оюродных братьев, которых никогда в  жизни  не
видела. Она спросила, как  ему  понравилась  Англия,  часто  ли  там  бывают
туманы, рад ли он, что вернулся домой. С лица  ее  не  сходила  механическая
улыбка, а худенькие пальчики  так  же  механически  трудились  над  каким-то
вышиваньем.
   Рене же с каждой минутой все более терял присутствие  духа  и  совсем  не
находил, что сказать. Это походило на кошмарный сон; ему  хотелось  ущипнуть
себя и проснуться. Наконец вошла тетя Анжелика и позвала его обедать.
   - Я уговорила сестру Луизу пообедать с нами. -  сказала  она.  -  Отвезти
тебя в  столовую,  Маргарита,  или  ты  хочешь  обедать  у  себя?  Маргарита
откинулась на подушки. Слабым, усталым голосом она покорно ответила:
   - Как хотите, тетя.
   -  Мне  кажется,  после  такого  волнения  тебе  нужен  покой.  Отдохнешь
полчасика после обеда, а потом Рене вывезет тебя в сад, и вы там поболтаете,
пока я приготовлю банки для варенья. Ты ведь не спешишь, Рене? - Нет, нет, -
ответил он торопливо.  -  Если  только...  -  Он  запнулся  и  посмотрел  на
Маргариту. - Если только я тебе не надоел.
   - Как ты только мог это подумать?! - воскликнула Анжелика. -  Ну  конечно
же она очень рада, что ты приехал.
   Но Рене, наблюдавший за Маргаритой, заметил, как она  взглянула  на  него
украдкой, на мгновение вскинув ресницы и тут же опять их опустив. Впервые  в
жизни он видел такие ресницы - они лежали на се белых щечках словно шелковая
бахрома. Нелегко разгадать, что таят глаза, скрытые за такой  завесой!  -  Я
буду очень рада, если ты останешься, - произнесла Маргарита своим  тоненьким
благовоспитанным голоском.
   Он сел за стол,  с  глухим  раздражением  ощущая  на  себе  взгляды  тети
Анжелики и  сестры  Луизы,  следивших,  не  забудет  ли  он  перекреститься:
атеистические склонности маркиза неоднократно обсуждались в Аваллоне;  кроме
того, Рене провел восемь лет в стране отъявленных еретиков и  язычников.  Во
время  обеда  женщины  толковали  о  делах  прихода  и  благотворительности,
обсуждали слабости соседей и подробности недоразумения между отцом Жозефом и
другим священником, и под конец Рене  захотелось  заткнуть  уши  и  выбежать
из-за стола.
   Неужели этой бледненькой девчушке в соседней комнате  приходится  слушать
такие разговоры каждый божий день? Правда, девочки переносят все это  легче,
чем мальчишки, но когда у  тебя  болит  нога,  тебе,  наверно,  безразлично,
который из священников наговаривает епископу на другого. Потом он  задумался
над тем, часто ли у Маргариты болит нога и очень ли  ей  бывает  больно.  На
слова Анри нельзя полагаться - он и в письмах всегда все  преувеличивал.  Но
даже если нога у нее совсем не болит, ей все  равно  страшно  не  повезло  -
родиться девчонкой да вдобавок лежать все время на  спине.  Ей  даже  нельзя
ходить, не то что играть в крикет, плавать  или  заниматься  еще  чем-нибудь
интересным...
   - Дорогой, - сказала тетя Анжелика после еды, - разве ты  не  собираешься
прочесть благодарственную молитву? Рене торопливо перекрестился  и  вышел  в
сад. Ему, казалось, не хватало воздуха.
   Пока  женщины  благочестиво  судачили,   попивая   кофе   в   комнате   с
приспущенными шторами, где пахло вчерашним  постным  обедом,  Рене  сидел  в
беседке и размышлял о разных предметах: не в той ли речушке внизу под  горой
поймали рыбу для постного обеда, и есть  ли  вообще  тут  места,  где  можно
поудить рыбу; кто глупее - карпы, которых разводят у них в пруду, или сестра
Луиза, а также чья  кровь  холоднее  -  их  или  отца  Жозефа;  нравится  ли
Маргарите быть примерным ребенком, созерцание которого возвышает душу, и что
бы она сказала, если бы вместо  несчастной  канарейки,  изнывающей  в  своей
клетке в затхлой комнате с опущенными жалюзи, он привез ей лохматого  щенка,
ирландского терьера, который стал бы весело носиться по саду.
   - Рене, - раздался около беседки  голос  тетки,  -  где  ты?  Помоги  мне
вынести Маргариту.
