изни, чтобы понять намек. В ее
собственном сейфе тоже хранились такого рода документы: на кого-то пи-
сали жены,  кто-то по пьянке угодил в  вытрезвитель,  у  кого-то  были
проблемы  с  таможней  - мало ли что накапливается за годы работы,  не
всему же давать ход,  но совсем  неплохо,  когда  человек  знает,  что
где-то он засветился, это держит его в напряжении, что совсем не вред-
но для дела. А уж в какой момент вытащить бумажку, решать руководству.
   Екатерина Дмитриевна продержалась на своем посту  еще  месяца  три,
после чего была отправлена в отставку без объяснения причин и,  конеч-
но,  с переводом на другую работу, как это обычно делалось в то гуман-
ное  время.  Она  кинулась к высокому покровителю,  воспользовавшись -
единственный раз - телефоном,  записанным на бумажном квадратике. Пок-
ровитель поднял трубку сам, она назвалась. "А что случилось?" Она объ-
яснила.  "Так в чем проблема?  На другую работу?  Ну и хорошо.  Работу
время от времени надо менять,  продлевает жизнь, японские ученые уста-
новили. Так что давай. Успеха".
   Не надо было звонить.  Она уже не управляла своими поступками. Пер-
вый раз в жизни.
   Лев Яковлевич, вернувшись от приятеля, застал дома необычную карти-
ну.  Катя лежала в темноте,  не зажигая света, и голоса не подала. "Ты
где? - переспросил он. - Катя! Что с тобой? Заболела?"
   Он уже знал обо всем, накануне проговорили весь вечер, пришли к вы-
воду:  вот и хорошо!  что ни делается, все к лучшему! подальше от этой
публики, от этого ежедневного вранья! ну их всех в задницу, если на то
пошло!..  Вот в таком роде - и Катя не возражала,  даже  повеселела  в
конце концов: в задницу их всех!
   Так что же сегодня? "Катя, ты где?" Ни звука в ответ. "Спит?" - по-
думал он. В голову пришло худшее, он отбросил эту мысль. "Катя!"
   Тут позвонили в дверь.  Пришла дочь Света с мужем Колей:  "Чо это у
вас тут происходит?" Вот оно что: значит, Света уже в курсе. Катя выз-
вала Свету.  Так все серьезно. Лев в который раз мог убедиться в своем
легкомыслии.  Вот оно что,  оказывается: для нее это трагедия. А он-то
думал...
   Зажгли свет. Катя была жива и не спала.
   "Ну чо,  чо, мама? Чо там у тебя?" - торопила Света. Она, при своем
красном дипломе, говорила все-таки "чо" и "ездиют", как будто род про-
должался от бабушки к Свете,  обойдя стороной нынешнюю Екатерину Дмит-
риевну.
   Света и Коля спешили куда-то на день рождения,  оставили в прихожей
неуместные цветы.  "Ну,  мать!  - говорила бодрым голосом Света. - Ну,
подумаешь! Сняли тебя! Всех когда-нибудь снимают рано или поздно, а то
ты не знала!" - и глядела вопросительно на Льва:  мол,  то или не то я
говорю?
   Екатерина Дмитриевна  слегка  оживилась:  "Это ты верно.  Всех ког-
да-нибудь".
   "Побудешь дома!  Что, нет? Ну, не дома, так опять же - на руководя-
щую, так они не оставят. А лучше, я считаю, дома. Дать отдых себе. Не-
ужели не прожин вете?" - и снова на Льва Яковлевича: так или не так?
   Нежности у них приняты не были. Света приобняла и потормошила мать,
и они с Колей отправились по своему маршруту, чуть не забыв цветы...
   А уж затем,  после их ухода,  с Катей сделалась истерика.  "Это все
ты! - услышал Лев. - Твои друзья!" Плечи ее вздрагивали, по лицу текли
слезы.  "Почему ж мои? Не мои, а наши!" - осторожно возражал Лев, хотя
зачем уж было возражать. "Твои! Ваша вшивая интеллигенция! Простой че-
ловек  такого  не допустит!" Ничего подобного он от нее раньше не слы-
шал.  "Простой человек и похуже допускает!" - не оставался в долгу Лев
-  и напрасно:  она не помнила себя.  Глаза ее набухли от слез,  голос
дрожал, он вдруг увидел, что она постарела, увидел все сразу: морщинки
у  глаз,  и побелевшие пряди светлых волос у висков,  и две поперечные
складки гармошкой над верхней губой.  Волна нежности поднялась в  нем,
он стал целовать ее мокрые глаза,  волосы.  Она вырвалась с воплем, он
почувствовал боль - расцарапала ему щеку; потом, словно образумившись,
затихла, обмякла, больше ничему не сопротивляясь, будь как будет, а он
все держал ее, боялся отпустить...
                                        8
   Через несколько лет после  описываемых  событий  карьера  Екатерины
Дмитриевны,  казалось бы,  навсегда прервавшаяся, вдруг неожиданно во-
зобновилась. Кто мог предвидеть, что все вокруг будет меняться, да еще
с такой быстротой. Прежняя эпоха была безоговорочно осуждена, ее фаво-
риты развенчаны,  заслуги поставлены под сомнение, а провинности и на-
казания,  наоборот,  в заслугу. Зачлось и Екатерине Дмитриевне. Кто-то
вовремя упомянул ее как человека,  пострадавшего при бывшем  руководс-
тве;  вспомнили об опальном художнике,  которого она брала под защиту,
за что, как водилось в то время, сама оказалась в опале. Одним словом,
Екатерину  Дмитриевну  призвали  вновь в партийные органы,  теперь уже
взявшие либеральное направление, где как раз такой человек был нужен.
