сказал заведующий. - Эмкуль,  ты  ее
знаешь...  Темная  женщина! -  Он  вдруг рассердился. -  Говорили  - давай в
больницу, давай рожай по-человечески, а она свое... Сейчас вот кровь хлещет,
родить не может...
     - Понятно, - сказал Веня. - Вы что, радио давали?
     - Ну да, по рации... Со мной тут девчонка, медичка, стада объезжали, да
что она может? А из  района говорят - попробуем,  только особо не надейтесь:
пурга...
     - У них действительно пурга, - кивнул Веня.
     Он  посмотрел  на  горизонт.  Темная полоса  уже перевалила  хребет,  и
облака, перемешавшись  с туманом, спускались  в долину.  Начиналась поземка.
"Через  полчаса тут будет  такая свистопляска, что не приведи бог, - подумал
он.  -  Скверная долина. Как труба.  Недаром ее кто-то  обозвал  пристанищем
ведьм".
     - Веня, - сказал пожилой чукча. - Веня, помрет дочка-то. А? У нее крови
не хватит. Отвези ее скорей. А, Веня?
     Вениамин посмотрел на Олега. Тот кивнул.
     -  Живо!  Какого  черта мы  тут  трепемся!  Тащите!  И медичку давайте.
Сгодится.
     - Я выйду на связь? - спросил Олег.
     - И что ты скажешь?
     - Скажу - экстренный случай. Летим, мол...
     Веня усмехнулся:
     - Летим... Лететь  нельзя, мальчики. Лететь ни в коем случае нельзя. Вы
посмотрите.
     Сопок уже не было видно. Облака садились все ниже и  ниже, а  навстречу
им из устья долины поднимался густой и плотный туман.
     - Так как же?.. - не понял Павел.
     -  Я сказал, что нельзя  лететь.  Но можно  ехать. Впрочем, ехать  тоже
нельзя,  но что  делать?..  Ладно,  мальчики,  все.  На  борту  чрезвычайное
положение.
     -  Вениамин,  -  растерянно сказал заведующий, когда  Эмкуль уложили на
шкурах, - как же ты?..
     - Тихо! Эттугье,  поди  сюда,  -  позвал он  отца  Эмкуль.  - Ты долину
знаешь, речку  знаешь, да? Садись  рядом, будешь показывать. Хорошо?  - Буду
показывать, - согласился Эттугье : и сел в кресло второго пилота. - Речку
     знаю, долину знаю. Да.
     - Смотри  внимательней, - сказал Веня. - Ехать будем быстро. Прозеваешь
- врежемся. Ты меня понял?
     - Понял. Смотреть буду хорошо...
     Веня запустил мотор. Машина покачалась немного, отрывая лыжи от  наста,
потом тихонько  тронулась. Павел не очень хорошо представлял  себе, как  все
это получится, потому  что вокруг было сплошное белое молоко,  видимость  не
превышала нескольких метров. Он ездил на с  аэросанях и знал, что это далеко
не прогулка,  -  каждая заструга, выемка,  трещина  грозили аварией. И потом
сани - есть  сани, они  для  этого и предназначены, но мчаться по незнакомой
дороге почти вслепую на самолете...
     Иллюминаторы залепило снегом, ничего не было  видно,  но  по  тому, как
вздрагивал  самолет,  словно поеживаясь  под  ветром,  по тому как мотор  то
стихал  до шепота, то  вдруг начинал  реветь оглушительно и сердито и машина
рывком уходила в сторону, Павел чувствовал, что пурга усиливалась.
     Они шли  по реке, которая должна была привести  их  в поселок: до  него
напрямик километров восемьдесят, но речка так немыслимо петляла среди сопок,
что  Павел даже приблизительно  не  мог  сообразить,  сколько  им  предстоит
пройти. Сто пятьдесят или двести километров?
     С одной  стороны  берег  был  обрывистым,  вода пробивала  себе дорогу,
выгрызая  подножье сопок; другой  берег  уходил  в  тундру, но и там  каждую
минуту машина могла напороться на кочкарник или застругу.
