сляно чавкает - и
все это тик-так... Тик-так... Девушка со страхом ждет ответа.
- Если поэзия - это истина, - говорит приезжий, - ее увидишь даже в
обломках.
- А если нет?
- Значит, истина в твоих глазах, - говорит приезжий.
- Ты меня любишь? - спрашивает она.
- Как тебя зовут?
- Неважно. У меня некрасивое имя... Сначала скажи - любишь?
- Не знаю... - говорит приезжий. - Не знаю... И надевает черные очки.
- Ты меня любишь? - говорит девушка. - Скорей!
- Как тебя зовут?
- Зовут Муська... Сокращенно - Муська... Скорей!
- А полностью?
- Полностью меня зовут Муза,- говорит девушка.
- Что?!
 - Но тут он всхлипнул и проснулся.
  - ...Солнце палило вовсю.
 - Жара стояла такая, что у всех прохожих выросли животы.
 - Столики из кафе вытащили на самый солнцепек, и там был
только один-единственный посетитель. Озверевшие от жары официантки сидели в
своих синих халатах под навесом, как синие куры, и занимались саботажем.
 - "Если сказать ему, - подумал приезжий о посетителе, -
климат окончательно испортился, интересно, что он ответит?"
 - Он подошел к нему и сел за столик.
- Нет, нет... я не о климате... - сказал приезжий. - Вы меня не поняли.
- А разве я что-нибудь сказал? - ответил тот. Это был тот самый ученый,
который сначала выслушивал, а потом диктовал в микрофон древние истории, и
это подхватывали телетайпы - вот какое значение придавали каждому его
слову. Он был знаменитый в своей области.
- А разве я что-нибудь сказал? - ответил он.
- Все равно, - сказал приезжий. - А пиво у них холодное?
- Этого никто не знает.
- Почему?
- А вы попробуйте подозвать официантку, - сказал знаменитый. - Я полчаса
сижу.
- Сейчас попробую, - сказал приезжий и крикнул: - Девушка, получите с
меня...
 - Он обернулся к знаменитому:
- Сейчас они будут кудахтать и выяснять, чей это столик. Потом, тряся
животом, подойдет тридцатилетняя девушка с блокнотом как на
пресс-конференции... - Тут к ним подошла официантка. - Четыре бутылки пива,
две окрошки, два шашлыка. - Он отсчитал деньги. - Получите.
 - Официантка перелистывает блокнот, сонно глядит на
приезжего, потом накаляется.
- Да вы что, гражданин?! - говорит она.
- Я жду ровно три минуты, - сказал приезжий и посмотрел на часы. - Через
три минуты у вас начнутся ба-альшие неприятности. Окрошку принесете
холодную, а шашлыки горячие... И перемените скатерть... Да, и еще позовите
заведующего... И не забудьте захватить жалобную книгу.
- Да вы что, гражданин?! - громко сказала официантка.
- Осторожно, - сказал приезжий. - Если вы скажете, что я нахал, я вызову
милицию, опечатаю кассу и позвоню в Верховный Совет... Пиво несите сразу...
- и добавил громко: - И назначу глубокую ревизию... Хлеб белый и черный...
- В чем дело? Почему не обслуживаете клиента? - спросил метрдотель,
поглядывая на приезжего.
- Я обслуживаю, обслуживаю, - сказала официантка и ушла.
- Она поглядела на нас расширенными глазами, - сказал приезжий. - А она нас
не отравит?.. Тогда я буду ей являться во сне... Нет, послушайте... когда
все это кончится? Никто не хочет заниматься своим делом.
- Неужели надо отвечать? - сказал ученый. - Это кончится вместе со скучными
профессиями. Когда людей в профессию не будет загонять необходимость.
- Дайте человеку вечный двигатель, и все наладится, - сказал приезжий.
- Дайте. Вот возьмите и дайте, - сказал ученый. - У меня его нет.
- А у меня есть, - сказал приезжий. Тут подошла официантка.
- Не вздумайте нас отравить, - сказал приезжий, - мы все предусмотрели. Я
буду являться вам во сне.
 - Она со страшной скоростью открыла бутылки и ушла.
Приезжий разлил пиво.
- Да не сумасшедший я, не сумасшедший, - сказал он.
- Вы читаете мысли? - спросил ученый.
- Нет.
- Ругаться я с вами не стану, - сказал ученый. - Пиво холодное, и потом
все-таки вы мне заказали обед.
- Какое ваше мнение? - спросил приезжий. - Может один человек спасти
человечество?
- Один?
- Один.
- Не может, - сказал ученый.
- А почему?
- Жарко потому что, - сказал ученый. - Вот если бы попрохладней - тогда
пожалуй... А от чего спасать?
- От глупости.
- А может один человек спасти одного человека от глупости? Одного. А не все
человечество.
- Нет. Один не может, - сказал приезжий. - Чтобы спасти одного от глупости,
нужно все человечество.
- Ненужная трата энергии.
- Господи, - сказал приезжий. - Что вы все обижаетесь?
- Послушайте, - сказал ученый. - Такое впечатление, что вы жили в пустыне,
где не с кем было слова перемолвить. Неужели вам не приходит в голову, что
мне просто не хочется разговаривать? Я устал после работы.
- Да, не с кем разговаривать, - сказал приезжий. - О том, о чем хочется, -
не с кем. Вот и болтаю с кем попало.
 - Ученый посмотрел на него внимательно и поднялся.
- Мне надо идти... Срочно, - сказал он. - Я бы хотел вас еще застать. Вы
здесь посидите?
- Да... Может быть, - сказал приезжий.


