Чита,  верьте  мне,  мерзкий.  Впрочем,
относительно города я, возможно, и погорячился, но аэропорт безусловно.

Поесть  нечего,  за дверьми холод и сопки, а все читинцы в спортивных штанах
и  коротко стрижены. Осмотревшись и покурив, мои герои по очереди забежали в
столовую  и, повертев носами, ретировались - несъедобно. На первом этаже они
встретились  и, поискав, обнаружили-таки в одном из ларьков пиво, за тройную
против питерской цену, оказавшееся к тому же старым и горьким.

Стоически  допив  теплую  мерзость (и откуда только берут теплое пиво, когда
на  улице  минус  двадцать? Загадка), они дружно прокляли Читу и отправились
на посадку.

Во  Владивостоке  дело  обернулось много хуже, хотя было там потеплее и даже
пиво  оказалось  неплохим,  но их никто не встретил. Ничего не дали и поиски
на  огромной  стоянке,  разбуженные водители микроавтобусов злобно ругались,
но присланы были не за ними.

- Так их женщину-мать... Где автобус? - гневно и риторически вопросил Фил.

-  Не  знаю,  должен быть, - ответил злой Игорь и добавил сокрушенно: Так их
маму и туда.

- Ты с ними точно договорился? - обратился он к привычно паникующему Бубе.

- Да точно, конечно, я же...

- Ладно, нечего здесь стоять, поехали.

Город,  вольно  раскинувшись  на  сопках,  ниспадающих  к океану, врезавшись
мысом  в  воду,  светил  редкими  огнями  уличных  фонарей и уютными желтыми
окнами  неспящих  спален  и  кухонь, пугал неуловимым дуновением сходства со
своим   астральным   близнецом,  воздвигнутым  другим  истеричным  движением
всевластной и железной самодержной руки.

Тем  временем  мои герои, поливая туристическое агентство "Атлант" отборными
помоями,  отправились  в  "Уссурийский  залив"  -  средней  руки  гостиницу,
неизбежную  стоянку  по  пути  в  Китай.  Там  их ждала новая неожиданность:
номера  были  забронированы  почему-то только до двух ночи, а поскольку было
уже  четыре,  это  было,  мягко говоря, неприятно. Однако, к счастью, номера
все  же  нашлись,  и они отправились спать, рисуя соблазнительнейшие картины
расправы с толстой тетей, владелицей "Атланта".

Игорек проснулся и увидел Бубу, трясущего его за плечо:

- Подъем, пол-одиннадцатого.

-  Ну  и  что? - Игорь, рискуя вывернуть зевотой рот, перевернулся на другой
бок.

-  Ты  что?  Давай  вставай, надо идти разбираться, а то мы вообще никуда не
уедем.

-  Аа,  брр,  -  очнулся  наконец  Игорь  и, сев на кровати, затряс головой,
издавая бессмысленные звуки, - сколько, говоришь, времени?

- Пол-одиннадцатого, они уже давно открыты.

- Ладно, я пойду в ванную, а ты пока буди Олежку, мы с ним сейчас сбегаем.

Прополоскав  физиономию и почистив зубы, Игорь провел рукой по колючей щеке,
но бриться не стал, мотивируя привычным: "чай, не на бал".

Когда он вернулся в комнату, Олег брыкался и рычал.

- Игорюнь, без шансов, - развел Буба руками, - может, со мной сбегаем?

-  С  тобой...  -  протянул Игорь, надев часы и убедившись, что в самом деле
уже почти десять.

С  одной стороны, ему чрезвычайно не хотелось слушать все утро Бубино нытье,
а с другой - очень лень было идти одному.

Игорь  оценивающе  глянул на посапывающего Олега, вспомнил заговорщицкий вид
Фила  и  Леши,  явно  собиравшихся  вчера  продолжить,  надел, достав из-под
матраса сумочку, натянул поверх джинсы и кивнул:

- Давай собирайся.

Во  Владивосток  пришла  уже  весна,  и хотя кое-где виднелись еще чернеющие
глыбы  снега,  но  солнце припекало уже по-весеннему, и было по-весеннему же
весело  и  шумно.  Теплый  воздух неторопливой махиной поднимался от ласково
сверкающего океана.

Даже  Буба  отвлекся  от черного своего пессимизма и, проникнувшись витающим
настроением, молчал весь их недолгий путь.

Но  вот  показалась  уже  цель  их  утренней  прогулки - маленький старинный
особнячок, уютно спрятавшийся среди махин многоэтажных гостиниц.

