Дегтярной улице. Третий с краю  тополь, если  войти во
двор со 2-ой Советской улицы, -- мой. Мы  сажали его со Славкой  Николаевым,
плечистым сыном паровозного помощника. Помнишь, Славка?..
  Дальше идет подробное описание новых  знакомств, мальчишеских потасовок
на катке,  прием в пионеры,  детская любовь, ради которой  Броня каждое утро
встает  на час раньше и  утюжит брюки, дрессировка  вместе со старшим братом
сторожевой собаки Джуля-первого, предательство друга... Мальчишеские радости
и огорчения.
  Там, в эвакуации, быстро возмужавший Броня вспоминал довоенное детство.
В этой тетради сорок третьего года нет ни строчки о настоящем времени -- как
работается и учится, как живется. Только о прошлом...
  Я закрываю тетрадь и беру в руки пожелтевшие листы писем.
  Четыре  письма  и одна записка.  1949-1950  годы.  Бронислав  учится  в
училище и летом ездит на геодезическую практику.
  Умер Саша, но еще не родился я.
  "19 июня 1949 года. Село Черепичины Старорусского района.
  Здравствуйте, дорогие папа, мама, Феликс, Юра, Вера, Надя!
  Пишу в короткий свободный час. Нахожусь я сейчас на 2/3 до конца нашего
хода: впереди еще 75 километров. Значит,  в начале или середине  августа  мы
кончим работу.  Если  ничего больше  не  добавят, то я вернусь  домой в 20-х
числах августа.
  Как здоровье Феликса? Я узнал от Гали, что он был тяжело болен. Еще раз
прошу вас, папа и мама, берегите детей... Думаю, излишне говорить о  том,  к
чему  приводит  простая  невнимательность  к  детским болезням,  хотя  бы  и
"незначительным" на первый взгляд.
  Работаем  мы  напряженно. Глаза постоянно  красные -- кровь приливает к
белкам. Весь день, часов с 6 утра и до захода солнца, мы наблюдаем, а  потом
до  темноты  подсчитываем. Я убеждаюсь, что шестьдесят  процентов  даром  не
даются, за них иной раз  спустишь с себя семь потов.  Идем все время по реке
Ловать и поэтому купаемся  часто. Минные поля стараемся обходить, но  иногда
из-за неточного нанесения  их на карту шагаем по ним. Наше счастье, что мины
противотанковые. Борька пишет,  что даже наступил на одну. Надо думать,  что
после этого с ним ничего не случилось, так как он все же пишет.
  Как у ребят дела с ягодами и рыбой? Ловят ли с папой рыбу?
  Мама, как  ты себя  чувствуешь?  Уж  теперь  старайся не делать тяжелой
физической работы на огороде -- поручай все ребятам, они, наверное, без меня
обленились. Пусть Феликс,  как  старший,  следит  за  всем.  Завтра  надеюсь
выслать  тебе пятьдесят  рублей. Питайся, мама, хорошо, на одежду ребятам не
трать -- я, может быть, привезу им из экспедиции что-нибудь, мне обещали.
  Спешу кончить. Много дел. Пишите мне почаще. Ну, целую всех.
   .  . Папа, есть много тем для рассказов о колхозниках".

  Еще  одно письмо  -- Феликсу  в лагерь. Феликса  только что  осудили. В
семье  -- шок. Отец  уходит  из редакции  "Ленинградского железнодорожника".
Надежде -- девять лет. Вере -- тринадцать. Юрке -- пятнадцать, он порывается
бросить  школу  и  идти  работать.  Мать  устраивается  контролером  ОТК  на
электротехнический завод. Мне только что исполнилось семь месяцев, я качаюсь
в гамаке  меж двух березок, и сестры  по очереди смотрят за мной. И  Надежде
запрещают брать меня на руки -- боятся, что мы с ней загремим куда-нибудь  в
крапиву...
  "28 июня 1950 года.
