ает мне свою  не
первую свежесть с еженедельной предоплатой. А я, как дурак, отказываюсь.
Хотя красная цена мне - чашка кофе и рогалик.
   Устроился в полутемном кафе. Руки сжимают чашку  с  блюдцем.  Длинный
поникший нос втягивает пьянящие пары черного кофе. Разламывает рогалик и
начинает жевать. В ожидании августа, который наступит завтра. Все  симп-
томы ностальгии. Прислушивается: две девушки за соседним столиком  пыта-
ются объясниться с официантом на ломаном немецком,  потом  переходят  на
английский, показывают пальцем на его чашку кофе и  рогалик  и  говорят,
что хотят то же самое. Сэмюэл С. ворвался со своим венским, чтобы объяс-
нить смущенному официанту, что они хотят. Шатенка повернулась к  нему  и
заговорила:
   - Вы, кажется, знаете английский.
   - Да.
   - Спасибо, вы нас выручили.
   - Не за что.
   Сэмюэл С. оглядел ее загар, чистые руки, обгрызенные  ногти,  золотое
колечко - жемчужина в бирюзе. Свежий сладкий аромат  ладного  загорелого
тела. Соседнее - слишком толстое. В этом полумраке нахлынул прежний мир.
Гарвард и все, что его там окружало: шейкер для коктейлей, пара распорок
для обуви, карманные часы, огромные, как луна. И вот сейчас - мурашки по
спине от этого американского говора и шелеста карты над их чашками.
   - Простите, вы не могли бы нам помочь, мы, кажется, заблудились.
   Сэмюэл С. медленно поворачивается, снимает кепку  и  кивает  головой.
Нервное подергивание небольшого бугорка плоти  между  большим  и  указа-
тельным пальцами.
   - Ну разумеется.
   - Мы хотели посмотреть "Сердца Габсбургов".
   - Выйдете из кафе, повернете налево. Потом - направо.  Опять  налево,
еще раз направо, второй поворот налево - и прямо перед вами  будет  цер-
ковь. Там и хранятся "Сердца Габсбургов".
   - Вы - американец.
   - Верно.
   - О господи.
   - А что.
   - Не может быть. Неужели вы...
   - Что.
   - Сэмюэл С.
   - Вы знаете меня.
   - Так это вы. Надо же. Я никогда не видела вашей фотографии, но  была
уверена, что обязательно вас узнаю. Вам интересно,  откуда  я  знаю  про
вас. Друг моего дяди - профессор Нью-Йоркского университета - вас знает.
Когда мы собирались в эту поездку, он сказал, что вы - одна из достопри-
мечательностей Европы.
   - Аллегория отчаяния.
   - Надо же. Он и впрямь предупреждал, ха-ха, что примерно так вы и от-
ветите. Ну ты подумай, Кэтрин, это ведь в самом деле правда. У меня даже
ваш адрес есть.
   - Меня оттуда выселили.
   - Надо же, какая жалость. Кстати, я - Абигайль, а это - Кэтрин.
   Следующие четыре дня Сэмюэл С., обливаясь потом, вел стоическую нерв-
ную борьбу. Тигренок выскочил из кровати, через всю комнату  бросился  к
раковине и подставил под сильную  ледяную  струю  свою  мордочку,  чтобы
продрать склеенные сном глазенки. Одна иконоборческая  выходка:  впервые
за пять лет он не явился на встречу с герром Доктором. У  Абигайль  были
длинные волосы и ослепительно  чистые  белки  глаз,  отороченные  шелком
длинных ресниц.
   В первый день он повел обеих смотреть "Сердца Габсбургов". А на  тре-
тий он намекнул, что толстой Кэтрин не мешало бы растрясти жир  -  пока-
таться верхом в Пратере. Абигайль сказала, что  он  слишком  много  себе
позволяет и какой же он после этого американец.
   - А какие бывают.
   - Понятия не имею. Но вы не похожи  на  тех  американцев,  которых  я
знаю.