ВОЗЬМИ С СОБОЙ ПОРТРЕТ.

  - ...Шум толпы возле картины в
огромном зале.
 - Изображена "плохая война", как говорят итальянцы.
Опять мчится конница по нивам... Опять артиллерийский дым смешивает с пылью
хриплая пехота... Воздух полон стрел... А под ногами конницы в пыли -
скрежет, человеческий визг и лязг ножей, которые вспарывают доспехи, как
устриц...
 - "Битву при Ангиари" - картон во всю стену выставил
Леонардо да Винчи в зале Совета во Флоренции. Толпятся возмущенные и
восхищенные.
 - Гонфалоньер Флоренции Содерини стоит, положив руку на
бедро, и с гневом смотрит на эту чудовищную картину. Но не смотрит на нее
Леонардо, и, не замечая ничего, заглядывает в лицо Содерини, и страстно
говорит ему о своем проекте канала, и разворачивает чертежи.
- Тут указано расстояние между главными городами, которые пересечет канал,
- говорит Леонардо. - А здесь стоимость земляных работ. А вот здесь
искусная ирригационная система. Она заставит воду орошать поля. Прато,
Пистойя, Пиза и Флоренция выиграют ежегодно по двести тысяч золотых
дукатов! Кто захочет - может получить сокровище за акр земли...
[Image] - Нет, - говорит Содерини, почти не разжимая рта, и идет к двери.
 - Наступает тишина, и в этой тишине слышен только стук
шагов уходящего Содерини.
 - И в этой тишине слышно, как на улице детский голос
произносит:
- Мама!
 - Содерини идет не останавливаясь, и в толпе купеческой
сволочи раздается хихиканье. Это хихикнул Джиокондо.
 - Но Леонардо, бледный, идет за Содерини и слышит, как
детский голос просит есть, и видит, как нищая мать зарывает в землю чужую
еду...
- Стой! - говорит Леонардо, и Содерини останавливается.
 - Тогда Леонардо без сил, без слов показывает ему
большой рисунок канала. Потом начинает швырять на пол перед ним бесценные
рисунки свои, но Содерини даже не смотрит.
- Нет, - говорит Содерини. - Не позволю. Я устал от тебя, Леонардо... От
твоих выдумок. Твои безумные фантазии только сеют волнения среди черни...
- Синьор мой, людям нужно есть... - говорит Леонардо, задыхаясь. - Еды
должно быть столько, чтобы о ней не думать... Чтобы на всех хватило, нужны
каналы, машины и знания. И тогда беда не будет кружить над городом.
- Просто ушам своим не верю... Ведь ты уже не молод, - сказал Содерини
удивленно. - Старый человек, а тешишься ребяческими мечтами... Господи, еще
один маньяк, желающий улучшить мир... Как все это старо! Просто ты боишься
крови, Леонардо!.. В нашей жизни нужно быть героем, - сказал Содерини.
 - И тогда Леонардо пришел в себя. И рот у него стал
такой, каким он его нарисует в Виндзорском портрете, - сжатый и
презрительный.
- Скоро не останется людей в Италии, - сказал он. - Останутся одни герои...