  Здравствуй, дорогой Феликс!
  Получил твое письмо вчера днем,  вернувшись из тундры, где я работаю. В
Воркуте стоит база нашего отряда. Приехал я в  Воркуту на практику  и теперь
работаю здесь техником-геодезистом. Рядом, да вообще по тундре и в поселках,
я  встречаю  много  заключенных. Я у многих спрашивал о тебе   но  никто  не
знает. А ты, оказывается, вон где. Ну что ж, в лагере, конечно, лучше кормят
и свободнее, чем в тюрьме, хотя и строгий порядок. Относительно распорядка в
лагерях я достаточно осведомлен, так как работаю рядом с лагерями и у меня в
бригаде работают бывшие ЗК.
  Работать в тундре трудно, но можно привыкнуть. Есть у меня три верховые
лошади с седлами, два охотничьих  ружья и боевой карабин.  Помощником у меня
работает один курсант нашего училища.
  В тундре очень  много дичи,  на которую мы  попутно охотимся,  так  как
питание возить с собой по тундре очень трудно.
  Феликс,  деньги  я  тебе пошлю  переводом,  так как в письме они  могут
пропасть, но в этом письме посылаю тебе десять рублей для пробы.
  Деньги  (которые пришлю скоро,  как получу) бери понемногу,  а то могут
отнять другие ЗК -- там ведь всякие есть. Я много наслышался здесь об этом.
  Феликс!  Обязательно учись,  иначе  ты  окажешься  в  очень  незавидном
положении по окончании срока.  Если  ты будешь  учиться, это вызовет к  тебе
уважение окружающих товарищей и начальства, а главное -- ты меньше потеряешь
в  жизни,  так  как с образованием ты всегда  выйдешь на верную дорогу. Будь
справедливым и честным -- это поможет тебе в жизни там.
  Вещи свои храни  в каптерке. Как у  тебя  вообще с одеждой?  Если можно
присылать к тебе что-нибудь из вещей, то мы с мамой пришлем.
  Денег  я зарабатываю не очень много, но побольше, чем  ты, так что буду
высылать тебе понемногу. Дело только в том, что деньги я не получаю на руки,
а только за них расписываюсь. Получу в конце сезона.
  Есть ли  у  тебя  книги? Напиши, как  с  книгами, дают ли  читать?  Кто
начальник лагеря? Если этого нельзя писать -- не пиши!
  Места там  у тебя, конечно,  красивые... Когда освободишься, мы  поедем
вместе побродим.
  Не хочу тебе читать  мораль, но в  твоем нынешнем положении  ты  должен
понять, прочувствовать:  все, что дается не своим трудом,  стоит дешево,  но
платить приходится дорого. Надолго ли хватило бы этого шоколада и ста рублей
денег? Этим положения не  спасешь... Мы с тобой  старшие  и  должны помогать
матери, тянуть за собой  остальных, быть примером во всем, у нас две сестры,
которых надо вывести  в люди, два брата, один из которых только народился...
Надо, чтобы все в  нашей семье получили хорошее образование, крепко стали на
ноги. Постарайся усвоить на всю жизнь: не твое -- не бери!
  Ничего, Феликс, и твой срок конец  имеет, и конец будет  ближе, если ты
будешь хорошо работать, учиться и слушаться. Не обращай внимания на тех, кто
будет  тебе  говорить, что  слушаться  --  это плохо.  Учти, что  при  твоем
положении послушание -- твое спасение.
  Феликс,  много  писать  не  о чем. Написал  самое  главное.  Теперь  до
свидания.
  Не унывай, я буду писать тебе почаще. До следующего письма.
  Целую тебя, Броня".

  Брониславу шел двадцать второй год.
