двадцать пять
лет с этим вокзалом не расстался, даже не знаю, сменил ли квартиру...
   - Спать хочу... Тошнит... - простонала Жожо.
   - Заткнись! - прикрикнула Жанна, думая совсем о другом.
   - Ты же видел Элен... Ведь она сейчас разбогатела... Но по-прежнему живет
себе потихоньку, ходит на рынок, стряпает на плитке... Вот такой я хотела бы
стать, понял?
   - Вы не смогли бы!
   - Без тебя знаю, идиот! В том-то и дело...
   И оба погрузились в молчание,  угрюмо  глядя  в  одну  точку.  Полковник,
владелец виллы под Тулоном, не стесняясь, у всех на глазах, поглаживал грудь
одной из девчонок, а та будто этого и не замечала.  Жожо  все-таки  пришлось
выбежать в туалет. Скрипач подошел со смущенным видом.
   - Что-нибудь не то сыграли?
   Ему ведь даже не дали доиграть до конца!
   - То, то!
   - Вы уж простите... Вы, наверно, привыкли к настоящим цыганам...
   - Да нет, дружочек, все было прекрасно!
   Он уже ничего не понимал, не знал, как отойти от нее.
   - Ребятишки у тебя есть?
   - Трое!
   - Тогда не все ли равно тебе?
   Он ушел, так ничего и не поняв. А понимала ли Жанна сама себя?
   - Ребятишкам-то  его  не  каждый  день  мясо  достается!  -  сказала  она
Владимиру. - Подумать только, что эта дура Жожо отправила  своего  малыша  в
Швейцарию. Показывала она тебе фотографию? С таким мальчонкой  рассталась  -
значит, вовсе жизни не заслуживает. И это ради того, чтобы пить шампанское и
бездельничать... Опротивели мне люди, вот что! А ты уже напился? Слушаешь ты
меня или нет?
   Она смотрела на него, слишком хорошо его зная, чтобы не  видеть,  что  он
еще не слишком пьян.
   - О чем ты думаешь? Спорю, что все еще о Блини...
   - А вот в Константинополе... - начал он.
   - Да ну тебя с твоим Константинополем! Ну,  подыхал  ты  там  от  голода!
Дальше что?
   Его все время тянуло следить за ней, и если  бы  она  встретилась  с  ним
взглядом, то с удивлением обнаружила бы в его глазах ненависть.
   - В Константинополе, - продолжала она, - уже было слишком поздно. У  тебя
раньше был шанс.
   - Какой?
   - У тебя в стране тогда все разом  взорвалось.  Это  что,  по-твоему,  не
шанс? Все стереть, все начать заново! Но у тебя пороху не хватило.
   Он съежился на диванчике и сжал губы.
   - Тебе-то как раз следовало это понять!
   - А моего отца расстреляли... - сказал он очень тихо.
   - Каждый день тысячи людей умирают...
   - Мою сестру посадили  в  тюрьму,  и  до  того,  как  убить,  десять  или
двенадцать негодяев ее...
   Она повернулась к нему.
   - Это правда?
   - Клянусь!
   - Ты вечно клянешься. Но на этот раз я тебе, пожалуй, поверю.
   - Мою мать...
   - Замолчи! Хватит уже!
   Жанна снова разжалобилась; она пила, и ей хотелось плакать.
   - Прости, Владимир... Ты прав... Даже не знаю,  как  это  выразить.  Тебе
этого не понять... Официант, еще шампанского! Нет,  маленьких  бутылочек  не
надо!  Давай  сразу  две  полуторные!  Твое  здоровье,  полковник!  За  вас,
девчушки! Владимир, сходи туда, к туалету, посмотри, как там Жожо, ей, может
быть, совсем плохо...
   Лавируя между танцующими, он прошел через зал и застал Жожо у  туалетного
зеркала, рядом с уборщицей, разводившей для нее в воде порошок аспирина.
   - Плохо дело?
   - Тошнит... Уезжаем?
   - Не знаю...
   - Ночуем в Марселе?
   - Надеюсь... Она не сказала...
   - Иногда я думаю, что она все это нарочно  делает...  Что  именно  делает
Жанна нарочно, она не уточнила, но они поняли друг друга.
   - Она плачет, - сообщил Владимир.
   - Этим всегда у нее кончается! Жожо выпила воду  с  аспирином,  икнула  и
опять напудрилась.
   - Пошли!
   Посетители мало-помалу расходились. Полковник курил сигару,  усадив  себе
на колени одну  из  подружек.  В  угоду  тем,  кто  щедро  платил,  владелец
ресторана всем раздал шуточные подарки. Жанна надела на голову - и тут же об
этом забыла! - картонную пожарную каску.