   - Почему же.
   - Ну ладно. Вам нравится сыпать оскорблениями, что ж, я это тоже умею
делать. В общем, спасибо за экскурсию, но, знаете, вы несколько старова-
ты, вроде столько и не живут. И туфли у вас не лучше. И галстук. Да вы и
сами-то не такой уж худой. А воротничок этот ваш совсем  не  подходит  к
рубашке: наряжаетесь под английского денди, а на самом деле у них в  та-
ком зачуханные чиновники ходят.
   - Вы знаете, в чем ходят английские чиновники.
   - Да уж, так случилось. Это особая категория: они считают, что яйца у
них не простые, а золотые.
   Чтобы избежать дальнейших откровенностей, Сэмюэл С. предложил  выпить
чаю, надеясь, что консультации ювелира не  потребуется.  Толстую  Кэтрин
необходимо куда-нибудь сплавить. Или взорвать динамитом. Поток  взаимной
преданности несет двух подруг до тех пор, пока им не понадобится один  и
тот же мужчина. И тогда бац! Ни капли сожаления под севшим на мель суде-
нышком дружбы. Надеясь на понимание, он шепнул Абигайль:
   - Я хочу заниматься с тобой неприличными вещами.
   В ответ - только взгляд. Враждебность и никакой надежды. Они в молча-
нии вышли на тихую средневековую площадь Хайлигенкрейцерхоф. Она остано-
вилась у садовой ограды на Прелатентракт и  залепила  в  него  из  обоих
стволов.
   - Мы не так глупы, как вам кажется. Может, вы и опытнее, но я тоже не
вчера родилась. Мы приехали в Европу, чтобы расширить  свои  познания  в
человековедении. Ну и конечно, чтобы кого-нибудь подцепить. Я знаю,  что
не такая уж красивая, поэтому мне и приходится  иметь  дело  с  чудаками
вроде вас. Вы мне в отцы годитесь. Или в дядья - как раз  дядин  друг  и
говорил мне о вас. Но я не настолько слепа, чтобы не заметить, что вы  -
все-таки мужчина. Знаете, вы ошиблись насчет меня. Я - не динамистка.  А
вот вы - беспросветный сноб. То вы всех презираете, то  кому-нибудь  зад
лижете. Сами знаете, кто вы. Ничтожество.
   Следующие несколько секунд Сэмюэл С., задрав голову, взирал на закры-
тые ставнями окна и крону дерева, чувствуя на лице слабое тепло  солнеч-
ных лучей. Впервые за пять лет ему в голову пришло следующее.  Австрийцы
отмечены печатью духовности. А вот он - животное, которое  пока  еще  не
значится в зоологических справочниках.
   Четвертый день преподнес аромат липы в полном цвету и вязкий гравий в
парке. Хозяйка предложила исполнить увертюру. А опера могла  бы  быть  в
постели. Сэмюэл С. переспросил, неужели это правда, Агнесса, неужели это
действительно правда. Так-так, то есть вы имеете в виду, что мы  сбросим
всю одежду, вы будете тискать меня, а я - вас и наши тела  переплетутся.
Лицо Агнессы сморщилось: герру С. не следует так кричать - их ведь могут
услышать.
   - А что здесь такого. Пусть хоть весь мир узнает. Итак, начинаю  петь
арию.
   И вот сегодня, в день женского изобилия, Сэмюэл С. лениво выбрался из
дома с письмом в руках и вскочил в трамвай. Насвистывал - ко всему  про-
чему пришел очередной чек из Амстердама. Щелкнул каблуками, явившись  на
место свидания. Они взобрались на левый  склон  Каленберга  полюбоваться
панорамой Вены. Он поправлял некоторые погрешности в ее речи, она  пере-
била его:
   - Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы думаете, что я - дура.
   - Я этого не говорил.
   - Зато вы с таким видом отвернулись, будто вам все про меня стало яс-
но. Между прочим, я перечитала всю классику. И считаю все эти книжки ба-
рахлом.
