Это все было совершенно несерьезно, пойми ты.
   - В каком отеле?
   Тогда, покорившись судьбе, Кэй ответила:
   - В "Лотосе".
   Он разразился смехом и бросил ее руку.
   - Это уж чересчур. Дальше  некуда!  Признайся,  что  бывают  все-таки
роковые совпадения... Итак, когда в первый вечер, вернее, в первое утро,
поскольку уже почти светало, я тебя привел в тот самый отель...
   - Франсуа!
   - Да, ты права. Я глуп, не так ли? Как ты верно сказала, это не имеет
никакого значения.
   Потом, сделав еще несколько шагов, он сказал:
   - Держу пари, он был женат. Твой офицер, что он говорил тебе о  своей
жене?
   - И показывал мне фотографии своих детей.
   Посмотрев прямо перед собой,  он  мысленно  увидел  фотографии  своих
детей на стене и повлек ее дальше. Они дошли до их маленького  бара.  Он
грубо втолкнул ее туда.
   - ТЫ уверена, абсолютно уверена, что  не  приходила  сюда  ни  с  кем
другим? Будет лучше, если ты признаешься сразу же.
   - Я ни с кем, кроме тебя, сюда не входила.
   - Вполне возможно, в конце концов, что хотя бы один  раз  ты  сказала
правду.
   Она на него не сердилась, пыталась оставаться естественной, протянула
руку, чтобы получить никелевую монету, и, покорная, пошла так, как будто
совершала какой-то ритуал, ставить их пластинку в музыкальном ящике.
   - Два скотча.
   Он выпил их три или четыре. Он мысленно  представлял  себе,  как  она
ходила  по  барам  с  другими  мужчинами,  как  ее   очередной   спутник
выклянчивал  еще  один,  последний  стакан,  закуривал  сигарету,  также
последнюю. И он видел, как она  поджидала  мужчину  у  дверей  бара,  на
тротуаре. Стоять ей было немного трудно из-за высоких каблуков...
   - Ты не хочешь вернуться?
   - Нет.
   Он не  слушал  музыку.  Казалось,  он  вглядывается  в  самого  себя.
Неожиданно он заплатил и повторил то, что говорил  уже  несколько  часов
подряд:
   - Пошли.
   - Куда мы идем?
   - Поискать еще воспоминаний. А это значит, что нам есть  куда  пойти,
не так ли?
   При виде дансинга он спросил:
   - Ты танцуешь?
   Она неверно поняла его и сказала:
   - Тебе хочется потанцевать?
   - Я тебя спрашиваю, танцуешь ли ты?
   - Ну конечно, Франсуа.
   - Куда ты ходила в те  вечера,  когда  тебе  хотелось  танцевать?  Ты
должна показать мне... Ты не понимаешь, что я хочу сказать?  Так  вот...
Если нам доведется встретить мужчину... Понимаешь?.. Мужчину, который  с
тобой спал... Ведь это случится в один прекрасный день... А может, уже и
довелось встретить... Я хочу, чтобы ты оказала мне честь  сообщить,  что
вот этот, мол!
   Он невольно повернулся к ней и заметил, что ее лицо покраснело, глаза
блестят, но ему  не  было  ее  жалко.  Он  слишком  страдал  сам,  чтобы
испытывать к ней жалость.
   - Скажи, а может быть, мы уже встречали хоть одного?
   - Да нет же.
   Она плакала. Она плакала беззвучно, как случается  плакать  детям  на
улице, когда матери волочат их за руку сквозь толпу.
   - Такси!
   И, открывая для нее дверцу, он сказал:
   - У тебя это вызовет приятные воспоминания. Кто он был, этот  мужчина
в такси? Если вообще он был только один. Сейчас ведь в Нью-Йорке в  моде
любовь в такси, не так ли? Так кто же он был?
   - Один друг Джесси, я тебе уже говорила. Или, скорее, друг  ее  мужа,
Роналда. Мы его случайно встретили.
   - Где?
   Он ощущал мучительную потребность представить себе полную картину.
   - В маленьком французском ресторанчике на Сорок второй улице.
   - И он угостил вас шампанским! А Джесси скромно удалилась,  как  друг
твоего морячка! Удивительно, до чего  люди  могут  быть  скромными!  Они
сразу все понимают. Выходим...
   Впервые они снова увидели тот самый перекресток и ту сосисочную,  где
встретились.
   - Что ты хочешь сделать?
   - Да ничего. Паломничество, понимаешь! Ну а здесь?
   - Что ты хочешь сказать?
