льку  и сиди  кури. Курить,  правда,  в
церкве нельзя, не любят. Сто  рублей и харч бесплатный. В пост только плохо,
жрут как потерпевшие. Ты кобеля в котельной запри, орать будет -- не слышно.
     -- Он п-правда лечит?
     -- Заикание? Он рак даже лечит. Сегодня  вот  жалко  Лешки  Ветровского
нет... Кандидат наук в Москве. У него мать раком болела. Батя за нее взялся.
     -- В-вылечил?
     -- А то! Когда вскрыли -- рака не нашли.
     -- Зачем вскрыли?
     -- Как зачем?  Померла со временем.  Лешка теперь  в Бога верит, я тебе
дам!  С женой даже развелся. В Загорск на заочного попа поступил. Мать  есть
мать, святое  дело! Так  что  ты не сомневайся  --  он  тебе заикание  зараз
выправит.  Болтать будешь, как я, что слюна  на язык  принесет. Девки давать
станут. Жена полюбит.  Оформляйся, пока место  не занято. В понедельник ехай
на завод в Москву, расчет бери...
     -- Могут не отпустить, -- солидно предположил Бабкин.
     -- Отпу-устят, кому ты, на хер, нужен!

3
     Бабкину снилась женщина, Валда Граудиня, медсестра из рижского дурдома,
где  Бабкин этим летом безуспешно лечился от заикания,  обнимала  его своими
полными плавными руками и называла осень "бабское лето"...
     -- Во-овкя!.. Вовкя!..
     Бабкин,  не  открытая  глаз,   привычно  потянулся  к  полке,   где  за
магнитофоном  возле  будильника лежали спрятанные от  дочери очки.  Рука его
наткнулась на шершавую стену. Другой рукой Бабкин по-слепому стал нашаривать
деревянный  заборчик детской кроватки, чтобы проверить, сухая ли  Танька, но
вместо дочери рука его нащупала пустоту.
     Бабкин открыл глаза: с обитого фанерой потолка свисала  голая лампочка.
За лампочкой в  углу под  иконой мерцала лампадка.  Бабкин  вспомнил, что он
церковный истопник.
     В комнату всунулась Вера Ивановна.
     --  Спишь? Все царство  небесное  проспишь! Одеись.  В  алтаре всю ночь
огонь  горел.  Тебя будить не  стала,  храм сама подтопила,  глянь в окно: в
алтаре огонек  шевелится. Как  не спалилось-то?.. Потекло бы  на престол, на
покрывало, в алтаре пол деревянный.
     Бабкин поискал очки, очков не было.  Он нагнулся: может,  на полу? Очки
от резкого нагиба съехали со лба на нос, жизнь прояснилась.
     Из пасти  растворомешалки торчал черенок  лопаты.  Бабкин покачал  его.
Лопата не поддавалась.
     --  Захватился  цемент,  влагу натянул,  --  проворчала  Вера Ивановна,
открывая церковь. -- Вот такие работнички у Господа Бога.
     Бабкин  шагнул  внутрь, но это была  еще  не церковь. По стенам тамбура
стояли лавки, под лавками несколько колоколов, в  углу мутный полупрозрачный
мешок с надписью "Мочевина", доверху наполненный  бурыми  свечными огарками,
похожими на креветок.
     -- Старая  чума... -- ворчала Вера Ивановна, не совладав  со  следующим
замком. -- Ну-ка покрути.
     Бабкин открыл замок, пропустил вперед старосту и вошел сам.
     Две недели Бабкин числился  истопником, а в самой церкви ни разу еще не
был:  на буднях церковь закрыта, а в выходные  постеснялся  зайти --  в угле
весь, грязный, потный...
     Вера  Ивановна шмыгнула направо  в угол, где стоял  большой сундук, над
сундуком висела грамота:  "Дана  Князевой Вере Ивановне, старосте Покровской
церкви села Алешкина Московской области, в  благословение за  труды во славу
святой церкви...* Вера Ивановна присела на сундук, подперла голову рукой.