  Отец  второй  месяц в  больнице --  сердце... Юра,  Вера и  Надежда  --
школьники. За  учебу  надо  платить.  Я  только-только научился ходить. Мать
берет мне няньку на полдня и идет работать.  Вечером я ковыляю  по квартире,
пищщу, рву  бумагу и  мешаю  сестрам учить уроки. Юрка за  старшего,  но  он
целыми днями гоняет во дворе мяч, надавав сестрам пинков и указаний.
  Мать приходит поздно.
  "1 июля 1950 года
  Здравствуй, дорогая мама!
  Сегодня получил твое письмо до востребования, которому был очень рад. Я
понимаю, что тебе сейчас очень трудно без папы, но ты не падай духом: у тебя
хорошие дети, которые тебя никогда не покинут.
  Папа поправится, и, надеюсь, все пойдет хорошо.  От  Феликса  я получил
позавчера  письмо, когда прибыл на базу за продуктами, и  ответил ему. Мама,
ты только не плачь,  дела наши не так уж плохи. Нас у тебя шестеро, и все мы
тебя любим. Вот увидишь --  мы еще  не раз порадуем тебя и папу, и вам будет
чем  гордиться. Феликс и  сам глубоко  переживает свое положение, а  это уже
хорошо. Парень он умный, с характером, и думаю, сделает правильные выводы на
всю жизнь.
  Сейчас  я  прибыл  на базу  с  авансовым отчетом  и  вожусь со  всякими
накладными и расписками на гвозди, муку, лошадей, седла, карты и т.д.
  Погода здесь очень необычная:  сразу  можно ожидать и дождя, и града, и
снега. С ватником и высокими резиновыми сапогами я  не расстаюсь ни на день,
так как везде болота и холодно.
  Сейчас  у  меня  три лошади  вместо  46 оленей.  Работать  на  лошадях,
конечно, труднее, так как они проваливаются в оттаявшую мерзлоту, но зато по
дороге можно  быстро скакать верхом.  Со мной работает  помощником Генералов
Слава  -- курсант  третьего  курса. Парень он  хороший,  веселый,  но  любит
поспать. Если же даешь ему работу -- сделает вовремя и хорошо. Я им доволен.
  В  бригаде же рабочие  разные.  Один --  немец с  Поволжья,  работящий,
тихий. Другие --  русские. Один  отсидел 9 лет (с 16  лет), другой  отбывает
принудработы первый год и ругается все время, что я вычитаю 25 процентов его
зарплаты по исполнительному листу.
  С отчетами  я кое-как  справляюсь, но  за май  месяц  недосчитался  400
рублей -- или потерял чью-то расписку, или уплатил кому-нибудь в тундре и не
взял расписку.
  Норму  пока  не выполняю, так как рабочих у  меня  только трое, а нужно
пять. В тундре мы взрываем  мерзлоту аммоналом и роем котлован, в который на
глубину 3,5 метра ставится геодезический сигнал высотой 7,5 метра. Мое дело:
найти место  в тундре для этого сигнала, организовать работу, следить за  ее
ходом, принять  постройку,  проверить, проследить, чтобы  все  было  сделано
именно так,  как  нужно.  Это очень  трудно --  особенно  заставить  рабочих
соблюдать  технику  безопасности. При взрывных работах камни и мерзлый грунт
летят на  высоту  200-300 метров  и свистят,  как снаряды. Только  и смотри,
чтобы в голову не попало.
  Все  трудности,  которые   имеются   у  меня,  это  организационная   и
финансовая. Финансовая  --  в смысле отчетности. На каждого рабочего  я веду
лицевой счет,  плачу  им  деньги,  даю продукты,  обмундирование.  Все,  что
получает звено, висит на  мне, и я  буду  отчитываться, если чего не хватит.
Здесь очень хороший театр, и каждый день присутствия в Воркуте мы проводим в
театре.  Хотя в городе  нет деревьев, выросших здесь, но  каждое  лето улицы
усаживают  елками, привозимыми с юга, сеют на газонах  овес,  ячмень,  траву
тимофеевку и метелки. Получается симпатично.