   - Продолжайте, пожалуйста.
   - А еще я прослушала курс по теории человеческих отношений. И на этот
счет могу вам сказать кое-что новенькое. Все это тоже дерьмо.  Только  я
не стала бы глумиться над этим, как вы. И все эти знаменитые французские
соборы, которые вы считаете такими замечательными, полная дрянь. Я лучше
полюбуюсь обычной бензоколонкой и получу от этого больший кайф,  чем  от
ваших паршивых витражей.
   - Продолжайте, пожалуйста.
   - Да хватит корчить из себя умника с этим своим дурацким  "продолжай-
те, пожалуйста".
   - Но я серьезно. Во французских соборах ведь заключена истинная  кра-
сота. Или вы просто дразните меня.
   - Очень мне надо вас дразнить.
   - Хорошо, тогда я делаю официальное заявление. На  самом  деле  вы  -
обычная стопроцентная американочка, которой не терпится  поскорей  стать
взрослой и не такой, как мама с папой. Но годы вас научат - в жизни  все
получится не так, как вы ожидаете.
   - Знаем мы эту отеческую мудрость. Но вы-то сами так и не  распрости-
лись со студенческой общагой, правда. На что вы живете. На подачки. Вы и
не скрываете этого. Таскаетесь по библиотекам -  проводите  колоссальные
исследования. Вы из тех, кому уютно и спокойно только в цитаделях  обра-
зования. Ну и почему же вы не возвращаетесь домой, в Штаты. Сами  знаете
почему. Потому что вы не выдержите конкуренции. Вас выставят за дверь  с
такой скоростью, приятель, что вы и пикнуть не успеете.
   Сэмюэл С. не смог сдержать слезы - они,  как  валуны,  покатились  из
обоих глаз. И даже поднять руку, чтобы утереть их рукавом. Ее голос  был
где-то далеко - таким кажется едва различимый приглушенный рокот прибоя,
когда лежишь на берегу: ветер стих и море совсем  рядом.  Как  ее  губы,
ласково шепчущие:
   - Ой, простите меня. Надо же, я не хотела вас обидеть. Я просто пошу-
тила.
   Веснушчатый нос Абигайль. Маленькие карие глаза. Большой рот,  откры-
вающийся во всей своей зубастой  красе.  Когда  она  вставала,  хотелось
рассмотреть и все остальное. Сейчас она сидела. А Сэмюэл С. стоял.
   - Вы победили.
   - Да бросьте вы.
   - Да, ваша взяла. Я сам напросился. Что ж, я пойду.
   - Не уходите.
   Сэмюэл С. рывком нахлобучил кепку. Махнул официанту - тот,  покачивая
гигантским черным брюхом, поспешил смахнуть в  черный  бумажник  купюру,
брошенную Сэмюэлом С. на стол со словами "сдачи  не  надо".  Официант  -
грозовая туча - скупо улыбнулся и, поклонившись, удалился. Сэм  С.  мед-
ленно стянул свитер со спинки стула и взглянул на Абигайль.
   - Вы не хотите, чтобы я ушел.
   - Я не хочу, чтобы вы ушли.
   - Ни у одного человека еще не хватало духу сказать  мне  все  это.  И
все-таки я ухожу. До свидания.
   Коричневый свитер волочился по земле - огибая столики, Сэмюэл С. ухо-
дил с залитой солнцем террасы. Вверх по ступенькам, на улицу, мимо  ста-
рой церкви, в тесный раскаленный автобус, который, шумно трясясь,  пока-
тил вниз по петляющему шоссе в тенистый и сонный городок Гринцинг. Потом
через дорогу, под навесом ждал трамвая, чтобы вернуться в Вену. Обхватив
руками колени, Сэмюэл С. сидел на жесткой, повторяющей форму  зада  ска-
мейке и силился не обращать внимания на тупую боль в "тылу". Как же  пе-
режить эти двадцать четыре часа до встречи с герром  Доктором  завтра  в
пять. Ничтожество. Пустозвон. Размякший и заплывший жиром не от успехов,
а от неудач. Одиноко торчащий посредине громадного нуля.
