спятые,
растерявшие  совесть... Спорно  и сомнительно уже все.  Хаос. Нет, Елена  не
случайно  исчезает из  Улисса, ведь она - прекраснорожден-ная из  Хаоса.  Но
Джойс мудрее Гете. Он знает: из Хаоса не рожда-

189

     ется прекрасное, прекрасное придумываем  и творим мы. Чаще придумываем,
чем творим. Ибо творить - раритет из раритетов... Но зато творящий  способен
на  невозможное. Он творил красоту  из уродства,  как его  предшественники -
цветы из зла. Уродство правды он переливал в красоту...

     Что есть Улисс?

     Конец героической  истории человечества и -  осознание себя.  Один день
трех героев и - вся культура. Жизнь без покровов, которые  тридцать столетий
натягивала на себя культура, и -  душа...  Отброшены все тотемы и все табу -
только правда,  какой  бы она  ни была. Но  простой правды не было и нет. Не
потому ли так сложен Улисс?

     Да,  Джойс  трудный писатель и читать  его нелегко. Чаще всего то,  что
легко  писать,  легко  и  читать  -  отсюда  безбрежный  океан  никчемности,
захлестывающий  культуру.  Джойс же  знает иную  истину: каков мир  - таково
искусство. Но даже эту имманентную сложность  поименовали темнотой и бросили
ему  в лицо:  "...и  тогда,  перенеся  свои  творческие промахи  на  мировую
ситуацию, Джойс и решил заставить читателей "трудиться" над книгами вместе с
автором, вернее вместо него".


     Что есть Улисс?

     Улисс есть  все, воплощение  плюрализма: от тотальной сатиры а 1а Свифт
("Я  не могу  писать, не оскорбляя людей")  до натуралистической  ирландской
комедии  ("юмора у пивной стойки"),  от поэтического эпоса ("после  которого
уже никакие  эпосы  невозможны")  до  символической  травестии,  от  неверия
трагического  сознания  до  катарсиса в  Аристотелевском  смысле.  Такова  и
атмосфера  Улисса:  от   иррационально-мистической   жути   до  рациональной
объективности. Хаос? Да, но он  рассчитан и выверен этот хаос - рассчитан  и
выверен, как жизнь. "Трагикомедия интеллекта, материи и плоти".

     Что есть Улисс?

     Пародия на Одиссею и настоящая, подлинная безумная одиссея человека  XX
века, за один день совершающего все то, на что Улиссу потребовались 20 лет.

     Чу! внимание! Важная мысль! Однажды Джойс  в сердцах бросил: "Жаль, что
публика будет искать и находить мораль в моей  книге,  и еще  хуже,  что она
будет воспринимать  ее  серьезно. Слово  джентльмена,  в  ней нет  ни  одной
серьезной строчки, мои герои - просто болтуны".

190

     Среди множества правд об Улиссе есть и такая:  ядро культуры и шутка  -
одновременно!

     В конце концов, и тот, первый Улисс, был прежде всего человек, которому
ничто человеческое...

     -  Что  нас  больше всего поражает в Одиссее? Медлительность, с которой
возвращается Одиссей, то, что он тратит на возвращение домой десять лет... и
в течение этих лет,  несмотря  на любовь к  Пенелопе, о которой он так много
говорит, он пользуется всяким удобным случаем, чтобы ей изменить.

     И  вот  Одиссей  - мистер Блум, Пенелопа -  его жена  Молли,  Телемак -
Стивен,  Антиной  - Маллиген,  Афина  -  старая молочница,  Дизи  -  Нестор,
любовник Молли  Бойлан  - Эвримах, молоденькая  девушка на пляже - Навсикая,
трактирный  оратор  и  ирландский  националист  -  Полифем,  содержательница
публичного дома - Цирцея, издатель газет - Эол...

     Миф Джойса - это и супермиф и травестия на него. Блум - измельчавший за
тридцать  веков Одиссей эпохи  торжествующего  прогресса, развратная Молли -
то,  во  что превратилась  Пенелопа,  символ  женской верности,  добровольно
порвавший с семьей Стивен - преданный роду Телемак.

