Вот  Жанна  оденется,  откроет
шкатулку и... Интересно, неужели они там, на "Электре",  все  еще  играют  в
карты? Нет, наверно, обедают...  Блини  хохочет,  рассказывает  что-то...  И
наверно, все выдумывает, кстати! Все врет! Они ведь оба  врут,  и  Блини,  и
Владимир! Например, он, Владимир, чтобы получить это место на яхте,  заявил,
что до русской революции служил на крейсере в чине лейтенанта.
   Никто не дал себе труда заняться подсчетом, иначе  сразу  выяснилось  бы,
что в это время ему еще не было и восемнадцати. Он тогда только  поступил  в
Севастопольское морское училище, где пробыл всего восемь месяцев.
   Что касается Блини, то он вообще не служил на флоте, а учился в гимназии.
И князем не был, а если и был, то таким, как все кавказские помещики...
   - У мой страна...
   У Блини, когда он знал всего несколько слов по-французски, это  означало:
"В моей стране..."
   И он восторженно описывал Кавказ как некое сказочное место, где  родители
его были знатными и богатыми,  а  в  замке,  где  он  родился,  полно  слуг,
зажигавших сотни свечей за пышными ужинами под звуки балалаек...
   Лицо  Владимира  пылало.  Он  не   обращал   внимания   ни   на   шведку,
прислонившуюся к двери, ни на Жанну,  которая  вышла  из  ванны  и  накинула
голубой халат.
   Сейчас она откроет шкатулку с  драгоценностями...  Накануне  вечером  ему
представился удивительный случай. Блини был здесь, с ними.  В  гостиной  все
крепко  выпивали.  С  утра  в  окне  было  выбито  стекло,   поэтому   Жанна
пробормотала: "Блини! Сходи ко мне в спальню, принеси шарф..."
   Он и пошел. Когда обнаружат, что кольцо пропало, это припомнят! Тем более
что Владимир ушел первым, отправился ночевать на яхту.
   - Владимир! - крикнула Жанна.
   - Да...
   - Не сходишь ли купить яиц?  Эдна  говорит,  что  в  доме  ни  одного  не
осталось...
   Это было ему на руку! Пропажу обнаружат в его отсутствие...
   Ему пришлось спуститься вниз по улице, да к тому же поискать какую-нибудь
еще не закрывшуюся лавку. Он вернулся с покупкой, а в  доме  все  оставалось
по-прежнему. Правда, Жанна была еще наверху, у себя.
   - Пойдем, поможешь мне... - сказала Эдна. В этом  доме  все  были  то  на
"вы", то на "ты". Шейкер стоял на столе, он  сбил  себе  коктейль.  В  кухне
шофер Дезирэ читал газету, сняв  черные  кожаные  краги,  чтобы  дать  отдых
ногам. Дезирэ не двинулся с места и  продолжал  читать,  поставив  локти  на
стол, в то время как все взялись за приготовление обеда.
   Когда Жанна сошла вниз, она уже выглядела как обычно, к тому же,  проходя
через  гостиную,  успела  выпить  коктейль.  Поэтому  она  была  веселой   и
оживленной. Волосы снова обрели красновато-рыжий  оттенок,  черное  шелковое
платье облегало маленькое, располневшее, но еще крепкое, упругое тело.
   - Как дела, ребята? - крикнула она своим дребезжащим голосом.
   Эдна где-то раздобыла белый фартук. Граф накрывал на стол. Жожо вторично,
после неудачной попытки, готовила майонез.
   - Так ты полагаешь, Владимир, моя дочь не явится? Я велела  ей  передать,
что хочу ее видеть... Она расхохоталась:
   - Будто здесь кто-нибудь меня слушается! Даже слуги  уходят  и  приходят,
когда им вздумается, и не дают себе труда мне  сообщить!  А  вы-то,  Дезирэ,
куда-нибудь собрались?
   Дезирэ оторвался от газеты и спокойно ответил:
   - Сейчас пойду в кино.
   - Владимир, принеси чего-нибудь выпить!
   Только ему одному было понятно, что все ее веселье - притворство.  Позже,
после четырех-пяти рюмок, она заговорит другим голосом и посмотрит  на  него
другим взглядом. А еще позже, когда напьется как следует, она выплеснет  всю
свою горечь: "Какие же мы с тобой  несчастные,  Владимир!  Все-то  над  нами
потешаются, никто нас не любит... Понимаешь, слишком мы добренькие, ты да я.
Порой мне хочется все послать к черту..."
   Но сделать этого она не могла, ей было необходимо всегда находиться среди
людей. Если вдруг рядом никого не было - что случалось очень редко, -  Жанна
в любом ночном кабаке подбирала новых друзей.