   Конечная остановка, сверкающий подземный торговый  центр.  Сэмюэл  С.
пересек площадку - она почему-то напомнила ему Америку. Застыл  на  мра-
морных плитах пола, среди суматошной толпы вышедших на обед венцев, ляз-
га и скрипа прибывающих и отъезжающих трамваев. Испустил протяжный  стон
- боль перебралась в почки. Пальцы вцепились в бумажник и кошелек с  ме-
лочью. На него уставились, стали расступаться - по  вожделенной  дорожке
он устремился в мужскую уборную. Сумасшедший пульс -  невозможно  сосчи-
тать. Плеснул в лицо водой, судорожно глотнул ртом воздух.  Справился  с
паникой: облегченно вздохнул, выпрямил спину, потащился назад по мрамору
пола и навалился на поручни эскалатора. На улице он плюхнулся в такси  и
прошептал свой адрес. Дикобраз, растерявший все свои иглы.
   За четырьмя плотно занавешенными окнами Сэмюэл С. пустил воду в  ван-
ной и смерил температуру. Хотя и не профессиональные, обширные  познания
в медицине: все его болезни развиваются слишком быстро.  Трудно  опреде-
лить, какая из них убьет первой. Трясущейся рукой  вытащил  термометр  -
красная ниточка вытянулась до 102 . Выронил его из рук - термометр  раз-
бился о носок туфли. Хватит ли времени, чтобы успеть добраться до вешал-
ки в прихожей и повиснуть на руках. Проходит  две  минуты.  Три.  Вот  и
дверной проем. Черная дыра. Всегда открыта. Шагнуть туда, во тьму, и уже
никогда не возвращаться назад. Кинуться вниз, не касаясь ступеней. Начи-
наешь падать, летишь назад, в свое прошлое, выкрикиваешь что-то на  ули-
цах - зовешь тех, с кем начинал свою жизнь. У них были  волосы  и  руки,
они ласкали, садились вокруг, просто садились  вокруг  тебя,  маленького
мальчика. Эх, если бы сейчас они опять погладили бы тебя,  приговаривая:
"Ну-ну, малыш, не бойся, успокойся, маленький".
   Истошный вопль с лестничной площадки. Сэмюэл  С.  оцепенел  на  своей
"дыбе", стал биться в заветную дверь. Страдальческий голос  Гневной  Аг-
нессы.
   - Герр С., герр С., что вы там делаете. Вы затопили все здание,  вода
уже льет по лестнице.
   - Я умираю. Умираю.
   - Сначала закройте кран.
   Вода низвергалась через край ванны равномерным водопадом.  Сэмюэл  С.
ошеломленно взирал на движение потока - настоящая река бежала по коридо-
ру и из-под двери вытекала наружу. Собственный микро-Дунай. Несущий свои
воды вниз по ступеням, струящийся к парадному сводчатому входу, выбегаю-
щий на тротуар - там уже собралась небольшая толпа зевак. Их это  забав-
ляло: нескрываемое Schadenfreude, улыбки, чуть ли не  похлопывание  друг
друга по спинам. Сэмюэл С. выскочил на улицу со шваброй в руке в  сопро-
вождении Гневной Агнессы - она размахивала другой шваброй над его  голо-
вой. Толпа загоготала. И он был исцелен. Именно в этот самый миг, в этот
самый день.
   В среду, из-за этого комического дневного спектакля, Сэмюэл С.  засы-
пал, терзаемый мыслью, что его могут выселить; эта мысль загоняла его  в
узкие дымоходы - болтающиеся ноги сдирали пласты сажи.  Воскрес  сегодня
утром, в четверг, и, преодолевая минуту за минутой, дотянул до пяти  ча-
сов. Пять минут ходьбы по кривой тенистой улочке. Сердце колотится, тем-
пература неизвестна. Мимо серой каменной церкви, где холодно даже летом.