   - Что это вы там вдвоем вытворяли? - спросила она с подозрением.
   - Да ничего... Мне было нехорошо...
   - А знаете, я все думаю: вы уже спали друг с другом?
   - Никогда! - воскликнула Жожо.
   Она говорила правду. Им это даже в голову не приходило - ни ей, ни ему.
   - Ну и пусть! Мне-то все  равно.  Я  ведь  не  ревнива...  А  ты  ревнив,
полковник?
   Тот не знал что ответить, да вряд ли он и расслышал вопрос.
   Музыканты все играли, только ради них.  Хозяин  с  барменом  подсчитывали
выручку. На вешалке висели лишь их вещи. Официанты то и дело поглядывали  на
часы. Одна бутылка еще оставалась непочатой.
   - Надо с ней справиться! -  решила  Жанна,  вздохнув.  И  сама  наполнила
бокалы. Потом подозвала метрдотеля,  проверила  счет  вместе  с  ним,  нашла
ошибку в тридцать франков.
   - А ты думал, я уж совсем напилась, да? Так тебе и надо! Не  получишь  на
чай...
   Они встали, прошли через опустевшую танцевальную площадку, путаясь ногами
в  обрывках  серпантина.  Дойдя  до  дверей,  Жанна  обернулась  и   увидела
метрдотеля, сохранявшего все тот же вид, исполненный достоинства.
   - Держи! Вот тебе сто франков, так уж и быть! Только в следующий  раз  не
воображай, что я совсем дура!
   Она не ошиблась: Дезирэ нашел их и, подъехав к ресторану,  открыл  дверцу
машины.
   - Домой! - устало сказала Жанна. У полковника была своя машина.
   - Вы не едете с нами?
   Нет, он предпочитал своих подружек. Дезирэ подсказал:
   - Мадам будет, наверно, теплей внутри?
   - Ты же знаешь, я ненавижу сидеть там, в глубине.
   Тем  не  менее,  отъехав  несколько  километров  от   Марселя,   пришлось
остановиться на пустынном шоссе, потому что ей стало холодно.  Она  накинула
пальто шофера поверх своего.  Жожо  спала,  голова  ее  моталась  туда-сюда,
Владимир курил, забившись в уголок.
   Ему тоже было холодно, так как он не захватил пальто. И все  чудился  ему
Блини, сидящий на вокзальной скамье.  Он  так  ясно  представлял  себе  этот
пустынный перрон, когда ночной холод проникает под стеклянный свод.
   Темноту прорезал белый треугольник фар, на этом фоне четко  вырисовывался
силуэт Жанны Папелье, так и не снявшей с головы пожарную  каску.  Спит  она,
что ли? Или нет?
   Владимир курил не переставая, зажигая одну сигарету от окурка  другой.  И
чувствовал, как вместе с холодом что-то еще постепенно  охватывает  все  его
существо - неясная пока еще  ненависть  к  этой  крепкой  спине,  к  жирному
затылку, неподвижно торчавшему перед ним по ту сторону стекла.
   Жожо иногда вздыхала во сне и  наконец  бессознательно  прижалась  босыми
ногами к бедру Владимира.

Глава 6

   Прошло целых два месяца, а Владимиру все еще случалось, в особенности  по
утрам, когда он просыпался, говорить по-русски, чувствуя в то же время,  что
слова его погружаются в пустоту, и снова понимая, что он опять  заговорил  с
Блини. А койка Блини на яхте так и стояла пустой. Дважды за это время, когда
Владимир возвращался в поздний час, а с востока задувал  сильный  ветер,  на
эту койку, не раздеваясь, валился немой -  огромная  голова  его,  казалось,
была кое-как сработана топором из деревянной  чурки,  огромные  ноги  всегда
оставались босыми, а рот был разинут в беззвучном смехе.
   Стоял июнь, вернее - близился июль. Просторные,  свежеокрашенные  пляжные
постройки распахнули настежь окна и двери, и под рев громкоговорителей вовсю
торговали чем угодно, от мороженого до  буйябеса,  коктейлями  и  тепловатым
пивом. По всему пляжу, вкривь и вкось, выросло штук двести  кабинок,  а  над
ними - вышки для прыжков в воду и спортивная горка. Тротуары превратились  в
сплошную  террасу,  тесно   уставленную   круглыми   столиками   и   легкими
металлическими стульями.
   В порт что ни день заходили все новые и новые  суда,  крупные  и  мелкие,
байдарки, каноэ и еще  какие-то  нелепые  предметы,  похожие  на  гигантских
пауков и приводимые в движение педалями.