   У Маргариты он застал сестру  Луизу,  которая,  наклонившись  к  девочке,
нежно ее целовала.
   - До свидания, моя тихонькая мышка. Я расскажу матери-настоятельнице, как
тебе понравилась ее хорошенькая книжечка.
   - Я надеюсь, матери-настоятельнице тоже понравится подарок  Маргариты,  -
сказала тетя Анжелика, взяв из рук племянницы  вышиванье  и  придирчиво  его
рассматривая. - Это саше-подарок к ее именинам. Только чур не проговоритесь,
сестра Луиза, это секрет.
   - Ну что вы! Ах, как красиво! А что будет в середине? Цветок? - Я  думаю,
монограмма. Маргарита хотела  вышить  колесо  святой  Екатерины,  но  святой
эмблеме, по-моему, не место на саше. Ну, Рене, берись с тон стороны.
   Только осторожнее на ступеньках.
   Когда кушетку поставили на траву, Анжелика поспешила к своему варенью.
   Сестра Луиза еще раз поцеловала свою ученицу и ушла. Рене закрыл  за  ней
калитку и, с отвращением ощущая  на  руке  ласковое  пожатие  жирной  ладони
монахини, вернулся в сад. Кушетка стояла так, что Маргарита не могла  видеть
брата, пока он не подошел совсем  близко,  а  его  шаги  заглушались  мягкой
травой. Приблизившись к кушетке, Рене увидел, как Маргарита  вынула  носовой
платок  и  стала  стирать  поцелуй  монахини.  Она  терла   щеку   с   таким
ожесточением, что на ней осталось яркое красное пятно. Но  как  только  Рене
подошел и сел рядом, Маргарита снова взялась за вышиванье и скромно опустила
глаза. Долгое время оба молчали.
   Наконец Рене в отчаянии выпалил:
   - Хочешь щенка? Маленькая ручка  на  секунду  замерла,  и  голубая  нитка
обвилась вокруг пальца.
   Но через секунду Маргарита продолжала работу.
   - Большое спасибо. С твоей стороны очень мило подумать обо мне...
   "О черт! - мелькнуло в голове у Рене. - Она ведь это  уже  говорила.  Они
научили ее твердить одно и то же, как попугая".
   Тихий благовоспитанный голосок продолжал:
   - - ... но тетя не любит собак.
   - А я вовсе не ей предлагаю, - возразил Рене. - Ну, тогда  котенка?  Это,
конечно, не то, что терьер, но все-таки лучше какой-то паршивой канарейки.
   Маргарита опустила вышиванье.
   - Это все равно. В прошлом году Анри собирался подарить мне черепаху,  но
тетя Анжелика не хочет, чтобы в доме жили какие-нибудь животные.
   - А как же канарейка? - Она не наша, мы взяли ее на время. Это  канарейка
племянницы отца Жозефа.
   Отец Жозеф говорит, что животных держать в доме  можно,  только  не  надо
разрешать себе чересчур к ним привязываться.
   - А, чтоб ему провалиться, этому отцу  Жозефу!  Рене  в  ужасе  замолчал.
Теперь он ее совсем напугал! Вдруг он увидел, что Маргарита в первый раз  за
все время смотрит на него широко открытыми глазами. И что это были за глаза!
Некоторое время брат и сестра молча глядели друг на  друга,  потом  пушистые
ресницы  опять  опустились.  Рене  пробормотал  извинение   и   окончательно
смешался. Он снова и снова пытался завязать разговор, смущаясь после  каждой
новой неудачи все больше, а  через  полчаса  сбежал,  пробормотав  что-то  о
расковавшейся, лошади, и, терзаемый стыдом, поехал в Мартерель.
   Всю дорогу домой Рене обдумывал происшедшее за день,  и  его  собственное
поведение казалось ему все более глупым и безобразным. Что бы он ни думал  о
друзьях тети Анжелики, Маргарите они, по всей вероятности, нравятся, - и тем
лучше, раз уж ей приходится жить среди них. В конце концов они ее  балуют  и
по-своему любят, хотя от их любви порой делается тошно. По крайней мере  они
не избавились от нее и не забыли о ее существовании, как...
   Он оборвал себя, испугавшись того, о чем чуть  было  не  подумал...  Ведь
отец постарался сделать для нее все,  что  было  в  его  силах,  а  вся  эта
набожная болтовня, быть может, ей даже и  нравится.  Девчонки  вообще  любят
слушать всякие разглагольствования и  обожают,  когда  с  ними  носятся.  Во
всяком  случае,  какое  имеет  право  он,  совсем  чужой  для  нее  человек,
вмешиваться в давно заведенный порядок и  расстраивать  девчушку,  ругая  ее
друзей? А он еще разозлился на тетю Анжелику, когда она  усомнилась,  сумеет
ли он вести себя как  нужно!  Ее  опасения  вполне  оправдались.  Ведь  мама
умерла, а отец... отец занят; и Маргарита, наверно, привязана к сестре Луизе
и отцу Жозефу, - и показывать, что они ему не по душе, просто подло.
