ачалу  Ангел  доискивался  психологического
смысла в модуляциях его голоса. Но  уже  через  час  они  перестали  к  нему
вязаться, и в полном отчаяние вскричали: - Гилберт! Ради Бога! Прекратите.
     Тогда мистер Пинфолд в  свою  очередь  помучил  их,  сделав  из  текста
тарабарщину: он читал его через строчку, он читал его через слово, он  читал
слова сзаду наперед, и они, наконец, взмолились о передышке. Мистер  Пинфолд
читал и час, и другой, не давая им пощады.
     В свой последний вечер он был настроен благодушно ко всем, кроме Ангела
и Гонерильи. Среди пассажиров распространился слух, что он покидает  их.  Он
слышал искреннее сожаление в доносившихся разговорах.
     - Неужто из-за той игры, что устроил мистер Ангел? - услышал он  вопрос
миссис Бенсон.
     - Он очень раздражен на всех нас. Вряд ли его можно винить  за  это.  Я
сожалею, что приняла в этом участие.
     - На самом деле ничего смешного в этом не было. Я вообще  не  понимала,
зачем это нужно.
     - А главное, мы ввели  его  в  страшные  расходы.  Он  может  себе  это
позволить, но все равно не годится так делать.
     - Я наполовину не верил тому, что о нем говорили.
     -  Жаль,  что  не  удалось  узнать  его  получше.  Я  уверена,  что  он
совершенный душка.
     - Он совершенно замечательный человек, а мы вели себя как невоспитанные
дети.
     Ни злобы, ни насмешки не было уже в этих речах. Вечером перед обедом он
встретил Скарфилдов.
     - Через пару дней будет совсем жарко, - сказала миссис Скарфилд.
     - Меня тут уже не будет.
     - Уже не будет? Мне казалось, вы плывете до Коломбо.
     Он объяснил перемену в своих планах.
     - Ах, какая жалость, - сказала она безусловно искренне. - Только  после
Порт-Саида по-настоящему сходишься с людьми.
     - Сегодня, скорее всего, я буду обедать за вашим столом.
     - Пожалуйста! Мы по вас соскучились. Так  мистер  Пинфолд  вернулся  за
капитанский стол и всем поставил шампанское. Его соседи по столу  не  знали,
что он вскоре покинет корабль.  В  дорожном  сумбуре  эта  маленькая  группа
держалась обиняком и осталась в полном неведении о происходящем.  У  мистера
Пинфолда были, правда, еще сомнения относительно капитана. Откуда бы у этого
морского волка столько  воображения,  чтобы  поистине  нельсоновским  взором
пронизать случившееся.
     - Я сожалею, что мы вас лишаемся, особенно теперь, когда вы  чувствуете
себя гораздо лучше, - сказал тот,  поднимая  бокал.  -  Надеюсь,  вы  хорошо
перенесете самолет.
     - Срочное дело, я полагаю? - сказал Главер.
     - Просто не терпится, - ответил Пинфолд. Он  засиделся  с  ним.  Главер
присоветовал портных в Коломбо и холодные отели в горах, где хорошо пишется.
Когда они  расходились,  мистер  Пинфолд  со  всеми  распрощался,  поскольку
"Калибан" приходил в порт рано утром и у всех будут свои дела.
     Возвращаясь к себе в каюту, он встретил смуглолицего  мистера  Мердока.
Тот остановился и заговорил с ним.  Приятный  в  обращении  человек,  в  его
говоре сильно отзывался промышленный Север.
     - Кассир сказал, что вы завтра сходите, - сказал он. - Я тоже.  Вы  как
предполагаете добираться до Каира?
     - Честно говоря, не думал об этом. Поездом, наверное.
     - Когда-нибудь ездили местным поездом? Грязь и мерзость, и еле  ползет.
Знаете что, фирма  присылает  за  мной  машину.  Буду  рад,  если  составите
компанию.
