ского. Песня про то, как солдат
вернулся с фронта и пришел на могилу жены своей Прасковьи. И солдат на
могиле своей жены справлял поминки. Солдат, который пришел к тебе,
Прасковья, и три державы покорил. И там солдат пил из кружки "вино и горе
пополам"...
 - И мы с ним сошлись на этой песне и понимали, что
хлюпаем носами не от горя, а от радости, что сказаны такие вот слова. И мы
с ним часто встречались, и пили. Из кружки. Вино и горе пополам. И звучала
на всю квартиру "Прасковья". И жена моя негодовала. Совершенно справедливо.
 - И вот сегодня он пришел ко мне как раз, когда шла
передача последних известий, в которых сообщалось, что на аукционе продана
картина Ван Гога "Подсолнухи" кому-то в частные руки за 36 миллионов
долларов. Ну, в общем, пьяный бред. Особенно было интересно это слушать,
когда у меня наступила переоценка ценностей (денежных, во всяком случае),
толчок к которой дал ансамбль "Кукуруза" и история с контрабасами (4 рубля
пара).
 - И он мне говорит:
- Слыхал... Сообщали, что в американском посольстве американцы арестовали
трех охранников из двадцати восьми. А охрану несет морская пехота. - За что
же? - спрашиваю.
- За шпионаж,- говорит,- и за связь, любовную, с русскими женщинами.
- Та-ак.- говорю,- за шпионаж, значит...
 - А он отвечает:
- А знаешь... Ходят слухи, что и трех русских женщин мы арестовали за то же
самое.
 - Это уже начинало походить на футбол с двумя мячами, по
мячу в каждой команде, и каждая забивает в свои ворота. Я думаю: "Ничего,
ничего... мы еще поищем..." И начал переоценивать саму лекцию. (И правда,
если не торопиться и подождать лет десять, то и лекция сама будет стоить
гораздо дешевле, чем контрабас.) И думал: "В чем же щель этой лекции? И
какая тряпка не позволяет ей окончательно состыковаться?"
 - И тут приходит Тоня без арфы и спрашивает:
- У вас есть?
 - Я говорю:
- Да вот есть... немножко осталось, на донышке.
- Эх, зря не захватила,- говорит Тоня.- У нас есть кубинский ром; только
муж считает, что он пахнет керосином, а я считаю, что ничего...
 - А Апостол говорит:
- А ты позвони ему. Пусть принесет.
- А вот и то дело...- И позвонила.
 - Мы закончили, что у нас было, и Апостол все время
острил, и жена моя клала ему двугривенные за остроты. А когда у нас все
кончилось, он собрал все двугривенные, пересчитал и сказал:
- Ну и ставочки у вас...
 - Ему дали еще двугривенный.
 - Потом пришел муж Тони, принес бутылку рома с запахом
^керосина, а Тоню увел. А жена пошла спать. Мы с Апостолом продолжили наши
игры, и запах керосина совершенно не чувствовался, ну совершенно... И он
начал меня учить, как надо дрессировать собак, хотя у меня собака была, а у
него не было. Но это неважно. Важна теория.
 - И я ему сказал:
- Знаешь что? Обучи сначала меня... А я ей потом расскажу.
 - Апостол сказал:
- Хорошо...
 - Я надел на шею ошейник, и он начал учить меня собачьим
командам: прыгать через препятствия, стоять на задних ногах. А когда я
выучился стоять на задних ногах, я сказал:
- А теперь пойдем покажем жене. Она еще не видала наши успехи.
 - И мы пошли в спальню. Там свет не горел, а жена уже
спала у стенки. Я ей сказал:
- Слушай! Смотри! Я уже умею на задних лапах стоять! И ходить в ошейнике!
 - Она сказала:
- А ну вон отсюда!
 - И прогнала нас. Чем вызвала в нас обиду.
 - Я сказал:
- Ничего, погоди... Погоди... Мы еще тебе покажем...
 - Мы зашли на кухню, у которой была общая со спальней
стенка, за которой спала жена, не пожелавшая увидеть мои успехи. Я нашел
штопор и сказал:
- Ну, сейчас ты у меня узнаешь...
 - И сначала хотел ввинчивать штопор в стенку, но потом
сообразил, что если штопор пройдет сквозь стену, то попадет жене в голову.
Я сказал:
- Не... Погоди... Так не годится... Это уж слишком. Обида обидой, но
расплата чересчур велика. Голова нужна.