   Только... почему она терла  щеку?  Подъезжая  к  замку,  он  окончательно
решил, что в будущем ему лучше всего держаться от Аваллона подальше, раз  он
свалял там такого дурака.
   За ужином Рене говорил мало и так свирепо огрызался на невинные расспросы
Анри о впечатлении, которое произвела на него Маргарита, что,  подняв  глаза
от тарелки, заметил устремленный на него внимательный взгляд  отца.  Вставая
из-за стола. Анри невольно вздохнул.
   - Во вторннк я поеду в Аваллон на свиную ярмарку. Может быть, ты  поедешь
со мной, чтобы получше подружиться с Маргаритой? - спросил он брата, грустно
взглянув на его нахмуренное лицо.
   - Зачем я туда поеду? Я не собираюсь торчать там все время.
   В голосе Анри прозвучала нотка упрека:
   - Не забудь, что она не может сама к нам  приехать.  И  у  нее  так  мало
радостей.
   - А, да замолчи ты наконец! - пробормотал Рене по-английски.
   В воскресенье вечером он попросил у отца разрешения пользоваться одной из
лошадей, сказав, что привык перед завтраком ездить верхом. На следующий день
он встал на заре и в десять  утра,  покрытый  дорожной  пылью,  смущенный  и
сердитый, уже стучался в дверь тетки.  На  этот  раз  бедная  Анжелика  едва
сумела скрыть свое неудовольствие - кто же ходит в гости в  такое  неурочное
время? - однако законы гостеприимства были для нее священны, и она  заверила
Рене, что его неожиданный приезд для них "очаровательный сюрприз", и "в виде
исключения" позволила Маргарите прервать занятия.
   Девочка корпела над грамматическим разбором отрывка из "Телемака"  -  Она
отложила книгу без малейшего признака радости или неудовольствия, и тетка  с
племянницей чуть ли не целый  час  с  безукоризненной  любезностью  занимали
своего гостя светской беседой. Разговор, как и в предыдущий раз, шел о делах
прихода, о вышивках для церкви, о  благотворительности,  о  предосудительной
склонности служанок одеваться, как благородные дамы, об отце  Жозефе  и  его
племяннице и о матери-настоятельнице. Наконец  Рене  заставил  себя  встать,
неловко распрощался и уехал.
   Теперь он окончательно убедился, что Маргарита ему не нравится.  Если  ей
доставляет удовольствие вся эта возня вокруг ее особы,  значит  она  надутая
ломака, если же нет-то маленькая лицемерка. И в том и в  другом  случае  она
противная девчонка. Но ей все-таки чадо бы немного поправиться, .. и  почему
она на него так смотрит? Если в субботу она не поднимала  глаз,  то  сегодня
почти все время глядела на него, и  он  чувствовал  себя  очень  скверно.  И
почему она должна все время лежать на спине в этой  отвратительной  комнате?
Это просто несправедливо. Пускай она ему не нравится, но  все-таки  было  бы
лучше, если бы она не упала тогда с лестницы. Однако, раз он ничем не  может
ей помочь, пожалуй ему не стоит ни во что вмешиваться.
   Тем не менее к вечеру в четверг он опять оказался в Аваллоне.  Явиться  к
тетке просто так, без всякого предлога, у него не хватило духа,  поэтому  он
заехал на базар н купил вишен  в  дешевой  корзиночке.  На  худой  конец  он
скажет, что его прислали с вишнями из дому. Рене  был  правдив  и  вовсе  не
хотел лгать, но он почувствовал себя гораздо увереннее, зная, что на крайний
случай у него припасено правдоподобное объяснение.
   Ему сказали, что тетка отправилась навещать больных бедняков; мадемуазель
Маргарита одна и будет,  конечно,  очень  рада  гостю.  Он  пошел  вслед  за
служанкой в сад, с трудом подавляя паническое желание  броситься  наутек,  В
прошлый раз он всей душой желал, чтобы тетка убралась куда-нибудь  подальше,
и сейчас многое отдал бы за то, чтобы она вернулась, - перспектива  привести
несколько часов наедине с сестрой приводила его в смятение.
