то числится!
- Да, числится, - сказал Македонский. - Но я хотел путешествовать! В моих
завоеваниях была заложена идея туризма!
- Ну, хорошо, а почему гробовщик?
- Ну это же так понятно, - сказал Македонский. - Так грациозно! Это
единственная нестареющая профессия!
- Пошел вон, - сказал дворник.
- Иду-иду... - сказал Македонский.

- Неужели вы ничего не замечаете? - спросила официантка Семина.
- Совсем разомлела девка, - сказал метрдотель. - Соня, подмените ее.
- Нет-нет! Что вы! - сказала официантка Семина и схватила поднос.
 - Она подоспела как раз к тому моменту, когда приезжий
проснулся.
- Привет! - весело сказал он, оглядывая обеих женщин - знаменитую артистку
и официантку Семину.
- Привет, - сказала актриса. - Ну и здоров ты спать, батюшка.
 - Официантка Семина молча ставила еду на стол.
- А мне приснился Прошлый переулок, - сказал он. - Не иначе это для того,
чтобы мне было куда вернуться. Вы не умеете разгадывать сны? - спросил он
официантку.
- Не умею, - сказала она, гремя посудой.
- Это может означать только одно - кто-то меня здесь здорово ждет.
 - Это он сказал громко. И все кафе уставилось на него.
Жара спала, и много народу сидело за столиками. Прошел слух о разговорчивом
посетителе, и столики заполнились.
 - И тут он увидел проходившего дворника. Того самого, с
которым болтал во сне.
- Дворник! - возопил он.
- Да, - сказал дворник.
- Дво-о-орник!
- Да-да... Ну в чем дело?
- А-а... привет!
- Привет, - равнодушно сказал дворник.
- Ты меня не узнаешь?
- Первый раз вижу, - сказал дворник.
- Что значит первый раз?! Ты же крокодил?
- А ты фулюган, - сказал дворник. - Сам ты крокодил.
- Ничего не понимаю, - сказал приезжий. - Ты мне снишься или нет?
- Это, наверно, ты мне снишься, - сказал дворник и покрутил пальцем у
виска. - Я вот участковому скажу, он тебя сразу разбудит.
 - Он пошел прочь, а приезжий ошалело смотрел ему вслед.
 - Проходя мимо крайних столиков, дворник кивнул на
приезжего и еще раз покрутил пальцем у виска, ожидая одобрения и моральной
поддержки. Но одобрения не получил. Столики молчали.
- Нет-нет, - сказал мужчина за крайним столиком. - Я думаю, здесь не в этом
дело.
 - Он и еще двое с портфелями разом поднялись и подошли к
столу приезжего. Это были сотрудники ученого. Из его лаборатории.
- Складывается впечатление, что вы имеете отношение к этому делу, - сказал
один.
- К какому делу? - спросил приезжий. Они переглянулись, ничего не ответили
и присели за его столик.
- Вот мне сегодня сон снился, - сказал приезжий, что Адам и Ева - это
первые биокиберы, дьявол - безответственный экспериментатор, пустивший в
ход неуправляемый процесс, ад - это свалка неудачных вариантов, чистилище...
- Чистилище - ремонтные мастерские! - подхватил первый.
- А рай - сонмище самосовершенствующихся вечноживущих индивидуумов, -
сказал второй.
- А почему вы говорите, что это ваш сон? - спросил третий.
- А чей?
 - Все трое оглянулись в сторону буфета, и все посетители
стали смотреть в сторону буфета, потом кто-то засмеялся, потом еще кто-то
засмеялся, а потом все стали хохотать радостно и язвительно. Только трое с
портфелями не смеялись.
- Чего это они ржут? - спросил приезжий.
- Так, - нехотя сказал один, стараясь не глядеть на приезжего. - Глупость
получилась. Извините. Тут одна девушка есть. Грубое существо.
- Официантка Семина? - спросил приезжий.
- Можете не объяснять, откуда вы ее знаете. Да, именно она. Малограмотный,
злой человек. Так вот она предложила именно этот вариант происхождения
человека.
- И именно в тех же словах, - сказал второй. - Все были поражены. А третий
сказал:
- Все подумали, что уже началось... И осекся.
- Что началось? - спросил приезжий. Но ему не ответили. Вокруг хохотали и
веселились вовсю. Трое хмуро складывали свои портфельчики.
 - Приезжему надоело все это. Он засунул два пальца в рот
и свистнул так громко, как смог. От него шарахнулись, затыкая уши, а потом
уставились на него. Хохот умолк.