     Было решено, что они поедут вместе.
     А ночь по-прежнему принадлежала Ангелу  и  Гонерилье.  -  Не  доверяйте
Мердоку, - нашептывали они. - Мердок вам враг. - Покоя в каюте  не  было,  и
мистер Пинфолд остался на палубе: высматривал маячок  Порт-Саида,  высмотрел
его луч, увидел, как к борту подошел  катер  с  лоцманом  и  целой  командой
чиновников в фесках, как они поднялись на борт, увидел  порт,  даже  в  этот
ранний час кишевший зазывалами и продавцами скарабеев.
     В утренней сумятице и переговорах с таможенниками мистер Пинфолд  время
от времени различал бормотание Ангела и Гонерильи, безуспешно мешавших  ему.
И только когда он сошел по сходням, они окончательно смолкли. Прежде  мистер
Пинфолд часто бывал в Порт-Саиде. Его никогда не  радовала  встреча  с  этим
местом. На сей раз он был рад. Он терпеливо ожидал, пока небритые, дымящиеся
сигаретами  чиновники  досматривали  его  багаж,  проверяли  паспорт.  Он  с
радостью уплатил непомерные пошлины.  Агент  из  компании  мистера  Мердока,
англичанин, предупредил их:
     - Очень ненадежная сейчас езда. Как раз на прошлой неделе  один  парень
нанял машину до Каира. За Исмаилией туземец свернул с дороги в  деревню.  На
того навалились, весь багаж забрали. Его даже раздели донага. Полиция  нашла
его в чем мать родила. И еще сказали,  что  ему  повезло:  могли  перерезать
глотку,
     Мистера Пинфолда это не обеспокоило. Он отправил  жене  письмо.  Они  с
Мердоком выпили бутылку пива в кафе и  дважды,  если  не  трижды,  позволили
почистить себе ботинки. Оттуда, где  они  сидели,  ясно  виделся  дымок  над
"Калибаном", но ни единого голоса не  было  слышно.  Потом  они  с  Мердоком
поехали, и злосчастный корабль пропал из виду.
     Когда он был здесь десять лет назад и у ворот стоял Роммель, дорога  на
Каир  выглядела  более  мирной.  Они  проезжали  через  проходы  в   колючей
проволоке, останавливались и предъявляли  паспорта  у  бесчисленных  постов,
пылили за  армейским  конвоем,  где  на  каждом  грузовике,  скорчившись  за
бортиком, сидел солдат с автоматом наизготовку. При выезде из зоны канала их
задержали дольше  и  осмотрели  дотошнее,  там  смуглых  замкнутых  англичан
сменили смуглые замкнутые египтяне почти в такой же  военной  форме.  Мердок
был немногословным  человеком,  и  мистер  Пинфолд  сидел  себе,  окутавшись
непроницаемым молчанием.
     В войну он как-то проходил парашютную подготовку, позорно закончившуюся
сломанной ногой после первого же прыжка, однако не было в его жизни  чувства
чище и выше, чем в ту минуту свободы, когда  он  очнулся  от  шока  падения.
Всего четверть минуты назад он присел у  открытого  люка  в  полу  самолета,
среди  полумрака  и  оглушающего  рева,  перетянутый   ремнями,   окруженный
сочувствующими новичками. Потом распоряжавшийся офицер дал  знак,  он  канул
невидяще в ночь и обрел  себя  в  спокойном,  залитом  солнцем  небе,  легко
удерживаемый стропами, только что такими неудобными, абсолютно отдельный  от
всего. Вокруг на своих парашютах раскачивались фигуры; на  земле  инструктор
выкрикивал в рупор наставления; а мистер Пинфолд чувствовал себя выключенным
из  человеческих  контактов,  единственным  обитателем  только  его   одного
принявшего восхитительного мира. Восторг длился  недолго.  Он  как-то  вдруг
осознал, что не парит, а падает; навстречу  летела  земля;  через  несколько
секунд он  бездыханный  лежал  на  траве,  опутанный  стропами,  обруганный,
отбивший себе бока и с острой болью в  голени.  Но  в  то  мгновение  своего
одиночества прозаический, земной мистер Пинфолд был  заодно  с  курильщиками
опиума,  карибантами  {Карибанты  -  жрецы  Кибелы,  фригийской  богини.}  и
калифорнийскими гуру, он с черного хода приобщился  мистицизма.  И  едва  ли
меньший экстаз он пережил по дороге в Каир.