     -- А зачем мы сюда пришли, не помнишь?. Бабкин пожал плечами.
     -- Откуда это? -- Он кивнул на грамоту.
     --  Кагор надо проверить, вот  что, -- Вера Ивановна открыла сундук. --
Вызвал меня  в Москву  митрополит, думала,  может, денег даст.  Нет  --  дал
грамоту.
     Над  царскими вратами  ближайшего  к сундуку алтаря  среди икон  Бабкин
узнал "Тайную вечерю" Леонардо да Винчи.
     -- Это н-не икона.
     За спиной хлопнула крышка сундука.
     -- Пальцем не тычь. А то я  не знаю. Картинка. Тут много икон поизъято.
Какие раньше за вином ушли от позапрошлого батюшки, прости его душу грешную;
какие в этом годе лихоманы уворовали. Собаку привели, собака понюхала, а что
толку?  Батюшка  наш  и  не  печалится особо.  Новых, говорит,  икон  ребята
нарисуют, богомазы, лучше старых. Чем болтать, иди огонь туши.
     Бабкин   с   опаской  шагнул   на  забранный  ковровой  дорожкой  амвон
центрального алтаря и толкнул указанную старостой дверь.
     -- Ты точно крещеный? -- заволновалась Вера Ивановна.
     -- Точно, -- сомневаясь, кивнул Бабкин.
     Он  шагнул  в алтарь.  Сердце  застучало,  хотя  из школы  и  вечернего
института Бабкин знал, что Бога практически нет.
     Иисус Христос, нарисованный  на матовом  стекле  в полный рост, в белом
хитоне, раскинув руки, внимательно следил за действиями Бабкина.
     Бабкин  на цыпочках бесшумно подкрался  к престолу -- мраморному  кубу,
покрытому  парчовым  покрывалом,  --  тихонько  задул  лампадку  в  огромном
семисвечнике. Потушенный фитилек задымился, дымок спирально потянулся вверх.
Перед семисвечником под стеклянным колпаком стоял бронзовый ящичек старинной
выделки.
     -- Вовка! --  крикнула в  открытую дверь следившая за ним с амвона Вера
Ивановна.  --  Ничего  не трог  на престоле! Выходи давай! Ковчег, гляди, не
трог -- там дары святые!
     Бабкин напоследок оглядел алтарь. На стене у окна рукомойник, такой же,
как в трапезной,  письменный стол, заваленный книгами, покосившийся платяной
шкаф, одна створка закусила обтрепанный, шитый золотом  подол ризы. Он вышел
из алтаря.
     -- К иконе приложись. Бабкин замялся.
     -- Я, к-когда договор  в исполкоме оформлял, сказал:  не буду в обрядах
п-при-нимать...
     -- А кто тебя принимать просит? К иконе приложись и не принимай. Бабкин
поцеловал босые облупившиеся ноги указанного ему мрачного святого.
     -- Сделал бы ты еще, Вовка, доброе дело. Починил бы свет на клыросе. --
Вера  Ивановна  пошатала лампу на складкой ноге,  привинченной к  аналою. --
Телепается туда-сюда!..
     Такая же лампа была  у жены Светланы для печатания на машинке, только у
Светланы  финская,  а  эта  отечественная, с  зеленым  конторским  колпаком.
Светлана работала  машинисткой-надомницей, несмотря  на высшее  образование.
Работать она умудрялась почему-то только вечером,  когда  Бабкин  с головой,
распухшей от заводских  чертежей, притаскивался домой. Не раз  он  малодушно
мечтал сломать пишущую машинку, несмотря на стоимость в четыреста рублей.
     -- Инструмент надо, -- солидно сказал Бабкин.
     -- Им бы  только отпеть свое, а там  хоть трава  не расти, -- бормотала
Вера Ивановна. -- И  батарея у того  алтаря капает... Таз подставляю. У меня
ведь и  ключ  есть на батарею,  зубастый  такой... А дров,  Вовка, больше  в
батюшкин дом  не носи!  Одной мокроты  нанес вчера, я все  назад  сволочила.