- Ну чего вы смеетесь? - сказал приезжий. - Хохот - это освобождение от
авторитета чьей-то глупости. Значит, надо быть уверенным, что ты сам умник.
Обрадовались... смеетесь над Семиной... Смотрите, что с девкой сделали.
 - Все оглянулись на буфет. А там у стойки, забившись в
угол, стояла официантка Семина. Она стояла вытянувшись, прикусив губу.
Глаза у нее были закрыты, а опущенные руки сжаты в кулаки.
- Какой-то памятник, а не официантка, - сказал приезжий. - Обрадовались...
Решили, что она услышала от меня об этой идее и выдала за свою... Глупо...
Я с вами и дела иметь не желаю... - он вытащил свой сидор и затягивал лямки.
- Напрасно вы это, - сказал один из трех. - Истина дороже всего. Если бы вы
знали, чего все ждут, как здесь важна точность, вы бы не стали...
- А разве я сказал, что это моя версия, моя?
- Нет, не говорили... - нерешительно промямлил третий.
- Так что же вы судилище устраиваете? Я это от нее услышал! Понятно? Я
услышал от нее! Она мне рассказала, поэтому мне и приснилось.
 - В полной тишине он пошел прочь.
 - Все слушали, как он топает вниз по лестнице.
- Мы, кажется, потеряли нужного человека, - сказал первый с портфелем. -
Товарищ Семина, извините.
- Товарищ Семина, извините нас, - второй с портфелем поднялся и оглядел
кафе. - Надо кого-то послать за ним и попытаться удержать...
 - И тут словно какой-то вихрь промчался по площадке. Так
быстро пробежала Семина.
  - ...А потом он шел по дороге, н
она плелась за ним.
- Ну что тебе надо? - спросил приезжий.
- Ничего. Опять бредут.
- А что ты плетешься? - спросил приезжий.
- Ничего.
 - Шествие продолжается.
- Я не хочу, чтобы вы уходили, - сказала официантка Семина.
- Ну мало ли чего ты не хочешь, - сказал приезжий.
 - Они дошли до перекрестка.
- Ты неискреннее, лживое существо, - сказал он. - Я таких не люблю.
- А каких вы любите? - спросила она.
- Совсем не таких.
- А каких?
- Других.
- А каких других?
- Вот это уж тебя не касается.
- Вы любите таких, как Валентина Николаевна? Он ничего не ответил.
- Это вы - неискреннее, лживое существо, - сказала она. - Зачем вы соврали,
что слышали эту историю от меня?
- А разве не так было?
- Вы соврали. Ни о чем я вам не рассказывала!
- Но ты же на самом деле всю эту историю придумала сама, так?
- Нет! - закричала она.
- Да!
- Ну и что? - сказала она. - Начиталась фантастики и придумала.
- Ну вот... - сказал он. - Теперь можно возвращаться. Значит, действительно
скоро начнется.
 - Когда он вернулся, его ожидали сотрудники лаборатории
и ученый.
- Нам кажется, вы тот человек, который нам нужен, - сказали сотрудники.
- А вот я еще не понял... вы-то сами те люди, которых я ищу? - ответил
приезжий.


ЧТО ДОЖДЬ И ВЕТЕР? ЭТО ЧЕПУХА!

 - Туман, туман, туман.
 - Кончилась пьеса. Толпа вываливает из театра "Глобус".
 - Пьяный граф Ретланд сказал:
- Он всегда прав, этот Вилли... Он умник... Скажи, Вилли, а зачем ты вообще
пишешь пьесы?.. Ну, понимаю. Тебе за них платят деньги... Но разве эти
деньги вернут тебе ту жизнь, которую ты истратил, чтобы эти деньги
получить? Значит, ты работаешь бесплатно... Стоит ли вообще работать? Может
быть, лучше пить? А? Бери пример с меня. Вот я не работаю, а пью.
- И это вас радует, сэр? - спросил Вильям.
- Ты бесстыдник... Разве можно так спрашивать? И кого? Графа Ретланда?..
Да. Можно... Отвечу... Меня это радует...
Когда я пьян, я не замечаю, как моя жена старается сделать из меня умника.
Какая логика! А? Вы не находите? - Нервничаешь, - сказал рыжебородый граф
Эссекс и оглянулся на женщину в маске.
 - Она все время стояла молча. Но все понимали: многое
говорилось ради нее. Распускались павлиньи перья в ее присутствии. Она
никогда этого не добивалась. Но тут уж ничего не поделаешь.
- Ты тоже прав, Эссекс, - сказал пьяный. - Вы все правы... Я потрачу вторую
половину жизни, чтобы изучить ошибки первой половины.
