сь  отсутствует,  Бранд  фактически  стоит  именно  на  той
позиции, которую наметил для своей третьей, высшей стадии Киркегор.

     ...реальное отношение  Бранда к Богу - это отношение  страха и трепета,
то  самое  отношение, которое Киркегор считал  единственно  естественным для
человека, если его душа отвлечется от всего внешнего и обратится к истинному
трагическому  внутреннему  движению  человеческого   существования,  которое
неизбежно кончается смертью.

     В  своем  творчестве  поэта  и  драматурга  Ибсен  в  известной степени
занимался тем же, чем  Серен  Киркегор в своей философии и богоискательстве:
не столько  клеймил конформизм  масс, обличал  поверхностность веры, сколько
стремился обрести Бога и изгнать беса из собственной души. Очиститься верой.

41

     Жизнь и  творчество Ибсена связаны  неразрывно. В той или иной  степени
так  можно  сказать о любом  художнике, но  у  Ибсена личность и  творчество
образуют единое целое. Почему? Потому что он был одинаково велик и как поэт,
и   как  пророк.   Он  был   проповедник,  судия,  моралист,   мечтатель   и
правдоискатель в той же мере, как художник и  мастер слова. В его творчестве
слышались призыв к свободе и гневное  осуждение, в равной степени касавшиеся
его самого, так и его народа и всего мира. В драме "Борьба за престол" Ибсен
выразил собственные сомнения, и эта же драма помогла ему разрешить некоторые
из них. Когда он, как, например, в "Бранде", изрекал громкие морализаторские
речи, в роли  грешника  определенно выступал  норвежский  народ,  но в то же
время каким-то таинственным и особым образом грешником становился сам автор.
В "Пер Понте" он вновь  бичевал норвежский народ и одновременно искал пути к
отречению от дьявола и изгнанию его из собственной плоти.

     Мрачный колорит и героическая патетика драматургии Ибсена  - явление не
случайное. Как Толстой в России, Ибсен был  скроен из противоречий: огромная
жизненная мощь и вселенское чувство греха, жизнелюбие и  святость, жизненная
правда и  суровый,  беспощадный  морализм. Пастернак считал,  что Толстой  и
Россия - одно, что Толстой - усилитель России. Это можно сказать в отношении
Ибсена и Норвегии.

     ...если вспомнить пьесы Ибсена, то знакомство всего лишь  с несколькими
из них  наводит на  мысль,  что их действие происходит в  стране, где долгая
зима и мало солнца. На сцене полумрак, а за окном дождь, слякоть, снег.

     ...нам открывается  суровая  и  угрюмая,  мятущаяся  и  замкнутая  душа
скандинава,  разум,  скованный  зимней стужей.  Всеми  возможными  способами
раскрывается своеобразие этой души,  пуританской  трактовки этики, ощущаемой
всегда, хотя сам поэт и ратует за "жизнерадостных благородных людей".

     Если  обозреть  творчество Ибсена в  целом, то поражает мысль,  что оно
такое  же мрачное, как и поздняя северная осень. В нем слишком мало  радости
бытия,  зато  много  страха   перед  жизнью,  глубокого  раскаяния,  рвения,
возмездия  и  кары.  Той  больной  совестливости,  о  которой   говорится  в
"Строителе Сольнесе".

     Облик  Ибсена  оставляет, в сущности,  то  же  впечатление,  что  и его
произведения. Человек, пытающийся доказать, что в компании Ибсен  мог быть и
веселым, лишь подтверждает

42

     тот  факт,  что  в  целом  поэт  был замкнут, стеснителен, необщителен,
сдержан. У него не было ничего общего с энергичной уверенностью Бьернсона  и
его верой  в  собственную неотразимость. Приобретая с годами жизненный опыт,
возносясь на пьедестал славы, Ибсен научился прятать свою стеснительность за
суровым обликом;  однако робость и неуверенность в обществе были ему присущи
до последнего дня жизни.

     Герои Ибсена тяжелы. Слова их косноязычны. Всегда они говорят о внешних
предметах и отношениях. А когда придают этим отношениям символический смысл,
это всегда выходит так прямо, так явно. Нигде не прорвется  у Ибсена внешний
мир, но отчего так  сильны эти явления, почти воплощенные символы? Почему мы
дрожим, когда Боркман берет палку  и идет бороться с жизнью? И, наоборот, не
потрясают  у Достоевского страшные слова Кириллова: "Бывают ли у вас, Шатов,
минуты вечной гармонии?".

