вечерним
окном чье-то лицо.  Саша  стремительно  развернулся.  На  него  грустно  и
внимательно смотрел Сергей.
     - В дверь заходи! - недовольно посоветовал Саша.
     Сергей стоял в дверях.
     - Зачем ты это делаешь, Сашок?
     - Что я делаю - поинтересовался Саша, озабоченно оценивая  в  зеркале
качество своей  парикмахерской  работы  и  выражение  Серегиного  лица.  С
грустным  всепониманием  старшего  Сергей  неохотно  усмехнулся  и   прямо
спросил:
     - Где ты взял этот рис?
     - Какой рис? - Саша решительно  захлопнул  походное  свое  зеркало  и
мокрым полотенцем вытер лицо.
     - Хватит придуриваться. Откуда у тебя рис?
     Саша налил в ладонь одеколона, зажмурившись, умылся из горсти, охнул,
открыл глаза и весело встал:
     - Нашел.
     - Где?
     - Ну ладно, Серега! Был рис и нет риса!
     - Ты украл его. - Сергей сел за стол и стал рассматривать свои руки.
     - Я нашел этот рис, - раздраженно повторил Саша. - Еще чего?
     - Больше ничего.
     Накатывала волна командирского гнева, и Саша, не сдерживаясь,  жестко
и повелительно предложил младшему по званию:
     - Тогда вы свободны, сержант, можете идти.
     - Я не сержант. Я  -  инвалид,  -  тихо  напомнил  Сергей.  От  этого
напоминания нехорошо стало Саше. И он уже попросил, скрывая, что просит:
     - Не лезь в мои дела, Серега. Договорились?
     - Не договорились. - Сергей поднялся. - Но, в общем, твои дела -  это
твои дела. Самому делать, самому и отвечать...
     - Извини. Я спешу. Меня девушка ждет, - прервал его Саша.
     Сергей подошел к нему, взял за плечи:
     - Не делай этого, Сашок.
     - Что не делать-то? С девушкой в ресторан не идти, что ли?
     Рассмотрев сердитые Сашины глаза, Сергей засмеялся, ласково толкнул в
грудь и решил:
     - Ох и дурачок же ты! Мальчишка! Ну, иди в ресторан. Девушка ждет.


     Но сначала он ждал девушку, отутюженный, начищенный, надраенный,  при
всех регалиях лихой капитан. Он стоял  посреди  двора  и,  ожидая  Ларису,
беспрерывно здоровался со знакомыми. Лариса изредка поглядывала в окно  на
эту прелестную картину, одевалась и причесывалась не  торопясь.  Последний
раз, рассмотрев в зеркале и платье с плечами, и прическу валиком, и себя -
хорошенькую, яркую, озорную, - она королевой явила себя двору. И фронтовой
принц по достоинству оценил стать и наряд своей королевы.
     - Нет слов, - потрясенно произнес он и от избытка чувств ударил  себя
кулаком в грудь. Ордена и медали зазвенели.
     Музыканты истово играли довоенное танго, и однорукий певец  вместе  с
оркестром душевно рассказывал:

                       Утомленное солнце
                       Нежно с морем прощалось,
                       В этот час ты призналась,
                       Что нет любви...

     Лариса  и  Саша  сидели  за  отдельным  столиком  у  стены  ресторана
"Астория" и в ожидании заказа разглядывали танцующих.
     - Откуда у людей деньги? - задумчиво полюбопытствовал Саша.
     - А у тебя откуда?
     - Ну, у меня по случаю.
     - И у них, наверное, тоже по случаю.
     - Наверное. Только вот вопрос: по какому?
     - Ну, хватит, Саня. Скажи мне что-нибудь хорошее!
     Саша откинулся в кресле, слегка опустил веки и начал:

                   Я вас любил. Любовь еще, быть может,
                   В моей душе угасла не совсем.
                   Но пусть она вас больше не тревожит:
                   Я не хочу печалить вас ничем.

