Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
ваясь от дружелюбия.
-- Руку дай, -- прохрипел Хромов.
Бабкин помог ему сесть. Встать Хромову пока не удавалось. Вокруг
дымился высыпавшийся из ведер вонючий шлак.
-- Что ж ты его?.. -- Хромов немощно полоснул рукой по воздуху. Потом
встал. -- На привод надо брать... Там кто? -- он кивнул на церковь. -- Поп?
-- Батюшка завтра б-будет.
-- Ты один, что ль, тут? -- отряхиваясь, спросил Хромов прочищенным
голосом.
-- Староста еще.
Бука радостно бился упругим телом о мокрые джинсы гостя. Хромов почесал
его за ухом.
-- Твоя собака?.. Ласковая.
-- Глупая просто.
-- Как воспитаешь, такая и будет. У вас там можно просушиться? Бабкин
кивнул.
-- А телефона нет? -- поинтересовался Хромов.
-- Должны поставить.
-- Раз должны -- поставят.
Вера Ивановна домывала в трапезной посуду. Шура, сложив обиженно руки
на животе, сидя похрапывала на диване.
Бабкин вошел в прихожую. Вера Ивановна по звуку определила, что ведра
порожние.
-- Сколько раз говорено: не ходи пустой! Шлак понес -- вернись с углем.
.Вот и жена-то с тобой не ужилась...
-- Тут... вот... -- Бабкин посторонился, пропуская Хромова. -- К
батюшке.
-- Где ж я возьму батюшку? -- ворчливо отозвалась староста, занятая
делом. -- Проходите, чего в сенях торчать.
Хромов шагнул в трапезную. Вера Ивановна потянулась через стол за
полотенцем, повисшим на спинке стула, и подняла глаза на гостя. "Господи!
Лихоман!" Хромов попытался улыбнуться.
-- Собачка у вас... уронила,.. -- И закашлялся. На диване проснулась
Шура.
-- Ох, ох...
-- Садитесь, -- как можно спокойнее сказала Вера Ивановна и села сама
для прочности. -- Вы к батюшке?
Хромов кивнул, не переставая давиться кашлем. Но не сел.
Шура обвела туманным взором трапезную, выискивая виноватого в побудке,
сползла с дивана, оставив за своей головой темный след на обоях, подплелась
к Хромову со спины и легонько постучала по плечу.
-- А вы кису мою не унесете?
Хромов дернулся из-под ее прикосновения, но не так, как дергаются от
неожиданности, а как бы уходя от удара: вниз и в сторону. "Лихоман, --
твердо решила Вера Ивановна, вспомнив недавних милиционеров. -- Бежал с
тюрьмы. Деньги отымать будет".
Но, похоже, лихоману было не до денег. Он тяжело, со свистом дышал; она
сама вот так же во время приступа часами не могла отдышаться. И лицо
побелело. "Не-ет, отымать, может, и не будет. Откуда ему знать про банку? Он
в ту пору в тюрьме сидел..."
-- Где ж ты, милый, так застудился? -- Вера Ивановна покачала головой.
-- Надо же... Ты пока, чем кашлять без толку, чайку попей. А я таблеток
пойду погляжу, может, завалялись.
-- Не надо! -- сказал Хромов, слишком резко сказал.
-- Смотри... -- Вера Ивановна окончательно поняла: лихоман. И как ни в
чем не бывало включила чайник.
-- Таблетки без толку... бронхит... травматический...
-- А ты чего застыл? -- Вера Ивановна, обернулась к Бабкину. -- Иди
углем занимайся!
Бабкин вышел.
-- Бронхит не знаю, а кашель батюшка лечит. Ты чего измок-то так?
-- Пока искал... А тут эта... Бука ваша...
-- Да я не расспрашивать, я к слову... Переодежу, говорю, надо, раз
болеешь. Зовут-то как?
-- Александр.
-- Саша, значит. Такой с виду здоровый! Давай-ка я тебе, Саша, рюмочку
налью, чтоб не расхворался. Для сугреву.
-- Если можно, -- кивнул Хромов и покраснел.
-- А почему ж нет? -- усмехнулась Вера Ивановна, протирая пальцами
граненую рюмку. И снова подумала: не знает он про банку. -- У престола
Божьего все можно верующему человеку. Ты, Саша, верующий?
-- Крещеный, -- кивнул Хромов.
Вера Ивановна достала из буфетного брюха бутылку кагора.
-- Никто не пьет, бутылка аж пыльная стоит.