Внутренности  особнячка  мгновенно избавили их от налетевшей было романтики;
там,   среди   деловитой   суеты,   дребезжали  телефоны,  какие-то  коробки
захламляли коридоры, и путалось в пыльных шторах солнце.

Они  зашли  в  нужную  комнату,  где за тремя столами сидели женщины лет под
сорок,  четвертая,  помоложе,  бестолково  суетилась  вокруг  электрического
самовара.  Самая  важная  и толстая тетя разговаривала о чем-то по телефону,
недовольно  глянув  на них, она проболтала еще минуту и наконец попрощалась:
"Тут ко мне пришли, я тебе перезвоню".

- Я вас слушаю.

-  Мы  -  группа  из Ленинграда, вчера прилетели, и нас никто не встретил, -
начал Игорь.

-  Нет,  -  высокомерно  проронила она, - водитель вас вчера ждал, вы к нему
так и не подошли.

-  То  есть  как  не  подошли,  -  загорячился  Буба,  - мы вчера обошли все
автобусы в Артеме, там никого не было.

- Не знаю, он вас встречал.

- Ладно, - снова заговорил Игорь, - неважно, мы уезжаем сегодня.

-  Не  знаю,  что  я  теперь  могу  сделать, вы вчера опоздали... - это было
сказано так, как будто это лично Игорь задержал самолет.

- Ну и что, у нас же выезд сегодня.

-  Как  это  сегодня,  вот у меня же здесь записано... - с этими словами она
подвинула  к  себе  толстенную  конторскую  книгу  и возмущенно прочитала: -
Группа  из  Ленинграда,  приезд  двадцать  пятого,  выезд  в  Китай двадцать
шестого. Вот - она повернула к ним книгу.

-  Извините, Наталья Александровна, но мы всегда закладываемся на "Аэрофлот"
и  всегда  оставляем  день  про  запас, ну вы же знаете, мы же не первый раз
через вас едем.

-  Не  знаю, ребята, - покачала она головой, снова наклонившись к книге, - у
меня здесь записано...

-  Я  не знаю, что у вас там записано, - разозлился Буба, - но я сам звонил,
заказывал  поездку  и  сказал,  что мы прилетаем в ночь с двадцать пятого на
двадцать шестое, а выезд с двадцать шестого на двадцать седьмое.

- А с кем вы разговаривали?

Буба запнулся и обмяк.

- Хорошо, - вступил Игорь, - так вы можете нас сегодня отправить?

-  Ну  не знаю, - проронила тетя, сделав вид, что задумалась, - если хотите,
у нас сегодня едет группа уфимцев, можем вас с ними отправить.

- Но они, наверно, только с двумя ночевками?

-  Да,  с  тремя  у  нас  только вы ездите, - она это так сказала, как будто
уличала Игоря по меньшей мере в кровосмесительстве.

Игорю  очень  захотелось взять со стола тяжелый стеклянный графин и стукнуть
им по шестимесячной завивке. Усилием воли он сдержался и спросил:

- А сделать нам выезд в разные дни вы можете?

-  Нет,  ну  как  же  я  вам  сделаю, у вас же список один будет, - она была
возмущена.

- Но мы же с вами... - на этих словах Игорь Бубу прервал.

- Андрей, подожди. А когда вы нас можете отправить с тремя ночевками?

-  Даже  не знаю, - она снова уткнулась в свою книгу, - завтра у нас уфимцы,
потом Челябинск, потом однодневки... только на той неделе.

- Нет, но мы же с вами договаривались, неужели...

-  Андрей,  подожди,  -  опять прервал его Игорь, - Наталья Александровна, я
сам этого решить не могу, мне надо с ребятами поболтать.

Буба  пытался еще возмущаться и размахивать руками, но Игорь ухватил его под
мышки и выволок из кабинета.

- Андрюша, я не понимаю, у тебя что, голова совсем не работает?

- Игорюнь, я тебе точно говорю, я, когда звонил, все правильно заказал.

- Верю.

- Тогда она должна нас сегодня отправить, - он снова рванулся к двери.

-  Буба,  -  разозлился  наконец Игорь, - ты чего, что-то не понял? Объясняю
популярно: к ней приехали тридцать уфимцев. Это ты понимаешь?

- Ну?..

-  Что  ну? Как ты считаешь, кого ей выгодней отправить: нас пятерых или их?
-  Игорь выместил раздражение и продолжил относительно миролюбиво: - Так что
можешь здесь хоть до завтра сучить ножками, поедут все равно они. Въехал?

- А чего мы делать-то теперь будем?

