говорит серьезно. В конце концов, это бесконечное повторение
пряного  слова  "женщина"  возбуждало  и  его.   С   каждым   эпитетом,
произносимым инженером, новый образ женщины вставал перед молодым  человеком
и все образы сплелись в какой-то сладострастный танец, проносясь перед ним с
рассыпанными по обнаженным плечам волосами, с пьяными от желания глазами,  с
гибкими руками, протянутыми для объятий и ласк.
     Студент невольно  вспомнил  все  свои  еще  столь  немногие  встречи  с
женщинами, и ему стало завидно и стыдно, что он так неопытен  в  этом  мире,
где инженер, видимо, знал все. Если бы в эту минуту Высоцкий спросил о числе
его любовниц, Луганович не мог  бы  назвать  те  два-три  имени,  которые  с
гордостью хранил в памяти, а солгал бы, как хвастливый мальчишка. Солгал бы,
прежде чем успел бы оценить свою ложь.
     Но инженер ничего  не  спросил.  Он  посмотрел  на  Лугановича  странно
прозрачными глазами и неожиданно сказал деланно равнодушным тоном:
     - Кстати, кто эта барышня, с которой вы часто гуляете в парке...  Такая
высокая, с шарфом?.. Познакомьте меня с ней.
     От неожиданности Луганович даже вздрогнул. В связи  со  всем  тем,  что
говорил инженер, было  что-то  оскорбительное  в  этой  просьбе.  Но  взгляд
инженера  был  так  ясен,  показаться  наивным  мальчиком  было   выше   сил
Лугановича, и студент, стараясь казаться равнодушным, ответил:
     - А, с Ниной?.. Что же, с удовольствием!..
     Впоследствии он старался не вспоминать, что в эту минуту едва не сказал
вместо Нина  -  Нинка,  и  не  мог  скрыть  хвастливой  усмешки  счастливого
любовника.
     - Значит, познакомите?.. Слово?.. - настаивал инженер.
     - Конечно, почему же нет?.. - тем же тоном ответил Луганович.
     И ему стало так стыдно, точно он совершил какое-то предательство.
     Как будто только этого и надо было инженеру. Высоцкий встал,  потянулся
и лениво пробормотал:
     - Вот и прекрасно. Мне давно хотелось. А теперь пора нам  и  по  домам.
Поздно.
     Он крепко постучал палкой по столу и крикнул подбежавшему лакею:
     - За мной.
     Потом, не глядя, небрежно протянул руку.
     -  Так-то  юноша!..  Ну,  до  приятного!..  Покойной  ночи.  Кланяйтесь
Ниночке.
     Несколько мгновений Луганович  растерянно  смотрел  в  спину  инженера,
медленно спускавшегося по ступенькам в темноту  парка.  Студент  не  мог  бы
объяснить, что случилось, но вся кровь прилила у него к  голове.  Совершенно
внезапное бешенство овладело  им,  и  вне  себя,  еще  сам  не  зная  зачем,
Луганович кинулся за инженером.
     Он догнал Высоцкого на главной аллее, ведущей к выходу из парка.  Везде
уже были потушены огни, но здесь, на  широкой  просеке,  мощенной  беловатым
кирпичом,  было  светлее,  и  при  бледном  отблеске  звезд  лицо   инженера
показалось странно бледным, а борода чернее сажи.
     - А, это вы? В чем дело?.. -  небрежно  спросил  он,  приостанавливаясь
только вполоборота к Лугановичу.
     И, как будто угадав, что  делалось  в  душе  студента,  с  непостижимой
наглостью подхватил его под руку и, не давая сказать ни слова, проговорил:
     -  А  та  дамочка  ничего!..  Та,  черная,  с  прошивочками...   Очень
любопытная дама!.. Рекомендую. Рекомендую и завидую. Искренно завидую! Огонь
баба!..
     Сбитый с толку  Луганович  невольно  широко  и  польщенно  осклабился.
Инженер взглянул ему прямо в глаза и прибавил:
     - А Ниночка ваша и того лучше!.. Молодец, юноша: не зеваете!.. Да так и
надо: что им смотреть...
     Высоцкий в упор произнес страшно грубое  и  грязное  слово,  захохотал,
подмигнул с самым приятельским видом, крепко  тряхнул  локоть  Лугановича  и
быстро пошел прочь.
     Луганович, окончательно растерявшись, остался на месте.
     Из темноты  неожиданно  донесся  голос  инженера:  -  Ах  да...  насчет
шампанского не беспокойтесь!.. Я  всегда  плачу  сам.  Покойной  ночи!..  Не
забудьте о Ниночке!..
