нуту, когда она  узнавала, что заразилась СПИДом,
я и кончал. Она вскрывала конверт, и у меня наступал оргазм. Это я, и только
я изобрел спидофилию. Ах, если б ты знал, что это за наслаждение - смотреть,
как  она  рыдает,   выходя  из  лаборатории   с  листочком,  где   написано:
"ВИЧ-инфекция   -   положительный"!  Но   пришлось   остановиться:   полиция
конфисковала все мои кассеты. Я отсидел в тюрьме, а теперь меня сунули сюда.
Но  я все равно  скоро умру. А пока мне хорошо,  да, мне хорошо. Мне хорошо.
Да-да, мне хорошо мне хорошо мне хорошо мне хорошо мне хорошо...
     Он икнул и срыгнул немного морковного пюре на щетинистый подбородок.
     -  Я  тоже, -  сказал  Октав,  -  я  тоже  страдаю  от  очень  странной
сексуальной психопатии. Я - эксофил.
     - А это еще что за хреновина?
     - Извращение,  которое  выражается  в навязчивых  воспоминаниях о  моей
экс-возлюбленной.  Но мне теперь тоже  хорошо, мне  хорошо  мне  хорошо  мне
хорошо мне хорошо мне хорошо...
     Софи  так  и не навестила  его.  Да и знала ли она, что  он в больнице?
Спустя три  недели Октав уже  часто  смеялся  на прогулках в саду  при  виде
шизофреников,   строивших   гримасы:  это  зрелище   напоминало  ему  родное
агентство.
     - Жизнь состоит из деревьев, "эмдепешников" и белок.
     Да,  можно утверждать, что ему полегчало:  теперь  он  мастурбирует  по
шесть раз в день (мечтая об Анастасии, которая лижет клитор  Эдвины, которая
глотает его сперму). А впрочем, рано загадывать - может быть, Октав еще и не
совсем здоров.
     В любом случае ему пора было меняться. Слишком уж он завяз в эпохе 80-х
со своим коксом, черными костюмами, бешеными бабками  и дешевым  цинизмом. С
тех пор мода ушла далеко вперед: теперь  было принято не  хвастаться  своими
успехами  и  своей работой, а  косить под нищего и никчемного лодыря. Лузеры
стали  крайне  популярны  в  первые  месяцы  нового  века.  Профессионалы  и
трудоголики  старались  как можно  больше походить  на  бродяг без  гроша  в
кармане. Пришел конец  стилю Сегела, с его шумными, загорелыми,  вульгарными
парнями,  обвешанными  цепочками;  конец   рекламе  в   духе   Ридли  Скотта
(венецианские  жалюзи и  вентиляторы  на  потолке). Она, реклама, как  и все
остальное, подвержена модным веяниям: в 50-е годы держалась на каламбурах, в
60-е - на комедиях, в 70-е - на молодежных тусовках, в 80-е - на зрелищах, в
90-е -  на контрастах. Отныне  полагалось  носить  старые "адидасы", дырявую
майку "Gap", потертые джинсы "Helmut Lang" и подбривать отросшую щетину так,
чтобы она выглядела  трехдневной. В моду вошли  сальные волосы с неряшливыми
бачками, вязаные шапки, испитые лица, как в журнале "Dazed and Confused",  и
черно-белые клипы, где тощие, развинченные, голые  по пояс обормоты  бренчат
на гитарах. (Другой вариант: лимузины, которые медленно катят на зеленоватом
фоне мимо ярких зданий,  и мальчишки-пуэрториканцы,  играющие под  дождем  в
волейбол.)  Чем чудовищнее  было ваше богатство (с  появлением Интернета  ко
многим  состояниям прибавилось  три  дополнительных  нуля),  тем больше  вам
полагалось  смахивать на бомжа. Все новые миллиардеры щеголяли в истасканных
кроссовках.  Октав  решил,  что,  как   только   выйдет  из  клиники,  сразу
проконсультируется на предмет новой моды со своим двойником-клошаром.
     - Странное впечатление: когда я был маленьким, двухтысячный год казался
несбыточной  фантазией. Наверно, я здорово  повзрослел,  раз  этот  год  уже
наступил.
     У  Октава  было достаточно  времени  на размышления  в этом  просторном
здании конца  XIX  века.  Похоже, в Медоне дни текут медленнее, чем в других
местах. Бродя по лужайке,  Октав подбирает булыжник, которому,  наверное, не
меньше двух тысяч лет. В от-
     личие от тюбиков пасты, булыжники не умирают. Он швыряет его  подальше,
за  дерево;  в  ту  минуту,  когда  вы  прочтете эти  строки,  камень  будет
находиться в том же месте. Не исключено, что он пролежит там  еще пару тысяч
лет. Вот так-то - Октав завидует булыжнику.