     Недавние беспорядки изуродовали и выпотрошили  Каир.  Он  был  наводнен
филателистами, съехавшимися  на  распродажу  королевской  коллекции.  Мистер
Пинфолд намучился, выбивая себе номер в гостинице. Мердок достал ему  номер.
Он намучился с билетами на самолет, и тут Мердок помог ему. Только на второй
день к вечеру консьержка вручила мистеру Пинфолду все требующиеся документы,
в том числе медицинское свидетельство  и  заявление  под  присягой,  что  он
христианин, необходимое для остановки в Аравии,  и  перед  отъездом,  это  в
полночь, Мердок пригласил, его отужинать с сослуживцами.
     - Они будут в восторге. Они сейчас нечасто видят  соотечественников.  И
честно говоря, мне самому будет веселее с попутчиком. Мне не очень  нравится
разъезжать тут в одиночку вечерами.
     И они отправились ужинать в квартал с дорогими современными квартирами.
Лифт не работал. Поднимаясь по лестнице, они миновали сидевшего на корточках
в дверном проеме египетского солдата, тот жевал  орехи,  за  спиной  у  него
торчало ружье.
     - Старуха-принцесса, - сказал Мердок, - под домашним арестом.
     Хозяева встретили их радушно. Мистер Пинфолд огляделся.  Гостиная  была
заставлена немыми свидетельствами долгого пребывания на Востоке. На каминной
доске стояла в рамке фотография пэра в коронационном костюме. Мистер Пинфолд
вгляделся.
     - Это ведь Симон Дамблтон, да?
     - Да, он наш  большой  друг.  Вы  его  знаете?  Не  дав  ему  ответить,
посторонний голос нарушил мир и покой.
     - Вы  незнакомы,  Гилберт,  -  сказала  Гонерилья.  -  Врун.  Сноб.  Ты
притворяешься, что вы знакомы, потому что он лорд.

8. Пинфолд вновь обретенный



     Через три дня мистер Пинфолд приземлился в  Коломбо.  Он  провел  почти
бессонную ночь  в  самолете:  рядом  с  ним  дергался,  бормотал  и  тужился
мертвенно-бледный парс {Парсизм -  современное  название  зороастризма.};  и
другую ночь он бодрствовал в огромном,  трезвом  бомбейском  отеле.  Днем  и
ночью, каждый на свой лад, с ним беседовали Ангел, Гонерилья и Маргарет.  Он
стал вроде матери при капризных детях: та  уже  научилась  заниматься  своим
делом, не обращая на них внимания; впрочем, дел у него никаких не  было.  Он
часами сидел то в одном месте, то в  другом  и  ждал  еду,  которой  ему  не
хотелось. Иногда от скуки он разговаривал с Маргарет  и  узнавал  все  новые
подробности заговора.
     - Вы еще на пароходе?
     - Нет, мы сошли в Адене.
     - Все сошли?
     - Все трое.
     - А остальные?
     - Никаких остальных не было, Гилберт. Только мой брат, невестка и я. Вы
видели нас в списке пассажиров: мистер, миссис и мисс Ангелы. Я  думала,  вы
все поняли.
     - А ваши мама и папа?
     - Они в Англии, дома, это совсем недалеко от Личпола.
     - Они не были на пароходе?