   По вечерам кто-нибудь приносил на мол граммофон, люди рассаживались в ряд
и часами слушали его, вглядываясь в сгущающиеся  сумерки.  Какое-то  здание,
высотой  с  колокольню,  заполненное  крошечными  квартирками,  словно  улей
сотами, было набито до отказа, и все его окна зажигались, одно за другим,  а
на балконах виднелись чьи-то тени, облокотившиеся о перила.
   Неужели Лили догадалась? Владимир всегда садился в один, и тот же  уголок
возле стойки. Как-то раз, выпив больше обычного, он внезапно вскочил с таким
взволнованным видом, что руки  Лили,  наливавшие  кому-то  вино,  застыли  в
воздухе. Она поняла: Владимир испугался! Она могла  бы  поклясться,  что  он
чуть было не бросился бежать в кухню. И тут же проследила за его взглядом  и
нахмурилась: в кафе вошла компания парней. Владимир уселся  на  место,  явно
стыдясь своего волнения.
   - Что с вами такое случилось? -  спросила  Лили.  Он  сделал  вид,  будто
осматривает свой диванчик, потом ответил:
   - Да ничего... Показалось, что меня укусила какая-то букашка...
   Лили заметила, что один из вошедших парней был примерно  того  же  роста,
что Блини, и одет был в белые брюки  и  полосатую  тельняшку,  а  на  голове
красовался американский берет.
   Так одевались многие, но на сей раз это застало  Владимира  врасплох.  Он
даже не смотрел на застекленную дверь, когда за ней возник какой-то размытый
силуэт. А ему почудилось, что вошел Блини...
   По вечерам, возвращаясь из "Мимоз", он с тревогой вглядывался в темноту -
ведь  теперь  в  любой  час  парочки  обнимались  на  каждом  углу;  люди  с
удовольствием спали  на  открытом  воздухе,  вместо  того  чтобы  улечься  в
кровать. И вот перед тем, как войти в кубрик, он всегда зажигал свет,  будто
опасаясь, что сейчас увидит Блини спящим на своей койке. В Тулон  он  больше
не ездил. Но ведь кавказец мог оказаться и в любом другом месте. Может,  уже
близко и появится с минуты на минуту.
   От любого неожиданного звука Владимир вздрагивал и  оборачивался,  бросая
злобные взгляды на тех, кто испугал его, сам того не зная.

***

   За эти два месяца произошло два события: была сказана фраза, была сломана
нога. И как раз фраза-то имела дальнейший отклик.
   Элен по-прежнему жила на  борту  яхты,  читала  или  рисовала  акварелью,
готовила себе еду, а ранним утром каталась  на  моторке.  С  Владимиром  она
обменивалась лишь несколькими словами, и то по необходимости.
   Что касается работы  -  ее  иногда  выполнял  Тони,  иногда  немой.  Яхта
содержалась в чистоте, но не более того. Тони по-прежнему рыбачил по  ночам.
Странный это был парень. С тех пор как он  оказался  на  жалованье  у  Жанны
Папелье, он стал называть  Владимира  капитаном,  с  самым  серьезным  видом
прикладывая палец к козырьку фуражки.
   - Что прикажете нынче утром, капитан? Он говорил  "капитан"  даже  тогда,
когда они вместе играли в белот, но это не  мешало  ему  во  всем  поступать
по-своему. Ему случалось развешивать для сушки сети вдоль  всего  борта.  Он
брал для своих нужд инструменты из машинного отделения, и Владимир не мог бы
поручиться, что тот их не присваивает.
   - Скажите, капитан, можно я возьму немного троса для моей сети?
   В запасе было немало катушек нового троса,  и  Владимир  не  отказал.  Он
смутно помнил, что в тот день Элен была на палубе и слышала  этот  разговор.
Но ведь она никогда не занималась яхтой.
   - У меня вопрос к вам, - сказала она.
   - Я вас слушаю.
   - Вы разрешили Тони  взять  трос?  Сеть  сохла  на  молу,  и  новый  трос
поблескивал на солнце.
   - Он спросил разрешения...
   - И вы дали это разрешение?
   Лицо его залил румянец, и он уставился взглядом в палубу,  чтобы  она  не
увидела, как горят его глаза.
   - А моей матери известно, как разбазаривают снасти,  предназначенные  для
яхты?
   Не шевелясь, не дрогнув, он произнес:
   - Вашу матушку не интересуют какие-то там веревки!
   - Вот потому-то ее все и обкрадывают!
   Он все еще оставался неподвижным, только дыхание его участилось.