     Он сочиняет:
     Отдай мне блеск твоих волос,
     И тела юного атлас,
     И соль твоих прозрачных слез,
     И синеву прекрасных глаз.
     Но  подарить  сей   катрен   некому,  и   он  преподносит  его   своему
другу-спидофилу, перед тем как покинуть шизоприимный дом в Бельвю.
     -  Пошли  его  одной  из  твоих жертв.  Вот  увидишь, это будет так  же
захватывающе - следить за реакцией женщины,  которая читает не положительный
результат анализа на СПИД, а нечто другое.
     Ну-ка, покажи...  О нет, ты  спятил... нет-нет... эти твои  стишки - да
ведь это мечты серийного убийцы!
        "2"
     Октав   подгадал  свое   возвращение  в  рекламный  бизнес  аккурат   к
сенегальскому  семинару.  "Росс" подобен армии:  время от времени начальство
осчастливливает  персонал  "увольнительными"  под  названием  "мотивационные
семинары". Иными словами, 250 служащих садятся в автобусы и катят в аэропорт
Руасси.   Среди   них    множество   замужних    машинисток   (без   мужей),
бухгалтеры-неврастеники    (с     запасом     антидепрессантов),    отечески
снисходительное   начальство,   а   также   грудастая  телефонистка,  жирная
колбаса-директриса   (сильно  похорошевшая  с  тех   пор,  как  трахается  с
директором по персоналу) и несколько  креаторов,  которые стараются хохотать
как можно громче, чтобы еще  больше походить на  креаторов. Все поют,  как в
караоке:  если  не  хватает  слов,  прямо  на  ходу придумывают  новые.  Все
сплетничают и гадают, кто с  кем будет спать в  Сенегале. Октав многого ждет
от  туземных  проституток,  чьи  прелести  ему  нахваливала  Дороти  О'Лири,
приятельница-журналистка   с  "Франс-2".  Что  же  касается  Одиль,  то  сия
18-летняя  особа с  голой спиной, ленточкой в волосах и  джинсовой сумкой на
шнуре уже надела пляжные шлепанцы и теперь сосет "Чупа-чупс с кока-колой". И
при  этом  "размышляет  о  жизни".  Как  распознать  среди  других   девушек
18-летнюю?  Это нетрудно:  у нее нет морщин  и мешков под глазами, зато есть
гладкие, по-детски пухлые щечки, а  на  голове -  плейер; она слушает  Уилла
Смита и "размышляет о жизни".
     Одиль взяли на работу в качестве стажера-редактора, пока Октав лежал  в
клинике.  Она  обожает  деньги и славу, но  притворяется наивной простушкой.
Нынешние девицы все таковы: пухлый приоткрытый ротик и восторженные  глазки,
как  у Одри  Марне в  фотосерии Терри  Ричардсона;  в  последнее время умело
разыгранная  невинность  -  верх искусства  карьеризма.  Одиль  рассказывает
Октаву, как однажды в субботу вечером  она  пошла  - одна!  - делать пирсинг
языка:
     - Знаешь, без всякой анестезии; татуировщик просто  вытягивает  щипцами
язык наружу  и втыкает иголки. Но, уверяю тебя, это совсем не больно, просто
есть не очень удобно, особенно вначале, тем более у меня там все воспалилось
и еда пахла гноем.
     Она  не снимает  черных  очков  ("это  стекла  с диоптриями") и  читает
исключительно англосаксонские глянцевые  журналы  ("Paper",  "Talk", "Bust",
"Big", "Bloom", "Surface", "Nylon",  "Sleazenation", "Soda", "Loop", "Tank",
"Very", "Composite", "Frieze", "Crac", "Boom", "Hue").  Она  садится рядом с
Октавом и снимает с головы  плейер только для того, чтобы сообщить ему,  что
она больше  не смотрит телик, "разве  лишь канал  "Arte" время  от времени".
Октав спрашивает себя, какого черта он вообще тут делает (этот вечный вопрос
он задает себе с самого рождения). Одиль указывает на гигантскую многоэтажку
рядом с автотрассой:
     - Гляди, вон Ситэ-4000, я там живу, возле  "Стад Де Франс". Ночью здесь
такая красивая подсветка, прямо как в фильме "Independence Day".
     Но Октав не реагирует, и она пользуется его молчанием, чтобы обсудить с
сотрудницей ее и свою эпиляцию:
     - Сегодня утром  я ходила к косметичке на лазерную эпиляцию, это  жутко
больно, особенно в промежности. Но все равно я рада, что меня обработали как
следует.