     - Милый, как же вы медленно соображаете. Вы слышали  все  время  только
моего брата. Он страшно здорово копирует других. За это его сначала и  взяли
на Би-би-си.
     - Значит, Гонерилья замужем за вашим  братом?  Между  ней  и  капитаном
ничего не было?
     - Ну конечно, нет. Она дрянь, но не в этом роде. Все  это  было  частью
Плана.
     - Мне кажется, я начинаю понимать. Согласитесь, все это такая путаница.
- Мистер Пинфолд напряг усталую голову, потом оставил это занятие и спросил:
- Что вы делаете в Адене?
     - Я - ничего. А они работают. Мне ужасно скучно. Можно, я иногда буду с
вами говорить? Я понимаю, что я не самая умная собеседница, зато  постараюсь
не быть скучной. Мне так одиноко.
     - А что вы не сходите посмотреть русалку?
     - Не понимаю вас.
     - В Адене, в каком-то отеле, была выставлена русалка в виде чучела.
     - Не разыгрывайте меня, Гилберт.
     - Я не разыгрываю вас.  Даже  обидно  слышать  такое  от  представителя
вашего семейства. Не разыгрывайте...
     - Ах, Гилберт, вы ничего не понимаете. Мы просто старались вам помочь.
     - Какого дьявола вы решили, что мне нужно помочь?
     - Не сердитесь, Гилберт, - во всяком случае, на меня.  А  в  помощи  вы
нуждаетесь. Часто их планы отлично срабатывают.
     - Признайте, по крайней мере, что со мной у них ничего не получилось.
     - Не получилось, - грустно сказала Маргарет. - С вами сорвалось.
     - Так почему не оставить меня в покое?
     - Теперь они вас не оставят, потому что ненавидят вас. И я вас  никогда
не оставлю. Я вас так люблю. Постарайтесь не чувствовать ко  мне  ненависти,
милый.
     По пути из Каира в Коломбо он время от времени разговаривал с Маргарет.
Супругам Ангелам он не отвечал.

     На Цейлон мистер Пинфолд приехал впервые, однако приятного  возбуждения
от этого не испытал. Он устал и был потный. Он был неподходяще одет. Оставив
чемоданы в отеле, он  первым  делом  отправился  искать  портного,  которого
рекомендовал Главер. Тот обещал работать всю ночь и к утру  приготовить  для
примерки три костюма.
     - Ты слишком толстый. Ты будешь смешно выглядеть в  них.  Они  тебе  не
пойдут... Они тебе не по карману... Портной врет. Он  ничего  не  сошьет,  -
однообразно лезла в их разговор Гонерилья.
     Мистер Пинфолд вернулся в отель и  написал  жене:  "Я  добрался  цел  и
невредим. В Коломбо, по-моему, нечего особенно делать и не на что глядеть. Я
уеду, как только будут готовы костюмы. Сомнительно, что  мне  удастся  здесь
поработать. После парохода меня  постигло  разочарование.  Я  надеялся  уйти
из-под действия этих психоаналитиков и  их  дьявольского  Ящика.  Ничуть  не
бывало. Они по-прежнему надоедают мне, хотя между нами пролегла  вся  Индия.
Они говорят мне под руку и сейчас, когда я пишу это письмо.  Поработать  над
книгой представляется  совершенно  невозможным  делом.  Должен  существовать
какой-то  способ  пресечь.  "жизненные  волны".   По-моему,   имеет   смысл,
вернувшись, побеседовать на этот  счет  с  отцом  Уэстмакоттом.  Он  коротко
знаком с экзистенциализмом, психологией, с духами и дьявольским наваждением.
Иногда я задумываюсь, не докучает ли мне сам дьявол".