Женя-артист  придет,  наносит.  Ты  за  котлами  надзирай. У  старого  котла
колосники прогорели, топи не топи...  Батюшка-то не больно  беспокоится, все
бы только блеск навести, а от того блеска сердце чернеет...
     -- Есть кто? -- раздался в притворе полупьяный веселый бас.
     В дверях топтался здоровый мужик в праздничном костюме, с галстуком.
     -- Покойницу привезли... Батюшка здесь?
     Вера Ивановна, вытирая руки о халат, деловито направилась в свой угол.
     --  Чего  ему  здесь делать  на  неделе? --  проворчала  она,  доставая
ведомость. -- Дома отдыхает. В субботу будет.
     -- Понял, -- кивнул мужик. -- Значит, пускай она тут пока полежит?
     -- Ты что? Как я ее до субботы беречь буду?! Пошлем батюшке телеграмму,
пусть приезжает отпевать... -- Вера Ивановна сунула  мужику лист  бумаги. --
Пиши имя, фамилие, сколько лет, возраст...
     -- Мое?
     -- На кой мне твое? Ее пиши, покойницы.
     -- Колюбакина Антонина Егоровна, --  старательно, по  складам  произнес
мужик, заполняя нужную графу.
     Вера Ивановна медленно выпрямилась и зловеще взглянула на мужика.
     -- Какая Колюбакина? Тонька?
     -- Тетя Тоня.
     -- Так она ж полмесяца назад померла. Если не больше.
     -- Почему? -- удивился мужик и протянул руку к двери, как  бы  призывая
покойницу подтвердить. -- Позавчера! А тогда у ней  первый удар был.  Да вон
она, тетя Тоня, поди проверь.
     Вера  Ивановна  не  стала  дослушивать,  вышла  из  церкви.   Вернулась
недовольная.
     -- Не может эта Тонька без проказ!.. Молебен полным чином?
     -- Как положено.
     -- Двадцать рублей.
     Мужик полез за деньгами. Вера Ивановна обернулась к Бабкину.
     -- У тебя мотоцикл не балует, на ходу? Ехай к Катерине  на почту, пошли
батюшке телеграмму  или  позвони.  А  лучше ехайте  в Москву вместе, разом и
свечей купите. Пока погода, пока дорога, хоть дело сделаете. Покушай мигом и
ехай, а то потом батюшка деньги побегит зарабатывать, не застанешь.
     В  трапезной  бормотала  Шура.  Она  поклонилась Бабкину  и  продолжала
крошить яйцо в миску с молоком.
     -- Вот  мужчина обходительный, всегда и  покушать предложит, и бранного
слова не услышишь... Влиятельный мужчина... ох, ох... Белток сама покушаю, а
желток отдам кисе... Спасибо вам за ваше доброе...
     --  Чего? --  не напрягаясь  спросил Бабкин, Шуру он  давно уже слушать
перестал. Но и Шура не слушала Бабкина.
     -- Сегодня уезжаете, больше не приедете? -- с непонятной  надеждой,  не
вяжущейся с  предыдущим воркованием, заулыбалась она.  -- В городе хорошо...
На праздник потретов нарядют... Все со шпагами выступают, военный парад...
     В трапезную вбежала Вера Ивановна с деньгами в руках.
     -- Деньги большие, спрячь  на теле. И рыбы кошкам купи, а то  они вон с
ног валятся. Колбасы себе возьми сухой, рулон. По одиннадцать.
     Бабкин  завел мотоцикл. Из-за  церкви выскочил  Бука и понесся  к нему.
Вера Ивановна на всякий случай прихватила подол.
     -- Запер бы кобеля.
     Бука  подлетел к Бабкину, но, как всегда, по дурости  не успел  вовремя
сбросить скорость и боком стукнулся о его ноги. Бабкин почесал Буку за ухом.
     -- Не надо з-запирать. Пусть так.
     Вера Ивановна распахнула ворота. Бабкин крутанул газ.
     --  Стой! --  вдруг крикнула  Вера Ивановна. --  Картошки мешок  возьми
батюшке!
     Катерина Ивановна сдавала смену на коммутаторе.
     -- В Москву позвонить не желаешь?
     -- Д-дорого?
     -- За бесплатно. Номер в Москве? - 152-38-46.
     Катерина Ивановна протянула ему трубку.
     -- А-ало!
     -- Мой папа Вова? -- ясным голосом спросила Таня.
     Бабкин понял:  не  надо было звонить, потому  что сказать он  ничего не
сможет. Заклинило.
     -- Т-таня? -- с трудом вытолкнул он. -- Ты... босиком?
     -- Босиком... Мамочка в магазин ушла...  А у тебя ухи  мерзнут?  У Буки
тоже, что ли, мерзнут?
     --  Д-до  свидания,  Таня.  -- Бабкин  положил  трубку и закрыл  глаза,
почувствовав лютую одинокость и подступившие слезы.
     -- Позвал бы жену-то, -- посоветовала Катерина Ивановна, --  Все  равно
.помиритесь, чего друг дружке нервы рвать?
     -- Слышь, Кать, -- сказала сменщица, регулируя наушники по голове, -- а
Магомаев-то сейчас в браке, не знаешь?
     -- Да у него Синявская из Большого театра.
     -- А чего он тогда все воет: "Прощай, прощай..."?

4
     Возле храма в Сокольниках Бабкина чуть не смял трайлер.
     -- Я  маму  твою!..  -- начал  было  усатый  в  кепке, выкинув  в  окно
волосатый кулак с перстнем, но, заметив на заднем сиденье женщину, пресекся.
     -- Грузин, -- сказала Катерина Ивановна. -- Тоже за свечами приехал. Ты
вот что. Пока я все выпишу, ты  к батюшке поезжай.  Картошку  отвезешь и про
покойницу скажешь.
     ...Бабкин переложил мешок  с  картошкой на другое  плечо  и позвонил  в
нужную дверь. Дверь открылась.
     --  Здрасьте,  --  сказал  Бабкин и оторопел:  перед  ним  стоял  певец
Александр Малинин,  даже коса такая же. Бабкин хотел было заглянуть сбоку: у
Малинина еще серьга должна быть в том ухе, -- но мешок мешал зрению.
     -- Отец, к тебе! -- крикнул через плечо парень. Серьги не было.
     -- Пусть подождут! --  донесся из глубины квартиры недовольный матушкин
голос. -- Он обедает!
     --  Подождите,  --  незаинтересованно сказал парень, оставляя Бабкина в
прихожей.
     Бабкин  послушно стал  ждать,  только мешок перетащил на другое  плечо,
поставить на лакированный пол не решился.
     Отец  Валерий стремительным шагом, вышел в переднюю, отряхивая на  ходу
бороду.
     -- Э-э, здравствуй, Владимир! -- потирая руки, сказал он.
     -- Здрасьте, -- буркнул  Бабкин, пряча  глаза. Ему было неудобно видеть
батюшку одетым не по религии: ковбойка, джинсы... Как  будто  перед Бабкиным
стояла полуодетая женщина. -- Картошка вот, Вера Ивановна...
     --  Э-э... очень прекрасно, --  с неожиданным ускорением  после долгого
"э-э" поблагодарил священник. -- Ты на мотоцикле? Мешок-то сними.
     Бабкин знал, что у него у самого неприятный взгляд: то ли глаза друг от
друга близко, то ли глубоко посажены. Но у батюшки  с глазами было еще хуже.
Чуть прищурив  один  глаз,  склонив  голову набок,  он сверлил  Бабкина, как
учитель двоечника. Как  будто  Бабкин уже наврал  выше крыши и намерен врать
дальше.  И  вот  сейчас, с мешком на плече,  в  очках,  закиданных  дерюжной
трухой, Бабкин вдруг понял, что отец Валерий все время чего-то боится  и все
время в себе не уверен.. Точно так же, как и он сам, Бабкин. Бабкин поставил
картошку в угол.
