ал он в конце концов.
   - Джины нет?
   Здесь еще не знали. Правда, хозяева были на площади почти новичками -
булочную они купили всего пять лет назад.
   - Нет. Ее нет.
   Его удивило, что они не продолжили расспросы,  а  восприняли  новость
безразлично.
   Было половина восьмого. Уходя в булочную, дверь Иона  не  закрыл.  Он
никогда этого не делал. Вернувшись, Мильк  вздрогнул:  перед  ним  стоял
человек, а он, идя с опущенной головой и погруженный в свои мысли,  даже
не узнал его сразу.
   - Где моя сестра? - услышал он голос Фредо.
   Это он стоял посреди лавки: в кожаной куртке, с черными, еще влажными
волосами, носившими следы расчески. Иона приготовился  к  чему-то  вроде
этого еще вчера, но сейчас его застали врасплох, и он пробормотал, держа
в руках рогалики, завернутые в коричневую бумагу:
   - Она не вернулась.
   Фредо был ростом с отца и еще  шире  в  плечах,  когда  он  сердился,
ноздри его раздувались.
   - Куда она уехала? - продолжал он, не отрывая от Ионы подозрительного
взгляда.
   - Я... Но.., в Бурж. - И, видимо зря, добавил:
   - Мне, во всяком случае, она сказала, что едет в Бурж.
   - Когда она это сказала?
   - Вчера утром.
   - В котором часу?
   - Не помню. Перед отходом автобуса.
   - Она села на автобус семь десять?
   - Должно быть.
   Почему Иона дрожал перед девятнадцатилетним парнем, который позволяет
себе требовать у него отчета?
   В квартале не он один  боялся  Фредо.  Сын  Палестри  с  детства  был
скрытным и, как говорили, злопамятным.
   Казалось, он действительно никого не любил, кроме  сестры.  С  отцом,
когда тот выпивал лишнего, вел себя  невыносимо:  соседи  часто  слышали
отвратительные ссоры. Говорили даже, что  однажды  Фредо  набросился  на
Палестри с кулаками, но мать загнала его в комнату и  заперла  там,  как
десятилетнего мальчишку. Он вылез в окно и убежал по крышам, после  чего
отсутствовал неделю, тщетно пытаясь найти работу в Монлюсоне.
   Среднего образования у него не  было,  учиться  какой-нибудь  стоящей
профессии он не  желал.  Работал  у  торговцев  рассыльным,  доставщиком
товаров, позже продавцом. Дольше нескольких месяцев, а то  и  нескольких
недель нигде не задерживался. Но лентяем он не был.
   Один из его бывших хозяев говорил:
   - Этот парень не терпит никакой дисциплины. Хочет стать генералом, не
побывав простым солдатом.
   Насколько Иона любил Старый Рынок,  настолько  Фредо,  казалось,  его
ненавидел: он огульно  презирал  и  ненавидел  всех  его  обитателей  и,
конечно, ненавидел бы любое другое  место,  где  бы  ни  оказался.  Одна
Анджела внешне обращалась с ним как  с  ребенком,  но  и  она,  по  всей
вероятности, тоже его побаивалась. Ему было пятнадцать  лет,  когда  она
нашла у него в кармане большой пружинный нож, который он часами  любовно
оттачивал.
   Она его отняла.
   - Куплю другой, - безразлично отозвался он.
   - Я запрещаю.
   - По какому праву?
   - Я все-таки твоя мать!
   - Будто ты этого хотела! Могу поспорить, что отец был тогда пьян!
   Он не  пил,  не  ходил  на  танцы,  часто  посещал  маленький  бар  в
итальянском квартале - в той части Верхней улицы,  которая  пользовалась
дурной славой; в этом баре всегда толпились арабы и  поляки,  в  глубине
зала всегда сидели группки подозрительно шушукавшихся мужчин.
   Бар   назывался   "Луксор".   Полиция   им   заинтересовалась   после
совершенного Марселем ограбления: тот был в числе его  завсегдатаев  еще
до Фредо.  В  результате  в  руки  полиции  попал  лишь  бывший  боксер,
выселенный из города: у него оказались не  в  порядке  документы.  После
этого за "Луксором" стали постоянно приглядывать.
   Иона не боялся в буквальном смысле этого слова.
   Даже если бы Фредо в порыве гнева ударил  его,  Мильку  это  было  бы
безразлично. Смелостью он не отличался, но знал, что физическая боль  не
длится вечно. В эту минуту он думал, что защищает Джину,  и  чувствовал,
что говорит путано; он мог поклясться, что покраснел до корней волос.
   - Она предупредила, что не вернется ночевать?