Но я быстро нашел и отсчитал по стенке нужное место, которое я замерил
прямо по жене, стараясь ее не разбудить, а потом это место нашел на стенке.
И стал ввинчивать туда штопор, чтоб штопор попал прямо в задницу! Вот это
была бы месть! Но штопор не ввинчивался. Торчала ручка штопора, но он
сквозь стенку так и не прошел. Стенка была толстая.
 - Апостол пошел спать на диван в другую комнату, а я в
ту ночь обнаружил щель в этой лекции, которая не позволяла состыковываться
всему, что в ней было описано, и я впервые за последние времена
приободрился. Наконецто! Догадка была простая как мыло, но абсолютная. И
этой догадкой нельзя было воспользоваться никакому сонму дьяволов,
засевшему там, в магазине, где они закрылись на воровство.
 - Вот она. Вся наша планета - вместе с биосферой (и
многими другими сферами) и с человеком, живущим в ней,- явилась результатом
миллионнолетнего творчества всей остальной Вселенной. И я подумал: "Если
человек почти допрыгался до разрушения этой биосферы, после которого вся
живность на Земле может однажды не проснуться (даже без всяких атомных
бомб), то... я понял... что уж если миллионы лет творчества всей Вселенной
привели к созданию меня, удивительного и необыкновенного человека, который
уже протрезвел и выучился ходить на задних ногах, то... и избавиться от
антропогенного разрушения Вселенная может сама. Ее творческие усилия
способны и на это. Потому что паника это не предусмотрительность, потому
что творчество это творчество. И его не предусмотришь и не вычислишь. И
неизвестно, что придумают люди, которые к этому способны и для этого
приспособлены законом живой случайности..."

 - Вообще надо сказать, что к вычислениям я отношусь
сдержанно. Нет, конечно, все неживое, аппаратурное, вычислению, конечно,
поддается. Но вот как дело доходит до вычисления времени, начинаются
разночтения. Потому что никто еще не доказал, что время неживое. А вдруг
одна сторона времени именно в том и состоит, что она - живая реальность. И
вот уже Эйнштейн доказал, что время относительно. Относительно чего?
Относительно какой-то другой реальности?
 - У нас дома два будильника - у меня и у жены. Вот сын
приходит и говорит, что мамин будильник лучше. Я говорю: "Чем?" А сын
говорит: "Он быстрее ходит".
 - Для нормального вычислителя "быстрей" - это просто
мамин будильник торопится, спешит и, значит, неправильный. А почему
неправильный? Почему, собственно? Вот сын считает, что так лучше, когда
часы спешат. И я не могу утверждать, что прав я, а не он. Сомневаюсь, что и
кто-нибудь другой может.
 - Просто мы с сыном измеряем разные стороны времени. Я
измеряю его неживые признаки: ну, скажем, когда придет следующая электричка
(потому что я знаю расписание). А она неживая, электричка. А сын измеряет
живую сторону времени, всю заполненную непредсказуемыми живыми толчками
случайностей. По тем же часам сын изучает человеческий фактор, а я работаю
с аппаратурой. Вот и получается смешно.
 - Мне уже стало хорошо жить. Надежда, надежда, реальная
надежда.
 - Потому что если лекция права, то мы появились на свет
как последствия миллионно - или миллиарднолетнего творческого акта всей
Вселенной, и у нее хватило на это пороха. Значит, у нее хватит творческой
активности самой выпутаться из собственной антропогенной погибели. Да, это
обнадеживало. Но так как ко Вселенной принадлежал и я сам, живая пылинка
Вселенной, то я и стал выбирать и думать, что же я могу предложить для
того, чтобы это избавление случилось реально?
 - Из кого состояла Вселенная? Моя. По крайней мере,
Вселенная этого романа? Из Тони, грандиозного сына, ну и еще нескольких
человек. Я не помнил, сколько миллиардов людей населяют Землю. Неужели я
хотел придумать способ их изменить, если миллиарднолетняя Вселенная сделала
их такими, а не другими. Конечно, нет. Кто я такой, чтобы менять людей,
если я слишком люблю тех, которые уже есть. Но я мог повлиять на их
повадки. И пустить их энергию в мирных целях.
 - Пришел сын и сказал:
- Ты мне отдаешь последнюю конфету "Птичье молоко"? Чтобы попить с ней чай?
Я с ней никогда не пил чай.
 - Я говорю:
- Конечно.
- Тогда я у тебя здесь полежу...
 - Спрашиваю:
- А почему ты на диване не можешь полежать?
 - Он заявил:
- Здесь уютней.
