Она пришла из тьмы, нет, нет, она  не с нашей  планеты. Ты помнишь, какие  у
нее глаза?
   И  всякий раз  внутри  у  меня  все  переворачивалось  и  душило  меня.
Нескончаемая череда имен проходила передо мной, звучащие то нежно, то нелепо
имена  тех мест,  откуда  она  могла  явиться  к  нам:  Уганда,  Тананариве,
Гонолулу, Венесуэла, Атакама. Что это, стихи или краски? Я и сам не знал.


XIII

   Фру просит заложить экипаж, она собирается на станцию.
   Она  никуда  не  спешит,  она  велит кухарке  приготовить ей на  дорогу
корзину  с  провизией,  а  когда  Нильс  спрашивает  ее,  какой  экипаж  она
предпочитает -  коляску или ландо, фру, немного подумав, велит запрячь ландо
парой.
   Она уезжает.  Правит сам Нильс. Вечером они возвращаются. Они вернулись
с полдороги.
   Неужели  фру  что-нибудь  забыла?  Она  требует  переменить  корзину  с
провизией и переменить  лошадей, они сейчас же уедут обратно. Нильс пытается
отговорить ее, дело к ночи, уже стемнело,  но фру не хочет  слушать  никаких
резонов. Дожидаясь, пока выполнят ее приказания, фру сидит у себя в дорожном
платье,  она  ничего не позабыла и  ничего  не  делает,  она просто сидит  и
смотрит в одну  точку. Рагнхильд подходит и спрашивает, не нужна ли она фру.
Нет, спасибо. Фру сидит сгорбившись, словно какое-то горе гнет ее к земле.
   Лошадей перепрягли, фру вышла.
   Увидев, что Нильс и во второй раз собирается ее везти, фру его пожалела
и сказала,  что  теперь с ней  поедет  Гринхусен. В  ожидании Гринхусена она
присела на ступени.
   Потом они уехали. Вечер был приятный, и лошадям не жарко.
   -  Она так изменилась,-  говорит Нильс.-  Я  ничего не  могу понять.  Я
сидел, правил, вдруг она постучала мне в окошко  и велела поворачивать. А мы
уже с полпути проехали. Но она только и приказала поворачивать и не  сказала
ни слова о том, что намерена тотчас ехать обратно.
   - Может, она что-то забыла?
   - Ничего  она не забыла,-  говорит Рагнхильд.- Она поднялась к себе,  я
думала, она решила сжечь эти фотографии, ничуть не бывало: как стояли, так и
стоят. Нет, ничего она дома не делала.
   Мы отошли с Нильсом подальше, и он сказал мне:
   - Что-то с ней неладно,  с нашей  фру, в ней нет гармонии, совсем  нет.
Как,  по-твоему, куда  она поехала? Я лично не знаю.  Сдается мне, что она и
сама  этого не знает.  Когда мы остановились отдохнуть,  фру  и говорит мне:
"Ах, Нильс, у  меня так много дел, мне надо поспеть в двадцать  мест, и дома
быть  тоже надо".-  "Не стоит так  утруждать  себя, фру,- сказал я ей,- и не
стоит тревожиться". Но ты  же знаешь, какая  она стала. Она не терпит, когда
ей что-нибудь советуют. Она взглянула на часы и велела ехать дальше.
   - Это было по дороге на станцию?
   - Нет, уже на обратном пути. Она очень волновалась,
   -- Уж не получила ли она письмо от капитана?
   Нильс только головой покачал.
   -  Нет.  Впрочем, кто  знает.  Кстати,  какой  у  нас  завтра  день-то?
Воскресенье?
   - Воскресенье, а что?
   -  Ничего, я просто  так. Я собирался в  воскресенье отыскать поудобней
дорогу к дровосеке. Я давно уж собираюсь. Когда снег выпадет, небось трудней
будет.
   Вечно у него в  голове хозяйственные заботы. Для него это  дело  чести,
вдобавок он хочет отблагодарить капитана, ибо тот  прибавил ему жалованья за
хороший урожай. Итак, нынче воскресенье.