     Луганович вздрогнул, как от удара, вспыхнул, сжал  кулаки  и  опрометью
устремился за инженером, но того уже нигде не было  видно.  Может  быть,  он
свернул в боковую аллею, но впоследствии Луганович готов был поклясться, что
Высоцкий просто спрятался где-нибудь в тени.

V

     Вверху беззвучно и торопливо искрились звезды. Они мигали и шевелились,
как живые, наполняя необъятный простор вечным движением. На  земле  же  были
тишина и сон. Белые домики дач смутно белели под деревьями.  Мрак  проступал
меж стволами сосен и полз на бледные поляны, где недвижно никли сонные травы
и цветы; воздух был пряный и душный.
     От выпитого шампанского и недавнего возбуждения у Лугановича  кружилась
голова и беспокойно стучало сердце. Поглощенный своими мыслями, студент  уже
часа два бродил в этом ночном царстве, и все казалось ему странным, точно он
видел ночь в первый раз.
     Невольно сторожко всматриваясь в темноту под  деревьями,  где  чудились
какие-то присевшие подстерегающие тени, Луганович думал об инженере, а  шаги
его звонко скрипели по деревянным мосткам, проложенным вдоль дач и  белевшим
во мраке.
     "Как он смел так говорить о Нине?.. - думал Луганович.  -  За  кого  он
принимал меня? За  такого  же  мерзавца,  как  и  он  сам,  или  за  глупого
мальчишку?.. Негодяй!.. Даже не потрудился скрывать своих намерений!.."
     Эти намерения цинично представлялись Лугановичу и были  так  ярки;  он
уже видел Нину, такую чистую и нежную,  в  объятиях  инженера,  похожего  на
козлоногого чернобородого сатира. Кулаки Лугановича инстинктивно сжимались.  Студент  вспомнил  слова  инженера  о  том,  что
молодые мужчины часто из глупого благородства уступают женщин другим,  более
наглым, и почувствовал себя именно таким глупым рыцарем. Как  будет  инженер
смеяться  над  ним,  если  овладеет  Ниной!..  Злоба  и  ревность   овладели
Лугановичем, и, отлично сознавая, что, во всяком случае, этой  ночью  ничего
быть не может, он все-таки повернулся и  почти  побежал  к  даче,  где  жила
девушка.
     Сердце сильно билось у него в груди, когда через  решетчатый  забор  он
увидел пустынный двор, знакомую аллейку тоненьких сосенок и темное  запертое
крыльцо дачи.
     Ни одного огонька не было в слепых окнах. Полная тишина, в которой тихо
бродил сон, стояла кругом. Как зачарованные,  неподвижно  замерли  тоненькие
елочки, а через поляну навевал мрак темный, жуткий бор.
     Луганович тихонько обошел кругом дачи, вышел на дорогу в поле  и  долго
стоял на углу, глядя в далекие, уходящие во мрак  луга  и  широкое  звездное
небо. Чувство глубокого одиночества охватило его, и вдруг до боли захотелось
женской ласки. Он представил себе Нину, как  она  спит  сейчас,  свернувшись
клубочком и рассыпав по  подушке  свои  светлые  пушистые  волосы,  и  жажда
близости заставила его задрожать.
     "Милая!.." - подумал Луганович со страстным порывом, и  ему  захотелось
вслух произнести ее имя.
     Но кругом была такая тишина, что слова не шли с языка.
     - Нина!.. Ниночка!.. - наконец со страшным усилием невнятно выдавил  из
себя Луганович и сам вздрогнул от своего голоса,  таким  странно  громким  и
незнакомым показался он в тишине и неподвижности ночи.
     Студент даже оглянулся невольно, но все было пусто и тихо  и  загадочно
чернели окна кругом запертой дачи.
     Он уже собирался двинуться  назад,  в  обход  дома,  как  вдруг  что-то
зашуршало, злобно заворчало и гавкнуло над самым ухом. Подкравшаяся со двора соседней дачи, невидимая  в
темноте собака залилась оглушительным глупым лаем.
     - О, черт!.. - вздрогнул Луганович, чувствуя, как мурашки  побежали  по
спине.
     Собака кидалась на забор, рычала и захлебывалась от злости.
     - Пшла ты, проклятая!.. - сквозь  зубы  цыкнул  студент  и  замахнулся,
испугавшись, что этот лай перебудит всех в доме.
     Собака даже взвизгнула от злости и кинулась с такой  силой,  что  забор
затрещал. Лай ее,  казалось,  действительно  был  способен  разбудить  целое
кладбище.