 - Я ему говорю:
- Ты знаешь, кто ты?
- Кто? - спросил он.
- Ты молодой нахал.
- Почему? - справедливо спросил он.
- Потому что ты пользуешься своим преимуществом. Ты знаешь, какое у тебя
преимущество?
- Какое?
- То, что я люблю тебя. И ты мне не даешь работать.
- А ты скажи волшебное слово,- сказал он.
- А-а-а, пожалуйста. Топай отсюда.
 - А он мне шепотом сказал:
- Посиди здесь подольше...
 - И я вспомнил, что он меня предупреждал еще раньше:
- Если ты хочешь, чтобы я тебе не мешал работать - попроси мешать тебе
работать. А я сделаю наоборот...
 - Как же я мог забыть?
 - Очевидно, все люди делятся на тех, которых просят, а
они делают наоборот, и на тех, которые делают, если их о чем-то попросишь.
Сын был мужчина. И было похоже, что он сделает наоборот, если его о
чем-нибудь попросишь. Я так и сказал. Сын встал и, деланно сгорбясь, ушел,
чтобы не мешать мне работать.
 - И я продолжил пересматривать ценности, одновременно
вспоминая, а что я смогу предложить сам? Позитивного?
 - С того момента, как я стал переписываться с Пушкиным,
я понял, что надо пересматривать некоторые ценности в отношении и его...
жизненного происшествия. Не самого Пушкина, а того, что с ним сделали.
 - Я, конечно, слышал песню, которую пела, кажется,
Пахоменко, в которой речь шла о мужчинах. И в ней говорилось о том, что
"мужчины, мужчины, мужчины к барьеру вели подлецов". Как я понял, речь шла
о восстановлении дуэлей. Песня была хорошая и захватывала. Но и она была не
универсальна, потому что я к тому времени прочел книжку о дуэли Пушкина,
кажется, Ивана Рахилло. И там было рассказано, как Иван Рахилло и его
друзья усомнились в одном факте пушкинской дуэли, а именно в том, что
Дантеса якобы спасла пуговица от мундира, в которую попала пушкинская пуля,
потому что у писателя Ивана Рахилло появились какие-то данные о том, что
Дантес заказывал стальные латы, где-то на Севере.
 - Они провели следственный эксперимент. Взяли дуэльный
пистолет пушкинских времен, зарядили его порохом пушкинских времен и
вложили пулю пушкинских времен. Зажали пистолет в тиски и поставили манекен
в мундире пушкинских времен на расстоянии метров двадцати, что ли... И
произвели выстрел пушкинских времен по дантесовой пуговице, но без лат, и
пуля попала в пуговицу и пробила весь манекен вместе с пуговицей...
 - Вот ведь как пуговица спасла Дантеса! Вот какие дела!
И я усомнился в формуле - "мужчины, мужчины, мужчины к барьеру вели
подлецов", потому что в этой формуле было непонятно, кто кого вел? И
выходило после этого следственного эксперимента, что мужчин-то как раз к
барьеру вели именно подлецы.
 - То есть, даже самого Пушкина, основоположника всей
литературы нынешних времен, просто элементарно облапошили или, как говорят
в коммуналках о дуэлях, которые отменены, Пушкина "сделали". И это теперь
уже не являлось ценностью. Ведь теперь как? Когда один другому скажет: "Ты
- подлец". Другой ответит: "Нет, ты..." В любой коммуналке так. Но вся
коммуналка жива.
 -  - ...И тут я вышел на балкон и
увидел, что снег грязный: он был покрыт накопившейся копотью и явно таял. И
значит Вселенная сама имеет шансы выпутаться, если она организовала все это.
 - А лично я мог предложить изготовление мясной пищи не
из живых существ, умерших естественной смертью, и не из живых существ,
специально разводимых и забиваемых на бойнях, а изготавливать мясную пищу
из саморазвивающихся клеток, прямо в бочках, как грибы. Не все ли равно, из
чего делать "каклеты"?
 - Еще я мог предложить фактический вечный двигатель, на
который в реальной жизни никто не обратил внимание, но его чертеж и идею
опубликовали в журнале "Студенческий меридиан". И вот уже начали поступать
письма. И оказалось, что идея теплового насоса, как его называли, не моя и
не нова. (И хрен с тем, чья она: лишь бы он был осуществлен.) И ссылались
на патенты и профессора, который этим занимается.