   - Ты прекрасно поняла... Ты наверняка пришла в это место в ту ночь не
в первый раз. Это совсем рядом с домом, где ты жила с Джесси.  Насколько
я теперь начинаю понимать вас обеих, было бы удивительно, если бы вы  не
завязывали здесь новых знакомств. Ибо вступать в беседу с мужчинами тебе
кажется особым шиком. Не так ли, Кэй?
   Он пристально посмотрел  на  нее.  Лицо  его  побледнело,  осунулось,
взгляд казался настолько  застывшим,  что  у  нее  не  хватало  мужества
протестовать. Он больно  сжал  ей  руку  своими  жесткими,  как  клешни,
пальцами.
   - Пошли.
   Стемнело. Они проходили мимо дома Джесси, и Кэй застыла от изумления,
заметив в окне свет.
   - Посмотри, Франсуа.
   - Ну что там? Вернулась твоя подруга? А может быть, это  ваш  Энрико!
Ты хотела бы подняться? Скажи...
   Его голос становился угрожающим:
   - Ну чего ты ждешь? Ты боишься, что я  поднимусь  вместе  с  тобой  и
обнаружу все эти ваши мелкие пакости там, наверху?
   На этот раз она сама, взяв его за руку, с  трудом,  будто  ей  мешали
слезы, произнесла:
   - Пошли.
   И они еще ходили какое-то время. Прошлись в очередной раз  вдоль  5-й
авеню. Шли они, опустив голову, молча, не замечая ничего, погруженные  в
свои горькие размышления.
   - Я сейчас задам тебе один вопрос, Кэй.
   Он  казался  более  спокойным  и  более   сдержанным.   Она   покорно
прошептала, может быть ощутив проблеск надежды:
   - Я слушаю.
   - Обещай мне ответить на него искренно и правдиво.
   - Да, конечно.
   - Обещай.
   - Клянусь.
   - Скажи мне, сколько было мужчин в твоей жизни?
   - Что ты хочешь этим сказать?
   Уже в агрессивном тоне он отчеканил:
   - Ты что, не понимаешь?
   - Это зависит от того, что ты имеешь в виду, говоря "в твоей жизни".
   - Сколько мужчин спали с тобой?
   И добавил с сардонической улыбкой:
   - Сто? Сто пятьдесят? Больше?
   - Гораздо меньше.
   - То есть?
   - Я не знаю. Погоди...
   Она и в самом деле стала старательно рыться в памяти. Видно было, как
она шевелит губами, может быть, произносит шепотом цифры или имена.
   - Семнадцать. Нет, восемнадцать.
   - Ты уверена, что никого не забыла?
   - Я думаю, что это все, да, все.
   - Включая мужа?
   - Извини. Мужа я не считала. Значит, получается девятнадцать, дорогой
мой. Но если бы ты только знал, насколько  это  все  не  имеет  никакого
значения.
   - Пошли.
   Они повернули назад. Они были измучены настолько, что ног  под  собой
не чувствовали, и не произносили  больше  ни  слова,  даже  не  пытались
начать разговор.
   Вашингтон-сквер... Провинциальные и пустынные улицы Тринич-Виледжа...
В лавке полуподвального этажа китаец гладил  белье  при  ярком  свете...
Занавески в клеточку на окнах итальянского ресторана...
   - Поднимайся!
   Он шел за ней, такой спокойный и холодный, что она  ощутила  дрожь  в
затылке. Он открыл дверь.
   У него был вид, будто он собирается вершить правосудие.
   - Ты можешь ложиться.
   - А ты?
   Он? В самом деле, что же он будет делать? Проскользнув за  занавеску,
он прислонился лбом к оконному стеклу, слышал, как она ходит по комнате,
различил скрип кровати, который та издает,  когда  на  нее  ложатся,  но
продолжал еще долго стоять, погруженный в свое печальное одиночество.
   Наконец он возник перед ней и стал разглядывать  ее  так  напряженно,
что не дрогнул ни один мускул на лице.
   Он прошептал одними губами:
   - Ты...
   Потом повторял, повышая каждый раз голос, и в конце концов перешел на
отчаянный крик:
   - Ты!.. Ты!.. Ты!..
   Его кулак повис в воздухе. Может быть, через  мгновение  он  смог  бы
взять себя в руки.
   - Ты!
   Голос его стал хриплым, кулак обрушился всей своей  тяжестью,  ударяя
ее по лицу, один раз, два раза, три раза...
   Вплоть до того момента, пока он не выдохся и не рухнул на нее,  рыдая
и прося прощения.
   И она произнесла  голосом,  который,  казалось,  доносился  откуда-то
издалека, в то время как их соленые слезы смешивались на губах:
   - Ах ты бедняга, дорогой мой...
