вдруг  сказала: "Хочешь, сделаю минет?" - "Ого! Я
гляжу, у тебя уже и  губки и грудки на меня нацелились!" - "Да уж, если я на
кого нацелилась, то стреляю без промаха". Когда она поворачивает голову, все
мужские головы поворачиваются за нею следом, как подсолнухи.  У нее  точеный
профиль  -  точеный,  но  смягченный,  глаза  золотистые,  но  лучистые; все
удлиняется  при  взгляде  на нее,  даже хвалебные  речи в  ее адрес. Тяжелые
струистые волосы не поспевают за ней, они  текут вниз по спине  и при каждом
движении Тамары источают хорошо знакомый тебе аромат - "Наваждение"... Запах
Софи, на первой стадии вашего  романа, когда она испытывала свою  власть над
тобой, призывно протягивая  губы, как  Каролина Эррера с рекламного плаката.
Это напоминает тебе, что вы трахались без резинки.
     - Берегись, Тамара, я чертовски плодовит.
     - Нашел  чем пугать! Я уже лет десять, как  принимаю пилюли. Ты хоть не
болен?
     Вы оба притворяетесь спящими,  сидя перед телевизором. Вас будит Чарли,
который орет в трубку как ненормальный:
     - У нас СПИД! Мы заполучили СПИД!
     - Что-о-о?
     - Да слушай же: министерство здравоохранения предоставило нам бюджет на
противоспидную рекламу! Правда, здорово? Десять миллионов евро, не слабо?!
     Тамара оборачивается к тебе:
     - Что случилось?
     - О, ничего особенного... Это Чарли звонил... Мы заполучили СПИД.
     Накануне    утром     вы     угощались     мексиканскими     дурманными
грибочками-псилоцибами из  Амстердама (по  четыре шляпки и по  три ножки  на
каждого), и ваши разговоры приняли новый оборот:
     - У тебя две головы.
     - Шкаф сейчас взорвется.
     - Я - звезда первой величины!
     - Мне хочется посмотреть фильм, ты не знаешь зачем? Это нормально?
     - Пока я пойму, о чем ты спрашиваешь, будет уже поздно отвечать.
     - Я все еще мысленно продолжаю работать.
     - Я сражался с мини-баром, но он победил.
     - Белая горлица мокнет в болоте, старая жаба парит в небеси.
     - Я вновь становлюсь самой собой.
     -  Мне не хочется смотреть фильмы с траханьем. На хрен мне это нужно...
а вообще, все равно, кругом одно и то же.
     - Вы, девки... и зачем только вы хотите нас удержать при себе?..
     - Я терпеть не могу фразы, которые начинаются со  слов  "я  терпеть  не
могу".
     - Ты утоляешь мою жажду любви!
     - А ты меня непрерывно обманываешь.
     - Верно. Но я мог бы поступить еще хуже - жениться на тебе.
     Знаете  ли  вы  разницу  между  богатыми   и  бедными?  Бедные  продают
наркотики, чтобы покупать "найки",  в то время как  богатые продают "найки",
чтобы покупать себе наркотики.
     Море  танцевало  в   узком   темном  проливе.  Сегодня  оно  не  играло
изменчивыми  переливами,  нет. Лишь на  следующий день Тамара объявила тебе,
что уходит навсегда.
     - С кем?
     - С Альфредом Дюлером, твоим клиентом из Манон". Он просто с ума по мне
сходит. По двадцать раз на день признается в любви моему автоответчику. Мы с
ним переспали на прошлой неделе;  он повез меня в  "Трианон-палас" и чуть не
рехнулся от счастья, хотя  при этом  умирал  со  страху,  ну  такая лапочка!
Знаешь,  он и вправду  вел  себя очень мило  и наобещал  мне  с  три короба:
говорил даже, что бросит ради меня жену, - мол, она ему жизнь заела.
     - Тоже мне новость! Да он сам заел жизнь  миллионам людей. Но  что ж ты
будешь делать со своей дочкой - оставишь в Марокко?