   Кушетка стояла на старом месте, и Маргарита все вышивала саше к  именинам
настоятельницы. Она, по-видимому, очень  спешила  закончить  работу,  потому
что, подав брату свою худенькую ручку, тут же снова взялась за вышиванье.
   Рене не сделал попытки поцеловать ее, а она и не подумала подставить  ему
щеку, как делала при тетке.
   Рене сел на скамейку рядом с кушеткой, размышляя над тем,  стала  бы  она
стирать и его поцелуй, если бы он отвернулся на  минуту?  Сегодня  ужасающее
самообладание как будто совсем оставило Маргариту, она  с  таким  же  трудом
выдавливала из себя слова, как и брат. Сначала  Рене  почувствовал  огромное
облегчение: потом ему пришло  в  голову,  что,  по-видимому,  он  в  субботу
напугал и огорчил сестру своими словами об отце Жозефе. Нервно ковыряя ручку
корзинки,  Рене  говорил  себе,  что  только  подлец  мог  расстроить  такую
бледненькую крошку. Но что сделано, того не воротишь.
   - Тетя скоро придет? - уныло спросил он.
   - Наверно, скоро, обычно она возвращается к четырем.
   - Ну, тогда я подожду ее.
   Еще две-три минуты проползли в тоскливом молчании.  Нет,  это  никуда  не
годится. Если он дождется прихода тетки, тогда вообще  ничего  нельзя  будет
сказать.
   - Знаешь, -  пробормотал  он  наконец  с  удрученным  видом,  -  ты  меня
извини...
   За субботу. Маргарита взглянула на него.
   - Субботу? Какую субботу? - Ну... за то, что я сказал об  отце  Жозефе  и
вообще... Это, конечно, не мое дело...
   Рене говорил торопливо, отводя глаза. Наконец он осмелился  взглянуть  на
сестру, и извинения замерли у него на губах. Он беспомощно развел руками.
   - Я ничего не могу с собой  поделать.  Здесь  просто  дышать  нечем,  как
будто, на тебя навалили перину, Только и  слышишь  что  отец  Жозеф.  сестра
Луиза, мать - настоятельница, - и до того все хорошие, что просто  противно.
Скажи, неужели они тебе в самом деле нравятся? - Я их ненавижу!  -  Огромные
глаза на бледном личике сверкнули недетской злобой. Она  ударила  слабеньким
кулачком по ручке кушетки.
   - Ненавижу! Ненавижу их всех! Они приходят  и  лезут  ко  мне  со  своими
поцелуями  и  приносят  отвратительные  сахарные  книжонки.   А   я   должна
благодарить и делать подарки для  матери-настоятельницы!..  -  Она  скомкала
саше и швырнула его в траву.
   Рене застыл на скамейке, потрясенный вызванной им бурей.
   - Да, но почему ты соглашаешься? - проговорил он. - Возьми да скажи,  что
не будешь, вот и все. Попробовали бы они заставить меня!.. А  может...  -  у
него опять раздулись ноздри, - а может, они...  наказывают  тебя,  а?  Я  им
тогда...
   - Нет, но они заели меня  нравоучениями.  Только  и  делают,  что  читают
нравоучения. Приходит  отец  Жозеф  и  начинает  проповедовать  христианское
терпение: не надо роптать, и надо радоваться, что  я  лежу  здесь  во  славу
Иисуса. Хорошо ему - у него ведь не болит нога. А я ропщу!  И  посмотрел  бы
ты, какой шум подняла на днях сестра Луиза, когда у нее заболел зуб. Я бы их
всех убила! Всех до одного! Рене неловко протянул руку и робко дотронулся до
ее сердито сжатого кулачка.
   - А ведь я не знал, что ты больна.  Эти  свиньи  сказали  мне  только  на
прошлой неделе. Тебе  очень  больно?  Маргарита  несколько  мгновений  молча
смотрела на брата, потом закрыла лицо руками и разрыдалась.
   - Не надо! Не плачь! - воскликнул Рене, сам чуть не плача, и,  бросившись
на колени рядом с сестрой, нежно ее обнял.
   - Если отец Жозеф снова начнет тебя пилить, он у меня узнает, старый...
   Маргарита... ну не плачь же! Вернувшись домой, Анжелика застала  Рене  за
обучением сестры игре "в веревочку". Он хотел было взять для этой цели кусок
голубой тесьмы, предназначенной для саше, но Маргарита  сказала,  что,  если
это обнаружится, их "заедят нравоучениями", И тогда, пошарив в карманах,  он
нашел там обрывок бечевки.
   Старая дева просияла, увидев, как они подружились.