   Я иду  на  холмы посмотреть  запруду  и  канаву.  Нам бы  еще несколько
погожих дней, и водопровод будет  закончен. Меня очень это  занимает, и я  с
нетерпением жду, когда минует воскресенье и можно будет приналечь на работу.
Капитан  не  вмешивался  ни единым словом  в  строительство водопровода,  он
целиком положился  на  меня, вот  почему мне  далеко  не  безразлично, когда
ударят морозы.
   Вернувшись, я вижу, что ландо стоит посреди двора, а лошади  выпряжены.
По времени  фру уже  вполне  могла вернуться,  но почему  ж тогда  Гринхусен
остановил ландо у парадного крыльца? - подумал я и прошел в людскую.
   Девушки выбегают мне навстречу:  фру  не вылезает  из  ландо, она снова
воротилась с дороги, они успели доехать до  самой станции, но фру  приказала
доставить ее обратно. Поди пойми ее.
   - Может быть, она чем-то взволнована? - спрашиваю я. - А где Нильс?
   - В лес ушел. Сказал, что надолго. Кроме нас, никого из прислуги нет, а
мы уже говорили с фру. Нам больше неудобно.
   - А Гринхусен где?
   -  Пошел  перепрягать лошадей.  А  фру не  желает  выходить  из  ландо.
Попробуй ты уговорить ее.
   - Невелика  беда, если фру прокатится до станции еще  несколько раз. Не
беспокойтесь.
   Я подошел к фру.  Сердце  мое сильно стучало. Как она нервничала, каким
безотрадным  казалось  ей,  должно  быть, все  вокруг. Я  приоткрыл  дверцу,
поклонился и спросил:
   - Может быть, фру прикажет мне доставить ее на станцию?
   Она спокойно оглядела меня и ответила:
   - Это зачем же?
   - Гринхусен, верно, устал, вот я и подумал...
   -  Он  сказал,  что  отвезет  меня.  Ничего   он   не  устал.  И  пусть
поторапливается, где он там?
   - Я его не вижу, - ответил я.
   - Закрой дверцу  и поторопи  его,  -  приказала фру,  оправляя  на себе
дорожное платье.
   Я пошел на конюшню. Гринхусен запрягал свежих лошадей.
   - Ты что это, - спросил я, - опять едешь?
   - Я-то? А разве не велено? - И Гринхусен помедлил.
   - Чудно как-то получается. Вы куда сейчас поедете, она тебе говорила?
   - Нет. Она прямо среди ночи хотела вернуться домой, но я ей сказал, что
это нам всем  не  под  силу.  Ну,  она  и заночевала в  гостинице. Но  утром
приказала  ехать домой. А теперь хочет снова на станцию.  Я и сам  ничего не
понимаю.
   И Гринхусен снова принялся запрягать.
   - Фру велела мне поторопить тебя.
   - Я сейчас. Мне только с упряжью разобраться.
   - Ты, наверное, устал, тебе, пожалуй, трудно ехать второй раз?
   - Ничего, как-нибудь справлюсь. Она знаешь как здорово дает на чай!
   - Да ну?
   -- Вот ей-богу. Благородная дама, сразу видно.
   Тогда я говорю:
   -- Не надо тебе ездить во второй раз.
   Гринхусен поворачивается ко мне.
   - Ты так думаешь? Может, и впрямь не надо.
   Но  тут  раздается  голос  фру,  которая тем  временем подошла к дверям
конюшни.
   - Ты долго будешь копаться? До каких пор мне ждать?
   - Сей  момент! -  отвечает Гринхусен  и  начинает  суетиться.  - Только
постромку подправлю.
   Фру  вернулась  к   ландо.  Она  почти  бежала,  тяжелая  меховая  доха
затрудняла ее движения, она размахивала руками, чтобы не оступиться. До чего
же печальное зрелище - словно курица мечется по двору и бьет крыльями.