   - Вы составите для меня список всего,  что  имеется  на  борту.  Я  также
требую,  чтобы  этот  немой  больше  не  чинил  на  палубе  свои  рыболовные
принадлежности.
   - Хорошо, мадмуазель.
   - Минутку. Сколько стоит такая катушка троса?
   - Около двухсот франков.
   - Спасибо. Можете идти.

***

   Он так и не узнал, сообщила ли Элен  об  этом  матери.  После  очередного
запоя та, как  всегда,  вела  добропорядочную  жизнь  в  течение  нескольких
недель, что очень  раздражало  слуг.  Первой  жертвой  оказалась  Жожо.  Что
произошло между обеими женщинами? Однажды утром, подходя к  вилле,  Владимир
увидел, как Дезирэ спозаранку возвращается с вокзала.
   - Одной меньше!  -  цинично  объявил  шофер.  Жожо  уехала  после  сцены,
разыгравшейся накануне вечером. Отныне дом опустел, и  надо  было  заполнить
его деятельностью иного рода. Жанна Папелье была  уже  на  ногах.  Голос  ее
раздавался со стороны оранжереи - она отдавала распоряжения садовнику.
   - Идите сюда, Владимир!
   Она говорила "вы", это кое-что означало.
   - Что, яхта в ходовом порядке? Примите меры, чтобы сняться с  якоря  дней
через десять. Мы направимся в Неаполь, затем на Сицилию...
   - Хорошо, мадам!
   Он не дал себе труда противоречить. Каждый год, в одно и то же время, она
собиралась  в  круиз.  На  борту  начиналась   лихорадочная   работа.   Яхта
преображалась. Иногда команда в полном составе день за днем ждала приказа  о
выходе в море. Однажды добрались до Монте-Карло!
   - Может быть, следует установить резервуар для пресной воды...
   - Сколько это должно стоить?
   - Не знаю. Тысячу франков.., возможно, больше.
   - Никаких "возможно". Узнайте точную цену. Ею снова завладевала скупость.
Она внезапно все меняла в саду, бралась за исправление каких-то  недостатков
машины и виллы, звонила всевозможным предпринимателям.
   - Разумеется, вы мне найдете капитана!  Это  был  намек  на  путешествие,
завершившееся в Монте-Карло.  Владимир,  состоявший  в  должности  капитана,
нанял только матросов, рассчитывая на легкое морское плавание. И  чуть  было
не угробил яхту на ментонском рейде.
   - Постараюсь, мадам.
   На яхте стали устанавливать резервуар для пресной воды, и  Жанна  Папелье
каждое утро поднималась на  борт  и  следила  за  работами,  осыпая  рабочих
вопросами и советами.
   Она стала толстеть. Владимир  смотрел  на  нее  все  более  неприязненным
взглядом. Она же в отместку спрашивала его без всякого стеснения:
   - Есть у вас какие-нибудь известия о Блини? Мне  кажется,  что,  пока  он
оставался здесь, на корабле было куда больше порядка...
   "Хорошенький кораблик", - как говорил Блини. Конечно,  Тони  с  немым  не
наводили там такую чистоту, как Блини. Никогда кавказец не позволил бы  кому
бы то ни было унести хоть кусок троса,  пусть  даже  несколько  сантиметров.
Владимир помнил, как он отказался одолжить какому-то рыбаку разводной  ключ,
потому что ключ этот был частью "хорошенького кораблика".
   А как он прогонял осмелевших ребятишек,  забиравшихся  на  палубу,  чтобы
нырнуть оттуда! А как он  не  давал  спуску  лодкам  и  каноэ,  осмелившимся
пристроиться вплотную к корпусу яхты!
   И Владимиру непрестанно чудилось, что вот он сейчас обернется и  встретит
широкую улыбку Блини и его девичьи глаза...

***

   Дважды Жанна Папелье проводила вечера в Ницце без него.  Второй  раз  она
вернулась в сопровождении Эдны, еще более белокурой, чем прежде.
   - Она отправится с нами в круиз! Я сегодня вечером встретилась  с  ней  в
казино...
   Знаменитый скандал был уже позабыт. Эдна снова вошла в милость. Она,  как
бывало раньше, поселилась в "Мимозах", а уже в  субботу  из  Парижа  приехал
высокий молодой человек, весьма учтивый и внимательный, и чуть  не  согнулся
вдвое, целуя руку Жанны Папелье.
   - Жак Дюранти, мой жених...
   Еще один жених!  С  графом  было  покончено.  Теперешний  жених  оказался
застенчивым инженером из хорошей семьи, который  мог  целыми  часами  сидеть
возле Эдны, не выпуская се руки из своей.