     - А вот и нет. Альфред хочет, чтобы я привезла ее во Францию и чтобы мы
жили все вместе; он собирается развестись и жениться на мне - в общем, готов
на что угодно.  Знаешь, прямо не верится,  до какого идиотства можно довести
пятидесятилетнего мужика, имея тонкую талию и умея работать языком.
     - И будучи на двадцать лет моложе его жены.
     - Слушай, не дуйся, ты же прекрасно знаешь, что  такой случай  выпадает
раз в жизни. Это мой  единственный шанс, я не могу его упустить! Устрою свою
судьбу, стану солидной дамой. Впервые  в жизни у меня будет собственный дом.
Я смогу его обставить как захочу, я буду зваться мадам Дюлер,  а моя дочка -
мадемуазель  Дюлер;  мы заведем машину и  поедем  на  ней  летом  отдыхать в
Прованс. Главное,  я  почувствую себя  в безопасности  и смогу наконец  есть
вволю и не бояться растолстеть! Но тебя я не  забуду, ты ведь придешь ко мне
на свадьбу, да? Я даже хотела позвать  тебя в свидетели, но Альфред против -
он ужасно ревнует к моему прошлому.
     - А ты что, все ему рассказала? С ума сошла, это же мой главный клиент!
     -  Ну... Не  все,  конечно,  в  подробности  я  не входила, да он и  не
стремился их узнать, он и так чует, что мы с тобой отрывались вовсю.
     - Что было неправдой - до вчерашнего вечера.
     -  Верно. Я  ведь потому  тебя и  изнасиловала - меня заедало, что мы с
тобой ни разу не трахались.  Кстати, ты  был  вполне  на высоте; скажи, тебе
понравилось, ты доволен? Я не хотела расставаться с тобой, не  показав товар
лицом. Ведь все  это мне  привалило благодаря  тебе...  (с этими словами она
указывает на обложку "Elle",  фото Жан-Мари  Перье, где ее улыбка сияет  над
титром "Тамара: "Мегрелет" по-берберски").
     - И ты даже не придешь на вручение "Львов"?
     - Слушай, Альфред против этого, он такой собственник,  я не хочу лишний
раз  ему перечить. Тем более, он где-то прав: говорит, что если  я собираюсь
сниматься в кино, то лучше мне не мелькать лишний раз в рекламе.
     -  Вот, значит, как у  нас  с тобой кончилось. А  я только-только начал
тебя любить!
     - Молчи! Когда ты сказал мне  это в прошлый раз, было  слишком рано,  а
теперь слишком поздно.
     И  вот  она  целует  тебя -  напоследок, - и  ты  выпускаешь ее хрупкое
запястье. Ты даешь ей уйти, потому что ты всегда и всем даешь уйти. Ты даешь
ей  уйти по дороге, ведущей в кинозвезды, к карьере, о которой вам обоим все
слишком хорошо известно. Ты чувствуешь себя все более и  более чахоточным. И
в  тот миг, когда  она затворяет  дверь,  ты  уже остро  тоскуешь  по каждой
проведенной с нею минуте.
     Небо  растворяется в морских  далях: это  зовется горизонтом.  "На заре
третьего тысячелетия..." Нам так долго ее обещали, эту зарю, что даже как-то
странно  видеть наконец ее  приход. И  ничего такого ужасного не  случилось.
Танкеры  по-прежнему бороздят бухту, оставляя  за  кормой  радужные (то есть
нефтяные!) хвосты. Ты  смотришь  на  эхограмму,  которую прислала тебе Софи;
изображение расплывается, но ты  не щуришься,  не мигаешь,  ты держишь глаза
широко открытыми до тех пор, пока твои щеки не становятся мокрыми от слез.
     Вы встречаете людей, которые преображают вашу жизнь, сами того не зная,
а потом спокойненько предают вас, и вы видите, как они объединяются с вашими
врагами,  а потом  смотрите,  как они  удаляются, точно  армия  победителей,
разграбившая город, на фоне развалин и багрового заката.