   - Я... - Он мгновенно опомнился. Уже один раз, отвечая  на  вопрос  о
Бурже, он говорил необдуманно.  Теперь  надо  быть  внимательнее.  -  Не
помню.
   - Вы не помните,  ждали  ее  или  нет?  -  оскорбительно  ухмыльнулся
парень.
   - Она сама не знала.
   - Значит, она взяла с собой чемодан?
   Думать быстро,  не  путаться,  не  противоречить  самому  себе!  Иона
невольно взглянул в сторону лестницы.
   - По-моему, нет.
   - Она его не взяла, - объявил Фредо. Голос его  стал  тверже,  в  нем
послышались обвинительные нотки. - Ее чемодан наверху, в  шкафу,  пальто
тоже.
   Он ждал объяснений. Что Иона мог  ответить?  Да  и  время  ли  сейчас
выложить правду? И кому? Брату Джины? Он весь напрягся,  и  ему  удалось
сухо процедить:
   - Возможно.
   - Она не уехала буржским автобусом.
   - Быть может, поехала на поезде? - изобразил удивление Иона.
   - Навестить Лут?
   - Думаю, да.
   - Джина поехала не к Луг. Ей я звонил перед тем, как прийти сюда.
   Иона не знал, что у Лут есть телефон и Фредо разговаривал с ней. Если
он знал ее номер, то, пожалуй, и побывал уже у нее?
   - Где моя сестра?
   - Не знаю.
   - Когда она ушла?
   - Вчера утром.
   Иона едва не добавил: "Клянусь". Он столько раз  лгал,  что  сам  уже
почти повторил в свою ложь. Какая разница - уехала Джина в среду вечером
или в четверг утром?
   - Ее никто не видел.
   - Все так привыкли видеть, как она проходит мимо, что уже не обращают
внимания.
   Казалось, Фредо, который был выше Ионы на голову, вот-вот схватит его
за плечи и  встряхнет,  и  Мильк,  не  двигаясь,  покорно  ждал.  Он  не
осмелился отвести взгляд, пока Фредо не направился к  двери,  так  и  не
тронув его.
   - Посмотрим, - бросил с угрозой итальянец.
   Никогда еще утро не было таким ярким и тихим.
   Площадь постепенно пробуждалась; было слышно, как бакалейщик опускает
оранжевый тент. Фредо, словно  огромная  зловещая  тень,  остановился  в
дверном проеме.
   Потом  открыл  рот,  собираясь,  видимо,  изрыгнуть  оскорбление,  но
передумал, пересек тротуар и сел на мотоцикл.
   Иона все еще неподвижно стоял посреди лавки, забыв о  рогаликах  и  о
завтраке. Он старался понять. Еще вчера у  него  появилось  предчувствие
надвигающейся опасности; теперь ему угрожали в его же доме. За что?
   Почему? Он же ничего не сделал: только взял в жены  девушку,  которую
отдала ему Анджела, и в течение двух лет пытался обеспечить ей спокойную
жизнь.
   "Она уехала в  Бурж".  Он  брякнул  это,  не  подумав,  Просто  чтобы
отделаться от вопросов, и вот что получилось. Пока он  был  в  булочной,
Фредо не только вошел в дом, но поднялся наверх,  открыл  стенной  шкаф,
перерыл зеркальный - потому он и знал, что сестра не взяла  с  собой  ни
чемодана, ни пальто.
   Неужели  мысль,  внезапно  пришедшая  Мильку  в  голову,   пришла   и
остальным! Кровь отлила у него от лица - так  это  было  бессмысленно  и
ужасно. Неужто люди и вправду поверили, неужто Фредо взбрело на ум,  что
он избавился от Джины? Да разве все они, живущие на Старом Рынке и  даже
в городе, не знают, что это не первое бегство его жены, что она  убегала
из дому и до него, еще когда жила с родителями, что потому ее за него  и
отдали? Тут Иона не строил никаких иллюзий. Никто другой не  женился  бы
на ней. А Джина не обладала спокойствием и  хладнокровием  Лут,  которая
как-то ухитрялась тянуть лямку в Бурже. Джина  была  не  знающей  удержу
самкой - это понимали все.
   Боже, зачем ему было ее...
   Даже в мыслях он не осмеливался произнести это слово.
   Но, может быть, стоило все-таки посмотреть фактам в лицо?
   Зачем ему было ее убивать?
   Мильк был уверен: именно это и заподозрил Фредо.
   И возможно,  эта  же  мысль,  не  столь,  правда,  отчетливо,  пришла
накануне в голову Палестри. Иначе зачем бы они  стали  так  его  мучить?