     Нет,  нет,  здесь  что-то  не  так,  не  та  тональность...  Постольку,
поскольку история неизменна, гомеровский эпос, гомеровская героика не более,
чем инфантилизм юного человечества. История Блума, Молли, Стивена как  бы не
имеет  отношения к  Гомеру,  но во все времена является единственно значимой
историей: жизненные перипетии  отношений  мужа  и жены, конфликт  Стивена  с
Маллиганом  и со всем миром.  Дело  вовсе  не  в  том, сколь глубоко  связан
Одиссей с джойсовским Блумом, сколько в дегероизации Гомера, в той глубинной
правде  жизни,  которую  он упростил или  утаил. Время  героических  мифов и
иллюзий  кончилось,  место внешнего  мира  заняла  правда внутреннего, место
геофафических странствий - тончайшие движения души, правда тела.

     Где-то  я писал, что на месте мифа возник антимиф. Это не вполне точно.
Миф обладает глубинным измерением, выражает скрытую человеческую суть. Лучше
сказать:   место  мифа  занял  сверхмиф  -  не  столько  даже   "ироническое
переосмысливание" или  постмодернистское пофужение мифа в мясорубку, сколько
погружение в  хтонические глубины человеческого, дальнейшее проникновение  в
бессознательное, полная деидеологизация философии подлинного человека.

191

     Собственную "иезуитскую закваску"  Джойс  направил  на искоренение всех
разновидностей   иезуитства   -  лицемерия,  виртуозной   аргументации  лжи,
скрытности, бескомпромиссности, непреклонности, безжалостностной  суровости,
ханжеского благочестия, "прекрасной  лжи". Но -  главное  - догматизма. Враг
писателя   -   однозначность,   абсолютность,  безоговорочность.  Про-теизм,
ускользание, смена масок - не просто стиль, но философия  писателя,  главная
задача   которого  низвержение  всех  видов   абсолютизма.  Только  движение
продуктивно, только смена перспектив, только  новизна плодотворна.  В равной
мере это относится к антропологии, философии и стилистике Джойса.

     Что есть Улисс?

     Только  ли Одиссея  XX  века?  Нет!  - Огромная травестия  всей мировой
культуры,  виртуозная по замыслу экстраваганца на нее. Вторая философия,  то
есть   физика   Аристотеля,   схоластика  Фомы  Аквинского,  поэзия   Данте,
культурфилософия Джамбаттисты Вико, монолог Шекспира...

     Шекспир, пожалуй,  главный строительный материал Улисса, его связующее,
его постоянный фон.

     Общеизвестно,  что  в  "Улиссе"  Джойса  есть  множество  шекспировских
реминисценций.  Однако,  особый  интерес  представляет  не  столько явное  и
недвусмысленное обращение  Джойса  к  шекспировской  теме (например,  в  9-м
эпизоде "Улисса"), сколько принципиальное соприкосновение Джойса с Шекспиром
там, где об этом не говорится прямо, где это своеобразное эхо шекспировского
мира в  литературе  XX века  не демонстрируется, а скрыто в  своеобразном  и
сложном арсенале поэтики "литературы потока сознания".

     Монолог   Шекспира  прошел  через  дидактику   Драйдена,  всевидение  и
всезнание  Лоренса  Стерна,  через мягкий  диккенсовский  юмор  и  дошел  до
внутреннего монолога  в  литературе потока сознания, который  взял  на  себя
основную  функцию выразительных средств  литературы  совершенно нового типа.
Внутренний   монолог   литературы   потока  сознания  является   и  кризисом
шекспировского монолога, и  его определенным развитием; кризисом - поскольку
"исчерпал"  возможности   классического  монолога  и  для  выполнения  новой
художественной функции  настолько  изменил  свой облик, что  потерял "право"
называться непосредственным наследником Шекспира; развитием же шекспировской
традиции  он  является  потому,  что   не  представляет   собой  бесплодного
эксперимента и после выполнения своей "временной миссии" или

192

     функции (показ  душевной  дисгармонии современного  человека) останется
одним из  эффективных  изобразительных  средств  даже  на  самой  магистрали
развития литературы.

     Каким "строительным материалом" является Шекспир  для  модернистов и, в
частности,  для  Джойса?  Какую  положительную  роль   играет  шекспировская
традиция в английском модернизме XX века?

     Томас Манн в предисловии к немецкому переводу Дж. Конрада  отмечал, что
основной  характерной  чертой  современной   литературы  он  считает   отказ
писателей от восприятия  жизни  как трагедии  или комедии и  осмысление  ими
действительности как трагикомедии.