   Что касается самого художника, то имя его замелькало в прессе, поя-
вился вскоре и он сам, встречен был с помпой, как европейская знамени-
тость.  Разумеется,  никому не пришло бы в голову упрекнуть его сейчас
за тот не совсем стандартный,  впрочем,  и не новый способ, каким он в
свое время перемахнул за рубеж, хотя, казалось бы, власть и законы ос-
тавались пока еще те же, и коллеги, осуждавшие его тогда на собраниях,
тоже все на своих местах. На одной из встреч в Доме художника сам Вася
со смаком рассказывал историю с колбасой в холодильнике,  и все дружно
смеялись - деталь,  в самом деле забавная. С кем-то из старых знакомых
вспоминали прошлое,  Вася вспомнил о Леве - как он там, жив ли? Вопрос
не праздный, поскольку и поумирали люди за это время...
   К началу эпохи перемен  Екатерина  Дмитриевна  работала  директором
техникума,  успев  до этого побывать еще на нескольких должностях,  но
нигде не задержавшись.  Теперь ее позвали в высокое учреждение на Ста-
рой площади,  на должность, правда, более скромную, чем когда-то, не с
двумя шоферами,  а с одним,  и без собственной приемной,  и все  же  -
вспомнили и позвали. Работа оказалась непыльной, что же касается благ,
то их сократили везде - как раз начиналась знаменитая борьба с  приви-
легиями.
   Екатерина Дмитриевна постарела - все мы, увы, не становимся моложе,
- но выглядела все еще привлекательной женщиной;  вдобавок теперь она,
что называется, следила за собой, и времени для этого было достаточно,
не то,  что раньше.  К пятидесяти женщины ее склада  обычно  раздаются
вширь,  Екатерина же Дмитриевна, наоборот, заметно похудела, что очень
молодило ее фигуру, но, к сожалению, старило лицо. Она сделалась вдруг
более  разговорчивой,  словно сняла с себя вместе с грузом ответствен-
ности и обет молчания.  Одним словом,  это была уже  другая  Екатерина
Дмитриевна, как отмечали те, кто знал ее раньше. Единственное, что ос-
тавалось неизменным, это ее прибежище - дом и любящий муж.
   Изменился и Лев Яковлевич. Прежде всего, и это главное, он закончил
роман. Этот большой труд, почти сорок листов, не так давно увидел свет
в одном из новых наших издательств, и где-то была даже рецензия, что в
наше время редкость.  Короче,  долг был все же исполнен,  на это ушла,
может быть, целая жизнь, и не одна, а две, если считать и жизнь Екате-
рины Дмитриевны, но кто сказал, что жизнь и судьбу надо мерить сверше-
ниями,  не есть ли это остатки прагматического, целевого мышления, ко-
торое  мы теперь,  слава богу,  изживаем...  Если уж чему-то посвящать
жизнь, то не самой ли жизни?!
   В конце ее политической карьеры Екатерину Дмитриевну ждало еще одно
потрясение. Было это в августе 91-го, в том самом августе, в двадцатых
числах.  Екатерине Дмитриевне и ее коллегам пришлось в спешном порядке
покидать здание с уютными кабинетами и табличками на дверях.  Толпа на
Старой площади,  у подъездов, сдерживаемая растерянной милицией, обра-
зовала  узкий коридор,  по которому один за другим,  цепочкой выходили
бывшие, теперь уж определенно бывшие хозяева кабинетов. За час до это-
го по внутренней трансляции они были предупреждены комендантом здания,
успели кое-как собрать манатки - главным образом то личное, что храни-
лось в столах и сейфах,  - и с сумками,  целлофановыми пакетами двину-
лись к выходу, на улицу, на тротуар, провожаемые недружелюбными взгля-
дами и выкриками разношерстной толпы.  У Екатерины Дмитриевны остались
в кабинете туфли-лодочки, хранившиеся для парадных выходов, она вспом-
нила о них,  уже ступив на тротуар, попробовала вернуться, но поздно -
назад не впускали.  Туфли так и остались там навсегда. Жалко и против-
но.
   Месяц спустя судьба Екатерины Дмитриевны сделала новый и опять нео-
жиданный виток.  Кто-то где-то вспомнил все ту же историю с человеком,
свалившим за бугор, и как таскали за это либеральную Екатерину Дмитри-
евну...  Одним словом,  Екатерине Дмитриевне был снова предложен каби-
нет,  на  этот раз в учреждении под названием мэрия.  Что-то старомод-
но-французское, уютно-провинциальное мнилось при этом слове, какой-ни-
будь городишко Сан-Поль-де-Ванс на Лазурном берегу, кирпичная ратуша с
часами.  Здесь же было что-то совсем другое, похожее скорее на прежнюю
службу Екатерины Дмитриевны, много тех же знакомых лиц - или, по край-
ней мере, казавшихся знакомыми - в лифтах и коридорах.

   Так она с этого дня там и работает.

   А Лев Яковлевич взялся за новый роман.  Будем надеяться,  что он не
потребует стольких же лет,  как первый...  Вечерами они смотрят вдвоем
"Вести",  и Лев ругает почем зря новую власть, подкупленное ею телеви-
дение,  коррупционеров,  чиновников и всех прочих.  Он сделался совсем
седым,  это очень идет к вечному его загару,  и Катя время от  времени
останавливается, любуясь мужем.