     Луганович на цыпочках отбежал в сторону и  пошел  прочь,  но  проклятая
собака и не думала успокоиться. Лугановичу послышались сонные голоса. Собака
залилась еще пуще.
     "Недоставало еще, чтобы меня за вора  приняли!.." -  подумал  студент  и
ускорил шаги, уже не по мосткам, а прямо по мягкой росистой траве.
     Еще долго издали доносился заливистый лай  собаки,  которая,  очевидно,
все еще чуяла его. Наконец все затихло, и Луганович вздохнул спокойно.
     - Вот проклятая собака!..
     Он оглянулся кругом и заметил, что стало светлее.
     Летняя ночь быстро шла к концу. Близился  рассвет.  Где-то  далеко,  на
деревне, звенящим и тоскливым криком откликнулся петух.
     "Скоро и утро", - подумал  Луганович,  и  ему  стало  странно,  что  он
пробродил, сам не зная зачем, целую ночь.
     Но когда он подумал, что надо идти спать, прежнее смутное желание снова
поднялось. Стало жаль чего-то, что  могло  бы  быть  и  не  было.  И  сквозь
нежность к Нине, которая вдруг охватила его, пробилась животная досада:
     - Неужели она не понимает,  как  нужна  мне...  А  как  могло  бы  быть
хорошо!..
     Сладкая истома  прошла  по  всему  телу  при  этой  мысли,  и  внезапно
Луганович вспомнил другую женщину:
     - Ах, если бы...
     Он представил себе Раису  Владимировну,  с  ее  черными  подрисованными
глазами, яркими губами, такую смелую, откровенную и доступную.  Только  одно
мгновение было противно ее порочный образ  ставить  рядом  с  милой,  чистой
Ниной, но потом пришла темненькая юркая мысль:
     "Сама и виновата!.. Чего ж она капризничала!.."
     Луганович  постоял,  охваченный  неожиданными  дерзкими  соображениями.
Странная улыбка трусливо бродила по его  губам.  Пришедшая  в  голову  мысль
пугала его самого и казалась совершенно дикой.
     "А вдруг?.." мелькало у него в голове.
     И еще не веря себе, Луганович нерешительно повернул и пошел к даче, где
жила Раиса Владимировна.

VI

     Должно быть, где-то за лесом  уже  светало,  потому  что  стволы  сосен
явственно выступили из мрака и промежутки между ними посерели.
     На стенах дачи  лежал  синеватый  свет.  На  дворе  побелела  трава,  и
откуда-то потянуло резким ветерком. Звезды как  будто  углубились  в  синеву
побледневшего неба.
     Луганович стоял перед калиткой и  чутко  прислушивался.  Глаза  у  него
вдруг стали зорки, слух тонок, движения быстры и ловки.
     Он все еще не верил тому, что хотел сделать. Было страшно и  стыдно,  и
казалось, что это совершенно невозможно. А  вдруг  она  вовсе  и  не  думала
ничего подобного, и выйдет глупо и скверно?..
     Но темное желание было уже сильнее голоса рассудка. Нина вдруг вылетела
у него из головы, и навязчивое невыносимое представление  о  большом  мягком
теле и черных бесстыдных глазах одно стояло перед ним.
     Чувствуя, как сладко ноет и слабеет у  него  под  коленками,  Луганович
отворил калитку, на цыпочках
     пробежал весь двор и, как вор, юркнул за угол дома. Ему  казалось,  что
со всех сторон видят и следят за ним. Сердце безумно колотилось.
     По эту сторону дачи был садик, окруженный молодой  фруктовой  посадкой.
За обвитым хмелем плетнем шли какие-то  пустыри  и  огороды,  а  еще  дальше
виднелась холодная белая полоса утреннего  тумана  над  рекой.  Было  как-то
особенно пусто и светло.
     На стене странно и неожиданно чернело открытое окно.
     - Я всегда сплю с  открытым  окном!..  -  вспомнил  Луганович  лукавый
женский голос, в котором звучал откровенный и циничный намек.
     Голова  у  него  закружилась.  Луганович  подкрался  к  самому  окну  и
прислушался. В комнате было тихо и темно,  но  студенту  послышалось  мерное
дыхание. Может быть, это просто шумело у него в ушах.
     - Раиса Владимировна!.. - прерывающимся шепотом проговорил он.
     Никто не ответил, только какая-то птица шелохнулась на верхушке дерева.
     - Раиса Владимировна!.. - громче повторил Луганович  и  облизал  вдруг
пересохшие губы. Что-то шевельнулось в комнате и затихло.