- Если так пить, можно не прожить вторую половину, - сказал Вильям.
 - Волосы у него были жидкие и бесцветные, и он сильно
проигрывал рядом с этими ребятами.
- ...Умники - слабость моей жены, - сказал Ретланд.
- Пора уходить, господа, - сказал Эссекс и повел Ретланда к выходу.
 - Все последовали за ним, кроме женщины в маске, которая
дожидалась, пока стихнут шаги на деревянной галерее.
- Вильям... Вильям, - сказала она, кинулась к Шекспиру и схватила его за
плечи. - Я не смею хвалить тебя, не смею заступиться, если тебя ругают... и
так всю жизнь... и перемена невозможна. Вилли, что мне делать?! Ретланд
пьет... Вся Англия пьяна... Как будто бы разлучена с любимым... Свободы нет
на этом свете...
 - Вильям обнял ее и сказал:
- Ты моя песня...
 - И тогда сказала женщина:
- Прощай, Вильям... Я должна уйти... И она ушла, простучав каблуками по
доскам галереи, окружавшей партер, и Шекспир глядел ей вслед.
 - И тогда вошел в дверь человек в темном одеянии и
сказал скрипуче:
- Эй, потрясатель сцены! Куда ты забрался! Бегаешь от меня?
 - Шекспир поглядел вниз на одутловатое лицо.
- Как поживают ваши ученые пьесы, сэр? - спросил он.
- Нет... Теперь ты от меня никуда не денешься, - сказал одутловатый, ликуя.
- В твоих пьесах я такое нашел, что над тобой будут смеяться даже ослы.
- Мне не привыкать, - вежливо сказал Шекспир.
 - Он вообще был очень вежливый и тихий человек, но
почему-то каждое его слово производило впечатление неожиданное. Иногда он
объяснял, что он имел в виду, потому что имел в виду он всегда что-нибудь
самое простое, но это ему не помогало. Так как каждый вкладывал в его слова
свой смысл. Вот какая у него была особенность. И поэтому его всегда любили
или ненавидели по недоразумению. Но тут уж ничего не поделаешь.
- Молчи, неуч! - закричал одутловатый, когда понял, что Шекспир обозвал его
ослом. Нет, нет, Шекспир не собирался этого делать, но так вышло, что тот
сам подставил себя под оплеуху. - У тебя в трагедии "Юлий Цезарь" гремят
барабаны, которых не было в те времена, и пушки, которых тоже не было.
- Ты постарела, моя тень, - сказал Шекспир.
- Ну, нет! Я докажу. Докажу!
- Ты все еще не умер? - меланхолически спросил Шекспир.
- Это ты скоро умрешь, а я бессмертен.
- Наверно, так.
- Я хотел сказать - мои творения бессмертны.
- Не уточняй. Ты сказал гораздо лучше.
- И еще. Я доказал, что ты не знаешь латыни. Значит, не можешь писать
хорошо... Я все вижу!
- Смотри сюда... Видишь? -говорит Шекспир.
  - ...Черноконные всадники гремят по
мосту... Кони с храпом садятся на задние ноги... Зеленые плащи метут пыль
на пустой дороге...
- Готспур людей привел... Видишь?
- Какой Готспур? - обалдело говорит скрипучий. - Что такое черноконные
всадники? Так не бывает. Не считай меня за дурака... Путаешься с опальными
графами и нахватался чепухи...
- Ступай отсюда, - говорит Шекспир повелительно. - Ступай и докажи, что
меня и вовсе не было.
- Что значит - вовсе не было?
- Совсем не было. Что Шекспир - это не я, а, скажем, ты. Потому что ты
знаешь латынь. Ступай.
-Ты меня за дурака считаешь... - говорит одутловатый и уходит.
 - А Шекспир остается один в пустом театре, где нет
освещения, где нет крыши над головой. Где распахнутая дверь ведет прямо в
туман.
 - Все разошлись из театра, утихли слезы и шутки, и
Шекспир сел на пол, свесив ноги с галереи. Он остался один, серьезный и
измученный, вперив в пространство всепонимающие вежливые глаза.
 - Он обхватил рукой балясину галереи и прислонился к ней
щекой.
 - Он тихонько запел. Эту песню он придумал для шута, но
пел ее сам, потому что он не мог понять, как ему быть дальше в этом театре
с небом вместо крыши, где умом считалось недоброжелательство, а страстью
самолюбие. Плохи были его дела. Но тут уж ничего не поделаешь.
...Когда же я несчастливо женился,
Что дождь и ветер? Это чепуха.