     Павел  не успел  додумать все  это,  потому  что  самолет  вдруг словно
налетел  на  что-то упругое и  податливое.  Удара  не было,  была внезапная,
рывком,  остановка.  Мотор  заныл  на  самой  верхней   ноте,  машина  круто
развернулась и пошла в сторону. Павел понял', что они вышли  из русла реки и
идут теперь по тундре. Это было почти безумием. Зачем? Но  тут  же вспомнил,
что именно здесь, возле Каменного кряжа, река делает огромную петлю, путаясь
меж отрогов,  и  если попытаться пройти напрямик,  через  перемычку, то  это
сократит дорогу почти вдвое.
     Павел залез на ящик с приборами и через спины Вени и Эттугье заглянул в
смотровое стекло кабины. Пурга  немного стихла,  здесь, меж двух кряжей,  ей
было не разгуляться.  Видимость стала лучше. "И все-таки, - подумал Павел, -
самые головоломные трассы автомобильных гонок пустяк по сравнению с тем, что
предстоит  сейчас  Веньке".  Машина  шла  со  скоростью  сорок  -  пятьдесят
километров,  и  этого  было  достаточно,  чтобы  при  первой  же  оплошности
распороть себе брюхо.
     Что  видел в  этой  круговерти старый Эттугье? Что  чувствовал  Венька,
превратив свой веселый самолетик в неуклюжий вездеход, вслепую карабкающийся
по тундре? Эттугье  что-то  говорил, вплотную склонившись  к Вене, показывая
руками, и  Венька  то  отворачивался в сторону,  то,  слегка  притормаживая,
осторожно перебирался через заносы...
     "Скоро начнет смеркаться, - подумал Павел, потеряв всякое представление
о том,  где они  сейчас  находятся и  сколько еще предстоит пройти.  - Скоро
будет совсем темно, и наше путешествие окончится," И в ту же  минуту  машина
слегка подпрыгнула, мотор  взвыл и  стал снижать  обороты.  Что случилось? -
спросил  Олег. Надо выходить  на связь. Пусть подают прямо к  берегу.  Мы на
льду залива, километров пятнадцать, живо доскочим он  взял у Эттугье трубку,
которую тот только, что раскурил, сделал несколько затяжек и рассмеялся:
     -  Ну и  поотрывают же  нам  головы!  Мне, в первую очередь.  Но, когда
будут, скажут: отличный у нас пилот Вениамин Строев!..
     Утром, когда они вдоволь отоспались, Веня сказал:
     - А что, мальчики? Одно доброе дело этот ихтиозавр  уже сделал. Не будь
его, не родила бы  Эмкуль сына, а теперь вот родила. Мы к нему еще слетаем в
гости, к этому ящеру. Слетаем ведь?

        "14"

     - А он и вправду там есть, этот зверь? - спросила Нина.
     - Не знаю. Хочется, чтобы был.
     "Никакого там ящера, конечно, нет, - подумала она. - И серебряной горы,
о которой  писал  Венька, тоже  нет. Но  не надо торопиться убеждать  себя в
этом. Людям еще никогда  не  было плохо  от того,  что  они  искали.  Искали
золотое руно  и  философский камень,  эликсир жизни и  абсолютную  истину. А
находили Колхиду. Создавали  "Илиаду_"  и "Одиссею". Пусть ищут.  На земле и
среди звезд".
     Она тронула Павла за рукав.
     - Скажи, ты бы полетел к звездам?
     - Да ну их! - рассмеялся Павел. - Дорога больно далекая. Соскучишься.
     - А в закате ты был?
     - Как это - в закате? Закат - это явление.. м-м...
     - Венька мне однажды сказал, что у него есть мечта. В  тундре,  говорил
он, в пасмурную погоду на горизонте остается  перед закатом узкая полоска, и
если очень захотеть, если летать очень быстро, то можно хоть на секунду,  но
попасть в это багряное небо... Только это неправильное название, говорил он,
что там вовсе не небо, окрашенное зарей, а что-то совсем другое. Может быть,
то, потом делают зарю?