     - Вот кстати, напомни мне купить крем для эпиляции в аэропорту.
     - А мы когда прилетим в Дакар?
     -  Где-то  к полуночи. Я прямо из самолета двину  в ночной клуб. У  нас
всего три вечера, надо их провести грамотно.
     - Ох, черт, я забыла дома кассету, где Лара Фабиан!
     - В самолете  я всегда снимаю макияж, чтобы  зря не сушить кожу; просто
очищаю лосьоном, а сверху накладываю увлажняющий крем.
     - А я занимаюсь маникюром и педикюром. Крашу ногти - сперва на ногах и,
пока они сохнут, на руках.
     Октав  пытается собрать себя в  кучку. Нужно привыкать  жить без кокса,
адекватно воспринимать действительность, интегрироваться в общество, уважать
окружающих, выглядеть нормальным человеком. Он хочет ознаменовать свой выход
из клиники чем-нибудь приятным. И потому запускает пробный шар:
     - Девочки, а  что, если  нам  с вами трахнуться прямо здесь - эдак  без
затей, на скорую руку? Они бурно негодуют, и это ему приятно. ;
     - Вот псих несчастный!
     - Да лучше сдохнуть!
     Он улыбается.
     - Напрасно вы отказываетесь. Девушки говорят  "да" либо слишком поздно,
когда парень  уже отступился, либо слишком рано,  когда  их еще ни о  чем не
просили.
     - А потом, я готов раскошелиться аж на пять кусков.
     - Нет, вы только послушайте! Он что, принимает нас за шлюх?
     - Ты посмотри на себя! С тобой и за сто кусков никто не ляжет!
     Октав хохочет - слишком громко, чтобы это выглядело естественно.
     -  Сообщаю  вам, что Казанова часто  платил  своим любовницам,  значит,
ничего зазорного в этом нет.
     Затем он демонстрирует им эхограмму, присланную по почте:
     - Смотрите,  вот мой будущий ребенок. Неужели  даже  это не внушает вам
трепетной нежности к бедному отцу?
     Но  и  такой  заход  терпит  позорное  фиаско.  Ситэ-4000  стремительно
уменьшается в заднем стекле автобуса. Значит, Октав  разучился клеить девиц?
Значит,  ему   не  хватает  убедительности?  Если  и  существует  что-нибудь
несовместимое с иронией, то это,  конечно, способность к обольщению. Одна из
девиц спрашивает:
     - У тебя, случайно, нет с собой журнала по внутреннему дизайну?
     - Которого - "Newlook"? "Playboy"? "Penthouse"?
     - Ха-ха!Все остришь, бедняжка Октав!
     - По-моему, он стал пошляком. Я-то думала, ему там вправили мозги.
     -  Нет, тебя  явно недолечили! Гляньте  на него,  девочки,  -  типичный
Альцгеймер!
     Опустив глаза, Октав изучает собственные ноги, обутые в сиреневые туфли
(стоимость каждой из них  равна одной минимальной зарплате). Затем поднимает
голову и жалобно взывает к своим собеседницам:
     - Ну довольно, пощадите меня, юные девы! Думали ли вы когда-нибудь, что
все, кто вам встречается на улице, все, кто проезжает мимо на  машинах,  все
они, абсолютно все без исключения, обречены на смерть?  И вон тот дурачок за
рулем своей "Audi Quattro". И  вон та сорокалетняя психопатка, что  обогнала
нас на своем "Mini  Austin"!  И  все обитатели многоэтажек, понастроенных за
этими антишумовыми,  но совершенно неэффективными барьерами!  Способны ли вы
представить  себе, что все они рано  или поздно  превратятся в кучи  гниющих
трупов? С  тех  пор как существует  наша планета, на ней прожили  свои жизни
восемьдесят  миллиардов  человек. Запомните  эту цифру, девушки! Вообразите,
что мы с вами ходим по восьмидесяти миллиардам жмуриков! А теперь  подумайте
о том, что  все  мы,  кому  еще  дана отсрочка, представляем  собой  будущую
гигантскую свалку смердящей падали! Жизнь - это сплошной геноцид.
     Ну вот, теперь  он и  впрямь вогнал их в тоску. Он доволен. Ощупывает в
кармане   своей   замшевой  куртки  от  Марка  Жакоба  зеленую  коробочку  с
лексомилом. Она придает  ему такую  же  уверенность  в  себе, как  ампула  с
цианистым  калием  - герою Сопротивления перед допросом в гестапо,  на улице
Лористон, шестьдесят лет назад.