-- Ох, ох... Один вино пил, другой вино пьет... -- нараспев забормотала
Шура, уверенная, что ворчит про себя. -- Сказать батюшке...
-- Ты поди! Спиной сидит, а углядела, шпион подколодный! -- Вера
Ивановна от возмущения топнула -- половица под ее ногой сыграла, Шура
испуганно обернулась. -- Како-тако вино? -- наступала на нее староста. --
Лафитничек плеснула человеку!.. Что ж ты, Шура, такая нехорошая? А?
Расселась здесь со своими рубцами!.. Здесь питание! Иди к себе. Закройся и
сиди. Вон яблоко возьми -- похрустеть от скуки. И на ведро больше не ходи, в
туалет ходи. Тут мужчины. Нечего лениться, не зима.
Шура неохотно встала, свирепо зыркая на старосту и гостя, собрала свой
узелок, сунула туда два яблока и, не переставая бухтеть, ушлепала в дальнюю
комнату. Хромов, отключившись, медленно ел.
-- Есть кто? -- раздался в прихожей ветхий полушепот.
-- Что есть, что нет -- все едино. Заходи, баба Груша, чайку попей.
В трапезную, с трудом осилив высокий порог, вошла Груша, крохотная,
чуть выше стола, в валенках, в двух платках, в телогрейке, подпоясанной
фартуком.
-- У тебя какой чай, с хоботом? -- спросила она как бы
незаинтересованно, подсаживаясь к длинному трапезному столу.
-- Может, поздороваешься с человеком?
-- Который? -- Груша завертела головой, заметила Хромова;--
Здравствуйте вам!
-- Как дочку спраздновали? -- Вера Ивановна пододвинула гостье высокую
чашку. Она старалась вести себя как можно свободней -- будто и не случилось
ничего.
-- Куда такую тяжесть, бокал дай. -- Груша отодвинула чашку. -- Хорошо
было, зять высказывался...
Вера Ивановна поставила перед ней стакан.
-- Этот без ручки, -- просипела Груша, отодвигая стакан. Она высмотрела
на столе детскую чашку, клейменную "Елочкой", выскребла из нее присохшие
опивки.
-- Груш, а у Толяна Маранцева отца-то вовсе не было?
-- Почему? Было. Тут военные до войны стояли. Наши девки им давали.
Толян-то от военного. Арина Маранцева потом еще девочку родила, а потом
чего-то он ей не понравился, военный, она его прогнала. Очень уж мужик
толстый был. Как Петров. Куда такой... К тебе милиция приходила?
Хромов перестал жевать.
-- Делать нечего, вот и шастают, людей теребят! Если убег, разве он по
деревням пойдет себе на погибель? Он в кустах сидит, волосья ростит, их же
налысо броют. -- Вера Ивановна налила Груше чаю.
-- Крепкий больно, спать не буду.
-- Спать она не будет! -- хмыкнула Вера Ивановна, подливая кипятку. --
Лишний раз Богу помолишься! Внучка-то вышла замуж?
-- Не берет никто, -- дуя в чашку, прошелестела Груша, -- в очках,
может, брезгуют. Программу "Время" надо не упустить.
-- Давай иди тогда, опоздаешь. -- Вера Ивановна выбрала из корзины две
буханки черствого хлеба. -- На вон корки -- козу поморочишь. Расшеперивай
фартук...
-- "Геркулесу" козляткам надо, -- просипела Груша.
-- А манны небесной им не надо?
Не успела Груша уйти, из дальней комнаты снова выползла Шура.
-- Нет чтобы картошек сварить с огурцами... щей с грыбами... Ходят,
обедают... Будто столовая... Вы надолго к нам или поедете? -- жмурясь в
улыбке, как китаец, спросила она Хромова.
Вера Ивановна покачала головой.
-- Куда ж ты, Шура, на ночь глядя гостя гонишь? Уйди, от тебя человек
кушать не может.
Хромов проводил нищенку виноватым взглядом.
-- Чего же, пускай...
-- Нечего ей тут... Кто знает, может, и не глухая вовсе, из зла
придуривается. Теперь так: завтра служба. Могут рано приехать.
-- Во сколько?
-- Батюшка, бывает, и с утра прибежит, если с кем договорился. Он мне
не докладывает.
-- Утром уйду, -- глухо сказал Хромов.
-- Утром тебе, Саша, что прогулка, что тюрьма! Понял?
"Так, -- устало подумал Хромов, -- все знает".
Вера Ивановна прикрыла дверь в прихожую.