     Трагикомическое  видение  мира особенно характерно для модернистов. Они
часто опираются  на некоторые элементы трагикомедийности в последнем периоде
творчества  Шекспира, чтобы исторически  оправдать,  представить правомерным
собственное ощущение разобщенности человека и природы,  личности и  общества
путем определения и обоснования генезиса своего пессимизма.

     В   этом   процессе  трагикомического   переосмысления   шекспировского
творчества,   модернистская   литература   XX  века   постепенно  выработала
иронический аспект  восприятия  Шекспира,  нашедший  свое  выражение  в моде
пародирования.

     Но исчерпывает  ли  пародия,  ирония,  сатира Улисса?  Имеет  ли  Джойс
намерение  принизить  или   уличить   своих  героев?   Или   беспристрастно,
непредвзято и  честно рисует, во что превратила  великого героя,  победителя
Трои  и одновременно пацифиста  Улисса цивилизация? (Впрочем, был ли Одиссей
таким, каким его представляли первые героические утописты,  скрывавшиеся под
именем великого Гомера?)...

     Что есть Улисс?

     Улисс -  это один день, 16 июля 1904 года, самый длинный день в мировой
литературе. День, как жизнь. Один день из жизни двух героев - каких много: и
дней, и героев. Нет начала, нет конца, итогов тоже нет...

     Два героя - это Стивен Дедал и  Леопольд Блум, Телемак и Одиссей. Оба -
странники  и изгои,  "отец" и  "сын".  Первый  переживает  крушение  мечты и
отчуждение  от  других,  он  же  -  укоризна  себе  и  всем,  он  же  - лицо
экстерриториальное,  пария,  художник  в обществе, где  художники не  нужны,
религиозный мыслитель Фома Аквинский с пошатнувшейся верой, еще одна-

193

     современная -  версия Гамлета, Гамлета  с  его самостью,  самозащитой и
самопознанием.  Второй  -  закомплексованный  конформист,  обыватель,  сноб,
олицетворение предрассудков, ханжества и пошлости общества.  Он  же - Вечный
жид,  гонимый  отовсюду.  Он  же   -  символ  человечности,  справедливости,
мудрости, миролюбия. Он же  - демократ, мечтатель, фарисей. Он же -  слабый,
маленький,  одинокий,   гонимый   человечек,   противостоящий  жестокому   и
абсурдному  миру. Такова  джойсова  раскладка  добра  и  зла.  Можно  иначе:
ничтожный и ординарный Блум  - духовный отец высокоинтеллектуального поэта и
философа Дедалуса! Впрочем, был бы он Джойсом, если бы иначе понимал мир?

     Блум   со   всеми   его   страхами,   первородным   грехом   еврейства,
действительными  и мнимыми унижениями - разве  это  не все тот же Йозеф  К.,
разве  призрачные  блуждания по  ночному  городу -  не все то же неубегаемое
убегание от Процесса? А может быть,  символ странствий по лабиринтам души? А
может...

     ...Вот  в  потоке его сознания проплывает избрание в президенты, нет, в
императоры. Нет, он император-филантроп, демократ, охлофил, раздающий значки
общества трезвости и отпускающий  подданным грехи... на сорок  дней;  да, он
заигрывает  с  избирателями  - как все; да, он верховный  советчик,  но ведь
служит-то верой и правдой. А вот он уже строитель очередного  рая на земле -
Блу-мусалима (не в  нем ли живем?). Да, в  нем: вот он  уже  осчастливливает
нас, избирателей, расселяя по бочкам и ящикам с инициалами Л. Б. Апофеоз!

     Нет, Блум - не  эвримен, не конформист, он - человек, пусть податливый,
пусть с мелкими мыслишками и выхолощенными страстями, но -  со щедрой душой,
альтруистической натурой, редкой способностью к сопереживанию. Джойс никогда
не был однозначен.  У  него нельзя  найти такое место, относительно которого
можно нечто утверждать, не боясь впасть в ошибку.

     Блум - не только  наследник аптекаря  Омэ или предшественник Джорджа Ф.
Бэббита,  но  также Одиссей, Вергилий, Христос, Шекспир, словом  -  человек.
"Какое  универсальное бинарное  определение  пристало ему  как  цельности  и
нецельности? Внятный любому и неизвестный никому. Всякий и Никто".

     Так что не  удивительно,  что именно  Блум  произносит  ключевые слова:
"История повторяется, меняются только имена".