     Нина тихо вздохнула.
     -  Я  знаю, он  был фантазер.  Ему всегда  не  нравилось, когда красоту
объясняли. Он говорил,  что если  бы  ученые были умнее,  они никогда бы  не
сказали людям, что бриллианты - это уголь.
     -  Да,-  сказал  Павел.  -  И  еще  ему  не  нравилось, когда  колокола
переливали в дверные ручки. Ты ведь знаешь о нашем колоколе?
     - Еще  бы! У меня есть даже фотография. Его нашла, по-моему, Надя? А до
этого... Ты расскажи подробней.
     - Да, это было как раз в тот день, когда Веня вернулся из Уэлена. Утром
пришла Надя и еще с порога, не  успев раздеться, сказала, что нашла колокол.
Мы искали его давно, но никто толком не  знал, где, он висит. Потом  капитан
Варг... Хотя, я начну, пожалуй, не с этого...
     Павел  замолчал... Сейчас ему нужно было рассказать ей все, нужно  было
самому  еще раз пройти через эти  годы, ставшие главными в жизни, чтобы  уже
никогда не помнить  сочувственную улыбку Алексея Рогозина  и как смотрел ему
вслед Олег...
     Он говорил торопливо,  то забегая  вперед, то возвращаясь, не  замечая,
что  держит  ее  руки в  своих,  что  она  уже  давно стала  участницей  его
воспоминаний:  он вместе с  ней решал,  что купить Олегу  на свадьбу, вместе
добирался на  полярную станцию,  где Веня  целый месяц лежал  с  воспалением
легких, и когда он сказал: "Ну как же! Это тот самый Филя, который пешком по
льду ходил  на остров Врангеля,  разве  не помнишь?",  -  она не удивилась и
покачала головой: "Не помню", - хотя помнить этого и не могла.
     И в тот день, когда они поднялись на заснеженную гряду мыса Кюэль, Нина
тоже была рядом, слушала, как Надя, едва разбирая изъеденные временем буквы,
читала  трогательное  напутствие  моряцких  вдов.  Они  стояли  все  вместе,
загоревшие под свирепым весенним солнцем, радовались, что  забрались черт-те
куда, на высшую точку побережья...
     Веня  только что вернулся из Ванкарема, Олег собирался на мыс Шмидта, а
Павла вызвали в Магадан. Они виделись редко. Но это уже не  имело  значения,
потому что они жили на общей земле, ходили по общим  дорогам, которые всегда
приводили их друг к другу.
     Дорога  и теперь  собрала  их вместе. Пусть Олег бродит  по  Амгуэмской
тундре,  Варг сидит в  своем деревянном скворечнике и пишет историю русского
флота, а они с Ниной вот здесь, в ночном подмосковном лесу. Если Надя придет
к маяку и позовет их, если ударит в колокол - они услышат...
     Вот только  Вени не будет... Он снова увидел  лицо Нади в тот последний
раз, когда они пришли на мыс Кюэль. Она  стояла рядом  с отцом, крепко держа
его  за руку,  и, закусив губы,  смотрела в  синие сумерки, надвигающиеся  с
моря,  где  едва  можно  было различить очертания скалистого  берега,  возле
которого упал самолет Вени. Она не плакала...
     Павел замолчал. Он рассказал ей все,  но  чувствовал, что не  сказал  и
половины.
     - Скоро будет светать, - сказала Нина. - Будет утро... Вчера утром тебя
еще не было. И даже днем не  было. Днем просто приехал Павел Петрович, и мне
тошно стало жить на  свете. Ты представляешь  - ведь  могла  произойти самая
большая несправедливость на свете.
     - Не могла.
     - Это я знала, что не могла...
     Он стал целовать ее руки. Холодные, перепачканные землей.