Поладить я никак не мог с женою,
Ведь дождь и ветер видим каждый день.
Когда же я к постели пробирался,
Что Дождь и ветер? Это чепуха!
Едва ли кто бывал меня пьянее.
Мы дождь и ветер видим каждый день.
Давно уж мир наш бренный существует.
Что дождь и ветер? Это чепуха!
Да мне-то что! Окончена пиеса.
Мы дождь и ветер видим каждый день.
 - И потом он заснул один в пустом театре, прикорнув на
галерее, потому что домой ему было идти ну совершенно незачем.
Что дождь и ветер? Это чепуха!
Мы дождь и ветер видим каждый день, -
пели двери "Глобуса", болтающиеся от ветра.
 - И когда туманным февральским утром Шекспир подошел к
лондонскому рынку, он услыхал далекий стук барабана, который раздавался в
тишине.
[Image]  - Вдали на рыночной площади стояла небольшая
группа хорошо одетых дворян.
 - Один из них бил в барабан, другой размахивал руками и
что-то кричал, потрясая шпагой. Но они были далеко, и слов не было слышно.
Остальные держались за шпаги и переминались на месте.
 - Потом они быстро пошли через пустеющий рынок мимо
лавок ремесленников и торговцев, на которых быстро закрывали ставни.
 - Когда группа приблизилась настолько, что можно было
разглядеть лица, Шекспир услыхал, как идущий впереди рыжебородый Эссекс
кричал, потрясая шпагой:
- Идемте ко двору и опрокинем власть тирании...
 - Но никто не присоединился к ним.
 - И так они шли по безмолвной улице, и граф Ретланд,
идущий впереди всех без шляпы, с обнаженной шпагой в руке, начал
задыхаться... Он расстегнул ворот, и стала видна белоснежная рубаха.
 - И улица пустела перед ними, и у идущих были отчаянные
глаза. Ретланд встретился взглядом с Шекспиром и прошел мимо... Но тут уж
ничего не поделаешь.
 - И вот уже промчалась конница по улицам Лондона вслед
жалкой кучке дворян, пошедших против королевы.
  - ...Быстро, в полторы недели,
провели следствие над Эссексом.
- Признаете ли вы, что имели цель убить королеву? - гремит голос в огромном
зале.
- Нет! - гулко откликается другой голос.
- Признаете ли вы себя виновным в целом?
- Нет! - и эхо отскакивает от потолков.
- Собираетесь ли вы ходатайствовать о помиловании?
- Нет!
- Увести.
 - И люди уводят графа Эссекса. ...Толпы народа стоят
вокруг Тауэра, и площадь эта как чаша. Чаша для крови. Колокольный звон.
 - В толпе стоит Шекспир и тоже смотрит на каменные, в
сосульках, стены. Но под его взором угрюмые стены теряют плотность, и он
видит, как по крепостному двору ландскнехты провели человека к плахе.
 - Эссекс встал на помост и оглянулся, и его рубаха
белеет на черно-лиловых камнях внутреннего двора. Эссекс посмотрел в
сторону Шекспира.
- Получилось глупо, вы были правы, Вилли, - сказал Эссекс. - Но тут уж
ничего не поделаешь.
- Прощайте, Эссекс, - сказал Шекспир.
 - Эссекс встал на колени, и палач поднял двуручный меч
устарелого образца.
 - Наступила щемящая тишина.
 - Шекспир отвернулся.
 - Колокол перестал звенеть. Раздался стук...
 - Топот коней.
 - По улицам Лондона со своей свитой едет ко двору
королева Англии. Колокола опять зазвонили.
 - Но народ молчит и не приветствует свою королеву.
 - Свита сгрудилась возле кареты, и процессия убыстряет
шаг. И народ молчит и не приветствует свою королеву.
 - И так на всех улицах. Но тут уж ничего не поделаешь.
  - ...В дверь королевской
опочивальни входит канцлер ее величества. Он входит и останавливается перед
королевой, которая сидит совсем бледная.
- Ваше величество... - говорит он. Она поднимает глаза и смотрит на него.
- Что тебе?.. - говорит она наконец.
- Вот материалы следствия.
 - Королева не притрагивается к бумагам, только смотрит
на них. Ах, совсем уже не молода королева. Она понимает, что потеряла свой
последний шанс, и теперь она сидит белая-белая.
- Вы видели, как я в молчании проехала по Лондону?
- Да, ваше величество. Опять тишина.
- Как Эссекс вел себя на следствии?
- Он оправдывал соучастников.
- Я знала, что он так поступит... - говорит королева. - Не передавал ли он
мне чего-нибудь перед смертью?