        "5"
     Вы - продукт нашей эпохи. Или нет.  Это слишком легко -  все  валить на
эпоху.  Вы -  просто  ПРОДУКТ.  Поскольку  глобализация больше  не учитывает
отдельных людей, вам пришлось стать продуктом, чтобы общество интересовалось
вами.  Капитализм  превращает  людей  в йогурты  - скоропортящиеся (то  есть
смертные),   зомбированные  Зрелищем,  -   иными   словами,   нацеленные  на
уничтожение себе подобных. Для того чтобы уволить вас, достаточно всего лишь
вызвать  ваше имя на экране, сбросить его в "корзину" и "очистить корзину" в
контекстном меню;  компьютер  спросит:  "Хотите  ли вы  стереть  запись  без
возможности восстановления?" Нажмите клавишу ОК, и дело сделано. Вот так-то:
щелкнуть океем -  и ваших нет! Прежде в рекламе  говорилось:  "Легкий щелчок
лучше, чем тяжкий шок"; сегодня "легкий щелчок" сам вызывает тяжкий шок.  Но
коль  скоро  вы  стали  товаром,  вам  хотелось бы  носить  длинное,  сложно
произносимое,  трудно  запоминаемое имя,  имя тяжелого наркотика, имя  цвета
хаки, едкое, как кислота, способная за какой-нибудь час бесследно растворить
зуб, приторно-сладкое  и  странное  на  вкус,  как экзотический напиток,  но
притом,  невзирая на  причудливые  свойства, являющее  собой самую известную
марку в мире. Короче: вам хотелось бы стать банкой отравы типа кока-колы.
     Ну-с,  а  пока, если  бы  вас звали Чарли  Нагу, вы бы сидели  в  своем
гостиничном номере,  скакали по разным порнографическим сайтам, и вам  очень
хотелось  бы  посмотреть  "развлекательную" видеокассету, где  юная  азиатка
трахается  с  конем,  но тут вы  вспоминаете, что  пора уже  наряжаться  для
церемонии вручения  каннских  "Львов".  Только  вот незадача: Одиль, которая
теперь уже не стажерка,  а старший арт-директор (получившая  это  назначение
буквально вчера), будет толочься в ванной еще минут сорок, не меньше.
     А если бы вы звались Октавом Паранго, вы бы сейчас стояли перед главным
залом  Дворца  фестивалей  -  ну   вы  знаете   этот  гигантский   бункер  в
неонацистском стиле  на набережной  Круазет, где  кинозвезды  поднимаются по
знаменитой каннской лестнице под  непрерывное щелканье фотоаппаратов.  Вы бы
торчали  там, изнывая  от нетерпения, в толпе  рекламистов  со  всего света,
обряженных  во  взятые напрокат смокинги  и жаждущих полюбоваться,  как одни
триумфаторы будут вручать призы  другим. Вы бы слушали гомон вокруг, вдыхали
одуряющие  запахи духов  и острую вонь вспотевших от страха претендентов. Вы
созерцали  бы пляж с его мелким песком  и  белокрылыми яхтами. И напрасно вы
оглядывались  бы  назад  -  у себя за  спиной  вы  видели  бы не две  тысячи
прошедших лет, а всего  лишь какого-то  идиота  голландца.  И тогда вы снова
взглянули бы на песок, которому уже пятьдесят тысяч лет, так что ему глубоко
плевать  на вас. Что  значит жалкая  пара  тысячелетий  перед  этим  древним
песком?! Если вы родились за несколько лет до  смены календаря, это  еще  не
повод, чтобы корчить из себя важную персону.
     Вам  известно, что вы в  любом  случае  выйдете в победители. Для этого
хватит одной  удачной идейки.  Вы всегда отыщете способ нажиться на  людской
глупости:  начнете   продавать   клиентам  порнушки,   где   они  занимаются
виртуальной любовью с собственными родителями; будете завозить  обезжиренный
"Мегрелет" в голодающие  страны третьего мира; раскручивать  наркоту в  виде
медицинских свечей  или те  же свечи  в качестве фаллоимитаторов; предложите
фирме  кока-колы  подкрашивать  их   отраву  красным,  чтобы  сэкономить  на
этикетках;  посоветуете  президенту США бомбить  Ирак всякий раз, как у него
возникнут проблемы внутри собственной  страны; подкинете Келвину Кляйну идею
выпускать  трансгенные  продукты,  "Манон"  -  моделировать биоодежду, Биллу
Гейтсу - скупить все слаборазвитые  страны, "Нутелле"  -  производить мыло с
начинкой  "пралине",  фирме  "Lacoste"  -  торговать  крокодильим   мясом  в
вакуумной упаковке, компании "Pepsi-Cola" - создать собственный  телеканал в
сине-голубых тонах, группе "Total-Fina-Elf"  - открыть  бары со  шлюхами  на
всех своих автозаправках, "Gilette" - выпускать бритвы с восемью лезвиями...