 - Еще остались следы индейской цивилизации: кукуруза,
картошка и помидоры (фактически все огородные плоды), и, значит, вставал
вопрос о способе приготовления земли, которую теперь пахали чуть ли не
танками, потому что основными злаками были пшеница и рожь, а огородные
культуры индейцами возделывались при помощи заостренной палки. И я уже
придумал барабан с длинными шипами, который надо было катить по полю. И
полые шипы, заменяя палку, втыкали бы в нетронутую землю зерна огородных
культур. Это было кое-что. А остальное должны были сделать другие.
 - И тут пришла Тоня, окрыленная своим успехом в
эстрадной музыке.
- Слушай,- говорит она,- приятель моего мужа, ученый человек, сказал мне,
что все персонажи в твоих книжках - выдуманные и что это ты сам и есть. Это
правда?
- В гоголевском смысле - правда,- возразил я.
- Как это - в гоголевском смысле?
- Когда его спросили, кто такие его персонажи, он сказал, что не только
Ноздрев, но и Коробочка - это он сам.
- Смеешься? - спросила она.
- Ага,- ответил я.- А что? Смех - это правда, высказанная не вовремя.
- Не задуривай меня,- сказала она.- Получается, что литература - это
брехня...
- Наоборот, - возразил я. - Литература - это правда, высказанная под видом
брехни.
- Зачем так? Так сложно? - спросила она.
- А как? Как по-другому с жульем разговаривать? Которое заперлось в
магазине на воровство?
- Ваще-то, так...- сказала она.- Я вот читала твой роман про Сапожникова.
Убедительно.
- Вот это - главное.- сказал я.
- Там сказано, что рак можно лечить резонансом...
- Чего-чего? - спросил я. - Или я неправильно говорю?
- Правильно,- сказал я.- Откуда ты знаешь слова?
- Сегодня все знают все слова.
- Тоже правильно. А на хрена тебе читать книжки?
- Для самообразования.- сказала она.- Я подковываюсь.
- Тоня,- я говорю,- а ты способна позволить, чтоб тебя обворовали?
- Если соображу - то не способна.
- А если оттого, что тебя обворуют, будет спасена куча людей? И дети?
 - Она посмотрела на моего сына, подумала и сказала:
- Ваще-то, это дело другое...
- Вот и я так думаю,- говорю.- Вообще-то это не страшно.- говорю.- Даже
Америку, и ту украли.
- Как это?
- Ее открыл Колумб, а назвали Америкой по имени Америго Веспуччи.
- Я не знала,- сказала Тоня.
- Ну мало ли...- сказал я.
- А куда ты клонишь?
- Сейчас скажу...- И я приосанился. Так я лучше выглядел. Прическа, правда,
была не то "нас бомбили - я спаслася". не то "без слез не взглянешь". Но
так утверждала моя жена, а я ей не верил в этом вопросе.
- Тоня,- я говорю.- знаешь, почему теперь пет такой болезни, как оспа?
- Знаю,- отвечает,- так ведь прививки...
- Ну правильно, а кто их изобрел?
- А мне почем знать? А я говорю:
- Считается, что их изобрел английский врач Дженнер.
- Ну и что?
- А то, что он не изобрел, а взял наблюдение одной бабки, которая заметила,
что коровы, которые переболели оспой и остались живы, заражают других
коров, и те после этого не болеют вовсе.
- У какой бабки? Как фамилия?
- Фамилии история не сохранила.
- Ну и что? - сказала Тоня.
- История не сохранила, а люди перестали болеть. Так что люди перестали
болеть не от профессора Дженнера, а от безымянной бабки. Как ты считаешь,
кто кого облапошил?
- Понятно, - сказала Тоня. - Не пойму, куды ты клонишь.
- Вот куда,- говорю.- Когда я додумался, что рак. раковые клетки можно бить
резонансом...
- Так ведь не ты додумался, а Сапожников?..
- А не все одно?.. Я разговаривал с онкологом. Когда я растолковал ему, что
к чему, я увидал, что он понял. Ну что, будете этим заниматься? - спросил
я. А он мне знаешь что ответил?
- Нет...
- Все правильно... Но наука пошла другим путем.
Я ему говорю:
- Какой путь... какой путь? А вы что, сами-то, застрахованы? А мать ваша
застрахована? От рака? Он ничего не ответил и перевел разговор.
- Вот сука,- сказала Тоня.
- Но рак более или менее далекая перспектива, но вот сейчас появилась
болезнь - СПИД, и в Нью-Йорке уже эпидемия, и к нам просочилась... А
способ-то тот же самый. Бить резонансом не раковую клетку, а вирус СПИДа.