     Он отправил письмо авиапочтой. Потом он сидел на веранде и смотрел, как
подъезжают и отъезжают новенькие дешевые автомобили. В  отличие  от  Бомбея,
тут  можно  было  выпить.  Он  выпил  бутылочного  английского  пива.   Небо
потемнело.  Разразилась  гроза.  Он  перешел  с  веранды  в   величественный
вестибюль. Для человека его лет немногие неудобства в его  жизни  доставляли
только незнакомые люди. В шумном вестибюле  его  приветствовал  знакомый  из
Нью-Йорка, комплектовавший  одну  художественную  галерею,  сейчас  он  ехал
посмотреть разрушенный город на другой стороне острова. Он пригласил мистера
Пинфолда присоединиться к нему.
     В эту минуту подошел кроткий служащий: -  Мистер  Пинфолд,  телеграмма,
сэр.
     Телеграмма  была  от  жены,  там  говорилось:  -   Умоляю   возвращайся
немедленно.
     Подобные призывы были совсем не в духе миссис  Пинфолд.  Заболела?  Или
кто-нибудь из детей? Сгорел дом? Она безусловно назвала бы какую-то причину.
Мистеру Пинфолду подумалось, что ее мог обеспокоить его  отчет.  То  письмо,
что он послал из Порт-Саида, - оно, что ли, ее встревожило? Он ответил: "Все
хорошо.  Скоро  возвращаюсь.  Сегодня   написал.   Уезжаю   на   руины".   И
присоединился к своему новому товарищу. Они  славно  отобедали,  имея  много
общих вкусов, друзей и воспоминаний. За весь вечер мистер Пинфолд ни разу не
вспомнил об Ангелах, хотя в ушах постоянно что-то звучало. И только когда он
остался один в своей комнате, голоса прорвались: - Мы слышали вас,  Гилберт.
Вы лгали этому американцу. Вы никогда  не  останавливались  в  Рейнбеке.  Вы
слыхом не слыхали о Маньяско. Вы не знакомы с Осбертом Ситуэллом.
     - О боже, - сказал мистер Пинфолд, - как вы мне надоели.
     На  руинах  было  прохладнее.   Было   истинным   отдохновением   ехать
лиственными дорогами, глазеть на серых слонов и оранжево-рясых, бритоголовых
монахов,  пыливших  обочиной.  Они  останавливались  в  гостиницах,  где  их
привечала и всячески ублажала прислуга еще британского раджи. Мистер Пинфолд
блаженствовал. На обратном пути они зашли в храм  Канди  и  осмотрели  пышно
выставленный зуб Будды. Этим,  похоже,  художественные  возможности  острова
исчерпались. Американцу предстояло ехать дальше на Восток. На четвертый день
они расстались в том самом отеле, где впервые  встретились.  Мистер  Пинфолд
снова был один и не у  дел.  Его  ждали  сверток  от  портного  и  еще  одна
телеграмма от жены: "Получила оба письма. Выезжаю к тебе".
     Телеграмму подали в Личполе этим же утром.
     - Он ненавидит свою жену, - сказала Гонерилья. - Она  наводит  на  него
скуку - правда, Гилберт? Ты не хочешь ехать домой, правда? Тебе противно  ее
видеть.
     Это была последняя капля. Он отбил телеграмму: "Возвращаюсь сразу", - и
стал собираться в дорогу.
     Все три костюма были  цвета  буйволовой  кожи,  отдающего  в  розовость
("Какой вы в них  шикарный",  -  вскричала  Маргарет);  в  общем,  они  даже
пригодились. Начав в Коломбо, он носил их в последующие дни.
     Было воскресенье, и в первый раз за  все  время  болезни  он  пошел  на
мессу. Голоса неотступно следовали за ним.  Сначала  такси  подвезло  его  к
англиканской церкви.
     ...Какая разница, Гилберт? Все это полная чепуха. Вы не верите  в Бога.
Выставляться  тут не перед кем. Никто не услышит ваши молитвы  -  кроме нас.
Мы   их   услышим.   Вы   будете   молиться  чтобы  вас  оставили  в  покое.