     В Улиссе происходит  довершенный  в Поминках распад Блума на  множество
разных персонажей: романтического

194

     любовника с лицом  спасителя и ногами  тенора  Марио, самого Спасителя,
"ученого" Вирага  и лорда  Биконсфильда,  Байрона, Ротшильда, Уота  Тайлера,
Мендельсона  и даже  Робинзона  Кру-зо. Он не  только  Одиссей, но  и  Адам,
Моисей, Мессия, Люцифер. Точно так  же, как  Молли - Калипсо, Пенелопа, Ева,
матерь-земля Гея, дева Мария, павшая Эмма Бовари, вечное женственное начало,
которым восторгалась Майерова,  и  символ всемогущего  секса. Все. Все  - во
всем.

     Все происходит одновременно и все проницает друг друга. Стивен: "так, в
будущем, сестре прошлого, я могу увидеть себя пребывающим здесь и теперь".

     Стивен и  Блум не просто "дополняют" друг друга,  как Дон Кихот и Санчо
Панса,  а  являют  постепенный  переход  одного в другого: юности  с ее  еще
незапятнанной  духовностью  в  отягощенную материей  зрелость,  катящуюся  к
деморализации.

     Плоть  против  духа,  зрелость   против   невинности   -  таковы  опоры
мировоззрения Отца.

     Каждая  эпоха  пишет  своего  человека:  средневекового,  фаустовского,
музилевского,   человека   с  определенными  свойствами  и  без   свойств...
Джойсовская  модель человека  - модернистская  и структуралистская по  духу:
личность  -  это совокупность элементов, взятых в  разных пропорциях, оттого
Блум Всякий-и-Никто, сгусток ролей, играемых последовательно и одновременно,
носитель типовых человеческих  качеств и человек вообще. Антропология Джойса
сродни его поэтике: она сериальна,  иерархична,  в чем-то даже космична. Все
люди - разные,  но с одной и той же структурой, человек -  структурированная
цельность, каждому - в свою меру - свойственно то, что в свою - другому.

     Разные, Стивен и Блум одинаково воспринимают мир: свою изолированность,
отчужденность,  враждебность других. "Будет ли  он  называться  Христом  или
Блумом или как-нибудь иначе, secundum carnem". В их сознании возникают те же
мысли,  фразы,   ассоциации.  Воистину  "каждый  может  быть   каждым".  Они
транс-цендентно  связаны своей  природой, хотя и не знают друг  друга. Затем
происходит встреча: Одиссей находит своего Телемака. Но связь тут же рвется,
они быстро расходятся - навсегда.




     ВСЁ ОБО ВСЕМ

     Здесь нет ничего случайного. Каждый эпизод имеет  свой подтекст, каждой
части соответствует своя ассоциация, свой прото-

195

     тип из  Одиссеи, свое искусство,  наука,  свой лейтмотив, идея, время -
возраст души, свой цвет, запах, своя часть тела, своя форма, свой стиль.

     Как  показал  Харт,  каждая  глава  построена  как  эпицикл.  Структуре
повествования, ритму, семантике  присущ  циклический  контрапункт.  Символы,
фразы,  персонажи  группируются  в  трех-  или  четырехфигурные  комбинации,
зависящие  от  точки  зрения. Налицо  противостояние  циклов,  зеркальность,
прямой  и  обратный  порядок,  внутренняя  оппозиция  начал,  полифоническое
звучание.  Важно музыкальное построение Улисса: сонатные формы: вначале тема
Стивена, затем - Блума, в конце - слияние тем...

     Пущенные  в  литературный  оборот  Гильбертом, выступавшим  в  качестве
рупора   Джойса,  идеи  "прочтения"  Улисса  в   духе  вышеуказанных  графов
"соответствий"  требуют определенной осторожности  по  части их соответствия
художественной истине.  Я не могу исключить, что  предложенные Джойсом схемы
трактовки Улисса, переданные Карло Линати и Валери Ларбо *  и представляющие
по своей  сути схоластические графы  иезуитского  толка,  являются одной  из
мистификаций, предпринятой автором  в рекламных  целях**. Возможно, в период
работы  над романом Джойс использовал эти схемы  как "строительные леса" (по
словам С. Хо-ружего, схемы  отвечают не столько  продукту,  сколько процессу
творчества), но  в ткани  самого  произведения  они растворяются  почти  без
остатка: художественный результат поглощает  схоластическую графику.  Джойсу
эти схемы в период создания Улисса были необходимы как возбуждающее средство
бессознательного. Образы и перипетии романа многим обязаны  галлюцинаторному
воздействию      схоластина,      свойственной      Джойсу       переработке
иезуитски-некрофильской культуры порядка в бурлеск  живой жизни со всеми  ее
жизненными отправлениями.