  До 21 июня мы переезжали и перевозили металлические  сигналы на оленях.
У меня был оленевод  с  семьей и 46 оленей. Обеспечивали все перевозки. Но с
наступлением жары на оленях работать уже нельзя, они подались на север,  а я
получил лошадей и одного конюха.
  Феликсу числа 15-го я пошлю денег  рублей 100, так как в лагерях больше
ста рублей нельзя иметь.
  Получил от  Галки телеграмму  из Москвы о том, что она выехала  1 июля.
Что  это за дом отдыха, куда она поехала? Знаю, что "Интуриста", но до каких
пор она там будет, с кем, когда приедет -- не знаю. Она пишет мне очень мало
писем. Я пишу редко, но значительно чаще, хотя и работаю в тундре. Наверное,
папа был прав: она немножко зазналась после повышения своего отца.  Но я еще
не спешу разочаровываться...
  Мама, я хочу  заказать у  ненцев  бурки, пришли размеры ног ребят: Юры,
Веры, Нади. Тимошке куплю без мерки самые маленькие меховые бурки с узорами.
  Живем  в тундре в  палатке. До сегодняшнего дня мошек не было,  так как
стояли холода,  но  после трех дней хорошей погоды  и  дождя их  стало очень
много, и сегодня я  уже получил  накомарники на бригаду.  На рекогносцировку
(так называется предварительный  осмотр незнакомой местности)  я езжу верхом
на лошади, со Славкой, который помогает мне.
  В бригаде завелись вши, и приходится  думать,  в каком поселке устроить
бригаде баню, как отдать белье в стирку и т. п.  Если будет  возможность, то
пришли мне дуста, он очень хорошо помогает, и я спасаюсь только  им: посыпаю
свои  оленьи шкуры, на которых сплю, и вши не переползают. Благодаря этому у
меня пока этих "зверей" не завелось.
  В Воркуте я хожу в форменном плаще, джемпере, с рубашкой и галстуком, в
черных  брюках. В тундре  -- в резиновых сапогах, в брюках от робы,  в синей
рабочей куртке, а внизу -- рубашка с галстуком и джемпер.
  Ношу усы: больше уважения от рабочих...
  Вот так идут мои дела.
  Сегодня мы со Славкой решили провести вечер в Доме  инженера и техника.
Это, пожалуй, самой уютное и благоустроенное здание в городе.
  Мягкие кресла, лампы-торшеры, ковры, радиола, небольшой буфет, бильярд,
книги, журналы. Сегодня понедельник, и здесь тихо. Славка читает, а я пишу.
  За меня не  волнуйся. Ты посмотрела, мама, на меня так грустно  как-то,
когда  двинулся поезд и я  стоял у окна...  Не бойся, я нигде не пропаду: не
маленький и здоров.
  Если нужно пшено, горох, то я могу прислать -- здесь  свободно  лежит в
магазинах. Впрочем, что я спрашиваю: конечно, нужно! Но выслать смогу только
в следующий приезд в Воркуту -- очевидно, дней через 15.
  Пиши мне, мама. Целую крепко всех. Броня".
  И еще одно письмо -- последнее, за тринадцать дней до гибели.
  "22 июля 1950 года
  Здравствуй, дорогая мама!
  Получил от тебя сразу два письма.  От Гали получил одно. До послезавтра
буду находиться на базе, так как готовлюсь к новому виду работ.
  После твоего предупреждения я стал осторожнее с финансами и записываю в
журнал каждую казенную мелочь.
  В воскресенье я  уезжаю  на юг: к реке Уса.  Там уже не голая тундра, а
есть лес высотой 10-12 метров и толщиной до 30 сантиметров. Это я смотрел на
карте.  В этом районе я пробуду месяца полтора  и, очевидно, в  Воркуту буду
приезжать крайне редко.
  Я буду  работать здесь  август, сентябрь и  часть  октября. Галя  будет
отдыхать  приблизительно  до конца августа  и вернется к  началу  занятий  в
университете.