Раз он вирус, значит он живой; значит и у него есть спектр излучения. И
если подобрать к нему резонанс, то можно резонансом вирус бить, остальные
клетки просто не трогать... Тоня, ты хотела бы спасти мир?
- От эпидемии?
- Не только от эпидемии. Достоевский утверждал, что мир спасет красота.
- А что? - сказала Тоня.- Шикарно было бы.
- Я почему-то верю, что теперь у тебя все получится. А если твою фамилию
никто не узнает?
- А на хрена мне?
- Тогда подкинь эту идею своему профессору. Если он поверит, поверят и
другие.
- Почему?
- Потому что он открытие припишет себе. Вот поверят ли только...
Сомневаюсь...
- А ты не сомневайся! - сказала Тоня.- Сделаю разрез повыше - поверят.
- Тоня, тебе цепы нет,- сказал я.
- А я знаю,- сказала она.

 - Все сходилось. За исключением нескольких деталей все
сходилось. Но окончательно все сошлось однажды на улице. Я встретил
Апостола из киногруппы, который, как и я, любил песню о Прасковье.
 - Была весна. Снег в городе почти стаял. Зима кончалась,
и на балконах и карнизах хлопотали необразованные воробьи, такие пушистые
маленькие динозавры, которых тоже пытались истребить (хотя и не у нас) на
основании научных методов своего времени; но вот они живы и подтверждают
одно наблюдение, сделанное юмористом на вечере смеха. И это наблюдение
настолько важное, что его стоит привести здесь. К сожалению, не помню
фамилии автора. Он сказал, что "редких животных записывают в Красную книгу,
а часто встречающихся животных - в Книгу о вкусной и здоровой пище".
 - Я увидел, что киноапостол идет хмурый. Я
поинтересовался - в чем дело? Он сказал, что Тоня меня несет.
- За что? - в свою очередь спросил я.
- Ей передали, что ты против того, чтоб она играла роль в твоем сценарии.
- Кто передал?
- Да режиссер... Как его?..
- Ефим Палихмахтер?
- Он.
- Он ничего не понял,- сказал я.- Он добивается от Тони, чтоб она сыграла
Образ; я ему объяснил, что это невозможно. Потому что Образ нельзя
сфотографировать. Нарисовать можно, в мультипликации, а сфотографировать в
игровом кино - нельзя. Образ - он как сон; как его сфотографируешь?
- А как же ты говоришь, что у актрисы Удовиченко получается...
- Ну,- говорю,- Удовиченко - это гений. А гений это тот, кто видит сны
других людей. Удовиченко и играет.
- Вот видишь,- сказал он,- видишь...
- Что - видишь? - говорю.- Она эти сны играет. Как дети играют,- говорю,-
капризно и весело. А этому как научишься?
- Ах ты Палихмахтер! - сказал Апостол.
- Такой фамилии тоже нет. Я его выдумал. Я всегда выдумываю, когда
вспоминаю слово "степь".
- Степь? - удивился он.
- А-а-а! - говорю. И рассказал ему то, что вы прочли. В самом начале. И я
первый раз рассказал другому человеку то, что никому не рассказывал про
степь. Не рассказывал потому, что первый раз, фактически только сейчас,
додумался до того, что же там было на самом деле, в этой степи. А там был
степняк на лошади, который смотрел на эшелон. Потом приложил руку с висящей
на ней нагайкой к виску и умчался, как лодка по воде. Сколько лет прошло, а
я все думал, что бы это означало? И вот сейчас я сделал открытие.
- Какое? - спросил Апостол.
- Он хотел покрутить у виска пальцем, глядя на чокнутый эшелон, но ему
мешала висевшая на руке нагайка.
- Не может быть,- сказал Апостол.
- Фома неверующий, - сказал я, - Впрочем, это случалось и с апостолами.
- Кстати, - поинтересовался он. - Как там было у апостолов?
- Апостола Фому прозвали неверующим за то, что он не поверил своим глазам и
вложил персты свои в раны сошедшего с креста Иисуса.
- А что? - сказал Апостол. - Сейчас проверим.
 - По улице шла Тоня, "модная девчонка", в зимней
лохматой куртке и юбке, которая была макси, но имела сзади разрез до самого
до "ура". В разрезе все время мелькали ее ноги в колготках. Апостол догнал
ее, протянул руку и сунул в заготовленный разрез. Визгу особенного не было.
Но все удивились такому простому выходу из с