Если он и ревновал, если и страдал всякий раз,  когда  Джина  убегала  с
мужчиной, когда он ощущал исходивший от  нее  чужой  запах,  то  никогда
этого не показывал, даже перед нею. Он ни разу ни в чем ее не  упрекнул.
Напротив! Когда она возвращалась, он делался нежнее обычного - пусть все
забудет, пусть не чувствует себя скованной. Он тоже нуждается в ней.
   Хочет ее защищать. Не считает себя вправе запирать  ее,  как  однажды
сделала Анджела со своим сыном.
   Неужели они действительно так думали?
   Мильк едва не кинулся к Палестри, чтобы все  рассказать  Анджеле,  но
понял: слишком поздно. Больше ему не поверят. Слишком часто он повторял,
что она уехала в Бурж, слишком много  подробностей  сообщил.  Но,  может
быть, несмотря ни на что, она вернется? Его смущало, что она не взяла  с
собой пальто. К тому же, если она спряталась где-то в городе,  то  зачем
забрала марки, которые ей здесь не продать?
   Иона машинально, двигаясь, как автомат, прошел на кухню, сварил  кофе
и выпил его, заедая рогаликами. На  липе  Шенов  сидела  стая  птиц;  он
открыл дверь и, по обыкновению, бросил им крошки.
   Ему бы расспросить дежурного по вокзалу - у того бы он все узнал,  но
и для этого время упущено. А может быть, кто-то ждал ее с машиной? Тогда
понятно, почему она ушла без пальто. Можно было  бы  еще  отправиться  в
полицию, все рассказать, потребовать, чтобы начали поиски. Почем  знать?
Завтра, возможно, его упрекнут, что он этого не сделал,  увидят  в  этом
улику против него!
   По-прежнему машинально он поднялся в спальню.
   Дверцы обоих шкафов были открыты, на полу валялись брюки. Он  положил
их на место,  заправил  постель,  прибрал  на  туалете,  сменил  грязную
салфетку. Сегодня должны  были  приехать  за  бельем,  и  он  решил  его
приготовить: обычно этим занималась Джина, но  теперь  ее  не  было.  Он
вывернул корзину -  трусики,  лифчики,  и  стал  составлять  список,  но
услышал шаги внизу. Это была г-жа Лальман, мать  юной  калеки,  ездившей
накануне в Бурж. Она пришла поменять книги для дочери.
   - Что сказал доктор? - осведомился Иона.
   - Кажется, в Вене есть специалист,  который  может  ее  вылечить.  Но
уверенности никакой нет, к тому же  туда  нужно  ехать,  жить  несколько
месяцев в стране, языка которой не  знаешь.  Это  дорого.  Дочка  хочет,
чтобы все  оставалось  как  есть,  но  я  все  же  напишу  ее  дяде:  он
преуспевающий торговец в Париже и, надеюсь, поможет.
   Выбирая книги, женщина, казалось, прислушивалась к тишине в доме, где
в этот час всегда раздавались шаги Джины.
   - Вашей жены нет дома?
   Иона ограничился тем, что отрицательно покачал головой.
   - Вчера кто-то спрашивал у дочери, не ехали ли они вместе.
   - Вы не знаете - кто?
   - Я не спрашивала. Люди так мало интересуют меня...
   Мильк не ответил. Теперь он был готов ко всему.
   Ощущал не столько страх, сколько разочарование, хотя ничего  не  ждал
от ближних и всегда довольствовался тем, что как можно тише жил в  своем
углу.
   - Я думаю, эти две ей понравятся.
   - Там ничего нет о болезнях?
   - Нет, я читал.
   Ему и впрямь доводилось читать романы для девиц  и  получать  от  них
удовольствие. В такие моменты он думал о Дусе, которую  наделял  обликом
героинь.
   Потом ему принесли счет за газ; он выдвинул ящик  кассы,  заплатил  и
только собрался подняться наверх, чтобы закончить с бельем,  как  пришел
какой-то молодой человек и предложил купить учебники. Иона  был  уверен,
что тот скоро придет их выкупать, а продает только потому, что нуждается
в карманных деньгах. Не желая вмешиваться в чужие дела, он назвал сумму.
   - Всего-то?
   - Не будь они в таком скверном состоянии... - Иона и сейчас оставался
коммерсантом. У него в лавке три полки были заняты учебниками для лицеев
- они приносили наибольший доход, потому что редко  переиздавались,  так
что одни и те же книги за несколько лет неоднократно проходили через его
руки. Иногда он даже узнавал их - по пятну на обложке, к примеру.