 
 
   6
 
   Они встали очень рано, сами того не зная. Им казалось, что они  спали
целую вечность. На часы они и  не  подумали  взглянуть.  Кэй,  раздвигая
занавески, воскликнула:
   - Поди посмотри, Франсуа!
   Впервые с тех пор, как он живет в этой комнате, он увидел  маленького
еврея-портного не сидящим на большом столе, поджав под себя ноги, а  как
все люди тот сидел на  стуле,  старом,  плетенном  из  соломы,  который,
наверное, вывез откуда-нибудь из своей Польши или Украины. Облокотившись
о стол, он макал толстые ломти хлеба в фаянсовую миску  с  цветочками  и
мирно смотрел перед собой.
   Над его головой еще горела  электрическая  лампочка,  которую  он  по
вечерам подтягивал железной проволокой за мягкий провод так,  чтобы  она
висела прямо над его рабочим местом.
   Ел он неторопливо, торжественно, уставившись  в  стенку,  где  висели
ножницы и выкройки из больших кусков серой плотной бумаги.
   Кэй сказала:
   - Это мой друг. Я хотела бы сделать ему что-нибудь приятное.
   Это оттого, что они чувствовали себя счастливыми.
   - А ты знаешь, что еще нет семи...
   И тем не менее  они  не  ощущали  никакой  усталости,  ничего,  кроме
огромного и глубокого блаженства, которое вызывало у них улыбку по самым
пустяковым поводам.
   Глядя на нее, пока она одевалась и наливала в кофейник кипящую  воду,
он размышлял вслух:
   - Явно кто-то был вчера вечером у твоей подруги, поскольку мы  видели
там свет.
   - Джесси никак не могла вернуться, это просто невероятно.
   - Ты, наверное, была бы рада вернуть свои вещи, не так ли?
   Она не решилась пока еще принимать то, что - она чувствовала  -  было
всего лишь широким, великодушным жестом.
   - Послушай, - продолжал он. - Я тебя провожу.  Ты  поднимешься,  а  я
подожду внизу.
   - Ты думаешь?
   Он знал, что Кэй опасалась встретить  там  Энрико  или  Роналда,  как
фамильярно она называла мужа своей подруги.
   - Обязательно сходим.
   Они направились туда так рано,  что  совершенно  не  узнавали  улицы.
Конечно, они оба проходили здесь не раз ранним утром, но  тогда  они  не
были вместе. У них, бродивших  столько  времени  ночью  по  тротуарам  и
барам,  складывалось  впечатление,  что  они  отмывают   душу   утренней
свежестью еще толком не  проснувшегося  города,  который  совершал  свой
туалет.
   - Видишь. Открыто окно. Поднимись. А я подожду здесь.
   - Я предпочла бы, чтобы ты пошел со мной, Франсуа. Ты не против?
   Они стали подниматься  по  лестнице,  которая  была  чистой,  но  без
роскоши, такая, какие обычно бывают в  домах  среднего  достатка.  Перед
некоторыми дверьми лежали коврики, и служанка на третьем этаже  натирала
медную ручку, отчего вздрагивала ее грудь, подобная застывшему желе.
   Он догадывался, что Кэй немного  побаивается,  ему  же  все  казалось
простым и ясным, как этот дом, совершенно обычный, благопристойный,  без
всяких тайн.
   Она позвонила, и ее губы слегка дрожали, когда она смотрела на  него,
и чтобы чувствовать себя увереннее, она поспешно сжала его запястье.
   Никакого ответа не последовало на  ее  звонок,  который  прозвучал  в
пустоте.
   - Сколько сейчас времени?
   - Девять часов.
   - Ты позволишь?
   Она позвонила в соседнюю дверь, и мужчина лет шестидесяти, в стеганом
халате, с растрепанными волосами вокруг розовой лысины, открыл с  книгой
в руке. Он должен был немного наклонять голову,  чтобы  смотреть  поверх
очков.
   - Смотрите-ка! Это вы, барышня. Я так и думал, что вы зайдете со  дня
на день. Удалось ли Энрико с вами связаться? Он приходил вчера  вечером.
Спросил меня, не оставили ли вы своего нового адреса. Я так понял, что в
квартире остались какие-то вещи, которые он хотел бы вам вручить.
   - Благодарю вас, господин Брюс. Извините, что я вас побеспокоила. Мне
нужно было убедиться, что приходил именно он.
   - Есть ли новости от вашей подруги?
   Как все это было банально, обыденно.