- Пошли позавтракаем, а там подумаем.

- Какой завтрак? Надо сейчас что-то решать.

- Буба, голодным я по городу бегать не буду.

- Нет, Игорюнь, но ведь...

-  Ладно,  ладно,  побежали.  -  Игорь  проявил  такую редкую покладистость,
представив прелесть завтрака с зудящим Бубой.

                                    ***

Олег  блаженствовал;  уютно  раскинувшись  в кресле, он наслаждался утренним
кофе.   Ненавязчивым   переливом   доносилась  откуда-то  негромкая  музыка,
аппетитно  дымилась  в  руке сигарета, ласковое солнце играло во влажных еще
волосах...

Идиллия  была  мгновенно  и с грохотом разрушена криками ворвавшейся в номер
парочки.

-  Нет,  Буба,  ты только глянь на этого бездельника: пока мы, не жалея сил,
устраиваем его судьбу, он... Ты скажи, тебе не стыдно?

- Не-а... ну чего, как дела?

-  Ну, в "Атланте" нас, ясное дело, послали, но мы нарыли одну конторку, так
что сегодня уезжаем.

- Молодцы, - зевнул Олег.

-  Слушай,  ты,  неблагодарная  сволочь,  давай вставай и иди собери бабки с
алкоголиков,  а потом вместе с Бубой катитесь в фирму... да, еще паспорта не
забудь, - добавил он после паузы.

- Да уж догадался бы, - неохотно выбрался из уютного кресла Олег.

Игорь,   скосив   усталый  глаз  в  сторону  вожделенной  постели,  принялся
раздеваться.

А я, с вашего позволения, оставлю, пожалуй, его до вечера.

Более  того,  мне придется, видимо, прибегнуть к этой практике пропусков еще
неоднократно,    поскольку   это   повествование   и   так   катастрофически
растягивается,  грозя  перерасти из жанра Большого Рассказа в жанр Маленькой
Повести,   а   меня  это  разрушение  предварительных  расчетов  чрезвычайно
беспокоит.

                                    ***

Итак,  было  часа  четыре  ночи, когда Игорь, опрокинув в рот остатки водки,
плескавшейся  еще  на  дне  пластикового  стакана,  обвел  взглядом тесные и
темные  внутренности  микроавтобуса,  ползущего  по  петляющей  среди  сопок
дороге, ведущей от Уссурийска к границе.

Кстати,  любопытно,  что  хотя, судя по названию, где-то здесь, по просторам
уссурийской  тайги,  должны  грациозно  бродить  одноименные  тигры,  однако
вокруг  не  было  даже  намека  на  хоть  какой-нибудь  захудалый  лесок,  а
единственный тигр стоял напротив единственного же в Уссурийске кабака.

Игорь  выискивал, чем бы заняться, поскольку спать он совершенно не хотел, а
читать в трясущемся и темном автобусе было категорически немыслимо.

Олег  нашел себе привычное занятие, и с заднего сиденья раздавался его голос
вперемешку   с   девичьим   хихиканьем.   Девица   была,  правда,  несколько
перезревшая  -  под  тридцать,  но  вполне  еще на вид аппетитная, звали ее,
кажется,  Викой.  Леша  с  Филом,  по  обыкновению слегка набравшись, сладко
посапывали   в   полусне.  Фил,  признаться,  и  сам  имел  некоторые  планы
относительно заднего сиденья, но был опережен и побежден симпатягой Олегом.

На  переднем  вторую  и  последнюю  девушку, лет на пять помладше, толстушку
хозяйку  со  стершимся  именем,  захватил  и  пытал  теперь  Буба.  Пытал  о
извечном: что, как и почем.

Неудобно  скорчившись  на  узеньком  сиденье,  Игорь рассеянно ловил обрывки
разговора, вскользь отмечая интересное: ...юань, ...таможня, ...футболки.

Он  любил  Бубу,  зная,  как  меняется  тот,  как  исчезают его мелочность и
жадность, как он размахивает руками, стоит разговору коснуться заветного.

Буба  был  готов часами разъяснять любому свои научные изыскания, пользуясь,
как  любой  уважающий  себя профессионал, в основном терминами "хреновина" и
"штуковина".

Глядя  на  него,  у  Игоря иной раз мелькало сомнение, что, может быть, он и
ошибся  тогда. Вспоминались двухцветные коридоры с облупившейся штукатуркой,
мерцание  допотопных  мониторов,  папироса,  дымящаяся  в такт поскрипыванию
бумаги...