В общем, вы что-нибудь да придумаете, верно?
     Тогда вперед, танцы начинаются. Музыка, играй!
        "6"
     Зал   набит   до  отказа.  У   вас  возбужденно  колотится  сердце.  Вы
приглаживаете  волосы  и  прыскаете в  рот  "Деоминтом".  День  вашей  славы
настает. Вы слегка сердиты  на  Тамару за то,  что  она дезертировала, но  в
общем это не  важно;  Одиль взасос  целуется  с Чарли,  в  зале  сидят  6000
приглашенных, и,  кто  знает, может, вы  скоро подниметесь на  сцену  - если
заработаете награду...  Все хорошо. Все очень хорошо... но тогда отчего ваша
улыбка все больше походит на испуганную гримасу?
     Вы заговариваете с соседкой слева:
     - Hi! My name is Charlie, а его - Октав.
     - Я знаю; вы оба - новые боссы в "Rosserys & Witchcraft".
     - О, как мне повезло, вы француженка! А вы где работаете?
     - В "Россе", в производственном отделе. Я Аделина.
     -  О, ну  конечно, Аделина... теперь я  тебя узнал.  Извини, мы три дня
почти не спали.
     - Нет проблем. Как вы думаете, у "Мегрелет" есть шанс?
     -  Трудно  сказать.  Возможно.  Ролик такой идиотский, что,  глядишь, и
проскочит.
     - Ой,  чуть  не  забыла:  "Леди  Ди"  и  "Джон-младший"  отправлены  на
тестирование.
     - Знаю, знаю. И еще мы заполучили СПИД.
     - Да, я в курсе. Похоже, наши дела идут в гору.
     Свет гаснет. Публика дружно бьет в ладоши.  Вы садитесь поудобнее, нога
на ногу, поглядываете на часы, приглаживаете волосы и ждете объявления своей
категории  (молочные и кисломолочные продукты). Перед вами сплошной  чередой
проходят   самые   креативные  ролики  планеты:   сумасшедшее,   безудержное
восхваление   кукурузных  хлопьев,  диет  для   похудания,  духов,  джинсов,
шампуней,  водки,   шоколадных  батончиков,  вермишели,  пицц,  компьютеров,
бесплатных  Интернет-сайтов,  собачьих  консервов,  внедорожников   -  плоды
вдохновенной  и   безумной   фантазии   креаторов,   счастливо  проскочившие
бдительную   цензуру   рекламодателей;  сверхсовременные   шрифты,  размытый
зеленоватый   фон,  16-миллиметровки   с  крупнозернистой   пленкой,  дизайн
будущего,  "цеплялки"  (они   же  титры),  объемные  ярко-красные  логотипы,
анимация  в индийском стиле, пародийная  музыка, бешеные деньги, истраченные
на  ручную доводку пленки, людские толпы в замедленной съемке,  разнузданные
эмоции и, главное, красивые девушки - почти вся реклама зиждется на красивых
девушках,  ничто  другое  никого  не  интересует.   Вы  пытаетесь  держаться
непринужденно, сидя  рядом с Аделиной,  которая  нервно  ерзает  в кресле  и
мурлычет  что-то  себе под  нос, чтобы  скрыть волнение. Если бы Альбер Коэн
увидел эту  сцену  до  1968  года  (хотя  до  1968-го  она  была  совершенно
невозможна,  ибо  как  раз  и  стала  следствием  его  книг),  он  наверняка
вдохновился бы на еще более соблазнительные описания в "Прекрасной даме".