     Творчество Ибсена не только призыв к ледникам или изображение падений в
пропасть, но  и наука о  горном пути: инженерное искусство  строить мосты  и
взрывать  граниты.  Пусть  забыта  цель  восхождения.  Когда  будут  изучены
средства, цель откроется и разорвется туман блужданий.

     Сравнивая Ибсена с Достоевским, Андрей Белый  считал, что двух колоссов
роднит видение будущего, прокладывание путей в него.

     Достоевский -  мечтатель-провидец. Ибсен  - искусный инженер и механик;
по мере возможности он приводит  в исполнение хотя бы часть гениального,  но
пока беспочвенного  плана Достоевского и  впервые намечает в  душе низины  и
горы,  и  тем  дает  воздушную  перспективу  безвоздушным широким плоскостям
Достоевского.

     Ибсен регулирует хаос души. Вот почему  он дает пространство, регулируя
хаос.

     И, как горный инженер не терпит широты кругозора, он намеренно упрощает
и суживает окружающее, приводя  его к определенному, данному построению. Вот
почему он ограниченней Достоевского.

     Ибсен  благороднее,  но уже  Достоевского, Достоевский  - низменнее, но
шире Ибсена. Ибсен - аристократ,  Достоевский - мещанин. Герои Ибсена, как и
герои Достоевского, устремлены к небу,  но одновременно  следят,  как  бы не
провалиться в пропасть.

43

     Творчество Ибсена - горный подъем, занавешенный туманом... Герои Ибсена
всегда  уходят  в  горы.  Это  значит  -  они  стремятся   к  солнцу.  Герои
Достоевского говорят о солнечном городе так, как будто побывали в нем, и при
этом не выходят из комнат.  Герои Ибсена твердо гибнут в горах, не разболтав
того, о чем иные кричат в дрянненьких трактирах. Счастье  волнует их сердце,
но,  взволнованные, они не забывают  о  трудностях подвига; они  знают,  что
экстаз не зальет своим пламенем горные пути благородных восхождений.

     Характер Ибсена складывался  из "северных льдов" и тяжелых драм детства
и юности, оставивших множество рубцов на  болезненно  впечатлительной  душе.
Внезапное  банкротство  и ранняя  смерть  отца,  оставшаяся  без  средств  к
существованию  семья,  жестокость,  злопамятство  матери, горечь  нищенства,
лишений, унижений, неудачи всех начинаний - все это, хотя и  не  сделало его
"человеком  с искалеченной психикой", но наложило определенный  отпечаток на
его   характер   и   всю   последующую   жизнь.  Здесь   истоки  болезненной
чувствительности, замкнутости и холодности, нелюдимости и несдержанности, но
вместе  с тем - предельной обостренности чувств, несгибаемой воли и огромной
трудоспособности,  крайней степени  индивидуализма.  Доходящее  до тщеславия
честолюбие, вспыльчивость,  граничащая  с  сумасбродством, высокомерие, мало
совместимое  с нелюдимостью,  - все это  было результатом не столько  успеха
Бранда и Пер Гюнта,  внезапно нагрянувшей славы, сколько все той же реакцией
на вынесенные унижения первой половины жизни.

     В год учения у  аптекаря Реймана  плата  ограничивалась обедами,  юноша
совсем  обносился  и  его костюм,  вытершись, стал  блестеть, как "кафельная
печь".  У  него не  было  ни  носок, ни ботинок,  и жители  Гримстада  долго
вспоминали, что зимой он ходил в одних резиновых калошах. С годами положение
Генрика становилось все плачевнее: его друг Кристофер Дюэ вспоминал, как был
поражен закаленностью молодого человека, не носившего  зимой нижнего белья и
ходившего на босу  ногу.  "Если вспомнить, что Генрик  родился в  зажиточной
семье, если иметь в виду его суетное  тщеславие  в более поздние годы, можно
представить, чего ему это стоило".

     Ибсену  не удалось  получить  высшего  образования,  он  с  трудом сдал
выпускные экзамены в  школе Хельтберга. Вся жизнь  до эмиграции в  1864 году
представляла сплошную цепочку жизненных  катастроф, издевательств, ударов по
болезненному  честолюбию. Бесконечные  кредиторы,  крах театра, банкротство,
продажа жалкого скарба с молотка, отказ стортинга в  материальной поддержке,
отчаяние после изгнания из театра, сборы подаяния для

44

     попавшей  в  нищенство  семьи  - все  это,  по словам  Герхарда  Грана,
напоминало  мучительное  прохождение  штрафника  "сквозь строй".  Как  позже
Джойс, Ибсен пытался найти забвение в вине...