Но,  как и всегда, накатило это как-то вскользь, в параллель желтым бусинкам
фонарей, цепочкой струящихся мимо машины.

Тем   временем   автобус   все   ближе   подбирался   к  Артемову,  грязному
приграничному  поселку,  где  среди  развалюх  мазанок гордо высится особняк
бывшего  начальника  таможни  с  сургучными  печатями  на  дверях. Они несли
совершенно  символическое  значение,  поскольку  бедолага  так  и  не  успел
вставить  рамы,  и теперь через эти зияющие провалы несостоявшихся окон туда
забирается летом местная молодежь - предаться пьянству и разврату.

Пол  неудачливого  особняка  завален  битым  стеклом  и окурками, да кое-где
мелькнут  старенькие  китайские  трусики, из тех, что оптом отдают по восемь
джао.

Но  я  верю,  верю:  настанут  светлые  времена,  и  новый начальник таможни
прикупит  унылые  останки,  он  непременно  вставит  окна и побелит стены, и
благодарные  китайские  бизнесмены  привезут чудную шанхайскую мебель черной
кожи, и превосходное здание украсит скучный артемовский ландшафт.

"Уж  вы  мне  верьте,  в таких делах я форменный пророк", - добавил бы здесь
небезызвестный  кот,  но  у  него  свои,  кошачьи, дела, а мои увлекают меня
вперед.

                                    ***

Затихший  автобус  уже  добрых два часа стоял напротив заплеванного местного
вокзала, где расположилась, преграждая путь к поезду, таможня.

Светало.  Приподнявшееся  солнце хмуро ползло по облупленным стенам, грязным
сугробам и прикрытыми ломким льдом лужам.

Хотя  до  Москвы  отсюда  было не ближе, чем до Лос-Анджелеса или Мехико, не
говоря  уже  о  Токио  или  Сеуле,  титанические  лужи на неасфальтированной
улочке   навевали   мысли   о   исконном   нечерноземном   проселке.  Слегка
пофантазировав,   легко   можно  было  представить  лениво  бредущих  коров,
голосящего  неподалеку  петуха...  -  словом,  все  то,  что  составляет для
горожанина сентиментальную идиллию деревенского утра.

Солнечный   луч  кольнул  Олега  в  глаза,  он,  встрепенувшись,  проснулся,
невольно  разбудив  Вику,  дремавшую на его плече. Пошептавшись секунду, они
начали аккуратно пробираться к выходу, будя случайными толчками остальных.

Олег,  расправляя  занемевшее  тело,  простер  вверх  руки, и солнечный свет
оплел его лучами восходящего дня, превратив на мгновение в бронзовую статую.

Закурив   в  звенящей  тишине,  они,  вдыхая  горький  дым  первой  утренней
сигареты, невольно переговаривались редким приглушенным шепотком.

Постепенно  выбрались  из  автобуса  и  остальные.  Фил  и  Леша, спрыгнув с
подножки,  с  громким  кряхтеньем  потянулись  и  тоже задымили. Становилось
оживленно,  из  беспорядочно  приткнувшихся  к вокзалу автобусов выпрыгивали
покурить и размяться челноки.

Показались  из  вокзала испуганные китайцы, послышался птичий перелив чужого
языка,  потянуло  едким дымом их сигарет. Куда-то двинулись стайки злобных и
горланящих  базарных  баб  с  огромными баулами. Несмотря на ранний час, они
уже громко ссорились, как всегда, что-то не поделив.

Старшие  групп  спешили  уже  к  каким-то  им одним ведомым чиновным дверям,
размахивая списками так называемых туристов.

Вслед  им  ринулась  и наша толстушка, проявив неожиданную при ее комплекции
прыть.

Туманное очарование утра было безнадежно разрушено.

                                    ***

Таможня   прошла   совершенно   безболезненно.  Усталые  таможенники,  бегло
просмотрев  декларации  и  пролистав  пачки  зеленых, отбирали разрешения на
вывоз,   лишь   изредка   лениво  любопытствовали,  нет  ли  лишних.  Отмена
идиотского  правила  о  пятисотдолларовом  ограничении,  при  котором все до
единого   челноки  нарушали  закон,  сделала  таможню  по  пути  туда  почти
бессмысленной.

Впрочем,  и  раньше таможенники особенно не усердствовали, поддерживая некое
немое   соглашение,   по   которому   повышение   благосостояния  работников
почтенного  учреждения  производилось  исключительно  на  обратном  пути - с
ввозимого товара.