   - Ну как, мои милые, весело провели время? Что это, вишни? Надеюсь, ты их
не очень много скушала, Маргарита? А как твое вышиванье? Ах, что это  с  ним
случилось? Она взяла со столика измятое саше. Рене тут же нашелся.
   - Простите, тетя; я нечаянно смахнул его рукавом и не  заметил,  а  потом
наступил ногой. Кажется, нитка оборвалась. Мне очень жаль,  что  я  испортил
вышиванье.
   Тетка разгладила материю.
   - Боже мои, какая жалость! Ну ничего, милочка, он ведь не нарочно,  и,  я
думаю, все можно поправить - подержать над паром, а  потом  прогладить  чуть
теплым утюгом. Хорошо хоть, что не запачкалось. Разве тебе уже  пора,  Рене?
Да, правда, ехать далеко. Ты, наверно, оставил лошадь  в  гостинице?  Только
помоги мне внести кушетку. Ноги, ноги, пожалуйста, вытри! Ну, до свидания.
   Кланяйся папе и Анри, и большое спасибо за вишни.
   Брат и сестра распрощались так церемонно, как будто :...то был не Рене, а
Анри. Когда же тетка вышла за тряпкой, чтобы  подтереть  на  ступеньках  его
следы. Рене наклонился к сестре.
   - Не беспокойся, я  поговорю  с  отцом.  Мы  приструним  отца  Жозефа.  И
нравится это тете или нет, а щенок у тебя будет.
   Девочка порывисто приподнялась, обняла его  за  шею,  и  Рене  на  минуту
прижал сестру к груди. Потом  осторожно  опустил  ее  на  подушки  и  сказал
появившейся в дверях тетке:
   - Надеюсь, я ее не утомил. Я скоро приеду опять. Нет, нет, я не  наслежу!
До свидания! .

Глава II

   - Вы мне можете уделить несколько минут, сударь?  -  спросил  Рене  отца,
перехватив его у дверей кабинета, - Если вы не слишком заняты, я хотел бы  с
вами поговорить.
   Маркиз открыл дверь, пропуская Рене вперед.
   - Входи.
   Затененная листвой  огромных  каштанов,  скудно  обставленная  комната  с
выстроившимися вдоль стен  книжными  шкафами  была  погружена  в  безмолвный
зеленоватый полумрак. Маркиз опустился в потертое кожаное кресло и с улыбкой
посмотрел на сына.
   - Ты становишься похож на свою мать.
   - А Маргарита похожа на нее? Рене стоял у  окна,  хмуро  глядя  на  ветви
каштанов; он задал этот вопрос, не повернув головы.
   - Ничуть. Говорят, она похожа на меня. В семье твоей матери у  всех  были
светлые волосы.
   - У тети Анжелики светлые волосы. Мама была на нее похожа? В голосе  Рене
слышалось какое-то странное упорство, и отец внимательно посмотрел на него.
   - Можно было догадаться, что они сестры. Обе светловолосые... но нет, все
же сходства между ними было мало. Вот портрет твоей матери, правда, не очень
удачный.
   Портрет, висевший на стене, действительно был не очень  удачен:  художник
совсем не уловил материнской нежности, которой  дышало  лицо  Франсуазы:  он
увидел только черты лица, а  чертами  лица  она  напоминала  Анжелику.  Рене
сердито отвернулся от портрета. Обожествление мертвых было не в его  натуре:
Маргарите нужна мать из плоти и крови, добрая и разумная. Он вспомнил  своих
оглушительно жизнерадостных двоюродных сестер и братьев в Глостершире;  тетя
Нелли хоть и не блещет умом. но зато знает, как  сделать,  чтобы  тебе  было
хорошо, мальчик ты или девочка. Дора и Трикси вечно хохочут, такие толстые и
веселые, как скворчата. Им-то не нужно лежать на кушетке и вышивать саше для
всяких противных старух.
   Он взглянул на отца.
   - Вы знаете священника, который ходит к тете Анжелике? -  вдруг  смущенно
выпалил Рене.
   - Отца Жозефа? Знаю, встречался с ним несколько раз.
   - Вам не кажется, что он довольно гнусный субъект?  Маркиз  вопросительно
посмотрел на сына.
   - Почему ты так думаешь? - Просто так, - пробормотал Рене, снова  прячась
в свою раковину.
   - Может быть, - задумчиво сказал маркиз. - Очень может быть.
   Несколько мгновений он  молча  хмурился,  перебирая  свои  бумаги,  потом
спросил:
   - По-твоему, Маргарите там... не очень хорошо?  -  По-моему,  это  просто
свинство не позволять девочке завести щенка, когда ей хочется.
   - Завести... кого? - Но она ведь совсем еще маленьк