     - Раиса Владимировна!.. - в третий раз позвал студент почти громко.  Он
уже не владел собою и был готов на все.
     Шорох послышался сильнее, и сонный  женский  шепот  что-то  спросил  из
темноты. Луганович почувствовал, что от слабости у него подгибаются ноги. Он
уже не видел ничего, кроме черного четырехугольника окна.
     И вдруг мрак в окне заколебался: что-то  белое  выплыло  в  нем,  и  из
темноты выступило красивое, странно бледное при неверном свете утра  женское
лицо с черными глазами и черными распущенными волосами.
     Она с испугом смотрела на  Лугановича,  и  студент  ответил  ей  кривой
нелепой улыбкой.
     - Кто это?.. - спросила Раиса Владимировна тревожно и вдруг узнала его.
     Мгновенно выражение глаз изменилось, и что-то порочное,  насмешливое  и
обрадованное мелькнуло в них.
     - Сумасшедший!.. - шепнула она. - Откуда вы?..
     Он хотел ответить и не мог. Раиса Владимировна  пытливо  посмотрела  на
него, быстро оглянулась кругом и протянула руку.
     Рука была совсем обнажена и слабо  розовела  в  синеньком  свете  утра.
Луганович схватил ее и жадно пополз губами по теплой бархатистой коже, туда,
где у сгиба локтя неуловимо нежно голубела мягкая ямочка.
     - Сумасшедший!.. - как бы в раздумье повторила она и опять оглянулась.
     Студент с кривой, преступной улыбкой тянул ее руку к себе  и  не  знал,
что делать дальше. От этого движения свалилось  что-то  белое  и  обнажилось
круглое голое плечо, по которому стекали черные спутанные  волосы.  Ей  было
неловко стоять так, и она невольно потянула руку к  себе,  но  Луганович  не
пускал и все смотрел ей прямо в глаза с той же  кривой,  нелепой,  умоляющей
улыбкой.
     - Пустите же!.. - прошептала она. - Увидят!..
     Но студент вскочил на карниз и резко и грубо дернул ее к себе.  Женщина
пошатнулась и всем своим мягким и горячим  телом  прислонилась  к  нему.  Он
жадно  искал  губами,  увидел  близко  черные,  как-то  странно  внимательно
смотревшие глаза, почувствовал упругую тяжесть ее груди и изо всех сил  сжал
ее в объятиях, внезапно озверев до потери сознания.
     Раиса вырвалась, с пьяными глазами и странно улыбающимся ртом.
     - Идите сюда... - прошептала она чуть слышно и, не выпуская  его  руки,
отступила куда-то назад, в темноту.
     Луганович  неловко,  помогая  себе  одной  рукой,   перевалился   через
подоконник и опустился в какую-то
душную темную бездну, ничего не видя и не зная, где он.
     Голые горячие руки нашли его и уверенно повлекли
куда-то.

VII

     Было уже совсем светло, и в деревне бабы шли на базар, когда  Луганович
быстро шагал домой. Солнце стояло еще низко, и его ослепительно яркие  косые
лучи резко чеканили каждую кочку на дороге. Зелень была свежа и чиста,  небо
прозрачно, и перистые облачка высоко кудрявились над землей. Мычали  коровы;
с топотом, не подымая пыли на сбросившейся за ночь мягкой дороге,  проскакал
табун из ночного. Из труб подымался легкий сизый дымок и розовел на  солнце.
Слышались бодрые громкие  голоса,  скрип  ворот  и  радостное  оглушительное
чириканье воробьев, возбужденных ярким солнцем и свежим утром.
     Только дачи смотрели по-прежнему темными слепыми  окнами  и  около  них
было пусто и тихо.
     Луганович шел, чувствуя себя молодым, сильным и гордым, как победитель.
     Он совсем не думал, что Раиса Владимировна отдавалась многим, и, блестя
глазами, повторял про себя: "Четвертая!.. Четвертая!.."
     Первою была горничная Оля, второй - модистка Катя, третьего  Луганович,
с натяжкой, считал Нину, и Раиса Владимировна была  его  четвертой  победой,
наполнившей его мужской гордостью. Он чувствовал себя настоящим мужчиной.
     Перед глазами у него все еще стояла смятая  постель,  черные  спутанные
волосы, обнаженное роскошное тело, и в каждом мускуле  своем  он  чувствовал
силу и сладкую истому.
     Только немного  было  стыдно,  когда  бабы  провожали  его  глазами,  и
казалось, что они все догадываются, откуда он идет.