Между  таможнями  шло  определенное даже соревнование; дело здесь в том, что
путь  товара  может  пройти  через  любой  из десятков пограничных поселков,
разбросанных  вдоль  всей  границы, и дурная слава, мгновенно его искривляя,
грозит доблестным таможенникам совершенно катастрофическими последствиями.

К  примеру,  в  аэропорту  Омска  как-то появилась дама, совершенно серьезно
воспринимавшая  таможенные  правила и установления, кроме того, она не брала
взятки  и высчитывала цены, исходя из аналогов в каталоге "Qwele". Пошлина в
результате  получалась  такая,  что челноки покрывались зелеными пятнами при
одном воспоминании.

Нечего  и  говорить,  что  спустя  каких-нибудь  два  месяца ее продуктивная
деятельность  привела к усыханию челночного потока через Омск втрое, а также
к  двум  инфарктам. После того, как одного особо слабонервного челнока от ее
оцинкованного  столика  увезли  на  другой,  не  менее  оцинкованный столик,
терпение начальства лопнуло и даму перевели перекладывать какие-то бумажки.

Да...  часами,  часами  можно рассказывать байки об отечественном таможенном
управлении, но к чему?

Я  убежден,  -  вы  прекрасно понимаете, что все это на самом деле чистейшей
воды  поклеп.  Ведь  превосходно  известно, какой кристальной честности люди
работали во все времена в этом достойнейшем государственном институте.

К  примеру,  Павел  Иванович  Чичиков,  служивший до воспетой аферы именно в
таможенном департаменте, был оттуда безжалостно изгнан.

                                    ***

Наши  друзья  заняли  купе  в плацкартном вагоне, разбитом до такой степени,
что  вместо  раздражения  это вызывало некоторое даже умиление. Кроме них, в
вагон  набилось  еще  человек  семьдесят, в большинстве своем вышеупомянутые
базарные женщины.

Конечно  же,  несколько  из  них  сразу  же  попробовали  устроить  скандал;
уперевшись  кулаками  в  необъятные  бедра, они объясняли что-то вроде того,
что одно купе всего на семь человек - это явное излишество.

Однако   тут   в   дело  вступил  Фил,  преобразившийся  при  столь  близком
приближении  к  Китаю, что-то хищническое появилось в его движениях и манере
говорить, впрочем, то же показалось и в остальных.

Он  встал  и,  мило  улыбнувшись,  полуобнял  одну  из них за монументальное
плечо:  "Но  позвольте,  любезнейшая..."  -  за  каких-нибудь пять минут ему
удалось  настолько  всех  запутать,  что  они отстали, непривычно лишив себя
удовольствия громкого скандала.

Толстушка  раздала  всем пустые бланки справок о негативной реакции на СПИД.
Отчего-то  в  Китай  без  нее въехать нельзя, то есть, разумеется, можно, но
сдавать  кровь  в  местном  медпункте,  где  пользуют немытым шприцем, может
только  беззаветно  храбрый  человек,  а  совать десять долларов санитарному
инспектору,  причем  делать  это надо через переводчицу, отведя его в темный
уголок, суетно и накладно.

Уже  в одном лишь движении поезда угадывалось приближение Поднебесной; нету,
господа,  нету  и  быть  не  может  на  свете другой страны, где на двадцать
километров железной дороги тратилось бы по три, а то и больше часа.

И  вот,  едва  только  мимо  протащилась  вспаханная нейтральная полоса, как
сразу  же  показалась  другая страна: безжизненные сопки сменились кусочками
огороженной   земли.  Посреди  них  уродливо  косились  глинобитные  лачуги,
смахивающие   на  общественные  уборные  средней  руки,  лишенные,  впрочем,
отопления  и  канализации.  Невозможно  понять,  как  умещаются в них по два
десятка  человек,  от пятидесятилетних стариков (возраст, по здешним меркам,
весьма и весьма преклонный) до стайки грязных ребятишек.

Еще  переезд через границу чувствовался по огромным кучам цветастого мусора,
валявшимся  вдоль полотна, почему-то убирать его необходимым не считалось, и
Игорь каждый раз, проезжая, отмечал их новое нарастание.

- В хорошей мы все-таки живем стране, - высказал общее Буба.

-  Ага,  -  ответил Леша, - каждый раз домой приезжаю, нарадоваться не могу:
чистота,  дороги  -  отличные,  в  квартире - горячая вода, унитаз журчит...
Европа.

-   Да,  не  с  теми  мы  себя  сравниваем,  -  вступила  в  разговор  Вика,
предвкушающе  поглядывая  на  Олег