Лучи солнца пробиваются сквозь легкий прохладный туман. Прошествовал че-
рез громадные дубовые двери парадного подъезда и мощеный внутренний дво-
рик. Миновал фонтан и клубы пара, вырывающиеся из открытой двери прачеч-
ной. Полутемный мрачный сводчатый вход, статуя Девы Марии. Свеча,  горя-
щая перед ее кротким лицом, крошечным красным ртом, голубым  покрывалом.
Сэмюэл С. отсчитал сорок шесть каменных ступеней, на каждой опираясь ру-
кой о колено. На третьей площадке -  массивная  дверь.  Громко  стукнув,
ступил в широкую прохладную прихожую и кинул кепку на  вешалку.  Поворот
стеклянной шаровидной ручки. Следующая дверь, за  рабочим  столом  сидит
герр Доктор. Кивнул головой. В одной руке  -  свежезаточенный  карандаш,
другая покоится на желтом листе  бумаги.  Два  высоких  сверкающих  окна
смотрят в тенистый зеленый сад: под деревьями - белокаменные статуи, ок-
руженные живой изгородью кустов самшита, два жирных сизых голубя,  усев-
шись на сирень, клюют листья. Здесь часто играла маленькая тихая девочка
в белоснежных перчатках.
   - Добрый день, герр С.
   - Ух, Док. У меня что-то головка пошаливает.
   - Присаживайтесь, пожалуйста.
   - Заклинило продолговатый мозг.
   Сэмюэл С. приземлился и раскинулся в коричневом мягком кожаном  крес-
ле, добела истертом локтями, спинами и седалищами  пациентов.  В  паузах
между репликами - громкое тиканье  огромных  золотых  настольных  часов,
отсчитывающих оплаченные минуты. В застекленном шкафу  -  семь  толковых
словарей и один технический: Сэмюэл С. частенько вынуждал герра  Доктора
туда заглядывать. На стене - дипломы  из  Вены,  Гейдельберга,  Берлина,
Кембриджа. Горькое напоминание о горстке пепла, оставшейся от  собствен-
ной ученой степени. Решительно скомканной однажды вечером и сожженной на
глазах у спокойно улыбавшегося друга. Запах дыма, латыни, пергамента. Ты
не ожидал, что все останется по-прежнему, что это всего лишь ярлык,  за-
лепляющий глаза: натыкаешься на стены, стоишь, неспособный ощутить  вкус
персика или заорать во время оргазма.
   - Итак, герр С.
   - Вчера я был полностью уничтожен. Прямо-таки раскатан в  лепешку.  Я
отступил от своего правила: не возноси себя, принижая других. Я познако-
мился с одной девушкой. Чисто случайно. Она слышала обо мне. Даже о том,
что я был самой колоритной и экстравагантной фигурой в Европе. Я  решил,
что это обстоятельство дает мне зеленый свет. Но она проскочила под  но-
сом и лягнула меня прямо в душу. И я подумал, Док, когда  же  я  наконец
соберусь жениться и завести детей - мне не хочется стать развратным ста-
риком.
   - У развратного старика, герр С., может быть жена и десяток детей.
   - Ага, Док, вот вы и подключились - я все-таки вынудил вас  высказать
свое мнение.
   - Продолжайте, пожалуйста, герр С.
   Сэмюэл С. поджал губы. Герр Доктор разжал свои и  потянулся  длинными
плоскими пальцами за маленьким белым мундштуком. В тисках взгляда Сэмюэ-
ла С. его рука примерзла к пластмассе. В затемненной  комнате  на  стене
качаются тени от залитых летним светом листьев.  Герр  Доктор  осунулся.