     Нина наклонилась над ним и тихо сказала:
     -  Я  тебя  очень люблю.  Всю  жизнь... Павел,  прильнув  к ее ладоням,
молчал... Он
     не знал, что так может быть с ним. Когда весь мир со всеми его заботами
умещается в этих ладонях и делается страшно при мысли, что всего этого могло
и не быть...
     -  У тебя холодные руки, - сказал он. - Ты замерзла? Давай-ка я подкину
в костер.
     -  Подкинь.  Я  люблю  большой  огонь... Подожди!  Слышишь  -  кукушка?
Послушаем, сколько нам жить.
     - И  не подумаю. Кукушка - дура. Она ведь не знает, что сегодня  только
первый день...
     Они стали выгребать из костра  полусгоревшую  картошку. Павел  вспомнил
серебряное  ведро  со  льдом,  в  котором стояло шампанское,  накрахмаленные
скатерти  и отутюженного  официанта,  кормившего их  вечером в  ресторане, и
подумал, что теперь он всегда будет вспоминать вкус печеной картошки.
     Нина вдруг тихо рассмеялась.
     - Ты чего?
     - Так... Грустные  мысли одолевают.  Я представила себе физиономию моих
друзей, когда они после ужина сообразили, что некому подать им чай.
     - В милицию они, интересно, не звонили?
     - Вообще-то, мы поступили по-свински.
     - Ну да? Благоразумие заговорило?
     - Благоразумие у меня молчит.  Во  мне трусость зашевелилась. Ужас  что
будет с моим начальством!
     ...Как  хорошо,  что можно говорить всякую  всячину, говорить  все, что
придет в голову, только бы слышать друг друга. А другие слова уже не нужны.
     - Нинка, -  сказал он. - У тебя по носу  муравей ходит. И  у тебя глаза
сонные, ты поспи немного, я постелю тебе пиджак. Или давай мы чехол свернем.
     - Пиджак  - это хорошо,  а спать я не буду. Не люблю... Во  сне столько
прозевать можно.
     Она поуютней устроилась на куче еловых веток и стала смотреть в  огонь.
Костер догорал; алая его сердцевина подернулась пеплом, Павел тоже смотрел в
огонь, ему виделась полоса багряного неба, куда хотел залететь Венька. Может
быть, он и успел побывать там, когда отправился в  последний рейс, когда шел
над океаном?

        "13"
     Веня шел над океаном. Он, конечно,  знал, что это всего лишь море,  что
через  полчаса откроется на горизонте крутой берег Зеленой  косы, но раз  уж
оговорено, что океан - дело воображения, он позволил себе сегодня лететь над
океаном. Тем более, что час назад отлетал свой первый миллион километров.
     Сегодня они это отметят. Во-первых, конечно, хороший ужин. Во-вторых...
А что, сегодня они могут  пойти  к  колоколу, просто посидеть  у маяка,  там
чертовски красиво, а потом Веня  как-нибудь намекнет, что  было  бы не  грех
ударить разок в древнюю медь - не по  пустякам, все-таки миллион. И  сделает
это пусть Надя, Хранительница маяка, Главный инспектор колокола.
     Конечно, ребята в порту поздравят его. Он еще вчера  краем глаза видел,
как, в Ленинской  комнате готовили  "молнию". Фотография и  перечисление его
заслуг. Интересно,  про выговор там тоже будет?.. Напишут, наверное, что  он
совершил три маршрута до Луны. Далась всем это Луна!  Лучше бы написали, что
он провел в воздухе более полугода, это добротный северный отпуск, с  учетом
дороги  в   оба  конца.  Могут,   конечно,  вспомнить  про  ихтиозавра...  В
диспетчерской его встретит Надя. Она теперь почти всегда встречает его.
     А через неделю они уедут в отпуск.  На юг куда-нибудь, в Сочи, в Ялту -
все равно. Будут ходить в белых костюмах, есть шашлыки и  пить сухое вино. И
прямо среди улицы будут расти пальмы.
     А  потом  они  вернутся. Их встретят друзья, с которыми он на всю жизнь
поделил этот далекий край.
     ...Через  полчаса диспетчер в порту принял радиограмму: "Отказал мотор.