     -  And  the  winner  is...  "Мегрелет-Nymphomaniac"  by  "Rosserys  and
Witchcraft-France".
     - Слава Тебе,  Золотой Лев! Осанна Тебе, Владыка Небесный! Ибо это Тебе
принадлежит Царствие, Могущество и Слава, во веки веков, аминь!
     Вы чуть не лопаетесь от счастья. ...
     - Yyyesss!
     Вы спускаетесь по ступеням  амфитеатра, взбегаете на сцену и готовитесь
благодарить  режиссера  Энрике,  "без которого  мы бы  здесь  не стояли",  и
красавицу Тамару, "которая обеспечила  нам победу", и объявить, что "главным
нашим желанием было пропеть гимн жизни и человеческому труду", и так далее и
тому подобное, как вдруг на вас набрасываются.
     Трое  полицейских хватают  вас  на  глазах  всей  рекламной  братии,  а
комиссар  Санчес  Ферлозьо  самолично надевает  вам наручники  и предъявляет
обвинение  в убийстве миссис  Уорд, проживавшей в Корал-Гейблс, Майами, штат
Флорида.
     Да, в каком-то смысле вы, можно сказать, оказались вне конкурса.
        "7"
     "Жизнь  проходит вот как: ты  рождаешься, ты  умираешь,  а в промежутке
маешься животом. Жить - значит  маяться животом, все время, без остановки: в
15  лет у  тебя болит живот потому,  что  влюблена; в 25 -  оттого, что тебя
пугает будущее; в 35 - от неумеренной выпивки;  в 45 -  от чрезмерно тяжелой
работы; в 55 -  потому,  что  ты больше  не влюбляешься; в 65  - от грустных
воспоминаний о  прошлом; в  75 - от рака  с метастазами. А в интервалах тебе
остается только слушаться - сперва родителей, затем  учителей, затем боссов,
затем мужа, затем врачей. Иногда у тебя возникает подозрение, что им глубоко
наплевать на твою персону, но уже слишком поздно что-либо исправлять, и  вот
приходит день,  когда один  из них объявляет, что  ты скоро  умрешь, а малое
время спустя  тебя  засовывают в деревянный  ящик и упрятывают под  дождем в
землю на кладбище Банье. Вы наверняка  думаете, что  вас минет чаша сия?  Ну
что ж, тем лучше для  вас. Когда вы прочтете это письмо, меня уже не будет в
живых. Вы-то еще поживете, а я нет. Потрясающе, не правда ли? Вы по-прежнему
будете гулять, пить,  есть, заниматься любовью, выбирать что-то или кого-то,
а я  уже ничего этого делать не  буду, я ушла в иной мир, мир, который знала
не  лучше вашего,  но узнаю в тот миг, когда  вы прочтете эти строки. Смерть
разлучила  нас. Это не грустно, это нормально, что мы  - я, мертвая,  и  вы,
читающие мое письмо,  -  оказались  по разные стороны непроницаемой  стены и
все-таки  можем  общаться.  Жить  и  при  этом  слушать  покойника,  который
обращается к вам, - до чего же удобная штука Интернет!
     Ваш любимый призрак Софи"
     Вы остолбенело уставились друг на друга - родители Софи и ты, как будто
надеялись, что вам удастся поговорить в тюремной комнате для  свиданий (если
бы  комнаты свиданий служили именно для  разговоров,  это  уж давно стало бы
всем  известно)  теперь, когда Софи  больше  нет, - тогда  как  вам  это  не
удавалось  еще  при  ее  жизни. Они  соблаговолили посетить  тебя  в  тюрьме
Тараскона - тебя, Октава,  никчемного отца,  которого они всегда третировали
на семейных сборищах. У них распухшие веки и  черные круги под глазами.  Две
пары скорбных багровых шаров.
     -  Она  прислала  это  письмо  по Интернету из  какого-то сенегальского
отеля. Вы ничего не получали от нее с тех пор, как...
     - С тех пор, как мы расстались? Нет. Хотя я много раз пытался...
     И тут до тебя наконец доходит. Она была в Сенегале, когда Марк покончил
с собой! А может, они покончили с  собой вместе? И вообще, какого  черта она
делала с ним в Сенегале? Мать твою... паршиво чувствовать себя рогатым, а уж
узнать об этом задним числом, да еще в тюряге - совсем хреново...
     -  Это  невозможно,  это  неправда,  это неправда,  это невозможно  (ты
твердишь эти две фразы битый час, так что бесполезно  приводить  здесь  твои
ламентации в полном объеме).
     Ты глядишь  на чету стариков с дрожащими подбородками.  Едва  выйдя  из
комнаты свиданий, ты начинаешь рыдать над рекламой "Air Liberte". Ты уже  не
впервые льешь слезы с  тех пор,  как угодил за решетку.  Честно говоря,  для
таких крутых парней, как ты и Чарли, вы оба хнычете слишком часто. Настолько
часто, что  он даже  пытался повеситься  на  второй  день  после ареста.  Ты
плачешь и причитаешь сквозь слезы:
     - Я  ее больше не любил, но всегда буду любить, хотя любил недостаточно
сильно, притом что всегда любил, не любя так, как нужно было любить.
     Даже сейчас, когда ты пишешь эти строки, ты все еще плачешь.
     Бергсон определил смех как "наложение  механического на живое". Значит,
слезы - обратное явление: живое, наложенное на механическое. Это сломавшийся
робот, это денди, побежденный естественностью, это грубое вторжение правды в
самое средоточие  лицемерия. Вдруг какой-нибудь незнакомец почтит вас ударом
вилки в  живот. Вдруг  другой незнакомец почтит  вас  грязным предложением в
душевой. Вдруг какая-то  незнакомка почтит вас прощанием в  виде  эхограммы.
Когда беременная женщина кончает с собой, это двойная смерть по цене одной -
совсем как в рекламе моющих средств. А эта шалая Милен  Фармер все распевает
по радио: "Если я упаду с высоты, пусть падение длится вечно".
     Последняя рекламная пауза и: до скорого!
     "ЧЕЛОВЕК СИДИТ. СОВЕРШЕННО ОДИН, НА ПОЛУ В ПУСТОЙ КВАРТИРЕ."
     МОНТАЖНАЯ  ПЕРЕБИВКА  (РЕТРОСПЕКЦИЯ,  ЗАМЕДЛЕННАЯ  СЪЕМКА,  ЧЕРНО-БЕЛОЕ
ИЗОБРАЖЕНИЕ):  СУДЕБНЫЕ  ИСПОЛНИТЕЛИ,  ПРИШЕДШИЕ  ОПИСЫВАТЬ  ЕГО  ИМУЩЕСТВО,
СЕМЕЙНЫЙ  СКАНДАЛ,  ПОСЛЕ  КОТОРОГО ЖЕНА  УХОДИТ,  ХЛОПНУВ ДВЕРЬЮ, И ЗРИТЕЛЬ
ПОНИМАЕТ, ЧТО У ГЕРОЯ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ.
     ВНЕЗАПНО  КАМЕРА  БЕРЕТ ЕГО  КРУПНЫМ ПЛАНОМ; ОН  УСТРЕМЛЯЕТ  В ОБЪЕКТИВ
БЕЗНАДЕЖНЫЙ ВЗГЛЯД.
     "ГОЛОС ЗА  КАДРОМ: "ВАС БРОСИЛА ЖЕНА? У ВАС НЕ ОСТАЛОСЬ НИ  ОДНОГО ЕВРО?"
ВЫ НЕВЗРАЧНЫ?  ВАМ  НЕ ВЕЗЕТ?  НЕ ОТЧАИВАЙТЕСЬ,  ВСЕ МОЖЕТ УЛАДИТЬСЯ  В ОДИН
МИГ!>  ЧЕЛОВЕК С ИНТЕРЕСОМ  ПРИСЛУШИВАЕТСЯ  К ГОЛОСУ, ПОТОМ  ГРУСТНО  КАЧАЕТ
ГОЛОВОЙ. ВНЕЗАПНО ОН ВЫХВАТЫВАЕТ ИЗ КАРМАНА  РЕВОЛЬВЕР  И  ПРИСТАВ