Сидит, посасывая пустой белый мундштук. В принципе, можно сделать разные
выводы. Даже в грудном возрасте каждый человек хотя бы пару раз  сталки-
вается с отсутствием взаимопонимания. Одна надежда, что у герра  Доктора
была полногрудая мамаша. За эти пять лет я, наверно,  свел  его  с  ума.
Стоит мне войти, как он весь сжимается, готовясь к защите. И  натягивает
маску невозмутимости, когда я выдыхаюсь от серии собственных ударов, на-
пичканных довольно дикими домыслами. Я сказал ему:
   - Док, весь мир должен был полюбить меня  с  самого  младенчества,  а
вместо этого коварно выскочил из густой зеленой чащи и выпихнул меня  на
поляну.
   Герр Доктор медленно встает. Обходит меня сзади. Я смолкаю. Он просит
продолжать говорить, пожалуйста. Спрашиваю зачем. Говорит, что ему прос-
то захотелось размяться. Я понял, что довел его до улыбки - он прошел  в
угол к своему креслу и захихикал. Вероятно, герр Доктор все-таки  высто-
ит.
   - Я действительно разрыдался, герр Доктор. Значит ли это, что я окон-
чательно свихнулся.
   - Нет, герр пациент.
   - Что мне было делать. Я решил: подожду минуту с опровержением. И  на
сей раз воздержусь от схватки. Она меня раскусила. Потом я  поразмыслил.
Что ж, хорошо. Она меня раскусила - значит, мы вполне можем узнать  друг
друга поближе. И я смогу пробраться сквозь  заросли  в  самую  глубь  ее
джунглей. Но, Док, меня беспокоит то, что я ищу все  более  молоденьких.
Вот в чем дело.
   - Продолжайте, пожалуйста.
   - Я вот что скажу, герр Доктор. Вы думаете, раз я тяну  руки  к  этой
крошке, значит, я пытаюсь соскрести чуточку ее дрожжей, чтобы поддержать
собственный процесс брожения. Слушайте, что она могла найти во мне.  Нет
денег, раз. Странный, только и всего, плюс с головкой не  того.  Сколько
еще пройдет времени, прежде чем я исцелюсь. И смогу предложить  кому-ни-
будь выйти за меня замуж и завести детей. Я даже расстался со всеми сво-
ими  псевдомодернистскими  взглядами.  Позволяю  здоровым  предрассудкам
вновь закрасться в мою жизнь. Разве это плохо, Док. Их должно быть  пол-
ным-полно. По крайней мере, перед смертью я все же намерен получить удо-
вольствие. И даже был бы не прочь, чтобы за упокой моей  души  отслужили
обедню, если бы она стоила чуть подешевле.
   - Понимаю, герр С. Будьте добры, продолжайте, пожалуйста.
   - Что ж. Я родился в Потакете, Род-Айленд, США, в  довольно  холодный
октябрьский день. Моя мать застонала от удивления, обнаружив, что  чрево
преподнесло ей этот орущий четырехкилограммовый подарочек. Который,  сам
того не подозревая, вырос на задворках жизни. И всегда  разбивал  нос  о
забор, когда старался дотянуться до яств за этим забором.
   - Не надо иронизировать, пожалуйста.
   - Можете ничего не говорить мне. Я просто пересматриваю свое прошлое,
чтобы понять, где именно я сел не на тот поезд. Который повез меня в Хо-
лостяцк. Док, вот уже пять лет я исправно хожу сюда дважды в неделю. Ут-
ром, лежа в постели, я занимался подсчетами. Вышло, что столько же стоит
шикарный автомобиль. Такой дорогой вещи у меня не было ни разу в  жизни.
Знаете, я мог бы дважды в неделю по пятьдесят минут тереть  его  тряпоч-
кой. И еще: за меня хотят выйти замуж да еще приплачивают мне, а я  уди-
раю. От самого обильного яства из всех, что меня  когда-либо  манили.  Я
хочу исцелиться. А вчерашний день показал, что я не исцеляюсь.
   - Пожалуйста, не кричите, герр С.
   - Бои