-- Люди тебя, Саша, видели: Груша, Шура, кочегар наш... Ты мне одно
скажи: за что посадили?
-- Ни за что. -- Хромов вяло махнул рукой. -- Таракан один стрельнул. С
перепугу. В спину. А на суде сказали: я с топором напал, а мент мне в грудь
стрелял. Как при нападении...
-- Так по дыркам же видно, куда влетел, откуда вылетел! У меня муж
покойник весь пробитый: куда залетела пуля -- поменьше дырка, откуда
выскочила -- побольше.
-- Вот они и сделали побольше, -- сквозь зубы сказал Хромов, откусывая
сломавшийся ноготь, -- Расковыряли на операции...
-- Ну-ка покажи.
Хромов расстегнул рубашку и показал шрамы: на груди под соском и на
спине под лопаткой -- здоровенный, с выбоиной, жомканый. Вера Ивановна
покачала головой.
-- Умники...
-- Я им говорю на суде: разрежьте меня еще раз -- внутри-то видно... Я
ж до суда не знал толком, думал, разбираются. Очнулся в Склифосовском. Лежу
в палате. Домой надо, жена ждет. Приподнялся, а рука к койке прикована, и
мент сидит. Думал, пока следствие, потом отцепят... А они уж все
придумали...
Вера Ивановна налила ему еще рюмку.
-- Коммунистов, Саша, не пересудишь. Навидалась я ихней справедливости.
-- А поп у вас как?
-- Батя-то? -- усмехнулась Вера Ивановна. -- Батюшка у нас шустрый: в
храм войдет -- лампадки тухнут.
-- Валить надо, -- пробормотал Хромов, глядя в стол, -- заложит.
-- Не заложит! Какой же он тогда священник? Оставайся. Тебе обогреться
нужно...
-- В Москву надо... Там мужик один... Академик Сахаров...
-- Врач?
Хромов помотал головой.
-- Не-е... Бомбу выдумал.
-- На кой он тебе? Тебе бы спрятаться... Или в газету сказать... А
военный хуже нет. Сдаст властям.
-- Да нет, свой это. За права борется. Тоже сидел...
Вошел Бабкин. Вера Ивановна, подводя черту под разговором, встала из-за
стола.
-- Ты, Саша, слушайся меня. Говорю -- оставайся, значит -- оставайся.
Вовка! Погляди переодежу ему. Мокроту сменить. И спать положи в котельной.
Чего смотришь? Потеплее там. Простыл человек. Что-то я совсем с вами
задурилась, болтаю больше, чем молюсь.
И, выдворив Бабкина с лихоманом, Вера Ивановна стала молиться с
возможным тщанием. Отмолившись, она крикнула Шуре:
-- За людьми не надзирай! Здесь я начальница! Спала и спи, а то в
богадельню сдам!
И, засыпая, Вера Ивановна с удивлением отметила уплывающим сознанием,
что страх за спрятанную черную кассу впервые, как перепрятала деньги,
прошел. Как будто больной лихоман из котельной присматривал за ними и
оберегал.
7
На следующий день Петров по случаю предстоящей завтра Казанской Божьей
Матери надел новые шерстяные перчатки и каракулевый пирожок. У калитки он
замешкался, какой стороной повесить фанерку: "Я дома" или "Я на работе". Ни
та, ни другая его не устраивала. Он раздраженно швырнул фанерку в кусты.
-- Генералам! -- козырнул ему с крыльца напротив Толян.
-- Из Можайки побег... К тебе заходили... А ты -- в отрубах на полу
валялся.
-- Было дело, -- засмеялся Толян. -- Отдыхал.
-- Не знаю, не знаю, мое дело передать. Я за хлебом иду.
В трапезной старухи в ожидании хлебовозки обсуждали Буку.
Чувствуя себя в центре внимания, пес важно прохаживался по комнате.
Подошел к окну и от безделья, как муху, куснул красную закорючку жгучего
перца, который матушка выращивала на всех трех подоконниках вместо цветов. И
затряс башкой.
-- Пожуй-пожуй, голубок! -- вытирая с кителя разлетевшиеся Букины
слюни, засмеялась Вера Ивановна. -- Доокусывался!..
-- Воды подай псу! -- приказал Петров. -- Забавы строите!
Арина налила воды. Бука жадно рыпнулся к миске, чуть не сшибив старуху.
-- Страхота бесполезная!
-- Сама ты бесполезная! -- рявкнул на Арину Петров. -- У ней мертвая
схватка!