   Я снова подошел к фру, я держался учтиво, даже смиренно, я снял шапку и
попросил ее не ездить второй раз.
   - Не тебе меня везти, - отрезала фру.
   -- Но, может быть, фру и сама никуда не поедет?
   Тут она рассердилась, смерила меня взглядом и сказала:
   -  Ну  уж  извини, это  не твое дело. Только  потому, что тебя когда-то
из-за меня рассчитали, ты...
   - Нет, нет, вовсе  не потому! - в отчаянии воскликнул я и ничего не мог
прибавить. Если она так меня поняла, значит, она меня ни в грош не ставит.
   Лишь  на  мгновение  вспыхнула  во  мне  искра бешенства,  я готов  был
ворваться в ландо и силой  вытащить оттуда  эту  глупую, бестолковую курицу!
Должно  быть,  руки  у  меня непроизвольно дернулись  -  она  отшатнулась  с
боязливым видом.
   Но так было только одно  мгновение, потом я снова обмяк,  и поглупел, и
предпринял еще одну попытку:
   - Очень нам тревожно, когда вы уедете, нам всем.  Мы  бы и  здесь могли
чем-нибудь  вас  развлечь, я бы  почитал  вслух, а  Ларс  славно поет.  Я  и
рассказать  бы мог  что-нибудь.  Какую-нибудь  историю.  Вон идет Гринхусен,
прикажите отослать его назад.
   Она как будто смягчилась и призадумалась. Потом сказала:
   - Ты просто ничего не  понимаешь. Я езжу встречать  капитана. Позавчера
он не приехал.  Вчера  он не  приехал,  но ведь  рано или  поздно он  должен
приехать. Я хочу встретить его.
   - А-а!
   - Ну ступай. Гринхусен здесь?
   Я так и  онемел. Конечно же,  она права, и объяснение ее звучит  вполне
убедительно, а я снова выставил себя дураком.
   -  Да,  Гринхусен  здесь,  - ответил я. И я надел шапку, и я  сам помог
Гринхусену  запрячь  лошадей. Я  был так  смущен  и ошарашен, что даже забыл
попросить прощенья, а просто бегал вокруг лошадей  и проверял, в порядке  ли
упряжь.
   - Значит, ты повезешь меня? - обратилась фру к Гринхусену.
   -- Я, я! А то кто же,- ответил он.
   Она громко захлопнула дверцу, и ландо покатилось со двора.

   - Уехала? - всплеснули руками девушки.
   - Вот именно. Она хочет встретить своего мужа.
   Я опять ушел к запруде. Раз Гринхусена нет дома, у нас одним работником
меньше, и еще вопрос, сумеем ли мы, оставшиеся, управиться в срок.
   Я  понял, что фру Фалькенберг ловко  провела меня, когда сказала, будто
едет встречать мужа. Большой беды  тут нет - лошади хорошо отдохнули; покуда
Нильс вместе с нами копал канаву, они несколько дней простояли в конюшне, но
я-то, я-то, это же  надо быть таким дураком. Мне  бы самому влезть на козлы,
вместо того чтобы просить прощенья. Ну хорошо, а дальше  что? А то, что я не
стал  бы потворствовать  всем ее капризам, я мог бы  попридержать ее. Эх ты,
влюбчивый старикашка! Фру и сама знает, что ей делать. Она хочет поквитаться
с капитаном, не быть дома, когда  он приедет. Ее раздирают  сомнения, то она
хочет одного, то другого, то  одного,  то опять другого.  И все-таки  пускай
сама  решает, что ей делать.  А  ты, добрая душа, не затем же  ты пустился в
свое странствие,  чтобы  охранять  гражданские интересы  супругов  в  случае
любовных  похождений.   Пусть  так.  Фру  Фалькенберг  очень  испорчена.  Ей
причинили  непоправимое  зло,  она  смята,  и  не  все  ли  равно,  как  она
распорядится собой. Она и лгать приучилась. Сперва - строит глазки, как дива
из варьете, потом  начинает лгать.  Сегодня  это  была  ложь во спасение,  а
завтра  она  солжет  для собственного  удовольствия,  одно влечет  за  собой
другое. Ну и что? Жизнь может позволить себе такую расточительность.