     Тесный столичный мирок усердно фиксировал в своих дневниках, что внешне
драматург  становился  все более  неряшливым,  он  запустил свою работу,  не
являлся  на заседания дирекции. Случалось, до чопорных  господ из  правления
театра доходили вести о том, что подвыпивший Ибсен сидит в одном из кабачков
в  то  самое время, когда  ему  надлежало выступать  с  отчетом на заседании
правления. Тогда,  прихватив котелки и  палки  с серебряными набалдашниками,
они направлялись  в кабачок,  где  в одиночестве  сидел Ибсен - в пальто, "в
котором  он  жил",  и  фетровой  шляпе,   -  ставили   его   "в  угол",  как
провинившегося школьника, и ему приходилось выслушивать нотации учителей.

     Ко  всему  прочему Генрик  Ибсен  был  болен. В  то  время его  болезнь
толковали по-разному, чаще всего упоминалась нервная  лихорадка;  сейчас нам
ясно: это  была депрессия, тяжелая,  угнетающая депрессия. Рассказывают, что
он даже буйствовал на улице, и Сюзанне [жене] приходилось отводить его домой
и выхаживать.

     Над тщеславием,  которое  позднее развилось у Ибсена, и его слабостью к
всевозможным почестям  нередко  подшучивали.  Но  нам  кажется, что  и  в те
времена он был не менее тщеславен, одержим стремлением как-то отыграться  за
все унижения, пережитые в детские годы.

     Говорят,  болезнь гениев  -  маниакально-депрессивный  или  циркулярный
психоз.  Хотя  такой диагноз Ибсену  никогда  и  никем  не ставился, даже во
второй,   триумфальной   половине  своей   жизни   маятник   его  настроений
раскачивался  от  остро  переживаемого  комплекса неполноценности  до  мании
величия.   То,   в   припадках   депрессии,   он  переживал  острое  чувство
бесплодности,  то  грозил  "черной  богословской  банде"  (правительственным
чиновникам)  "поставить подходящий литературный  памятник".  Если проследить
периоды  творческих  взлетов и  застоя  Ибсена, они в  точности  совпадут  с
качаниями   маятника  его  настроений   между  "вхождением   в  вечность"  и
"загубленной жизнью".

     Датский поэт Вильхельм Бергсе писал:

     Ибсен был  чрезвычайно самоуверенным и часто заявлял, что творит не для
современников, а для истории. Когда же я  как-то осмелился заметить,  что на
это не может

45

     рассчитывать  ни один  писатель,  что  даже  величайшие  умы  оказались
забытыми  по  прошествии нескольких  веков,  он подлетел ко мне  и, с трудом
сдерживая ярость, произнес: "Отвяжись от  меня со своей метафизикой! Если ты
отнимешь у меня вечность, то отнимешь все".

     А вот что писал норвежский романист Сигурд Хель:

     Загубленная жизнь - таков  рефрен произведений, созданных в старости. И
мы чувствуем, как основной мотив творчества, отправной точкой которого  была
попытка  возместить  отсутствие   простых  человеческих  радостей,  начинает
звучать на  новый лад: художник скорбит по той жизни, которую ему не удалось
прожить, потому что он посвятил себя искусству.

     Как   у  многих  гениев,   в   Ибсене  было  сильно   развито   чувство
избранничества, столкновение которого с суровой правдой жизни могло вызывать
дикие скачки настроения.  Свою  "призванность"  поэт чувствовал с  юношеских
лет, о чем, в частности,  свидетельствует  одно из первых  его стихотворений
Резиньяция, в котором он печалится и  страдает, опасаясь  прожить  жизнь как
"обычный человек". Избранничество имело под собой  и более веские основания,
чем "оголенность" нервов, - точнее это была "оголен-ность", доводившая поэта
до визионерских "видений". Действительно, сюжеты некоторых пьес, в частности
Б р а н д а, явились ему яко тать в нощи.