-- Садись посиди. -- Вера Ивановна придвинула Петрову стул. -- Больно
строгий стал. Молодой был, иначе пел. У тебя внутрии-то живут? Забирай им
корки.
-- Чего ты ему все отдаешь? Я для козочки возьму. -- Груша потянулась к
корзине.
-- Я те дам козочку! -- замахнулся на нее Петров. -- Сядь на место!..
Воровка!.. Опять я одной нутрии не вижу.
От волнения Петров широко раскрыл рот, верхняя челюсть выпала и
покатилась под стол. Притихший было Бука с ликованием кинулся за ней. Петров
клюкой гнал пса из трапезной, Вера Ивановна на корячках полезла под стол
спасать Петрову челюсть.
-- А мой Толян после первой тюрьмы заказал себе зубы, потом гадость
выпил, они и растаяли у него прям во рте, -- похвасталась Арина Маранцева.
-- Он любое питье спичкой пробует: что горит, то и жрет.
-- Ох, ох, не надо баловать... -- запричитала очнувшаяся Шура. -- Все
батюшке рассказать...
Она недобормотала, в прихожую вошел Женя-сумасшедший, перегруженный
огромной охапкой дров.
-- Хлеб привезли, -- радостно сообщил он, сваливая дрова возле котла.
-- Вера Ивановна, будьте добры, дайте покушать.
-- Чего расселись! -- шикнул на старух Петров. -- А ну кыш!
-- А почему ты, Женя, без носок-то? -- покачала головой Вера Ивановна.
-- Разве тяжко носки обуть?
-- Вы знаете, Вера Ивановна, -- рассудительно сказал Женя, --
практически невозможно. Я, прежде чем что-нибудь предпринять, должен выпить
лекарство. А я порой забываю это сделать. Создается парадокс.
Вера Ивановна, пока разогревалась каша для Жени, нашла в шифоньере
старые, дырявые носки.
-- Ну-ка давай.
-- Сыновье вам спасибо, Вера Ивановна, -- поблагодарил Женя, взял носки
и задумался.
-- Ну что ты замер? Обувай.
Женя вертел носки со страдальческим лицом, не понимая, как с ними
поступить.
-- Пилюлю прими, -- посоветовала Вера Ивановна.
-- А где мое лекарство? -- Женя отложил носки и нашел в кармане пузырек
с таблетками, -- Если не трудно, Вера Ивановна, немножко воды, запить.
-- Горе ты мое, горе... -- Вера Ивановна налила ему остывшего чаю. --
Таблетки-то тебе тоже не в помощь. А если, не дай Бог, захвораешь, кто за
тобой ходить будет?
-- Я в Москву на улицу Восьмого марта поеду. В больницу. Там врачи
очень хорошие. Или, может быть, жениться. Я человек красивый, у меня
пенсия...
Вера Ивановна тяжело вздохнула и со скрипом встала на колени перед
Женей.
-- Давай-ка носочки обуем, а потом уж и сватов будем засылать.
Кушать-то будешь или передумал?
-- Нет, спасибо, я сыт, -- улыбнулся Женя. -- Я очень плотно сегодня
позавтракал.
-- А все-таки кашки вкуси слегка, для порядка.
Вера Ивановна зашнуровала ему башмаки и пошла поискать какое-нибудь
лекарство от сердца. От богомольцев много чего остается. Она нашла
запылившийся пузырек, похожий на сердечные капли, и с ним в руке вернулась в
трапезную.
Женя сидел перед неначатой тарелкой. Вера Ивановна сунула ему пузырек.
-- Это что?
-- "Кардиамин", -- прочитал Женя. -- Плохо себя чувствуете?
Хотела Вера Ивановна ответить, что как наглядится на бедолаг, так у нее
печь в груди начинает, но смолчала, накапала в чашку сколько капалось,
долила чаю и выпила.
-- Значит, исть не будешь? Значит, убираю? Или погодить? Может,
покушаешь?
-- Может, покушаю, -- очень серьезно согласился Женя, выходя из-за
стола. -- Спасибо, Вера Ивановна, было очень вкусно. Я пойду дровами
займусь. -- Он перекрестился на икону и вышел из трапезной.
Вера Ивановна как-то бестолково поплелась за ним -- отшиб Женька все ее
планы: чего хотела-то? Посидеть бы немножко, глядишь, и вспомнила, да с
другой стороны, чего рассиживаться -- дел по горло. И для успокоения решила
Вера Ивановна обойти церковь. Пустое вроде бы дело круги вокруг церкви вить,
а помогает и сил придает.