Правда, от этого погибнет Италия, но стоит ли говорить о таких пустяках...
Героям всюду тесно, они все время сражаются, дьявол их забери... Один
другого рубит пополам и этим делает двоих. Они размножаются делением, как
поганки... Это я изобразил в своей картине.
- Молчи! - топнул ногой Содерини. - Вместо того чтобы поднять дух людей, ты
нас смутил кровавым видением...
- Что такое ваша битва с пизанцами? - сказал Леонардо. - Два соседа,
живущие через реку, насмерть дерутся на мосту...
- Ты стал бесполезен, Леонардо, - сказал Содерини. - Кто ты и что ты?
Подумай, ученики твои бездарны... Картин твоих ничтожно мало, да и те на
глазах ветшают... Машин твоих не видел почти никто - так, слухи одни... Ты
даром прожил жизнь, Леонардо... Ведь ты старик, стыдись, ты бесполезен, -
сказал Содерини с презрением.
 - И Леонардо ответил:
- Пара коней влечет телегу жизни... И каждый тянет в свою сторону... Телега
делает зигзаги в поле... Я все старался направить бег коней прямо по дороге.
 - И Леонардо вышел.
  - ...Лошади тихо скачут по мягкой
траве в запахе мяты и укропа, который тянется со сжатых полей.
 - Садится солнце.
 - Кричат ласточки.
 - И колокола возвещают своим звоном прощание с Леонардо.
  - ...Вот Леонардо сидит в саду
Джиоконды, и перед ним портрет, лучше которого не бывает.
 - Джиоконда смотрит на Леонардо не отрываясь, и не
отрываясь смотрят на него нянька Анита, ученики - Зороастро и Мельци.
- Проклятая война, - говорит Леонардо. - Она съедала все мои усилия. Все
мои лучшие деянья... Правители и князья дерутся, как пауки в банке. Наемные
войска бесчинствуют по стране... Надвигаются орды испанцев, и бороться с
ними некому. Я уезжаю искать правителя, который бы объединил страну.
Сегодня едем...
 - И тогда поднялась Джиоконда и сказала быстро и звонко:
- Не уезжайте. - И замолчала, и все оглянулись на нее, и тогда она
заговорила, и пятна выступили у нее на щеках.
- Нет, этого не может быть... Как же это так вдруг? А мой портрет? Вы же
его не окончили, Леонардо... Это преступление перед искусством.
- Искусство! - сказал Леонардо. - Искусство в том, чтобы приносить пользу!
И так я поступал всю жизнь как умел. Скорей... Скорей... - сказал он,
собираясь.
- Не уезжай, любимый... - тихо и отчаянно сказала Джиоконда.
 - И стало совсем тихо, и вес перестали шевелиться, и
Леонардо повернул к ней бледное лицо:
- Что вы... сейчас сказали... Монна Лиза?.. . - Любимый мой... - сказала
Джиоконда ясным голосом. - Как сладко говорить "любимый"...
- Что ты говоришь, безумная! - крикнула ей нянька Анита. - При людях!
- Ну вот, теперь ты знаешь, - торжествующе сказала Джиоконда. - Пусть! Все
равно... Я столько времени молчала... Да, я люблю тебя... ты мои! Ты никуда