     * В литературе  о Джойсе  ее иногда именуют схемой Гормена-Гилберта  по
имени поздних владельцев.
     ** Сам Джойс не скрывал этого, признавшись как-то, что пустил в ход эти
схемы "ради рекламы романа".


     С. Хоружий:

     Но в заключение  надо заметить и еще одно. Творение Джойса-художника не
подчиняется до конца схемам Джойса-схоласта; но тем не менее эксцентрическим
графам этих  схем  всегда  отвечает нечто реальное,  и в некоем  обобщенном,
широком  смысле  их можно признать с  подлинным верными. Пусть неоправданно,
искусственно - находить в  каждом эпизоде  некий доминирующий орган тела: но
вполне оправданно находить там присутствие телесности, постоянную заня-


196

     тость автора телесностью,  телом  человека. Стихия телесности, телесной
жизни - сквозная и настойчивая тема "Улисса", одна из специфических его тем.
Она развивается очень многообразно: это и тема тела, его жизни и его функций
как таковых; и тема о том, что состояние тела влияет и на эмоции, и на мысли
человека,  и  все  три сферы,  тело,  душа и дух,  тесно  взаимодействуют  и
переплетаются;   и   наконец,  это  уровень   телесных   образов,  аналогий,
ассоциаций,  применяемых для выражения самых разных идей. Джойс называл свой
роман  "эпосом человеческого тела", и очень понятно его желание отразить эту
сторону в сводной схеме.

     Тысячи  и  тысячи  часов  сосредоточенного  труда,  монтажа,  расчетов,
составления бесконечного количества  самых  затейливых узоров.  Работая  над
Улиссом, Джойс до мельчайших подробностей  изучил карту  Дублина, вычислил с
точностью до минуты время, необходимое для пересечения улицы, площади, аллеи
парка. В письмах на родину просил уточнить те  или  иные  виды,  наличие или
отсутствие деревьев, их количество.

     Каждый  эпизод компоновался  из множества  фрагментов,  порядок которых
тщательно продумывался. Каждая  фраза  подбиралась  как драгоценный камень в
крупное ожерелье.

     Первый  эпизод.  Телемак.  Башня  Мартелло.  Омфалус. Восемь утра.  Мир
пространства. Начало, юность мира. "Занавес  отдернут;  место действия  весь
современный мир, фарс начался".

     Телемахиада (первые  три части Улисса)  как бы продолжает повествование
Портрета:  Стивен   Дедал  возвращается  в  Дублин,  получив   телеграмму  о
смертельной  болезни матери.  Он  -  наследник, Телемак,  отправляющийся  на
поиски  отца и  дома. Бык  Маллиган  - Антиной,  главный  претендент на руку
Пенелопы  в  отсутствие пропавшего Одиссея.  Телемак  получал наставление от
Афины, Стивен встречает молочницу, символ Ирландии.


     Зарождение двух  главных конфликтов книги: неприязнь соперников Стивена
и  Маллигана и  противостояние  Англии  и  Ирландии. Бык  Маллиган - антипод
Стивена,   лицемерный  друг  и   завистник,  интригами  выживающий  его   из
"дельфийского храма". Образ Быка - откровенная и не вполне заслуженная месть
Джойса  своему   другу  Оливеру   Гогарти,  подозреваемому  в  измене  (тема
предательства - излюбленная у Джойса).

     Имя  главного  героя, отождествляемого с автором,  естественно, глубоко
символично: Стивен - первомученик Стефан,  еще  -  "стефанос", венок  славы;
Дедал - мастер-искусник, творящий

197

     в изгнании,  взлетающий на  рукотворных  крыльях.  Стивен  - ирландский
патриот, взыскующий свободы страны, но отказывающийся жертвовать собственной
свободой, призванием, избранностью.

     Башня Мартелло - символически дельфийский храм, средоточие мира, омфал,
место нахождения оракула. Однако у Джойса оракул не истинн