  С сегодняшнего дня из Воркуты  в Ленинград  стал ходить прямой  поезд с
мягкими  и жесткими вагонами. Цены  на билеты  снижены  вдвое: теперь  билет
стоит  156.00. Такой же поезд ходит через день в Москву. Стало совсем хорошо
с транспортом. В Ленинград отсюда мы поедем, таким образом, в мягком вагоне.
Это будет такое счастье -- ехать домой из Воркуты...
  Здесь сейчас тепло, температура доходит до плюс 26-27: загорать  можно,
но не позволяют комары. Поэтому только при  сильном ветре и солнечной погоде
удается (очень редко) снять рубашку  и позагорать. Лицо и руки, конечно, уже
загорели давно и, как всегда летом, стали у меня черными.
  Мама, Феликсу я сейчас тоже напишу. Денег ему вышлю рублей 50,  так как
сейчас  у меня  много расходов по  работе, а  зарплаты  не дают: дают только
деньги на производство  работ и  немного  (достаточно)  на питание.  Свежего
здесь мало. Мяса нет никакого. Очень  хочется колбасы. Когда Галка приедет с
юга,  пусть  пришлет  немного  копченой  колбасы  или  корейки.  Посылка  из
Ленинграда идет 5-6 дней, так как ее сразу же отправляют прямым поездом.
  Как здоровье папы? Привет  ему и всем ребятам. Папе я  заказал  меховые
туфли, и, может быть, сделают теплые рукавицы.
  Как  дела на  огороде?  Посадили ли  что-нибудь, кроме цветов?  Есть ли
картошка (посажена ли)?
  Здесь картошка  только сушеная. В столовой  солонина, квашеная капуста,
сушеная картошка и макароны. Сегодня, правда, был маринованный виноград. Вот
чего не ожидал!
  Феликс пишет только то, что можно  писать. Спрашивает у меня, много  ли
он делает ошибок в письмах, боится разучиться писать.
  Как  там  Юра учится? Понял  ли он,  что учиться  нужно в  году,  чтобы
избежать переэкзаменовок,  а  следовательно -- не  портить  себе лета? Легче
всего запустить учебу -- на  это труда своего не нужно тратить, но когда она
запущена --  становится  трудно. Пусть  даже теперь для него служит примером
Феликс, который в тюрьме, в лагерных условиях, стремится учиться и старается
писать без ошибок! Он должен понять,  что образование  --  могучее оружие, с
которым он всегда пробьет себе дорогу к интересной жизни и выведет других...
  Парень  он неглупый, но  пора  ему  браться  за ум,  а  иначе его  ждет
незавидная  судьба. Юра,  ты  вот что: не  дури,  а  учись как  следует,  на
"хорошо"  и  "отлично", и тогда сам  увидишь, как  хорошо  это для тебя, для
родителей и для школы.
  Верочка с  Наденькой молодцы, что хорошо учатся. Я им тут хотел послать
живого  олененка  с маленькими  рожками, да  ему нужен мох для  питания, а в
Ленинграде  его нет.  Хлеб и другие продукты олени  не едят: питаются только
мхом,  листьями березки (карликовой) и травой. Постараюсь  поймать им белого
медвежонка. Для этого ношу с собой соль: насыплю ему соли на хвост и поймаю!
  Привет всем.  Поцелуй,  мама, всех  ребят  за меня и мужайся: все будет
хорошо.  Когда я вернусь, мы  придем  с  Галкой в гости  и  хорошо  обо всем
поговорим.
  Пиши,  мама,  мне и ребят  заставь, должны же  они свою речь развивать.
Пусть Юра с Верой  напишут мне письмо. Я буду  очень  рад.  И Надюшка  пусть
напишет. Пусть пишут обо всем. Хорошо, ребята?
  Ну, целую,  ложусь спать. Уже  два часа -- солнце давно  уже поднялось.