теперь не уедешь!..
- Что она говорит?! Что говорит... Опомнись... ты замужем, - в страхе
сказала Анита.
- Мой муж, - с презрением сказала Джиоконда. - Он меня получил за долги,
когда разорился отец... Но душу за долги не получают... А я ее тебе отдала,
Леонардо... Ты не посмеешь отказаться...
- Я! - воскликнул Леонардо, глядя на Джиоконду в горе и счастье. - Мне
отказаться от такого дара?! Еще до встречи с тобою я тебя любил - при
встрече только припомнил! Что же мне мешало сказать тебе это? О мадонна!
Неужели этот мул, что купил тебя, как мешок овса?! Я угадал, что встречу
тебя, - не угадал только, как это случится...
- Ты не уедешь? - сказала Джиоконда.
- Сердце мое, рвись... - сказал Леонардо.
- Ты не уедешь!
- Что же нам делать?! Скажи? Неужели, словно собакам, ухватив кость,
вползать в конуру? Ведь то, что живет в моей душе, не даст, чтобы я
спокойно ел и пил, когда за долги продают девчонок, когда нищие дети просят
хлеба! Их тощие, немытые руки за сердце меня держат...
- Да, ты уедешь, - тихо сказала Джиоконда. - Я не угадала...
- Молчи, молчи! Не гляди так! Я тоже не стану глядеть на тебя. Давай
посмотрим на портрет.
 - И Леонардо положил руки на спинку кресла, стоящего
перед мольбертом.
- Прощай, - сказал Леонардо. - Прощай! Здесь все, что я умел... На этом
холсте слиты ты и я... Смотри в глаза - узнаешь? Это мои глаза. Смотри в
уста - это твоя улыбка... Я знаю, я сделал удивительную вещь. Теперь
вижу... Здесь все звенит, как песня. Здесь руки умеют разговаривать...
Видишь, одна рука зовет: "Не уходи!" - "Прощай, прощай!" - отвечает
другая... А голоса их в складках рукавов отдаются печальным эхом...
 - И Леонардо опустил голову на руки, лежащие на спинке
кресла.
 - И тогда, тяжело сглотнув комок слез, Джиоконда сказала
ровным голосом:
- Возьми с собой портрет, Леонардо... Пусть он всегда будет при тебе... Где
бы ты ни был... Я так хочу... И... эту шаль, - сказала она и накинула на
портрет кружевную свою шаль. - Прощай, - еще сказала она.
 - И тут Франческо Мельци по знаку Зороастро снимает
накрытый черной шалью портрет и выносит.
 - И тут Анита, нянька, ненавидевшая Леонардо, поднимает
его голову, крестит и ведет к дверям. И Зороастро его выводит.
 - А Джиоконда прикрывает ладонью рот и молча плачет.
 - И тут входит муж.
- В чем дело? - спрашивает он. - Что случилось, Мона Лиза?
- Синьора расстроилась, потому что прекратят писать портрет, - говорит
нянька в замешательстве. И выводит Джиоконду.
- Н-да... - говорит муж, - странные особы эти бабы... И плачут и хохочут -
все невпопад...
 - Он хлопает в ладоши, входит мальчик.
- Подмети да закрывай окна в доме... - говорит синьор Джиокондо. -Свежо на
улице...