   Три дня мы возились с канавой,  осталось  несколько  метров.  Теперь по
ночам бывало порой три градуса мороза, но нам это не мешало, мы продвигались
вперед.  Вернулся Гринхусен,  я  определил  его копать для трубы  канаву под
кухней,  сам я  вел канаву под  скотным двором и  конюшней,  что  составляло
наиболее ответственную  часть работы, а Нильс и Ларс Фалькенберг вели канаву
к запруде.
   Сегодня я наконец выбрался спросить у Гринхусена про фру:
   - Значит, в последний раз она с тобой не вернулась?
   - Нет, она села в поезд.
   - Должно быть, она поехала встречать мужа?
   Гринхусен теперь держался со  мной  настороженно, за эти два дня он  не
сказал мне ни слова и односложно ответил:
   - Наверно, наверно. Как же, как же, ясное дело, надо встретить мужа.
   - Послушай, а что, если она к родителям поехала в Кристианссанн?
   -  Может, и к родителям,  - отвечает Гринхусен.  Ему это  предположение
нравится больше.-  Ясно как божий день, она поехала к ним. Погостит и  скоро
вернется.
   - Она сама это сказала?
   -  Да, по всему  видать, что скоро. Капитана-то все равно еще дома нет.
Наша фру - редкостная  женщина. Вот  тебе,  Гринхусен, поешь, а вот попей  и
лошадей  напои, говорит, а  вот  тебе  и сверх  того. Поди еще  найди  такую
хозяйку!
   Но девушкам, с которыми  Гринхусен держался откровеннее, он сказал, что
фру,  может  быть, и вовсе  никогда  не  вернется.  Не  зря  она всю  дорогу
расспрашивала его  про инженера Лассена - небось  к нему и поехала.  А уж  с
Лассеном она не пропадет, такого богатея поискать надо.
   На имя фру пришла еще одна открытка, где капитан просил  выслать Нильса
встречать его в пятницу вечером и не позабыть доху. Открытка припоздала, был
уже  четверг. Вышло даже  удачно,  что Рагнхильд  догадалась  сунуть  нос  в
открытку.
   Мы сидели у Нильса в комнате и толковали про  капитана, как он все  это
воспримет и что должны говорить мы, если, конечно, мы вообще должны что-либо
говорить. Присутствовали все  три горничные. К  тому времени, когда  капитан
писал свою открытку, фру уже вполне могла  добраться  до Христиании, значит,
она поехала не туда. Все это было даже более чем печально.
   Нильс спросил:
   - А письма она ему не оставила?
   Нет,  писем никаких  не видать. Зато Рагнхильд по своему почину сделала
кое-что, чего ей, быть может, вовсе не  следовало делать. Она бросила в печь
все фотографии, стоявшие на рояле. Не надо было, да?
   - Нет, отчего же, Рагнхильд, отчего же.
   Потом Рагнхильд рассказала нам, что просмотрела все вещи фру и  выбрала
все  чужие  платки.  Она  много нашла  там  чужих  вещей,  вышитую  сумку  с
монограммой инженера  Лассена, книгу,  где было полностью  написано его имя,
какие-то сладости в пакете с его адресом, и все это она сожгла.
   Да, Рагнхильд была  необыкновенная девушка!  Какое безошибочное  чутье!
Как она сумела в один миг стать кроткой и добродетельной! Она, которая умела
извлечь столько пользы из красной ковровой дорожки и замочных скважин.
   Для меня  и моего  дела  вышло даже  лучше, что капитан  не  затребовал
Нильса  и  экипаж вовремя: канава  уже достигла  необходимой  длины, а чтобы
укладывать трубы, Нильс мне не нужен. Вот когда придет пора засыпать канаву,
мне  понадобятся все рабочие руки. Кстати, опять  начались дожди, потеплело.