- Нет, ваше величество.
- Слава богу... - говорит королева.
 - И рыдает.
 - Канцлер выходит из дверей, кланяясь.
- Оправдывал сообщников, - рыдает она, и камеристка наливает ей воды, и
зубы королевы стучат о металл кубка. - Кому нужно его проклятое рыцарство?
Кому нужно все это?! Я любила его, но его самолюбие страдало все больше...
Он играл с огнем... Я сдерживала тебя, но ты не слушался... теперь ты
умер... Я подарила тебе перстень, за который ты мог у меня потребовать
жизнь... но ты не воспользовался... не передал мне его... Слава богу... -
она перестает рыдать, закрывает глаза и молчит.


СПОСОБ ЖИТЬ.

 - Так все спокойно было в этом переулке, а сейчас пошло
тайное возбуждение и лихорадка. Будто что-то сдвинулось с места, какие-то
силы пришли в движение и, хотя никто не признавался, чувствовалось, что все
друг другу мешают, столпились на одном пятачке и ждут, кто первый не
выдержит и освободит место. Но никто не уходил. Тесно стало в придорожном
кафе.
- Ладно, выхода нет, - сказал знаменитый ученый. - Придется вам кое-что
рассказать. Слушайте.
 - Приезжий и знаменитый ученый сидели грустные и никак
не могли договориться. Оба не говорили главного, и, значит, суть разговора
лежала где-то в стороне, и все дело зашло в тупик, н оставался один выход,
самый простой и детский, - полная откровенность. Но этого ученый и боялся
больше всего.
- Да, боюсь, - сказал ученый. - Наш эксперимент держится на том, что некий
незнакомый человек сам, без подсказки принесет решение, которое мы ищем.
Если я вам расскажу суть эксперимента, можно считать, что он не
состоялся... Ладно... выхода нет, придется вам кое-что рассказать...
Слушайте...
 - Приезжий ответил:
- Зачем же мне слушать то, что я и сам знаю?.. Ученый подскочил, сунул руки
в карманы, потом посмотрел в безмятежное лицо приезжего и снова сел.
- Почему вы меня все время дразните? - спросил он.
- Из-за вашего апломба, - сказал приезжий. - Из-за того, что вы ждали
появления кого-то более солидного, чем я.
- Не сердитесь, - раздраженно сказал ученый. - Времена изменились. Мир
теперь преобразовывают не странствующие энтузиасты, а крупные научные
коллективы.
- Вы считаете - искусство - устарелая профессия?
- Не профессия... Устарелый способ мышления.
- Искусство - это не мышление, - сказал приезжий. - Этим оно отличается от
науки... Наука может научить только тому, что знает сама, а искусство даже
тому, чего само не знает.
- Как это может быть? Подумайте...
- Наука имеет начало, а искусство не имеет, - сказал приезжий. - Если
человек выжил до того, как появились доктора, значит природа придумала
способы его выживания до того, как появилась медицина. И так во всем.
Музыка была до того, как придумали ноты. Литература была до письменности,
живопись - до открытия анатомии и перспективы. Искусство существует столько
же, сколько существует человек. Оно отличается от дыхания только тем, что
потребность в дыхании у всех одинаковая, а в искусстве - разная. Поэтому в
науке вдохновение редкий случай, а для искусства это обязательный минимум.
Хотя и тоже довольно редкий случай...
- Вы противопоставляете науку и искусство, - сказал ученый. - Глупо.
- Нет. Когда-нибудь они сольются. Я только против чванства.
- Ну, с меня хватит, - сказал ученый и встал. - Сомневаюсь, есть ли
какой-нибудь смысл в том, что вы наговорили.
- Ну конечно, с вас хватит, - сказал приезжий. - Каждый интеллигент втайне
думает, что эволюция закончилась именно на нем... Сначала он призывает
сомневаться, так как сомнение - основа науки, а потом звереет, когда
сомневаются не так, как он призывал.
- Получили? - спросила Валентина Николаевна. - Я же предупреждала... Одна
болтовня... Я довольна, что вы получили свое... Разговаривать с ним
бесполезно... Только время тратить.
- А почему ты плохая актриса? - спросил приезжий. - Разве так ты бы могла
играть, если бы знала, для чего искусство?
- Я знаю, - сказала она.
- Сто тысяч трактатов об искусстве не могут ответить на один-единственный
вопрос - что есть искусство. Очевидно, это может означать только одно- они
написаны не на том языке, на каком задан вопрос... Кого ты сейчас играешь?
- Офелию. А что?
- Господи! - сказал приезжий. - Офелию ты играть не можешь!