   - Я не знаю, как так  получилось,  что  у  Энрико  оказался  ключ,  -
сказала она, когда  они  с  Комбом  вышли  на  улицу.  -  Или,  пожалуй,
догадываюсь. Видишь ли, поначалу, когда ее муж получил пост в  Панаме  и
она обнаружила, что ей не подходит климат, Джесси поселилась в  Бронксе.
Она работала телефонисткой в  небоскребе  на  Мэдисон-стрит.  Когда  она
встретила Энрико и в конце концов решилась - ибо, что бы ты ни  говорил,
а прошло пять месяцев,  прежде  чем  между  ними  это  произошло,  -  он
настоял, чтобы она переехала сюда. Он, должно быть, платил за  квартиру.
Понимаешь? Я не знаю, как  они  там  условились,  но  теперь  я  начинаю
думать, что, наверное, и квартира была снята на его имя.
   - Почему бы тебе не позвонить ему?
   - Кому?
   - Да этому Энрико, крошка моя. Поскольку у него ключ, а вещи  твои  в
запертой квартире, то это совершенно естественно.
   Он хотел, чтобы все было естественным. Так и получалось в это утро.
   - Ты действительно этого хочешь?
   Он пожал ей руку.
   - Давай действуй.
   Он сам, взяв ее под руку, отвел в ближайшее кафе. И  только  там  она
сообразила, что любовник Джесси никогда не  приходит  на  работу  раньше
десяти часов, и они мирно сидели и ожидали, так мирно, что их можно было
принять за старую супружескую пару.
   Дважды она возвращалась ни с чем из кабины. В третий  раз  он  увидел
сквозь стекло, что она разговаривает, впервые восстанавливая контакт  со
своим прошлым, которое было на другом конце провода. Но она  все  время,
пока говорила, не переставала смотреть на него и  улыбалась  ему  робкой
улыбкой, которой благодарила и как бы просила прощения за все сразу.
   - Он сейчас сюда придет. Ты не сердишься? Я не могла поступить иначе.
Он мне сказал, что схватит такси я минут через десять будет здесь. Он не
мог мне подробно все объяснить,  так  как  у  него  кто-то  находился  в
кабинете.  Но  успел  мне  сообщить  только  то,  что  ключ  ему  принес
рассыльный в конверте, на котором было написано имя Роналда.
   Его интересовало, возьмет ли она его под руку в ожидании Энрико.  Она
это сделала  вполне  естественно  и  не  раздумывая.  Вскоре  около  них
остановилось такси. Прежде чем подойти к машине, она посмотрела прямо  в
глаза своему спутнику, как бы обращаясь к нему с немой просьбой,  у  нее
были очень светлые глаза. Она явно хотела, чтобы  он  видел,  какие  они
светлые, а легкой гримаской на  губах  она  умоляла  его  о  мужестве  и
снисходительности одновременно.
   Он же не нуждался ни в том, ни в другом, ибо почувствовал вдруг такую
легкость, что с трудом сохранял серьезность.
   Этот Энрико, этот Рик, о котором  он  столько  всякого  напридумывал,
оказался совершенно ординарным человеком невысокого роста. Может быть, и
не урод, но такой банальный, примитивный! Энрико  счел  себя  обязанным,
принимая во внимание обстоятельства, броситься к Кэй немного  театрально
и с чувством пожать ей обе руки.
   - Ах, что с нами случилось, моя бедная Кэй!
   Очень просто она представила:
   - Друг,  Франсуа  Комб.  Ты  можешь  говорить  при  нем.  Я  ему  все
рассказала.
   Значит, все-таки они были на "ты".
   - Давайте быстро поднимемся, так как у меня на работе через  четверть
часа важная встреча. Я не отпускаю такси.
   Он  стал  подниматься  первым.  Был   он   действительно   маленький,
франтовато одетый, от него исходил легкий запах духов, и видно было, что
его темные и напомаженные волосы тщательно завиты.
   Он поискал ключ в кармане, откуда вынул целую  связку.  Комб  отметил
эту деталь со злорадством. Терпеть не мог людей, которые носят  с  собой
связки ключей... Ключ от квартиры оказался в  другом  месте,  в  кармане
жилета, где Энрико обнаружил  его  только  после  долгих  поисков.  Пока
искал, он нетерпеливо и нервно переминался  ногами  в  обуви  из  мягкой
кожи.
   - Я был ужасно потрясен, когда пришел и никого не обнаружил! Я  тогда
решил позвонить к этому пожилому симпатичному господину, который  вручил
оставленную для меня записку.
   - И мне была записка.
   - Я знаю. Он мне сказал. Но я не знал, где тебя найти.
   Он машинально посмотрел на Комба, который улыбался.  Может  быть,  он
ожидал от Кэй какого-нибудь объяснения, но та ничего не сказала,  только
улыбнулась со счастливым видом.
   - Ну а затем, вчера я получил ключ, без всяких объяснений. Вечером  я
зашел сюда.
   Боже мой! До чего же все было просто! И так прозаично.  От  открытого
окна создавался сквозняк, и пришлось быстро захлопнуть дверь,  едва  они
протиснулись в  квартиру.  Она  была  совсем  маленькой  и  до  пошлости
стандартной, как тысячи подобных  квартир  в  Нью-Йорке,  с  непременным
диваном и  этажеркой  в  гостиной,  с  одинаковыми  низкими  креслами  и
столиком на одной ножке, с пепельницами около  кресел  и  с  миниатюрным
книжным шкафом в углу, около окна.
   Так это здесь вот Кэй и Джесси...
   Комб улыбался совершенно машинально, как будто улыбка  возникла  сама
по себе, без его участия. Очевидно, в его глазах  мелькнули  насмешливые
огоньки, но едва заметные. Он, правда, быстро погасил  их  из  опасения,
что Кэй обидится. И чего это он столько напридумывал  о  жизни,  которую
она вела, и он этих мужчинах, заставлявших его страдать оттого, что  все
время слышал, как она называла их по имени?
   Вот один из них перед ним, и он отметил, что тот в десять часов  утра
носит яркий цветастый галстук с жемчужной булавкой!
   Кэй, закрыв окно, направилась в спальню.
   - Помоги мне, пожалуйста, Франсуа.
   Он понимал, как это было любезно с ее стороны и называть его на ты, и
призывать выполнить довольно интимную роль.
   - Но Джесси  не  все  увезла,  она  оставила  часть  своих  вещей,  -
удивилась она.
   Тогда Энрико, который только что закурил сигарету, ответил:
   - Я тебе все объясню. Я получил письмо от нее сегодня утром,  которое
она написала на борту парохода "Санта-Клара".
   - Как? Она уже в море?
   - Он потребовал, чтобы она отбыла вместе с ним на первом же пароходе.
Все это произошло совсем не так, как я опасался. Когда  он  приехал,  то
был уже в курсе всего. Я тебе  дам  прочитать  письмо,  которое,  по  ее
просьбе, отправил стюард, поскольку ее муж от нее ни на шаг не  отходит.
Итак, значит, он прибыл сюда и тут же спросил ее:
   - Ты одна?
   - Ты же видишь.
   - А не ждешь ли ты его с минуты на минуту?
   И Энрико продолжил, держа сигарету немного манерно,  как  это  делают
американки:
   - Ну, ты знаешь Джесси. Она не пишет всего в письме, но  она,  должно
быть, протестовала, возмущалась, разыгрывала комедию.
   Комб и Кэй встретились взглядом, и оба улыбнулись.
   - Роналд, кажется, был очень холоден.
   Он, оказывается, тоже зовет его Роналдом.
   - Меня все время мучает вопрос: а не приехал ли он  сюда  специально,
когда от кого-то все узнал? Он сразу же  подошел  к  стенному  шкафу  и,
несмотря на все заклинания Джесси, выкинул оттуда на кровать мой халат и
мою пижаму.
   Они так и лежали на кровати. Халат почти новый, с цветными узорами, и
шелковая пижама кремового цвета с темно-красными вышитыми инициалами.
   - И совершенно спокойно, пока она  рыдала,  он  перебрал  ее  вещи  и
позволил взять с собой только то, что было три  года  назад,  когда  она
приехала из Панамы. Ну ты же знаешь Джесси...
   Уже второй раз он  повторил  эту  фразу.  Почему  у  Комба  сложилось
впечатление, что и он тоже хорошо знает Джесси? И не только Джесси, но и
Кэй, которая стала  ему  настолько  понятной,  что  невольно  захотелось
посмеяться над самим собой.
   - Ты же знаешь Джесси. Она  не  могла  примириться  с  потерей  своих
платьев и некоторых других вещей и сказала:
   "Я клянусь тебе, Роналд, что это все я купила за собственные деньги".
   Вероятно, Энрико, несмотря  ни  на  что,  все  же  обладал  некоторым
чувством юмора.
   - Интересно, как  она  умудрилась  столько  мне  рассказать  в  своем
письме? Она пишет, что он не спускает с нее глаз, ходит за ней по пятам,
следит за каждым ее шагом  и  взглядом,  и  при  всем  этом  ей  удалось
написать мне целых  шесть  страниц,  некоторые,  правда,  карандашом,  и
рассказать об