Термометр стоял много выше нуля.
   Мне просто повезло, что водопровод занимал в эти дни все  мои мысли, он
избавил  меня  от  множества неизбежных  раздумий.  Порой я сжимал кулаки  и
терзался, а оставшись один, в криках изливал лесу свою тоску, но уехать я не
мог никак. Да и куда мне было ехать?

   Вернулся  капитан. Он тотчас  обежал весь дом, заглянул  в людскую,  на
кухню,  осмотрел  комнаты верхнего этажа  и снова спустился к нам все еще  в
дохе и ботфортах.
   - Где фру? - спросил он.
   - Фру выехала  вам навстречу,  -  отвечала Рагнхильд. - Мы  думали, она
вернулась вместе с вами.
   У капитана сразу поникла голова. Потом он спросил осторожно:
   - Значит, ее Нильс отвез? Жалко, я не посмотрел на станции.
   Тут Рагнхильд сказала:
   - Фру уехала в воскресенье.
   Капитан к этому времени овладел собой и сказал:
   - В  воскресенье,  говоришь?  Тогда, должно быть, она думала  встретить
меня в Христиании. Гм-гм. Значит, мы разминулись, я  заезжал по дороге еще в
одно место, я был вчера в  Драммене, то есть в  Фредерикстаде.  Ты  меня  не
покормишь, Рагнхильд?
   - Прошу, стол накрыт.
   - Вообще-то я заезжал  в Драммен  позавчера. Ну, ну, значит, фру решила
прогуляться. А дома у нас все в порядке? Канаву копают?
   - Уже кончили.
   И капитан скрылся в подъезде. А Рагнхильд со всех ног помчалась к нам и
слово в слово передала этот разговор, чтобы мы не подвели ее.
   Позднее капитан вышел к нам, сказал: "Здорово, ребята", - на офицерский
манер и был приятно  поражен, когда увидел, что мы не только  уложили трубы,
но даже начали засыпать их землей.
   - Молодцы ребята! Вы не в пример ловчей управляетесь с делами, чем я.
   Потом он  перешел к  запруде. Когда  он снова вернулся к нам, взгляд  у
него был  не  такой  зоркий, как  вначале,  глаза помутнели. Должно быть, он
посидел  там в одиночестве и поразмыслил кое о чем. Вот он стоит подле нас и
держится рукой за подбородок. Помолчав немного, он сказал Нильсу:
   - Ну, лес я продал.
   - За хорошую цену, господин капитан?
   - Вот именно. За хорошую  цену. Но я провозился с этим делом все время.
Вы тут управляетесь быстрей.
   -- Нас ведь много, было иногда четверо сразу.
   Он хотел пошутить и сказал:
   - Я-то знаю, как ты мне дорого стоишь.
   Но  голос  капитана  звучал  совсем не шутливо, да и улыбка  у  него не
получилась. Растерянность  всецело им завладела. Немного  спустя  он сел  на
камень, вынутый  из канавы и  перемазанный сырой глиной. Сидя  на камне,  он
наблюдал за нашей работой.
   Я подошел к нему с лопатой в руке, мне было жаль его платье,  поэтому я
сказал:
   - Не прикажете ли соскрести глину с камня?
   - Нет, не надо.
   Однако он встал, и я пообчистил камень.
   Но  тут я завидел бегущую к  нам  вдоль  канавы Рагнхильд. Что-то белое
трепыхалось у  нее  в руке, какая-то  бумажка.  А Рагнхильд бежала  что есть
духу. Капитан сидел и смотрел на нее.
   - Вам телеграмма,- сказала она, отдуваясь.- С нарочным.
   Капитан встал и сделал несколько шагов навстречу этой телеграмме. Потом
он раскрыл ее и прочел.
   Мы сразу увидели, что телеграмма  очень важная - у капитана перехватило
дыхание. Потом он зашагал, нет, побежал к дому, отбежав немного, обернулся и
крикнул Нильсу:
   -- Запрягай немедля. На станцию.