   На последней стадии  опьянения  она  уже  заливалась  слезами:  "Подумать
только, у меня есть дочь, и я ее совсем не знаю! Знаешь, что я  тебе  скажу,
Владимир? Она меня не переносит, моя дочь! Вот и вся правда! Никто  меня  не
понимает... Разве что только ты..." Глаза Владимира наполнялись слезами, так
как он был так же пьян, как и она. "Сознайся, если бы у тебя были деньги, ты
вел бы  себя  точно  так  же,  как  я?  Ведь  надо  же  за  что-то  в  жизни
цепляться..."

***

   Но в данное воскресенье до этого не дошло. Поели, хотя аппетита ни у кого
не было. С террасы доносилась все та же ровная музыка  дождя.  Граф  злился,
что  не  удалось  поехать  в  Ниццу.  Жанна  пыталась  поднять   настроение,
рассказывая анекдоты.
   Внезапно, в десять часов, когда все еще были за столом, Владимир вскочил,
точно так же, как раньше у Полита...
   - Ты куда?
   - Ухожу!
   - С ума сошел?
   Нет! Он просто-напросто уходит! С  него  довольно.  Он  больше  не  может
сидеть здесь, за столом. Он,  разумеется,  выпил,  но  не  настолько,  чтобы
потерять контроль над собой.
   - Сядь, Владимир!
   К несчастью, она сказала это очень властным тоном, и он посмотрел на  нее
самым своим нехорошим взглядом. Глаза у него были голубые, а  взгляд,  почти
всегда очень добрый, подчас мечтательный, совершенно  неожиданно  становился
жестким. Взглянув на нее, он сделал еще несколько шагов к двери.
   - Владимир!
   Он пожал плечами.
   - Владимир, я тебе велела... Он что-то буркнул и вышел.
   - Что он сказал? -  спросила  Жанна  Папелье.  Эдна  промолчала.  А  граф
повторил слова Владимира:
   - Он сказал: "Я вам не холуй". Тогда Жанна выбежала вслед за ним, догнала
в темном коридоре.
   - Владимир!
   Но он с такой силой оттолкнул ее, что она чуть не упала.  Таким  образом,
этот вечер оказался еще более унылым, чем прежние. Жанна была совсем  убита.
Она надумала куда-нибудь поехать, но тут выяснилось, что шофер ушел.
   - Я поведу, - предложил граф. Стали собираться.  Граф  пошел  в  гараж  и
немного погодя вернулся, когда все уже были готовы.
   - Дезирэ унес ключ от зажигания... За все досталось Эдне!
   - Ты чего это так на меня уставилась, а? - крикнула ей Жанна  Папелье.  -
Тебе небось смешно?
   Владимир ждал автобуса напротив казино.  В  Гольф-Жуане,  у  Полита,  еще
горел  свет.  Только  что  там  кончили  партию  в  белот,  и  принаряженные
посетители, откинувшись на спинки стульев, вели разговор о политике.
   - Налей, - сказал он Лили, облокотясь на стойку.
   Она засмеялась:
   - Что это на вас нашло, раньше-то?
   - На меня?
   Он уже забыл. И  не  заметил,  что  в  смехе  Лили  звучат  восхищение  и
нежность. Он вышел, не сказав  ни  слова  остальным  посетителям,  и  вскоре
подошел к "Электре", поднялся по сходням и застыл на  палубе,  почувствовав,
неожиданно для себя, каким спокойным сделался воздух.
   Восточный ветер утих. Дождь прекратился. В тучах уже появились  просветы,
и где-то на берегу вовсю заквакали лягушки.
   На борту - ни огонька. Но он-то знал, что Элен сейчас  у  себя  в  каюте,
первой слева, той самой, где иллюминатор  затянут  кретоновой  занавеской  в
цветочек. Она спит. А может быть, проснулась, услышав его тихие шаги?  Тогда
она, наверно, не заснет, пока не убедится, что он тоже лег спать.
   Он пошел на нос. Блини всегда спал, оставив люк открытым. Как  раз  в  ту
минуту, когда туда подошел Владимир, лунный луч осветил кубрик, узкую  койку
и лицо спящего кавказца.
   Это еще заметнее, когда он спит, - лицо его совсем не  мужское,  кажется,
будто это младенец, уснувший  невинным  сном.  Впечатление  еще  усиливалось
оттого, что спал он, приоткрыв рот. По ночам ему часто  случалось  бормотать
какие-то неразборчивые слова, непроизвольно подергиваясь во с