     Подобно истинным  пророкам, Ибсен обладал  даром "видения".  На сей раз
"видение"  снизошло на него в римском соборе Св. Петра - не таком уж  плохом
месте  как источнике вдохновения.  Сам драматург рассказывает об  этом  в...
письме к Бьернсону:

     "Как-то раз пошел  я в собор Св. Петра (у меня было  дело  в Риме). Там
меня вдруг осенило - я ясно увидел все то, что мне  хотелось бы высказать  в
своем произведении. Все, над  чем  я без толку  мучился  целый  год,  теперь
выброшено за борт...".

     Парадоксы Ибсена, его "маска" и его лицо, о которых столько наговорено,
- тоже результат амбивалентности, резкости характера, той двойной жизни - до
и  после  1864  года, -  которая стала  его трудной  судьбой. Я  бы  не стал
трактовать  явное  несоответствие  "маски"  Ибсена  и  его  подлинного лица,
скрывавшегося под ней, разительным расхождением между человеком и внутренней
сутью  его творчества, и  всегда был убежден в том, что литературные герои -
лики их создателей, сколь бы далеко  они не находились от "рацио" художника.
Не только Наташа

46

     Ростова или отец Сергий - сам Толстой, но  и "бесы"  - сам Достоевский,
как Гедда Габлер -  Ибсен.  Конечно,  он  больше  хотел  бы  быть строителем
Сольнесом,  но  он - и Бранд, и Пер Гюнт,  и Боркман...  Плох тот  художник,
спектр которого не простирается  от Бога до дьявола, ведущих вечную борьбу в
сердце творца. При всей ироничности  Александра Блока по отношению к Генрику
Ибсену последний выглядит довольно живописно:


     Появляется   любезный,  сухой  и  злой  Ибсен  в  щегольском  и  всегда
застегнутом сюртуке  и в  перчатках... К назойливо лезущему не вовремя гостю
Herr Ibsen  выходит с пером в руках. С пера капают чернила. Это единственный
знак досады, ни слова нелюбезного,  -  и  гость сконфужен. Frau Ibsen блюдет
покой и пищеварение супруга. Когда на улице наберется достаточно народу, она
отдергивает  занавеску:  взорам  зевак  представляется Ибсен, погруженный  в
работу.

     Кто это  -  Гедда  Габлер?  Любит  или ненавидит ее  автор? Влюблен или
презирает - или и то, и другое вместе? Что такое "белые кони" Росмерсгольма?
И  гибель  от рока, тяготеющего над домом? Бывают  разве Женщины Моря? Разве
это не бесполые наяды,  глупые рыбы  с ликами прекрасных дев? Почему  Эллида
бежит по  берегу моря и, как птица, хлопает обрезанными крыльями? Почему она
вдруг,  именно  как  птица, смешно  и неуклюже  бросается  назад  в  клетку?
Действительно  ли  сумасшедший  или   только  претворяется  таким  Строитель
Сольнес?  Почему  какая-то глупая  девчонка,  стучащая  в дверь,  заставляет
воздвигать нелепую башню, требует какое-то "королевство на стол" и при  этом
называется "юностью"?  Или мозг строителя  разгорячен,  и все это только его
бред?

     Да, Ибсен противоречив. Да, Ибсен непоследователен и парадоксален.  Да,
пожилой  буржуа,  живущий  размеренной  жизнью  и  охотно  украшающий   себя
орденами,  несовместим  с  великим  художником, зовущим  к  звездным высям и
требующим  раскрепощения.  Да,  миллионер,  тщательно  блюдущий  собственные
финансовые   интересы,   плохо   согласуется   с   писателем,   подвергающим
унич-тожительной  критике  корыстность буржуазии  и  неприглядность  столпов
общества.  Но  человек  слаб...  Вспомним  того  же  Толстого  или  того  же
Достоевского... И вообще все эти  разглагольствования  о  бескорыстии творца
несколько   попахивают    портянками   вечных   люмпенов,   нивелляторов   и
экспроприаторов - неумирающей  рати  настоящих и грядущих хамов...  Конечно,
бескорыстие Францисков Ассизских прекрасно, но сколько их среди людей? Можно
ли делать на  них ставку? Нам больше известно другое "бескорыстие" - фюреров
и великих  вождей, всех этих  любителей железных кроватей и простой народной
пищи...