   И побежал дальше.

   Капитан уехал. Всего несколько часов он пробыл дома.
   Рагнхильд  описала  нам его  волнение: он чуть не  забыл доху, он забыл
приготовленную для  него корзинку с провизией  и телеграмму,  которая  так и
осталась лежать на ступеньках.
   "Несчастный  случай,-   стояло  в  телеграмме.-  С  Вашей  супругой..."
"Полицеймейстер".
   Что бы это могло значить?
   - Я  сразу  почуяла беду, когда  увидела нарочного,- сказала  Рагнхильд
каким-то чужим голосом и отвернулась. - Должно быть, очень большая беда.
   - С чего ты взяла, - отвечаю я,  а сам все  читаю и перечитываю.  -  Ты
послушай: "Вам надлежит прибыть безотлагательно. С вашей супругой  произошел
несчастный случай. Полицеймейстер".
   Это  была  срочная депеша  из  того  маленького  городка,  из  мертвого
городка.  Да,  да, оттуда. В городке стоит  неумолчный  шум, в  городке есть
длинный мост,  водопад. Любой крик  умирает  там, кричи - не кричи, никто не
услышит. Птиц там тоже нет...
   Все девушки приходят ко мне поговорить,  и у каждой чужой, изменившийся
голос, все страдают, и я обязан казаться уверенным и непоколебимым.
   - Может  быть  фру  упала  и  больно  ушиблась,  она стала  нынче такая
грузная.  Упала,  а потом  поднялась  без  посторонней  помощи,  кровь текла
немножко,  и все. А полицмейстера хлебом не корми, только дай  ему отправить
телеграмму.
   - Да нет же, да нет же, - спорит Рагнхильд. - Ты и сам отлично  знаешь,
что  уж раз полицмейстер отправил  телеграмму,  значит,  фру нашли  мертвой.
Какой ужас... сил нет вынести.
   Настали тяжкие дни. Я работал  усерднее, чем всегда, но двигался как во
сне, без страсти и без охоты. Когда же вернется капитан?
   Он   вернулся  через  три  дня,   один,  молча,   -  тело  доставили  в
Кристианссанн,  капитан заехал  домой  только  переменить  платье, потом  он
поедет туда же, на похороны.
   На сей  раз он  и часу  не пробыл  дома: надо было  поспеть к утреннему
поезду. Я так даже не повидал его, потому что не был во дворе.
   Рагнхильд спросила его, застал ли он фру в живых.
   Он поглядел на нее и сдвинул брови.
   Но Рагнхильд не отставала  и просила ради  бога сказать ей, да или нет!
Обе горничные стояли позади, и вид у них был такой же горестный.
   Тогда капитан ответил - но так тихо, словно отвечал себе самому:
   -  Я  приехал  уже  через  несколько  дней после ее  смерти.  Произошел
несчастный случай, она  хотела перейти реку  по льду, а лед еще не окреп. Да
нет,  льда вообще не было, лишь  камни, очень скользкие.  Впрочем, лед  тоже
был.
   Девушки  начали всхлипывать,  но  этого  капитан  уже  не вытерпел,  он
поднялся со стула, сухо кашлянул и сказал:
   - Ладно, девушки, ступайте! Постой-ка, Рагнхильд! - и спросил ее о том,
о чем явно хотел узнать  с глазу на глаз: - Что я собирался  сказать, ах да,
это ты сняла фотографии с рояля? Ума не приложу, куда они делись.
   Тут к Рагнхильд вернулась ее всегдашняя смекалка и расторопность, и она
отвечала - благослови ее бог за эту ложь:
   - Я? Нет, это фру как-то убрала их.
   - Ах, так. Вот оно что. Я просто не мог понять, куда они делись.
   У него отлегло от сердца, ей-же-ей, отлегло после слов Рагнхильд!
   Перед  отъездом он успел еще  передать