вот, стал  он  хорош  для  всех.
Крутенек был, тяжеленек, - оно верно. Да за то...
   У всякого доброе слово для Шмита нашлось: один только  молчал  Андрей
Иваныч, сидел, как в воду опущенный. Э-э, совесть  должно  быть,  малого
зазрила. Ведь у них со Шмитом-то американская дуэль,  говорят,  была,  -
правда или нет? А все ведь бабы, все бабы, - всему причины... Эх!
   - А ты, брат, пей, ты пей, оно и глядишь...  -  сердобольно  подливал
Андрею Иванычу Нечеса.
   И пил Андрей Иваныч, послушно пил. Хмель-батюшка -  ласковый:  некуда
голову преклонить, так хмель ее примет, приголубит, обманом взвеселит...

   И когда нагрузившийся Молочко брякнул на гитаре  "Барыню"  (на  поми-
нальном-то обеде) - вдруг замело, завихрило Андрея Иваныча пьяным,  про-
пащим весельем, тем самым последним весельем, каким нынче веселится заг-
нанная на кулички Русь.
   Выскочил Андрей Иваныч на середину, постоял  секунду,  потер  широкий
свой лоб - смахнул со лба что-то - и пошел  коленца  выкидывать,  только
держись,
   - Вот это так-так! Ай да наш, ай да Андрей Иваныч!  - закричал Нечеса
одобрительно, - я говорил, брат, пей, я говорил. Ай да наш!