        "3"
     Самолет  битком  набит рекламистами.  Если  он  разобьется,  это  будет
началом победного шествия  Справедливости. Но жизнь  так подло устроена, что
самолеты  с  рекламистами  не разбиваются никогда.  Разбиваются  самолеты  с
невинными людьми,  с пылкими  влюбленными,  с благодетелями человечества,  с
Отисом   Реддингом,   группой   "Lynyrd   Skynyrd",  Марселем  Дади,  Джоном
Кеннеди-младшим. И это  придает загорелым  деятелям мировых коммуникаций еще
больше спеси: они боятся  не так авиационных  катастроф, как биржевых. Октав
улыбается, печатая  эту  фразу на  своем ноутбуке. Он VIP,  он  богат, и ему
страшно - все сходится. Он пьет водку-тоник в салоне "Espace-127". ("В нашем
"Espace-127" вы с удовольствием сядете в удобные эргономические кресла.  Они
откидываются на 127 градусов - это именно тот угол, который тело естественно
принимает в состоянии невесомости. Оборудованные телефонами, индивидуальными
видеоплейерами и  противошумными  шлемами, кресла "Espace-127" обеспечат вам
идеальный  комфорт  для  работы  и  отдыха  -  сообщает  реклама "Air France
Madame").
     В  салоне бизнес-класса  работники отдела  стратегического планирования
клеятся  к артбайершам;  директорские  замы любезничают  с телевизионщицами,
координатор-международник   лапает   директрису   по  развитию.  (На   любом
предприятии  нетрудно выявить девиц, которые спят с коллегами по работе: они
единственные,  кто  одевается  sexy.)  Вся  эта  групповуха  под   названием
"семинар"   имеет  целью  "укрепление   связей  между   членами   коллектива
агентства",  или,  выражаясь  научно, "оптимизацию  внутренней  коммуникации
человеческих резервов". Октава  давно уже  научили подчиняться этому порядку
вещей; кроме того, жизнь - это такой краткий миг, дарованный  нам на круглом
камешке, летящем  в  пространстве,  что глупо тратить сей миг на  обсуждение
целесообразности подобной ОПТИМИЗАЦИИ. Лучше сразу принять правила игры.
     -  Нас  выдрессировали  так,  чтобы мы  их  принимали не  раздумывая. Я
серфингую  над  бездной. Ну, есть  тут кто-нибудь, кто согласится без всяких
разговоров трахнуться со мной?
     Прежде  такие фортели вызывали улыбки,  нынче они производят  тягостное
впечатление.
     -  В  конце концов, после всего,  что люди сделали для Бога,  он мог бы
все-таки дать себе труд существовать, разве не так?
     Одиночество  в  толпе.  Он  непрерывно  вопрошает  автоответчик  своего
телефона, но тот упрямо твердит:
     - Новых сообщений не поступало.
     Октав  засыпает  в середине фильма  с Томом  Хэнксом  (это не  актер, а
настоящее   снотворное!).  Ему  снится  сексуальная  оргия  на  Багамах:  он
исследует тактильным  методом  выбритые  влажные  "киски" Ванессы  Лоренцо и
Хайди Клам.  Он больше  не скрежещет зубами. Ему чудится, что он выбрался из
всего этого. Отступил от  всего  этого  на  шаг, на два  шага, на  приличное
расстояние. И он с неслышным вздохом облегчения  орошает свои "levi-Strauss"
(501-я  модель из  коллекции  "Грустные тропики" осенне-зимнего сезона  2001
года).
     Но вот агентство приземлилось. Агентство получило свой багаж. Агентство
расселось по автобусам. Агентство затянуло хором песенку Фюгена, не вникая в
ее мрачный смысл: "Прославим  жизнь,  прославим жизнь,  как  будто завтра мы
умрем.  Поем  до  завтрашнего  дня, до  самой  смерти пропоем!" Октав  вдруг
понимает,   отчего  космический  корабль  в  сериале  "Star  Trek"   зовется
"Enterprise":  агентство  "Rosserys  &  Witchcraft"  очень  похоже  на  этот
аппарат,  запущенный  в  межзвездное   пространство   в   поисках  внеземных
цивилизаций. Кстати, и сами его коллеги тоже хороши: у многих такие странные
остроконечные ушки...
     Едва  прибыв  в  отель,  агентство  разбегается   кто  куда:  несколько
сотрудниц  спешат  в бассейн, другие  -  в магазины,  третьи  -  в  постель,
отсыпаться. Те, у  кого сна ни в одном глазу, идут на танцы в "Ролле" вместе
с  Одиль и ее  обильными грудями. Октав увязывается за  ними,  берет бутылку
"Gordon's" и за компанию выкуривает сигарету с травкой.