   В конце концов Иона все  же  поднялся  в  спальню,  закончил  список,
увязал грязное белье в наволочку и сунул  ее  под  прилавок  до  приезда
машины из прачечной.
   Он не находил ничего необычного в  том,  что  отдает  белье  Джины  в
стирку. В его сознании она всегда была да и теперь оставалась частью его
дома. В десять он пошел в бар Ле Бука, где сидел лишь  незнакомый  шофер
грузовика.
   - Привет, господин Иона, - услышал Милые привычные слова.
   - Привет, Фернан. Чашку кофе, пожалуйста, - как всегда, ответил он.
   - Прошу.
   Иона взял два кусочка сахару и принялся их разворачивать. Шофер молча
держал в руке стакан белого и смотрел  через  окно  на  машину.  Вопреки
привычке Ле Бук без слов манипулировал с  кофеваркой;  Ионе  показалось,
что вид у хозяина бара смущенный. Он  ждал  вопроса  и,  не  дождавшись,
выпалил сам:
   - Джина не вернулась.
   -  Да,  мне  сказали,  -  поставив  дымящуюся  чашку   на   прилавок,
пробормотал Фернан.
   Значит, и здесь говорили об этом. Не Фредо - это точно: тот не  ходил
в бары Старого Рынка. Может, Луиджи? Но как мог Луиджи узнать  об  этом,
если его сын, уходя от Ионы, направился в сторону города? Похоже, они  и
вправду расспросили девушку-калеку, когда та выходила из автобуса.  Иона
ничего  не  понимал.  В  этой  внезапной  подозрительности  было   нечто
удивительное. В тот раз, когда  Джина  отсутствовала  три  дня,  это  не
вызвало никаких комментариев, разве что некоторые посматривали на него с
насмешкой. Один лишь мясник осведомился:
   - Как жена?
   - Очень хорошо, - ответил Иона.
   Ансель, заговорщицки оглядевшись по сторонам, воскликнул:
   - Черт возьми!
   Почему же то,  что  полгода  назад  забавляло  людей,  воспринималось
теперь как трагедия? Будь Иона один  на  один  с  Ле  Буком,  он  бы  не
удержался и спросил. Нет, пожалуй, из  стыдливости  не  решился  бы,  но
желание испытал бы сильное. Но почему ему хочется объясниться, словно он
в чем-то виновен?
   - Джина, должно быть, задержалась, -  не  совладав  с  собой,  бросил
Мильк с плохо разыгранным безразличием.
   - Конечно, - стараясь, не смотреть ему в глаза, вздохнул Ле Бук.
   Что он, Мильк, сделал дурного? Вчера утром, когда Джина  уже  уехала,
он чувствовал себя с ними на равной  ноге.  И  вдруг  ему  дали  упасть,
ничего не объяснив, не предоставив возможности защититься.
   Но он же ничего не сделал,  ничего!  Неужели  он  должен  кричать  об
этом?
   Иона так разволновался, что спросил, словно не зная цену чашки кофе:
   - Сколько?
   - Как всегда, тридцать франков.
   Вся площадь наверняка судачит о нем. Наверняка  уже  ходят  слухи,  о
которых он еще не знает; несомненно, произошло какое-то недоразумение, и
его можно рассеять несколькими словами.
   - Я начинаю беспокоиться, - добавил он с вымученной улыбкой.
   Слова упали в пустоту: Ле Бук остался невозмутимым, как стена.
   Иона вел себя не правильно. Он слишком много  говорил.  Казалось,  он
защищается еще до обвинений. Однако никто покамест не осмелился обвинить
его в том, что он избавился от Джины. Разве  что  Фредо.  Но  этого  все
вокруг считали взбалмошным парнем. Еще  раз:  он,  Иона,  ни  в  чем  не
виноват. Ему нечего скрывать. Если он и говорил  о  Бурже,  то  лишь  из
деликатности по отношению  к  Джине.  Тогда  он  еще  не  открывал  свою
шкатулку и полагал, что жена ушла на одну ночь, от силы на две.
   Неужели было бы лучше, если бы он ответил: "Она в постели с  каким-то
мужчиной"? Мильк считал, что  упомянул  о  Бурже  не  из  тщеславия  или
ложного стыда, и, похоже, сам верил в это.  Будь  он  тщеславен,  он  не
вступил бы в брак с Джиной, которую никто не хотел взять  в  жены;  весь
квартал смеялся, увидев ее в белом подвенечном платье. Анджела  -  и  та
пробовала протестовать.
   - Все мои подруги венчались в белом, - отрезала Джина.
   - Твои подруги это не ты.