47


     Впрочем, я  отвлекся. Ибсен был  человеком долга,  человеком чести,  но
прежде всего - человеком  жизненной правды, умевшим смотреть на человечество
и на самого  себя без иллюзий и прикрас, свойственных "безобидным" утопизму,
гуманизму,  романтизму,  нередко прямо на  наших  глазах  преобразующихся  в
сатанизм.  Многие его пьесы потому и волновали умы, как  извержение вулкана,
что люди,  которых трудно  обмануть  и  которые  любят  обманываться,  сразу
чувствовали  в них  ту  глубоко скрытую  правду,  которую  от  них  скрывали
"радетели  человечества". Конечно, в  облике  Ибсена еще много  от чопорного
джентльмена викторианской эпохи, в частности восприятие эротики как  чего-то
в  высшей  степени  предосудительного, даже  преступного,  но  в  восприятии
человека он  уже вполне  человек века  XX, предтеча  и  Джойса, и  Кафки,  и
Беккета. Чем мудрее  он  становится,  тем  глубже понимает двусмысленность и
опасность роли судии и пророка.

     Теперь  уже  миновал  расцвет  его   физических  сил,  и  неуверенность
возвращается к нему в виде сомнений относительно ценности миссии пророка.  В
замечательной  пьесе  под  названием  "Дикая  утка", которую  называли самой
совершенной драмой в мировой литературе, он пересматривает свою деятельность
и пригвождает  себя  к  позорному столбу  в  образе  бесхитростного  дурачка
Грегера Верле. Как можно  требовать от  человека  правды и чести? Без лжи  и
обмана обычному человеку не обойтись. А требующий правды от других, не  есть
ли пустой фразер в глазах Господа Бога?

     У  Ибсена был тяжелый характер, он был сварлив,  раздражителен, мрачен,
непредсказуем. Жить с ним было нелегко. Видимо, лучше других эту сторону его
личности довелось познать его  Софье Андреевне  - Сюзанне Доэ  Туресен.  Они
тоже прожили долгую совместную жизнь, как у Толстых изобиловавшую кризисами,
разве что дело не кончилось бегством...

     Ибсен тоже страстно любил юную  Сюзанну ("Ты - юная, дивная  тайна,  о,
если б постиг я тебя, о, если б  ты стала невестой  мыслей моих, дитя"), она
тоже  была его опорой в нелегкой жизни и, чем могла, помогала  мужу, он тоже
был человеком влюбчивым и увлекающимся.

     Первый  и  единственный  ребенок   дался  Сюзанне   чуть  ли  не  ценой
собственной  жизни,  после  чего она осталась  лишь  платонической  подругой
собственного мужа.  Существует даже версия,  связывающая  депрессии Ибсена с
длительным сексуальным воздержанием.

48

     Интимные  дела  гениев  - предмет особо  острого интереса  публики.  Но
абсолютная непроницаемость писателя, почти полностью  уничтоженная переписка
и молчание связанных с ним женщин  почти ничего  не сохранили для любопытных
потомков.  У  восемнадцатилетнего  юноши  "был  грех" со  служанкой аптекаря
Реймана  Софие  Йенсен, которая  родила  ему  сына. Остальные  его  "романы"
относятся   к  возрасту,  когда  "седина  в   висок,  бес  в  ребро".   Став
знаменитостью, он,  как  случается в таких случаях, стал предметом  обожания
многих  молодых  поклонниц,  одна из  которых  -  Эмилия Бардах  -  устроила
настоящую  охоту. Главная тема писем, которыми они обменивались в 80-е годы,
- безумие  и  глупость. Оба отказывались от глупостей,  но были сторонниками
известной доли безумия: Ибсен - в  творчестве, Эмилия -  в отношениях  между
ними.

     Общение между влюбленными продолжалось несколько месяцев, а затем Ибсен
вернулся  в  Мюнхен  и принялся  выражать в  письмах  свою  тоску,  которая,
впрочем,  довольно  скоро  иссякла  и  закончилась  тем, что  он  решительно
попросил Эмилию больше ему не писать.


     Однако,  от  назойливой   "Zerstorerin"  *   оказалось  не  так  просто
отделаться:  юная  Эмилия  долго  отказывалась  выйти  замуж  за  приличного
молодого  человека.  Дело  кончилось Геддой Габлер, в  натуре которой  можно
обнаружить что-то от их взаимоотношений.

     * Разрушительница (нем.)


     Инициатором скандальных отношений с пианисткой Хильдур Андерсен был сам
Ибсен.  Хотя  все следы  их  отношений  -  обширная  переписка  -  полностью
уничтожены, в течение нескольких лет  они