Замотанные на зиму ульи стояли возле компостной кучи, на которой
распухшими поросятами залежались два перезрелых кабачка. Сороки безбоязненно
клевали помои, синичка у летнего рукомойника долбила расклекшее мыло.
-- Кто ж это догадался на помойке пчел устроить? -- сокрушенно покачала
головой Вера Ивановна.
Возле котельной Александр Хромов кувалдой колол глыбы антрацита.
-- Долбишь? -- спросила староста. -- Значит, оклемался. -- И совковой
лопатой отгребла уголь с дороги.
-- Да я сделаю, -- сказал Хромов.
-- Хороший уголь, крупный. Еле достала. А справки-то нет. Проверялыцики
объявятся -- чего скажу? Поскорей бы уголь в подвал спровадить.
Хромов выволок из кучи полуметровый оковалок антрацита и закашлялся.
-- Куда не в подъем схватил? -- засуетилась Вера Ивановна. -- Брось,
говорю, отстань от нее, иди чайку попей. -- И, притишив голос, добавила: --
Трись на людях-то, трись... В церковь приехал, к батюшке. Никто и не
заметит...
-- А долго сегодня?
-- Чего, служба-то? До-олго... -- закивала Вера Ивановна с гордостью.
-- Батюшка наш с небрежением не служит. По полному чину, по-монастырски. Не
как другие: отмолотил и побег. Тут его сын приезжая, Борька. Дьякон он в
Москве. Сослуживал отцу. Все недоволен был, долго, говорит, служите. В два
раза быстрей можно, как в других храмах. У нас такого, слава Богу, нет.
Служит батюшка прилежно... Все бы хорошо, да вот плохо: никак, Саша, я с ним
не столкуюсь. И знаю, грех, а ничего поделать не могу...
-- Чего такое? -- насторожился Хромов.
-- К тебе не относится, наши дела...
Вера Ивановна хотела перемолчать, как обычно, когда видела
любопытничание, но лихоман в душу не лез, отшагнул к углю и снова взялся за
кувалду.
-- Я ведь хотела из ктиторов уйти, когда прежнего батюшку, отца
Валентина, из церкви выгнали. Думала, буду как все: приходить да тихонько в
уголку Богу молиться. А батюшка отец Валентин не благословил. Оставайся,
мать, говорит, без тебя храм запустеет. Береги храм. Вот и берегу себе на
печаль-Вера Ивановна поставила лопату у входа в котельную. За косогором на
дальнем поле в низине елозили трактора, перепахивая неубранный горох. Справа
возле леса дымилась скирда.
-- Так и не прикрыли солому, сволочи, -- сказала Вера Ивановна, -- вся
сопреет. И смотри, Саша, на службе вечером будь как все. Колокол зазвонит --
сразу в церковь.
Димка-регент висел на столбе перед папертью, вцепившись в него когтями
кошек.
-- Ты когда прибыл-то, я не заметила! -- крикнула ему вверх Вера
Ивановна. -- Чего у тебя?
-- Кондер полетел или лампа барахлит. Жень, включи! Женя-сумасшедший
включил рубильник, к которому был приставлен.
-- Ты смотри аккуратней там, -- сказала ему Вера Ивановна, проходя
мимо. -- А то спалишься в проводах, как Мишка Гвоздев!
-- Какой такой? -- заинтересовался Димка.
-- Которого Толян в прошлый раз на пруде зарезал. Толян в тюрьму
отдыхать, а Мишка после больницы электричество полез воровать на столб. Его
там и прихватило. Милиция потом одни уголья в целлофан паковала...
-- А не надо пятить у родного отечества, -- рассудительно сказал Толян,
появляясь неизвестно откуда. -- У государства не воруй. Клиент созрел -- его
и щупай. Да, баба Шур?
Шура топталась возле паперти, ждала батюшку. В дареной старой шубе из
черной синтетики она мерно прохаживалась, заложив руки за спину. В шубе, в
войлочных сапогах на "молнии". Степенная.
-- Баба Шур! -- крикнул ей в ухо Толян. -- Хочешь, песню спою? Как по
быстрой речке плыли две дощечки, ах, еж твою медь, плыли две дощечки!
Ништяк?
Из уборной вышел Александр Хромов и молча направился в котельную.
Женя-сумасшедший преградил ему путь, достал из кармана поломанную
фотографию.
-- Это мама моя. Ничего, правда?
С фотографии на Хромова смотрела тупорылая, налитая похмель
Страницы:
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -