аспрямила руку.
     -- Укол... пусть...
     -- Чем я тебе укол? -- склонилась над ней акушерка. -- Ну чем?! Если бы
ты родиха была... До больницы-то не знаю как довезти! Уко-ол! Давай носилки!
-- крикнула акушерка. -- Мне еще больную с инсультом забрать надо по дороге!
     -- Не поеду... -- выдавила Вера Ивановна.
     -- Мать, поезжай, -- строго сказал батюшка. --  Благословляю.  А завтра
после обедни заеду причащу, не волнуйся. Ехай с Богом.
     -- Батюшка!  --  нервничала акушерка, --  У  меня  больная  с инсультом
ждет!..
     -- Давай,  Вера Ивановна!  --  взмахнул  рукой  Толян.  -- По утреннему
бризу, по утренней росе...
     Расталкивая всех клюкой, вперед протиснулась Татьяна.
     -- Не гневи Всевышнего, Вера,  езжай в больницу, -- глухо  сказала она,
глядя в пол. --  Я при храме останусь,  соблюдать  буду... Одно дело -- мы с
тобой, другое дело -- храм. Езжай.
     Вера  Ивановна  слепыми  глазами  оглядела  стоявших  возле  кровати  и
бессильно уронила голову.
     -- Вовкя... -- пискнула она. Бабкин протиснулся вперед.
     Ухватившись слабой рукой за его  ухо,  Вера Ивановна  зашептала  что-то
непонятное: капуста, кадка...
     -- Ладно! --  не выдержала акушерка,  отгоняя  Бабкина. -- Никто  твоих
кадок не тронет! Говна-то!..
     --  Хозяйственная, --  усмехнулся  Толян. -- Помирать  собралась,  а за
капусту болеет...

9
     Бабкин  ждал  ночи.  Время  от времени  он поднимался  из котельной:  в
трапезной  и  в  домике  батюшки  горел  свет.  Бабкин  спускался к  себе  в
подземелье. Бука  терзал  кепку  ночного  гостя, куда-то  запропастившегося.
Бабкин отнял ее у пса, повесил на сучок стойки.
     Включил "Голос  Америки".  Америка  сказала:  в Москве полночь.  Бабкин
выключил приемник и вылез из котельной.
     В трапезной было темно, в доме батюшки теплилась лампадка.
     Стараясь  ступать  помягче, спотыкаясь  в темноте  о  куски  антрацита,
Бабкин  пошел  к  сторожке.  Шура  одна ночевать  боялась  и  перебралась  в
кирпичный дом.
     В сторожке было холодно.  Он  на ощупь отыскал в кухонном  шкафу смятые
полиэтиленовые пакеты,  консервная  открывалка  лежала на  столе.  Он  сунул
пакеты  и  открывалку  в карман и,  придерживая маленькую  дверь,  чтобы  не
скрипнула, вышел в прируб, ведущий в сарай. Здесь Вера Ивановна держала свое
хозяйство. Бабкин снял с капусты гнет-булыжник, приподнял  крышку, она мокро
чмокнула. Он  снял телогрейку, свитер, засучил рукав до самого плеча и полез
голой рукой в холодное пахучее месиво. Банка с деньгами лежала на самом дне,
на  боку. Вынуть  ее  было  невозможно. Бабкин засучил второй  рукав,  почти
хлебая ледяной рассол, ухватил банку обеими руками и потянул на себя.
     Вытянув  банку,  он  обтер  ее  и несколько  секунд постоял просто так,
прижав ее  к  себе,  ждал, пока  успокоится  колотьба  в груди.  Банка  была
тяжелая, как с молоком. Он прикрыл дверь в прируб -- дверь  пискнула. Бабкин
замер.  На  цыпочках вышел  из сторожки, запер дверь  в сени на  гвоздь, как
было. И снова замер.  Было тихо, только из котельной доносился несильный вой
запертого Буки. Бабкин побежал.
     --  Э,  на  катере! --  негромко окликнул его сзади знакомый голос.  --
Слышь! Тормози.
     Одной рукой держа банку,  Бабкин другой рванул дверь в котельную  и, не
рассчитав с набега крутизны лестницы,  упал... Пытаясь удержаться за желоб с
углем, выпустил банку. Банка разбилась. И  сам он повалился вниз  по избитым
крутым ступеням. Бука бесновался за второй дверью.
     -- Б-бука,  -- промычал  Бабкин, вытирая  ослепшее  от  крови лицо.  --
Б-бука!..
     -- Тихо, падла! --  прикрывая верхнюю дверь, прошипел спускающийся вниз
Толян. -- Чего орешь всю дорогу?
     Сквозь  красную пелену Бабкин  увидел, как Толян  нащупывает  в  желобе
кусок антрацита. И негромко попросил:
     -- Н-не н-надо...