Иду на вынужденную у Зеленой косы. Посадка тяжелая. Сяду у птичьего базара".
     -  Сумасшедший  - закричал диспетчер.  - Там же  пятачок, две телеги не
развернутся, куда ты сядешь!
     Вечером в штабе авиаподразделения старшая пионервожатая рассказывала:
     - Это было все так страшно, так неожиданно. .. Мы еще  с вечера  пришли
на  террасу, поставили  палатки,  устроились. Там  неподалеку  геологические
обнажения, вот и решили  посмотреть. Уже совсем собрались, часть ребят ушла,
часть у палатки.
     Вдруг я вижу самолет с моря. Я в это не на террасе,  а  на обрыве была,
мы туда  с  девчонками  забрались,  чтобы лучше рассмотреть  дорогу. Странно
как-то самолет летит, я сначала не  сообразила,  в чем дело, потом вижу - он
вроде рывками  проваливается. И  тихо. Мотор  не работает...  Тут я поняла -
хотела  было бежать,  только -  куда?  Растерялась...  А самолет -  ему ведь
ничего не было из-за скалы, ему вдоль моря зайти пришлось, - самолет обогнул
скалу и  пошел  на террасу, уже прицелился...  Тут я все представила  сразу,
даже остолбенела от ужаса - сейчас он всех передушит,  там ребята, ничего не
видят...
     Вдруг девчонки  мои закричали,  и я  закричала потому, что  он  в самую
последнюю секунду  наверное,  все понял.  Прямо  как-то  на  месте  повернул
самолет и свалился вниз. В море...
     Об этом я  тебе рассказывать не буду. Я  уверен  он  положил  штурвал в
сторону, не думая о том, что совершает подвиг.
     Но я не рассказал тебе об  этом сейчас. Еще не  время.  Сейчас нам надо
думать о том, что через несколько часов наступит утро. Наше с тобой утро.
     Нина  спала,  свернувшись  калачиком на его  пиджаке; лицо у  нее  было
усталое, детски-перепачканное золой,  на  лбу царапина, веки  вздрагивали  -
должно быть,  она  видела сон, может  быть,  веселый, потому что  губы  тоже
иногда вздрагивали, улыбались.
     Где-то далеко закричала первая электричка, погодя в деревне загорланили
петухи; дотянуло  свежестью. Возле  берега  плескалась рыба. "Самый клев", -
подумал  Павел. Машина,  вся  мокрая  от росы, дремала, уткнувшись в  кусты.
Начинался рассвет.
     Ничто никогда не заменит ему это утро.
     Нина всхлипнула во сне. Павел дотронулся до ее плеча.
     - Эй! - сказал он. - Засоня! Вставай пить чай!
     - А я не сплю, - пробурчала она. - Я так... - Потом поднялась на локте,
зажмурилась  - солнце  уже встало  над лесом и светило  ей прямо в глаза - и
сказала: - Здравствуй! Нам уже пора ехать?
     -  Ага,  но сначала  мы  позавтракаем. Теперь не скоро придется вот так
сидеть на берегу, свесив ноги к воде,  есть  картошку и  слушать, как брешут
собаки.
     Нина рассмеялась:
     - Тогда давай уж здесь и пообедаем. Куда спешить?
     - Нам надо еще собрать чемоданы, - сказал Павел.
     - Успеем, много ли собирать?
     Она протянула руки, обняла Павла за шею и поцеловала.
     Он  боялся  что-нибудь  сказать,  что-нибудь подумать,  потому что  уже
говорил  однажды:  люблю, даже думал,  что  это  так. А  сейчас  ему  просто
хотелось молчать и чувствовать эти прохладные губы, эти руки...
     - Нам надо успеть собрать чемоданы, чтобы вовремя  встретить  Варга  на
мысе Кюэль.
     - Да, -  согласилась  Нина. - Надо торопиться, чтобы  никто не  сдал  в
утиль наш колокол на мысе Кюэль...
     Роман-газета No 12 1974 г.