     -- За свечами мы. С Катериной Ивановной.
     -- Чтоб она сдохла! -- донесся матушкин голос.
     --  Прекрати,  мать!  --  крикнул  батюшка, но так,  чтобы  матушка  не
услышала. И добавил погромче: -- Поставь нам чайку!
     -- Сам поставь, я гобелен вышиваю.
     -- Борис! -- позвал отец Валерий сына. -- Иди познакомься.
     -- Не трожь Борю! -- отозвалась матушка. -- У него через час обедня.
     -- Не надо, -- замотал вспотевшей головой Бабкин.  Ему очень хотелось в
туалет, но проситься было совестно.
     Послышались шаги, в прихожую вышла Ариадна Евгеньевна.
     -- Ну что ты человека задерживаешь, отец? Пусть едет.
     Вязаная юбка на матушке  сзади  была  длинней,  чем спереди. У Светланы
тоже так задиралась юбка во время беременности.
     -- Ты, э-э.., поздоровайся, -- посоветовал отец Валерий жене.
     Ариадна Евгеньевна метнула в мужа презрительный взгляд и, уведя лицо  в
сторону, процедила:
     -- Здравствуй.
     Бабкин  кивнул  и,   используя   кивок,  внимательно  оглядел   Ариадну
Евгеньевну:  нет,  не беременна.  Да  вроде  и не  по  возрасту. Хотя  Софья
Андреевна  Толстая  чуть  ли  не в  семьдесят  лет  рожала? Бабкин  вспомнил
почему-то, как  недавно  по "Голосу Америки" папа римский  запретил верующим
пользоваться противозачаточными средствами.
     Катерины Ивановны  на  месте не было. Бабкин вошел  в собор.  Храм  был
пустой.  В дальнем углу строгий молодой  священник  отпевал дешевый гроб. На
правом клиросе репетировали женские голоса. Один  голос был знакомый. Бабкин
остановился у  колонны, заслушался. Потом  голос  оборвался,  и с клироса по
ступенькам легко спустилась высокая,  чуть  прыщавая  девушка в  платочке  и
дымчатых очках, опустив глаза, бесшумно прошла мимо  Бабкина. Бабкин  узнал:
на  нее  орала  матушка  в  трапезной,  когда Толян  привел его устраиваться
истопником.
     -- Л-лена! -- негромко крикнул ей вслед Бабкин.
     Девушка остановилась.
     -- Вы теперь здесь р-работаете?.. Я Бабкин, истопник в Алешкине.
     -- Здравствуйте, -- девушка улыбнулась, смиренно прижав руки к груди.
     -- А мы за свечами приехали.
     -- Как Вера Ивановна себя чувствует? Бабкин пожал плечами:
     -- Не знаю.
     -- Она ведь не скажет. В прошлом году молчала, молчала, чуть не умерла.
Как осень, у  нее астма  начинается. Ей  нельзя топить котлы, угольной пылью
дышать.  Не  позволяйте ей,  пожалуйста.  Кофе пусть не бережет, я ей еще...
пришлю, ей полезно.
     -- Вы больше  совсем не приедете? -- вдруг выкрикнул Бабкин, и даже без
заикания. -- Совсем?
     -- Совсем, -- ответила Лена тихо, но твердо. -- Не приеду.
     Она постояла молча: может быть, Бабкин захочет еще что-нибудь  сказать,
-- но сказать Бабкину было нечего.
     -- Простите, -- опустив голову, сказала девушка, -- мне надо идти. -- И
боком, чтобы не повернуться к Бабкину спиной, скрылась за колонной.
     Катерина Ивановна ждала его возле мотоцикла.
     -- Отвез картошечку? Ну молодец. Им бы еще свеколки подвезти, морковки,
а то, бедные, совсем с голодухи пухнут! Давай грузиться.
     Пока грузчики  носили в  люльку мотоцикла шестигранные упаковки свечей,
Катерина Ивановна справилась  у мордатой кладовщицы, когда  будет  ладан  --
натуральный. Та лениво ответила, что розовый ладан  не поступал, есть только
зеленый -- химический.