     Дома, на даче, все еще спали, но дверь на балкон
была открыта и ступеньки крыльца мокры  и  блестящи.  Прислуга,  высоко
подоткнув юбку и согнувшись, мыла пол и встретила его  равнодушно-удивленным
взглядом. Луганович поскорее  прошел  мимо  нее  и  затворил  дверь  в  свою
комнату.
     Здесь было совсем светло, несмотря на закрытые ставни. Сквозь все  щели
неудержимо  проникал  яркий  солнечный  свет,  и   косые   пыльные   полосы,
переливаясь и играя, тянулись через всю комнату. Воздух застоялся за ночь, и
было душно.
     Луганович поспешно разделся и лег, хотя было  как-то  странно  ложиться
спать, когда кругом так светло. Но когда он вытянул ноющие от усталости ноги
по свежей холодноватой простыне, все тело его охватило  такое  сладостное  и
удовлетворенное чувство покоя, что Луганович даже засмеялся от радости.
     "А хорошая штука жизнь!.." - подумал он.
     И это чувство полного физического удовлетворения было так  сильно,  что
когда студент вспомнил Нину и впервые понял, что он ей изменил, это  уже  не
могло побороть восторга молодого, здорового и сильного тела.
     "Ну, что же... сама виновата!.. - опять подумал он,  успокаивая  что-то
странно уколовшее сердце. И маленькая, юркая и хитренькая мысль мелькнула  в
голове: - Да она не узнает!.."
     И, засыпая мгновенным здоровым сном, Луганович спутал и Нину, и  Раису,
и еще много таких же молодых, прекрасных женщин в одно ощущение  бесконечной
радости жизни.

VIII

     Нина и Коля Вязовкин шли вдвоем  по  лесу.  Кругом  все  было  насквозь
пронизано солнцем и жаром. Под ногами скользили сухие иголки старой  хвои  и
трещали полусгнившие шишки. Коля Вязовкин вспотел так, что пот прямо  лил  с
него. Нина тоже раскраснелась. На  груди  и  спине  ее,  когда  от  движения
раздвигался широкий вырез легкой  кофточки,  показывался  милый  треугольник  темного
загара на нежной бело-розовой коже. Вся она дышала молодостью,  здоровьем  и
свежестью, и казалось, что ей не может быть так  жарко  и  потно,  как  всем
другим людям.
     В лесу  свистели  и  верещали  птицы.  Какие-то,  насквозь  пронизанные
солнцем, золотистые мухи пулями  мелькали  от  дерева  к  дереву.  На  ярких
лужайках взлетали и падали пестрые бабочки. Суетливо ползли куда-то муравьи,
копошились жучки и козявки.  Лето  было  в  разгаре,  могучее,  хлопотливое,
полное мириадами жизней.
     - Вот жара, Коля!.. - засмеялась Нина, как крыльями, помахав в  воздухе
приподнятыми руками. - Боже мой, какая жара!..
     - Да, тепво!.. - отвечал Коля, снимая фуражку и в  изнеможении  вытирая
мокрый лоб.
     - Даже все дачники попрятались. Одни мы с вами такие храбрые!..  А  мне
нравится. Я люблю, когда жарко!
     Коля не отвечал, он совсем разварился.
     - А, вон кто-то сидит!.. - заметила Нина.
     В  стороне  от  тех  мест,  где  обыкновенно  гуляли  дачники,   что-то
зачернелось.
     Нина и Коля шли мимо этого места, невольно поглядывая туда.
     Там висел большой нарядный гамак с кистями. В гамаке лежала женщина,  а
у ног ее, прямо на земле, сидел мужчина.  Они  были  близко  друг  к  другу.
Мужчина, в студенческой фуражке, что-то говорил. Из гамака смотрели на  него
черные глаза и улыбались спокойные яркие губы.
     Нина сразу узнала их, но как-то даже и не поняла сначала, что это может
значить и отчего вдруг так стукнуло сердце.
     - Это Луганович, - сказал Коля.
     Нина вдруг побледнела и быстро пошла вперед, углубляясь в лес.
     - Нина Сергеевна, куда же вы?.. Подождите!.. - закричал сразу отставший
Коля Вязовкин.
     Нина скорее почувствовала, чем увидела,  как  на  крик  Коли  Луганович
быстро оглянулся.
     Раиса Владимировна проводила ее глазами.
     - Это, кажется, ваша пассия?.. - насмешливо спросила она.
     Даже не глядя, опытным женским чутьем она поняла, что происходит в душе
Лугановича, и усмехнулась.
     - Попался, миленький!.. - каким-то дурашливым, нехорошим тоном