  - ...Ученый посидел молча, закрыв
глаза, потом снял шлем и попросил, чтобы его выпустили.

 - Выкатили кресло. Отстегнули ремни. Человек взял
микрофон. На верхнем этаже, как сорвавшиеся с цепи борзые, наперегонки
застучали телетайпы, отпечатывая вступление.
- Вечер. Сад, - сказал человек. - Половодье цветов и листьев. На каменной
скамье две женщины-, старая и молодая. Молодая поет: "В сновиденьях моих...
мы друг к другу прильнули... Мы с тобою вдвоем... мы с тобою вдвоем..."


ПРОШЛЫЙ ПЕРЕУЛОК.

- Семина, - сказал метрдотель. - Ты бы хоть подмела у своих столиков, что
ли.
- Не пойду, - сказала официантка. - Очень нужно.
- Я ее не осуждаю, - сказала подруга. - Создайте условия - тогда
спрашивайте работу.
- А ты помолчи, - сказал метрдотель.
- Семина - хороший работник, - сказала подруга. - А издевательства она
терпеть не обязана.
- А ты помолчи, - сказал метрдотель.
- Конечно, мы обязаны быть вежливыми, но и посетитель должен быть на
высоте, - сказала подруга. - Я такого первый раз вижу... То дрыхнет, то
спорит, то спит, то лается.
 - Приезжий как раз досматривал очередной сон в этом
кафе-заповеднике, где ничего не изменилось за столько лет. Он так и заснул,
привалившись щекой к столику. Пьяница? Нет. Он и не пил ничего. Семина
знала это точно. Больной, может быть? Вряд ли. Валентина Николаевна
относилась к нему как к здоровому. А это все! Валентина Николаевна умница,
зря ничего не делает. Вот и сейчас сидит тихонечко и ждет, когда этот хмырь
проснется.
 - Официантка Семина застыла. Ей показалось вдруг, что
она видит сон, который снится приезжему.

  - ...- Дворник... - недовольно
сказал приезжий.- Что эго за работа для вас, ей-богу... Образованный
человек работает дворником.
- Я не образованный, - сказал дворник (вжик... вжик... метла), - я
интеллигентный.
 - И запел:
В Москве на далекой заставе,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Несется на всех парусах.
- Я от тебя дурею, - сказал приезжий.
- Одуреешь тут... - ответил дворник.
- Как называется этот переулок?
- Прошлый... Называется "Прошлый переулок".
- Странное название.
- Ничего странного, - сказал дворник. - Единственный переулок, где
сохранилась булыжная мостовая. Музей-заповедник под открытым небом. Сейчас
это модно. Здесь живут всякие знаменитости.
- Иду, Валентина Николаевна, иду! - сказала официантка Семина и побежала
принимать заказ у знаменитой артистки.
 - Она приняла заказ, стараясь не смотреть на спящего.
Знаменитая артистка дотронулась до ее локтя.
- Как-то странно, - сказала артистка. - Правда? Не то душно, не то холодно?
Ты не находишь?
- Нет... - сказала официантка Семина и содрогнулась. - Что вы? Ничуть не
холодно.

- Ты как думаешь, можно в этом доме снять комнату? - спросил приезжий,
оглядывая одноэтажный дом позади кафе.
- Сомневаюсь, - сказал дворник. - В первой квартире живет Венера.
- Какая Венера?
- Какая! Обыкновенная. Милосская, - сказал дворник. - Сдасть она тебе
комнату? Не сдасть. У ей любовники. Она стесняется... Во второй квартире
живет Теодор Амедей Гофман, фантаст. Ты ему не подойдешь. Он любит людей
обстоятельных. Которые не удивляются. А ты все удивляешься.
- Я не удивляюсь, - сказал приезжий. - А в третьей квартире кто?
- В третьей квартире проживает Александр Македонский. К нему сам не
пойдешь. Он цельный день кричит. Командует.
- А они не психи? - спросил приезжий.
- Сам ты псих ненормальный. Они вот трудятся, а не шастают тут по утрам.
- Кем они трудятся? - спросил приезжий.
- По специальности, - сказал дворник. - Венера акушеркой, Гофман
парикмахером, Саша Македонский гробовщиком.
- Слушай, - сказал приезжий нерешительно. - Слушай, а может, ты тоже...
- Что "тоже"?..
- Ну, какая-нибудь знаменитость...
- Какая там знаменитость? - скромно сказал дворник. - Я крокодил.
- Не понял вас... - растерянно сказал приезжий. - Ага... Понял... Да...
Скажите, я не произвожу впечатления больного человека?
- Я думал, вы умнее, - сказал дворник.