     На  пляже  ситуация ясна с  первого  взгляда. Чернокожие девицы тут как
тут. Одна из них спрашивает:
     - Хочешь ко мне, котик?
     Но, поскольку  она говорит с местным акцентом, Октав слышит: "Хочешь ко
мне в ротик?"
     Вот потеха-то! И  то и  другое  - обман, все  нормально.  Он прикрывает
ладонью лицо, прежде чем прошептать:
     - Милая, я девушек не люблю, я их гублю.
     Туристский   комплекс  "Сали",  находящийся   под  бдительной   охраной
сенегальской армии, состоит из пятнадцати отелей; агентство остановило  свой
выбор на  "Саване", где имеются спальни  с  кондиционерами, пара бассейнов с
ночной подсветкой, теннисные корты,  мини-гольф,  торговый центр,  казино  и
дискотека; все это на берегу Атлантического океана. Со времен хемингуэевских
сафари  Африка сильно  изменилась.  Теперь основная часть континента брошена
западным  миром  на произвол судьбы, на вымирание (в 1998 г. СПИД  унес  два
миллиона  человек,   главным  образом   из-за  того,  что   фармацевтические
лаборатории,   выпускающие   лекарства  -   например,   американская   фирма
"Bristot-Myers-Squibb", - отказываются снижать цены на свою  продукцию). Это
идеальное местечко для  мотивации  кадров среднего звена: в  здешних  краях,
истерзанных  СПИДом  и  коррупцией,  бессмысленными  войнами  и  непрерывным
геноцидом, мелкие служащие из капиталистических держав вновь обретают полное
доверие  к  системе, которая их  кормит. Они  покупают негритянские маски из
черного  дерева  и  прочие  местные сувениры,  обсуждают  (или  думают,  что
обсуждают) с туземцами виды на будущее, шлют на родину открытки с солнечными
пейзажами, чтобы  их семьи, закоченевшие от  парижской зимы, позавидовали их
счастью.   Рекламистам   демонстрируют  Африку   как   отрицательный  пример
жизненного  устройства:  пусть  насмотрятся  и  поспешат   вернуться  домой,
утешаясь мыслью,  что другим  людям живется еще хуже, чем  им. И тогда конец
года покажется вполне приемлемым: Африка  служит  противовесом и оправданием
их  собственному  благополучию. Раз  бедняки  умирают, значит, богатые имеют
право на жизнь.
     Мы бороздим  морские просторы  на  скутерах, мы щелкаем  "полароидами",
никто никем  не  интересуется,  все щеголяют в  местной одежде  -  тонга.  В
Африке,  когда  белый  обращается  к  негру, в  его  голосе  уже  не  звучит
презрительное расистско-колонизаторское снисхождение былых времен; нынче все
обстоит  гораздо  хуже.  Теперь он  смотрит  на черных  жалостливым взглядом
священника, дающего последнее причастие приговоренному к смерти.
        "4"
     Обрывки разговоров на краю бассейна "Саваны".
     Секретарша дирекции (отряхиваясь): "Ну до чего же хороша водичка!"
     Октав: "И ты тоже!"
     Агентша из отдела размещения рекламы (впиваясь зубами в манго): "Обожаю
эту мякоть!"
     Октав: "А я обожаю твою".
     Помощница арт-директрисы (направляясь в кафетерий): "Пошли закусим?"
     Октав: "Удила?"
     Мотивация идет  полным ходом.  Утренние часы заняты групповыми сеансами
самовосхваления,  где итоги работы  агентства превозносятся до небес. Однако
термины "самофинансирование" и "ежегодные выплаты по кредитам" звучат каждую
минуту  -  с  целью  оправдать  невыплату  рождественских  премий. (Ибо  все
денежки, заработанные нашим  филиалом,  в конечном счете  утекают в  карманы
нескольких лысых старперов с Уолл-стрит, которые никогда не бывали в Париже,
курят  сигары  и  даже  спасибо  нам  не  говорят. Шефы  "R  &  W",  подобно
средневековым  вассалам  или жертвам  Пунических  войн,  складывают  к ногам
акционеров всю годовую выручку, трепеща  от страха,  что  не смогут погасить
очередной взнос за купленные в кредит виллы.
     Послеобеденные  часы  отданы  конструктивной  самокритике,   призванной
оптимизировать  производительность  труда.   Октав  переложил  льда  в  свой
джин-тоник и теперь мается туристской болезнью - поносом. Президент Филипп и
Марк  Марронье время  от времени отводят  его в сторонку и шепчут чт