   - Ни одна из них не была девушкой, когда выходила замуж, если ты  это
имеешь в виду; да и ты сама, выходя за папу, - тоже.
   То, что она сказала про подруг и мать,  было,  по-видимому,  правдой.
Анджела промолчала. Однако другие не выставляли себя напоказ, как Джина.
Иона, вероятно, тоже выглядел смешным, когда в парадном костюме  выходил
под руку с ней из церкви, но это не мешало  ему  гордо  посматривать  по
сторонам. Он не был тщеславен и не стыдился, что она такая. И все же  он
лгал, внушая себе, что именно ради нее, а не ради себя придумал  поездку
в Бурж. От чего он стремился ее защитить?
   Она же никогда не пыталась скрывать свои похождения.
   Что  до  других,  то  они  были  только  рады  видеть,  что  она  его
обманывает, а он ей за это признателен. И тем не менее он ответил:  "Она
уехала в Бурж" - и стал в конце концов упрямо держаться своей версии.
   Направляясь к лавке,  где  какой-то  неизвестный  перебирал  книги  в
коробках,  он  искал  ответа  или,  скорее,  возможности  согласиться  с
ответом, который ему не нравился. Не потому  ли  он  ощущал  потребность
защищать Джину, что в глубине души чувствовал свою вину  перед  ней?  Он
больше не хотел об этом думать. Лучше остановиться. Продолжая в  том  же
духе, он дойдет Бог знает до чего, откроет  вещи,  о  которых  лучше  не
знать.
   Кроме того, о них никто и  не  знает.  Его  обвиняют  или  собираются
обвинить вовсе не в этом. Он ее не убивал.
   Не избавлялся от нее. В этом смысле он не виноват.
   Но почему все, даже Ле Бук, которого он особенно любил и  к  которому
приходил скорее как к другу, а не просто выпить кофе, - почему все стали
смотреть на него с подозрением?
   - Сколько? - спросил покупатель, протягивая ему.  книгу  о  подводной
охоте.
   - Цена на обложке, сзади. Сто двадцать франков.
   - Сто, - предложил тот.
   - Сто двадцать, - повторил Иона. Должно быть, он сказал это настолько
необычным для себя тоном, что покупатель,  роясь  в  кармане  в  поисках
мелочи, посмотрел на него с удивлением.
 
5. Голубой дом 
 
   До понедельника все было спокойно, даже слишком, и Мильк  решил,  что
вокруг  него  нарочно  создали  пустоту.  А  может,  он   стал   слишком
подозрителен и начал приписывать людям несуществующие  намерения?  После
того как в течение двух дней ему задавали вопросы о жене, причем с такой
настойчивостью, словно требовали отчета, с ним вдруг перестали  говорить
на эту тему, и он подозревал, что его собеседники -  Ле  Бук,  Ансель  и
другие - намеренно избегают даже намеков на Джину.
   Почему они так внезапно перестали ею интересоваться?
   Если же им известно, где она, то зачем скрывать это от него? Он  стал
внимателен к малейшим нюансам. В пятницу, например, когда  он  обедал  у
Пепито, Вдовец, завидя его, быстро,  как  прежде,  заморгал,  тогда  как
накануне едва прикрыл глаза. Быть может, начальник канцелярии решил, что
Иона вернулся окончательно и будет снова ежедневно обедать вместе с ним?
Пепито не удивился, увидев его опять, но вопросов о жене не задал.
   - Есть треска в сметане, - сообщил он, зная, что Иона ее  любит.  Был
не то что холоден, но явно сдержаннее, чем обычно.
   - Ужинать будете здесь? - спросил он, когда Иона поднялся,  собираясь
уходить.
   - Вряд ли.
   По логике Пепито должен был бы заметить: "Джина возвращается  сегодня
днем?" Он ведь  не  знал,  почему  Иона,  оставшись  один,  предпочитает
ужинать дома. На  самом-то  деле  Мильк  просто  не  хотел  так,  сразу,
возвращаться к холостяцкой жизни, не хотел порывать с  другой,  семейной
жизнью, которую изведал; кроме того, приготовляя еду и убирая посуду, он
отвлекался от мрачных мыслей.
   После полудня стало пасмурно. Горячий воздух проникал через  открытую
дверь. Иона принялся разбирать залежи книг, которые называл "закромами";
там встречалось все, что угодно, даже книги, данные когда-то в  награду;
на них еще виднелись выцветшие дарственные надписи давно умершим  людям.
Покупателей было мало. Мимо лавки проехал Луиджи на  своем  трехколесном
велосипеде, притормозил, но остановился только перед  баром  Фернана.  В
четыре часа, когда т