Правильно? Но мы одни услышим вас, и мы вас не оставим в покое.  Никогда  не
оставим, Гилберт... - Когда же они добрались до маленького костела, словно в
издевку посвященного святому Михаилу и ангелам  его,  в  сумрак  и  людность
интерьера  за  ним  проследовала  одна  Маргарет.   Она   знала   службу   и
ответствовала на латыни ясным, мягким голосом. Апостола и  евангелие  читали
на местном языке. Во время краткой проповеди мистер Пинфолд спросил ее: - Вы
католичка, Маргарет?
     - В известном смысле.
     - В каком же?
     - Об этом вы не должны меня спрашивать. Она встала с  ним  и  прочитала
"верую", а при святых дарах попросила: - Помолитесь за них, Гилберт. За  них
нужно молиться. -  Однако  мистер  Пинфолд  не  мог  молиться  за  Ангела  и
Гонерилью.
     На  понедельник  он  назначил  отъезд.  Во  вторник  он  опять   провел
невыразимо тоскливую ночь в Бомбее. В среду вечером, в Карачи, он уже оделся
по-зимнему. Где-то над морем они, возможно, разминулись с "Калибаном".  Аден
оставался далеко в стороне. Дышавшие ненавистью голоса гнались  за  мистером
Пинфолдом по всему мусульманскому миру. Только в христианских  землях  Ангел
переменил тон. Завтракая в  Риме,  мистер  Пинфолд  обратился  к  официанту,
неплохо говорившему по-английски, на плохом итальянском языке. Гонерилья тут
же наказала его позерство.
     - Не говорить английский, - съязвила она. - Целовать монах.  Doice  far
niente {Сладостное безделие (итал.).}.
     - Заткнись, - оборвал ее Ангел. - Хватит, пошутили. Мне нужно  серьезно
поговорить с Гилбертом. Послушайте, Гилберт, у меня к вам предложение.
     Но мистер Пинфолд не отвечал.
     Во время перелета в Париж Ангел периодически возобновлял разговор.
     - Гилберт, выслушайте меня. Мы должны  договориться.  Время  поджимает.
Гилберт, старина, будьте благоразумны.
     Дружеский тон сменился на льстивый, а потом и вовсе  перешел  в  нытье;
породистый голос стал поскуливать, приводя мистеру  Пинфолду  на  память  их
краткую встречу в Личполе.
     - Поговорите с ним, Гилберт, - просила Маргарет.  -  Он  в  самом  деле
очень тревожится.
     - Он и должен тревожиться. Если ваш жалкий  брат  хочет,  чтобы  я  ему
отвечал, пусть соответственно обращается ко мне: "мистер Пинфолд" или "сэр".
     - Хорошо, мистер Пинфолд, сэр, - сказал Ангел.
     - Вот так лучше. Так что вы хотели мне сказать?
     - Я хочу попросить у вас прощения. Мы запороли весь План.
     - Безусловно, запороли.
     - Это был серьезный научный эксперимент. А я приплел  сюда  раздражение
против вас. Извините меня, мистер Пинфолд.
     - Так умолкните наконец.
     - Именно это я и хочу предложить. Послушайте,  Гил...  мистер  Пинфолд,
сэр... давайте заключим сделку. Я отключаю всю  аппаратуру.  Я  даю  честное
слово, что никто из нас не будет вас больше беспокоить. Единственное, о  чем
мы просим, чтобы вы никому ничего не говорили о нас в  Англии.  Если  пойдут
разговоры, погибнет вся работа. Промолчите, и вы никогда  о  нас  больше  не
услышите. Скажите жене, что вы вообразили эти голоса - под  действием  серых
пилюль. Скажите ей что хотите, только добавьте, что это кончилось.  Она  вам
поверит. Она с радостью все это выслушает.
     - Я подумаю, - сказал  мистер  Пинфолд