   Планы строились серьезные. Дюранти постарается взять  отпуск  на  неделю,
прилетит самолетом в Неаполь, и, таким образом, на его  долю  выпадет  самая
приятная часть круиза.
   У него была старушка мать,  и  жил  он  с  ней  в  уютной,  но  невеселой
квартирке на левом берегу. Он говорил, что в конце года должен  отслужить  в
армии как офицер запаса, и носил на лацкане пиджака патриотический значок.
   Воскресным вечером, отвезя его  на  машине  в  Канн,  на  вокзал,  шведка
цинично вздыхала:
   - Ну и болван! Можно шампанского, Жанна?
   - Если хочешь!
   Странно было видеть, как Жанна Папелье, надев очки, погружается в расчеты
и пишет нескончаемые письма поверенному и нотариусу.
   - Сколько горючего точно берут моторы, Владимир? Она  сумела  по  дешевой
цене раздобыть это горючее через приятеля, который им торговал и продавал ей
по своей цене.
   Выйдут ли они в море? Или нет?  Два  или  три  капитана  откликнулись  на
приглашение Владимира, но он им  все  не  давал  ответа.  Драма  разыгралась
однажды по поводу маленького моторчика, от которого  заряжали  аккумуляторы.
Он все еще пребывал  в  неисправности.  Механик  приходил  два  раза.  Жанна
Папелье раздражалась и обвиняла всех и  каждого.  В  тот  день  она  вызвала
нового механика из Ниццы, и Дезирэ тоже был привлечен к совету. Наклонившись
над люком машинного отделения, она смотрела, как они  работают.  Эдна  также
была на борту, а Эетен, сидя на складном  стульчике,  поставленном  в  конце
мола, набрасывала акварелью какой-то эскиз.
   - Подождите! Я иду вниз... - внезапно закричала Жанна, потеряв терпение.
   Для этого ей надо было перейти на нос яхты. Она  прошла  мимо  Владимира,
разозленная упрямством этого моторчика, не  заметила,  что  люк,  ведущий  в
кубрик, открыт, и внезапно исчезла, как будто люк втянул ее в себя. Раздался
пронзительный вопль. Ее подняли, уложили на койку Блини, она  жаловалась  на
боль в левой ноге, и Владимир, проверив ногу на  сгиб,  понял,  что  сломана
берцовая кость.
   Она тяжело дышала, стонала, ругала всех подряд.
   - Принесите мне что-нибудь выпить хотя бы! Вы что,  не  видите,  что  эта
боль меня с ума сводит?
   Дочь подошла и спокойно взглянула на нее, как на чужую.
   - На борту нет спиртного, - сказала она.
   - Так найдите где-нибудь!..
   Дезирэ сбегал к Политу  и  вернулся  с  бутылкой  коньяка,  заодно  успев
позвонить врачу. К его приходу Жанна уже выпила  полбутылки  и  плакала  как
ребенок, ощупывая сломанную ногу.
   Она тут же возненавидела яхту.  Надумала  с  ней  немедленно  расстаться.
Заявила, что продаст ее, и на чем свет стоит ругала Владимира за то, что тот
оставил люк открытым.
   - А ты-то что тут делаешь, на борту, когда у нас есть  хорошая  вилла?  -
бросила она дочери.
   Она и слышать не хотела о клинике и настаивала на решении лечиться  дома,
у себя в спальне. На набережной  собралось  не  меньше  сотни  человек.  Они
расступились,  когда  приехала  машина  "Скорой  помощи".  На  борт  подняли
носилки, но самым трудным оказалось вытащить через люк пострадавшую.
   Таким образом, разговорам о круизе пришел конец!
   Жанне Папелье предстояло лежать до самого  конца  лета.  Она  в  одиночку
напивалась у себя в постели, не обращая внимания на сиделку,  пытавшуюся  ей
это запретить.
   - Кажется, я вам плачу, да или нет? Если я  хочу  пить,  это  мое  личное
дело, поняли?
   - Нет, мадам.
   - Что такое?
   - Я говорю, что приехала сюда ухаживать за вами, и слушаться буду  только
врача.
   Странное дело - мамаша Папелье, обычно не терпевшая возражений,  на  этот
раз как будто подчинилась. Вместо прямой  атаки  на  сиделку  она  пошла  на
хитрость. Владимиру было поручено проносить спиртное в  плоских  флягах.  но
сиделка быстро это распознала.
   - И вам не стыдно? - сказала она ему. - Нечего сказать, красиво  вы  себя
ведете!
   Владимир цинично расхохотался. Разве это имело хоть какое-то значение  по
сравнению с тем, что сказала ему Элен? А уж по сравнению с тем,