Целую еще раз. Броня".
  И карандашная  записка, которую  Бронислав  успел  написать  в больнице
города Воркуты. Она на медицинском бланке, и ее нельзя читать часто:
  "Мамочка, береги детей.
  Галка милая...
  Простите, Броня".

  Два машинописных листа с круглой печатью.
  "Акт  о  несчастном случае,  связанном  с  производством. Геодезический
отряд в"-- 36 Северо-Западного  аэрогедезического предприятия. Коми АССР, г.
Воркута.
  ...Несчастный случай произошел 1 августа 1950 года в 20 часов в тундре,
в 12 километрах к западу от города Воркуты.
  ...При  уничтожении остатков электродетонаторов и капсюлей-детонаторов,
вследствие  неосторожно  обращения  с   ним  десятника-взрывника   КУЗЬМЕНКО
произошел преждевременный взрыв от искры, попавшей в гильзу детонатора.
  Исход несчастного  случая:  пострадавший  умер  в  больнице,  в  городе
Воркуте около 2 часов 2 августа  от  отека легких на почве общей контузии  и
шока".
  Полупьяный  десятник  Кузьменко,   который  в   акте  упоминается   без
инициалов, поленился  ждать,  пока сгорят положенные метры бикфордова шнура,
отрезал полметра, надеясь отбежать, и чиркнул спичкой...
  Вспыхнувшая  головка отскочила в ближнюю  гильзу неряшливо  рассыпанных
детонаторов.
  Кузьменко отпрыгнул и повалился на землю, у него лишь обгорели сапоги.
  Бронислав, шедший к нему во весь рост, не успел...
  Вот и все.
  Брат писал  стихи.  Они  попали  ко  мне  вместе  с  другими  семейными
документами  не  так давно. Почти все они датированы 1947 годом.  Брониславу
тогда было девятнадцать.
  Говорят, что время лечит:
  Дни проходят и года,
  Угасают люди-свечи,
  Только вспыхнут иногда.
  Не хочу я быть свечою:
  Таять, медленно гореть
  И ненастною порою
  От огня вдруг умереть.
  Но сгореть придется все же:
  Нас зажгли, и мы горим.
  Но огонь мы свой не можем
  Сделать ярким и большим.
  Мне для жизни, для горенья,
  Нужен воздух свежий, чистый.
  И тогда сгорю без тленья,
  Может, только будут искры.

  Феликс  в то  время  был  под  Иркутском.  Когда погиб  Бронислав,  ему
исполнилось восемнадцать.
  "20 августа 1950 года.
  Здравствуйте, дорогие мои мамочка, папа, Юра, Вера, Надя и Тимка.
  Мама,  прошу  тебя,  держи  себя  в  руках,  это для  ребят. Постарайся
поменьше  плакать, ведь Броня очень  этого не любил. Да, совсем плохо  стало
без  Брони.  Теперь  там у  вас  старший  из детей Юра, и  пусть  он  всегда
поступает, как Броня. Я Броню буду помнить всегда и следовать его примеру.
  Мама,  получил  вчера твое  письмо  из  Воркуты. Деньги, марки и бумага
дошли в целости. Большое за это спасибо.
  Работаю по-прежнему на заводе,  но  уже  не  подручным  у формовщика, а
прицепщиком.  Электрические  краны  привозят  и  увозят  детали, а  я должен
отцеплять и  прицеплять  и после этого  убирать  землю,  которую  сбивают  с
деталей (ведь тут же детали и отливают).
  Сам я жив и здоров.
  Как поживают остальные ребята? Мама, береги свое здоровье.
  Вот хочу писать о другом, но мысли  все сворачивают на него,  на нашего
Броню.  Мама,  но  плакать  я не  буду, мне уже  18 лет  и притом  все время
находишься на  людях.  Не подумай,  что  я стыжусь плакать. Нет. Н