                   Я вас любил безмолвно, безнадежно,
                   То робостью, то ревностью томим,
                   Я вас любил так искренно, так нежно,
                   Как, дай вам бог, любимой быть другим.

     Он замолк. Лариса погладила его руку, лежавшую на столе.
     - Господи, как хорошо! - И догадалась вдруг. - Это правда, Саня?
     - Нет, - Саша помотал головой, засмеялся. - Хотелось бы, но нет.
     - И слава  богу,  -  облегченно  решила  Лариса.  -  Я  в  этом  году
медицинский уже кончаю. А что ты в мирной жизни делать собираешься?
     - Осенью в педагогический поступать буду.
     - А не скучно - учителем?
     - Ты вон как Пушкина слушала.
     Заказ все не несли. Опять заиграл оркестр, и опять танго.
     - Потанцуем? - предложила Лариса.
     Плотное стадо танцующих прижало их друг к другу, и Саша ощутил  рядом
с собой женщину, близость которой волновала.
     - Нет, все-таки ты мне нравишься, - шепнул он ей на ухо.


     А Лариса ответила громко:
     - Тебе сейчас каждая баба с титьками нравится. Пошли на место.
     У их столика орудовал официант. Они уселись и  дождались  его  ухода.
Саша разлил по рюмкам, поднял свою, посмотрел на Ларису сквозь хрусталь  и
коньяк. Сказал примирительно:
     - Извини.
     Лариса улыбнулась и тоже подняла свою рюмку:
     - За тебя, Саня. За голодного кобеля, за мальчишку, с которым  прошло
мое детство, за солдата, который нас всех спас. За тебя, Саня.
     Выпила, сморщилась и с удовольствием стала есть хорошую еду. Молодые,
здоровые, вечно полуголодные по военным временам, они жадно насыщались, не
стесняясь этого. Вновь  пришла  музыка,  и  с  музыкой  пришел  элегантный
гражданин, который  склонив  голову,  рассеченную  косым  пробором,  перед
Ларисой, обратился к Саше:
     - Разрешите пригласить вашу даму на танец?
     - Вот как надо! - назидательно сказала Лариса. - Разрешишь?
     - Разрешаю, - важно ответил Саша.
     Красиво танцевали элегантный гражданин  и  Лариса.  Покуривая,  сытый
Саша благодушно следил за ними. Рядом поинтересовались:
     - Гуляешь, Сашок?
     На Ларисином стуле сидел мальчик-старичок Семеныч и хихикал. Был он в
очень  приличной  темной  тройке,  галстуке,  брит,  мыт,  причесан  и   в
обстановке вечернего ресторана вполне мог сойти за пожилого интеллигента.
     - Ну-ка встань, фармазон, - приказал Саша. - На  этом  месте  хороший
человек сидит.
     По-прежнему улыбаясь, Семеныч послушно встал.
     - Коммерцией занялся, и сразу  денежки  появились.  Но  торгуешь  ты,
Саша, плохо. Разве можно товар за полцены отдавать?
     - Тебя рядом не было. А кроме тебя, кто умный совет даст?
     - Именно. А почему не было?  Прогнал  ты  меня  с  рынка.  -  Семеныч
огорчился лицом, осмотрел купеческий блеск зала. - Теперь приходится здесь
время проводить.
     - Куски подхватываешь?
     - Точно сказал - куски. Которые пожирнее. Ну, я пойду, а то вон  твою
мамзель ведут. Если что у тебя появится, могу способствовать. А найти меня
легко: с девяти вечера я всегда здесь. - Семеныч сделал ручкой и удалился.
Элегантный мужчина подвел  Ларису,  подождал,  пока  она  усадится,  молча
поклонился Саше и отошел.
     - Уф, устала! Давай мороженого! - откинувшись в  кресле,  потребовала
Лариса.
     Тут же возник официант. Не глядя на него, Саша распорядился:
     - Две порции мороженого и счет!
     Он не смотрел на официанта, потому что  следил,  как  Семеныч,  сунув
своему официанту в карман комок денег, направился к выходу.
     - И то верно! - поддержала Сашино требование счета Лариса.
     - Хорошенького понемногу. Завтра мне ни свет, ни  заря  в  Мытищи  на
неделю. Горшки за вашим братом раненым выносить.
     Ресторан провожал их утесовской "Улицей":

               С боем взяли город Брест, город весь прошли
               И последней улицы название прочли...

     Они прошагали безмолвный свой двор, вошли  в  Ларисин  подъезд  и  по
деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Светила синяя  маскировочная
лампочка,  и  под  ее  лечебным  светом  Лариса,  поднявшись  на  цыпочки,
поцеловала Сашу в щеку.
     - Спасибо, Саня.
     Не замечаемый ими, опершись о косяк, стоял в черном проеме коридорной
двери Алик. Он весь вечер ждал Сашу. Ждал, когда тот придет, объяснит -  и
объяснения эти все возвратят  на  свои  места:  и  его,  Алика,  обожающее
уважение к Саше, и Сашину привязанность к нему, и их безмерно  откровенные
нескончаемые  разговоры  и  общие  прекрасные  стихи,  написанные  другими
людьми, но объединяющие их души. Он ждал, а в это время Саша с  Ларисой  в
ресторане безмятежно пил водку на ворованные деньги.
     - Нашла с кем целоваться, - презрительно сказал Алик.
     - Тебя не спросила, - издевательски ответила Лариса  и,  проскользнув
мимо Алика, исчезла во тьме.
     -  Ты  что  развонялся,  сопляк?  -  злобно  и  гадко  сказал   Саша.
Изменившись в лице, Алик  сделал  стремительный  шаг  вперед  и  неуловимо
ударил Сашу в челюсть правым крюком. Глухо считая ступеньки, Саша скатился
на межэтажную  площадку.  Мгновенье  посидел,  ничего  не  понимая,  затем
вскочил, рванулся наверх. Но было поздно:  отчетливо  звякнул  наброшенный
крючок. Держась за перила, Саша медленно пошел вниз,  озабоченно  ощупывая
челюсть.
     У себя в комнате  он  спустил  бумажную  светомаскировочную  штору  и
включил свет. Не спеша снял кителек, замечательные свои бриджи и  хромовые
сапожки. Из вещмешка извлек  комплект  хабэ  бэу,  яловые  сапоги,  сильно
бывшую в употреблении ушанку.  Переодевшись,  влез  в  ловкую  телогрейку,
перепоясался. Несколько раз подпрыгнул, проверяя  себя  на  стук  и  бряк.
Присел на стул, посидел перед дорогой,  встал,  выключил  электричество  и
растворился во тьме.
     Обнаружился Саша на знакомом пустыре. У школьного забора он  постоял,
прислушиваясь  и  присматриваясь,  а  затем  быстро  и  неслышно  пошел  к
трансформаторной будке. Обогнул  ее  и,  уже  не  торопясь,  направился  к
недалеким зарослям акации.
     В кустах он отыскал место поудобнее и прилег на бок, готовый вскочить
в  любую  секунду.  Сосал   мундштук   незажженной   папиросы,   беззвучно
поплевывал, посматривал.
     Неизвестный хотел идти тайно, но получалось это у  него  плохо:  Саша
услышал его издалека. Неизвестный шел к будке от  Амбулаторного.  Подойдя,
он повторил Сашин маневр с обходом кругом.
     Саша нащупал в сухой путаннице  прошлогодней  травы  тоненькую  сухую
хворостинку и переломил ее. Раздался в  тишине  еле  различимый  жалкий  и
тревожный звук.
     Неизвестный в два шага достиг стены будки и исчез в ее тени. И  снова
полная тишина. Секунду, другую, третью.
     - Это кто там? - нервным полушепотом спросил  от  стены.  Прошла  еще
секунда, и еще одна... Наконец неизвестный возник опять.
     Осторожно ступая, он медленно приближался к кустам. В правой руке его
был тускло светившийся нож.
     Неслышимый, как уж, Саша умело  и  быстро  переполз  в  другой  конец
зарослей, и, когда неизвестный стал обходить кусты,  оказался  у  него  за
спиной, поднялся, приближаясь все ближе, пошел за ним шаг в шаг.
     - Ты что здесь делаешь, паренек? -  спросил  Саша  и  одновременно  с
вопросом  ребром  ладони  безжалостно  ударил  неизвестного  по  шее.  Тот
целенаправленно - вниз головой - упал.
     Темно-синее небо выцветало на востоке. Подходил рассвет. Саша  присел
рядом  с  неизвестным,  подобрал  нож  и  рассмотрел  его.   Добросовестно
выточенная из напильника  финяга  с  наборной  плексигласовой  ручкой,  по
которой тоже цветным плексигласом выложено  имя  владельца  -  Пуха.  Пуха
закряхтел и открыл глаза. Потаращил их, мало соображая.
     - Как тебя зовут? - поинтересовался Саша.
     - Пуха, - ответил Пуха.
     - Пухой тебя кличут. А как зовут? Как мама с папой назвали?
     - Артур, - признался Пуха-Артур.
     - Ах, Артур, Артур. Почему же ты такой неосторожный?
     Пуха-Артур приподнялся и тоже сел. Он покачал головой  из  стороны  в
сторону, проверяя шею, и сказал обиженно:
     - Я вас знаю. Вас Сашей зовут.
     - Да и я тебя узнал, голубок. Ты у Семеныча сявка.
     Пуха-Артур оскорбленно сопел, молчал.
     - Ну, а профессия у тебя какая, помимо воровской?
     - Шофер.
     - Значит, весь товар отсюда забирать на твоей машине будут?
     - Не-е, я свою не дал, - независимо  возразил  Пуха-Артур  и  осекся:
понял, что проговорился. Саша подтвердил это:
     - Ясно. На угнанной.
     - Ничего я не знаю, ничего я вам не говорил! - загундел Пуха-Артур.
     - Не гнуси и слушай меня внимательно, Артур. Сейчас я исчезну,  а  ты
пойдешь и доложишь, что все в порядке...
     -  А  если  я  доложу,  что  полный  непорядок?  -  злорадно  перебил
Пуха-Артур.
     - Ты засветился, ты нож приметный отдал, ты про  машину  протрепался.
За все это Семеныч тебя по уши в землю вобьет. Вобьет или нет, спрашиваю?
     - Вобьет, - тихо согласился Пуха-Артур и вдруг  обмер  от  ужаса:  он
проговорился, что Семеныч - хозяин товара.
     - Тогда делай, что я тебе говорю. Как мешки возьмете  и  разойдетесь,
беги, Артур, от них без оглядки. Спрячься,  забейся  где-нибудь,  а  лучше
тикай из Москвы. Потому что мне твой нож показать придется. Ты все  понял,
дурачок?
     - Понял, - ответил Пуха-Артур, от страха мало что понимая, но  силясь
понять.
     Саша поднялся и не оглядываясь ушел. Покуривая, он сидел  в  школьном
сквере на скамейке до тех пор,  пока  не  услышал  урчание  автомобиля  на
пустыре. Тогда он ушел совсем.


     Проснулся Саша к вечеру, но до  настоящего  вечера,  до  девяти,  еще
далеко. Можно было не торопиться, и он, попив кипятку и  пожевав  хлеба  с
колбасой, вышел на свет божий. Недолго посмотрел, как на пустыре мальчишки
гоняли тряпичный мяч, выдул кружку "Северного" пива у  пивного  ларька  и,
выйдя из метро "Аэропорт", купил полпачки тридцатирублевого мороженого.
     Он шел  бесконечным  Ленинградским  шоссе,  на  ходу  расправляясь  с
царским явством. Время приближалось к семи, но вечернего оживления не было
на московских улицах. Москва  еще  работала,  продолжая  двенадцатичасовой
рабочий день военного времени.
     Как ни замедлял свой  солдатский  шаг  Саша,  все  же  на  Пушкинской
площади он оказался около восьми часов. Нужно было убить час. Он глянул на
афишу кинотеатра "Центральный", в  котором  шла  картина  "В  шесть  часов
вечера после войны", и узнал, что на  сеанс  он  опоздал.  Тогда,  перейдя
улицу Горького, он свернул за угол Тверского бульвара и проник в кинотеатр
"Новости дня", где крутили хроникальную непрерывку. Он вошел в темный  зал
и, еще стоя, увидел на стареньком неровном полотне небольшого  экрана  то,
что было его жизнью последние три года. То, да не совсем. То, что  ему  не
пришлось делать. Русские  парни  штурмовали  Берлин.  Бои  на  улицах.  На
площадях,  в  домах.  Рушились  стены,  нарочито  медленно  оползая  вниз.
Содрогалась земля так, что содрогалась съемочная камера в руках оператора,
снимавшего это. И через все это ровесники Саши  деловито  и  умело  шли  к
победе.
     И  Сашино  сердце  с  болью  приняло  страдальческую  его  зависть  и
невольную его вину, вот хотя бы перед тем пареньком  на  экране,  которого
живого ли, мертвого ли - непосильно надрываясь, тащила на себе неистовая и
решительная санитарка - девочка.


     К девяти он был у "Астории". Он постоял на малолюдной улице Горького,
послушал, как глухо резвился за  слепыми  завешанными  окнами  оркестр,  и
свернул в переулок к ресторанному входу.
     После сумрака темных улиц по глазам ударил щедрый  ресторанный  свет.
Саша зажмурился и услышал официанта:
     - Желаете столик?
     - Меня ждут, - твердо ответил Саша и открыл глаза. Его  действительно
ждали:  от  столика,  стоявшего  у  окна,  на  него   приветливо   смотрел
благообразный Семеныч. Смотрел и махал детской ручкой - приглашал.
     - Водку будешь пить, Сашок? - спросил Семеныч, добродушно наблюдая за
тем, как устраивался в удобном кресле Саша.
     - Не сейчас, - из Семенычевой  бутылки  Саша  налил  в  чистый  фужер
минеральной воды и гулко, с видимым наслаждением выпил.
     - А сейчас что делать будем? - простодушно полюбопытствовал Семеныч.
     - Торговать.
     - Ты что - мешок с рисом прямо в "Асторию" приволок?
     - Сегодня у меня товар мелкий и очень дорогой. - Саша улыбнулся.
     - Золотишко? Камушки? - заволновался Семеныч.
     - Вот, - сказал Саша, из внутреннего кармана вытащил Артурову финку и
с силой воткнул ее в стол. - Купи.
     Финка твердо стояла. Семеныч не отводил глаз от  наборной  ручки,  на
которой отчетливо читалось - Пуха.
     - Гражданин, вы испортили скатерть и портите стол,  -  строго  осудил
Сашу подошедший официант. - Вам придется возместить ущерб.
     - Семеныч возместит. Возместишь, Семеныч? - Саша смотрел  Семенычу  в
глаза не отрываясь.
     - Иди, Гриша. Мы с тобой потом разберемся, - вяло приказал Семеныч, и
официант независимо удалился.
     - Ну как, покупаешь? - громко, как у глухого, спросил Саша.
     - Сколько?
     - Пятнадцать тысяч. Сейчас же.
     - Я с собой таких денег не ношу.
     - Здесь соберешься.
     Саша выдернул из стола нож и  бережно  возвратил  его  во  внутренний
карман. Семеныч проследил за этой операцией, подумал  недолго  и  постучал
вилкой о фужер. Официант возник как из-под земли.
     - Слушаю вас, Михаил Семенович?
     - Гриша, Аполлинария Макаровича позови.
     - Будет сделано, - официант как сквозь землю провалился. Зато  явился
монументальный и суровый метрдотель.
     - Аполлинарий, мне пятнадцать тысяч нужно, - просто сказал Семеныч.
     - Когда? - невозмутимо осведомился вальяжный Аполлинарий.
     - Сейчас.
     - Двадцать минут имеете? - Аполлинарий обращался только  к  Семенычу.
Сашу он просто не замечал.
     - Сашок, двадцать минут потерпишь? - заботливо спросил Семеныч.
     - Потерплю. Только сотенными. Чтобы в карман влезли.
     - Не рублями  же,  -  презрительно  кивнул  Аполлинарий  Макарович  и
направился за кулисы. Одновременно откинувшись в креслах, Саша  и  Семеныч
молча  смотрели  друг  на  друга.  Внезапно  Семеныч  исказился  лицом   и
застенчиво признался:
     - Живот прихватило.
     - Без шуток, дядя, - предупредил Саша.
     - Да какие шутки? Обделаюсь сейчас!  -  с  неподдельной  искренностью
завопил Семеныч.
     - Пошли, - скомандовал Саша, и они поднялись.
     В туалете Семеныч ринулся к кабине. Саша придержал дверцу.
     - Не запирайся.
     - Бога побойся, Сашок! Прикрой хоть слегка!
     - Ты меня за фрайера не держи. Если в кабинке после тебя  знак  какой
найду, все тридцать потребую, а в наказание пером пощекочу. Не до смерти.
     Саша  полуприкрыл  дверцу,  постоял  с  отсутствующим  видом.   Через
некоторое время спросил, глядя в потолок:
     - Все?
     - Все, - ответил Семеныч, зашумел водой и вышел, подтягивая брюки.  -
Господи, счастье-то какое!
     - Подожди здесь, - распорядился Саша, прошел в кабину  и  внимательно
изучил стены, ящик для  туалетной  бумаги.  Даже  бачок  осмотрел.  Вышел,
подмигнул Семенычу, предложил:
     - Ручки помыть не мешало бы.
     Вымыли руки, вернулись в зал и опять  откинулись  в  креслах,  изучая
друг друга. Наконец подошел Аполлинарий Макарович и, по-прежнему игнорируя
Сашу, почтительно положил перед Семенычем увесистый пакет.
     - Прошу вас, Михаил Семенович.
     - Благодарю, - Семеныч кивнул Аполлинарию Макаровичу, и тот  достойно
удалился. Саша - давай перо.
     Саша небрежно швырнул на стол нож и притянул к себе пакет.
     - Все? - спросил Семеныч. - Ну, тогда я пойду?
     Саша с  трудом  загнал  пачку  в  задний  карман  бриджей  и  ответил
благодушно:
     - Ты же водки предлагал выпить. Вот теперь в самый раз.


     Из ресторана  они  вышли  в  обнимку.  Размягченный  водкой,  Семеныч
признавался:
     - Вот ограбил ты меня, Сашок, а все равно я тебя люблю. Нравишься  ты
мне, потому что хорошо ограбил, весело.
     - Я все хорошо делаю, - согласился Саша, отпустил  Семенычевы  плечи,
шагнул на проезжую часть улицы Горького и поднял руку:  от  Охотного  ряда
шел  грузовик.  Могучий  "додж"  затормозил  рядом.  Саша  открыл  дверцу,
рассмотрел у водителя погоны:
     - До "Сокола" подкинешь, сержант?
     - Садитесь.
     Саша взобрался в высокую кабину и перед тем, как  захлопнуть  дверцу,
обратился к одинокому Семенычу:
     - До свидания, старичок!
     У