- Ты какая-то чумовая сегодня, - сказала официантке Семиной ее подруга. -
Третий раз один заказ заказываешь.
- Я думала, вы умнее, - сказала официантка Семина.
- Ты какая-то чумовая, - сказала подруга. - В тебе и есть-то всего
красивого, что ты натуральная блондинка.

  - ...- Простите... - сказал
приезжий, когда оправился от удивления. - И как же это вы?
- Что как? - спросил дворник.
- Ну вообще...
- Да, вот, подметаю... (Вжик... вжик... метла.)
- Ага. Подметаете... Крокодил... А зубы, извиняюсь, а хвост?..
- А почему, собственно, я должен быть с хвостом? - спросил дворник. -
Странно слышать от поэта!..
- Ага... Значит, вообразить? - спросил приезжий.
- Вот именно!
 - Приезжий совсем растрогался.
- Дайте я пожму вашу лапу, простите, руку... - сказал он. - Вы все
поставили на место... Почему, собственно, я должен видеть хвост и прочее?
Разве то, что мы воображаем, не так же реально для нас, как то, что мы
видим? Разве оно не так же влияет на нашу жизнь?.. Спасибо вам... э-э, не
знаю, как вас по батюшке...
- Дворник, - сказал дворник. - Просто дворник. Зовите меня просто -
дворник... А вот и жильцы на работу потянулись.
 - И запел:
Тут он мощною рукой
Стиснул пе-эр-сиянки стан...

- Доброе утречко, Венера Михайловна, - сказал он проходившей мимо женщине,
которая грызла яблоко.
- Доброе утро, - ответила женщина.
- Скажите, как вышло, что вы акушерка? - спросил приезжий.
- Смешной вопрос, - сказала женщина. - Дайте закурить. Самое главное, чтобы
люди безболезненно рожали. - Она раскурила сигарету. - Благодарю вас...
Влюбиться - это пустяки, половина дела, А вот выносить и родить - на это
решается не каждый... Всего доброго. Хотите яблочка? Тодик, вы опаздываете.
 - Тут вышел великий писатель Гофман. Волосы его стояли
дыбом.
- Послушайте, вы же фантаст, - сказал приезжий. - Почему вы стали
парикмахером?
- Я отказался от фантастики, милый. Я теперь могу только улучшать прически.
Я понял, что люди влюбляются не в людей, а в прически... Мои растрепанные
волосы - это просто сигнал бедствия. Венера Михайловна, постучите Саше в
окно.
- Сам идет, - сказал дворник. - Этот никогда не запоздает.
 - И тут вошел Александр Македонский, вытирая рукавом
пожарную каску.

- Неужели ты ничего не понимаешь, - спросила официантка Семина у своей
подруги. - Мы ведь живем в Прошлом переулке.
- Я понимаю так, что тебе надо брать отпуск. Вот как я понимаю, - сказала
подруга.

  - ...- А мне сказали, что вы по
профессии гробовщик, - сказал приезжий Македонскому.
- Александр Македонский, - представился тот. - Очень приятно. Это вы насчет
пожарной каски?.. Просто я гашу пожар жизни. Увы, обо мне сложилось
ошибочное мнение, меня считали завоевателем. Я всегда страдал от этого.
- Почему?
- Потому что это соблазняло многих, и я оказался в плохой компании. -
Чингисхан, Наполеон, Гитлер... Сборище подонков! - горячо добавил он.
- Помолчал бы, - сказал дворник. - За тобой тоже кое-ч