     -- Все, мамаш, -- сказал грузчик, -- десять пачек.  Ладан будешь брать?
Катерина Ивановна поморщилась.
     --  Ну давай  два кило... Не ладан, я не знаю, прям как шампунь. Ничего
божественного. А по сорок рублей.
     Грузчик положил в люльку зеленовато-желтый обломок, похожий на мыло.
     -- Два кило.
     -- Восемьдесят рублей? -- не поверил Бабкин.
     -- А  то!  -- ухмыльнулась Катерина Ивановна. -- И свечи -- упаковка по
сорок рублей, и уголь для кадила -- таблетка пятачок.
     Сзади гуднул грузовик с ленинградским номером.
     -- Ты знаешь, где метро "Щербаковская"? -- забираясь на заднее сиденье,
спросила  Катерина Ивановна.  --  Надо нам  одним разом  уж  и  в управление
заехать, отчет сдать. Узнать, сколько на Афганистан в этом году.
     -- Афганистан вроде кончился, -- неуверенно пробормотал Бабкин,  заводя
мотоцикл.
     -- Другое чего-нито началось. Поехали!
     Возле телефона-автомата Бабкин вдруг резко затормозил.
     --  Про покойницу сказать  забыл, --  испуганно  оглянулся  он,  -- Про
Колюбакину.
     -- Про Тоньку-то? Позвони, какая беда.
     Пока  Бабкин дозванивался,  Катерина Ивановна  рассматривала фотографии
киноартистов, выставленные в газетном ларьке.
     --  Вон  этого  покажите,  --   попросила  она   старика  киоскера.  --
Нерусского.
     -- Джигарханяна?-- старик положил фотографию на газеты.
     -- Почем? -- спросила Катерина Ивановна, берясь за фотографию.
     -- Не хватайте! -- проворчал киоскер. -- Руки грязные.
     -- Подавись ты своим Жихарганяном! -- Катерина Ивановна обиженно кинула
артиста на прилавок.
     Светлану,  жену Бабкина, год назад выгнали из очень русского журнала за
то. что она  смертельно  обидела  любимого журналом  автора -- исследователя
.убийства царской семьи,  вложив в его рукопись положительный  отзыв некоего
Соломона Фукса.
     Светлана на  службу  больше не рвалась, со  вкусом  расположилась дома,
печатала,  а Бабкин  по  вечерам после  работы  стал  мести  школьный  двор,
возмещая  потерянную   женой  зарплату.  Дворником  по  совместительству  он
числился и по сей день.
     Поэтому  Бабкин,  вместо того чтобы свернуть  за  эстакадой на проспект
Мира к "Щербаковской", блудливо шмыгнул  через проспект к  Савеловскому, где
проживал еще две недели назад.
     Светлана изъеденной  под корень метлой скребла мокрый асфальт школьного
двора,  заваленный  тяжелыми  пожухлыми  листьями. Бабкин  издалека  объехал
школьный двор.
     -- Нам  же  не  сюда  надо,  --  удивилась  Катерина Ивановна.  --  Это
"Щербаковская"?
     -- Ж-жена, -- буркнул Бабкин, кивая на, Светлану, загороженную стволами
школьных яблонь.
     В  Управлении по делам религий, конечно,  был  обед.  Катерина Ивановна
лопотала что-то, словно репетировала предстоящий разговор. Бабкин, переживая
за  жену, задремал. Наконец в  приемную  вошел хорошо одетый важный старик и
взялся за ручку двери с табличкой "Лихов И. П.".
     -- Ой, здравствуйте, Иван Петрович! -- тонким, не своим голосом пропела
Катерина Ивановна.
     Лихов обернулся.
     -- Не вызывал. Кто это с тобой?
     -- Истопник  наш, -- замельтешила Катерина Ивановна. --  За  свечечками
ездили,  картошечку  батюшке   завезли  на   зиму,  как  хорошо  деревенской