с - менее сильно. Но вы же помните, как было с Сент-Ивом,  -
неожиданно ответил Мишель своим ровным голосом.
   Шамфор вскочил. Его смуглое скуластое лицо  посерело.  Профессор  Лоран
прикусил губы.
   - Я вас не успел предупредить, Шамфор, - сказал он очень тихо. - Я  сам
лишь недавно обнаружил, что Мишель помнит Сент-Ива. Оказывается, он и  вас
помнит.
   - Конечно,  я  помню  вас,  Шамфор.  -  Блестящие  синие  глаза  Мишеля
внимательно вглядывались в лицо Шамфора. - Вы мало изменились за  эти  три
года. Это  интересно.  Значит,  не  все  люди  меняются  так  быстро,  как
профессор Лоран. Я так и предполагал, но хотел проверить это на опыте. Это
правильное суждение?
   - Разве ты  умеешь  рассуждать  неправильно?  -  принужденно  улыбаясь,
сказал профессор  Лоран.  -  Перед  вами,  Шамфор,  образчик  несокрушимой
логики.
   - Ваш первый ученик? - Шамфор усмехнулся. -  Д-да,  любопытно...  А  не
хотите ли в таком случае познакомиться с моим первым учеником? Насколько я
понимаю, у вас в ближайшие часы будет все спокойно. Вот и пойдемте.
   - Хорошо. - Профессор Лоран еще раз проверил пульс у Поля, потом встал.
- Мы можем пойти. Дюкло, вы с нами. А вас обоих я прошу подежурить  здесь.
Как здоровье Луизы?
   - Ей лучше, - тихо отрапортовал Роже, выдвигаясь вперед, хотя профессор
обращался к Раймону. - Она выпила чашку бульона,  съела  котлетку.  Но  ей
нужен полный покой. Пускай лежит.
   -  Вы,  я  вижу,  настоящий  клад,  Леруа.  -  Профессор  Лоран  слегка
усмехнулся. - Значит, Луиза у себя? Тогда я на минутку загляну  к  ней,  а
потом мы пойдем.
   - Ладно, я пока посмотрю вашего Франсуа, - сказал Шамфор.
   - Мишель вам все объяснит, - кинул профессор Лоран с порога.
   - Вот как? - Шамфор покосился на Мишеля. - Ну что ж, объясняй.
   Они пошли к Франсуа, неподвижно лежащему на кушетке.  Раймон,  подумав,
направился вслед за ними. Альбер и Роже посмотрели друг на друга.
   - Ну, как дела, дружище? - спросил Альбер. - Не сердишься на меня?
   - Брось об этом говорить! Решено - я тут, что  бы  ни  было.  Без  Роже
Леруа эти молодчики вас прикончат в  два  счета,  поверь  мне.  Я  нарочно
присмотрел себе диван внизу у лестницы - если начнется у вас тут заваруха,
я сразу услышу и прибегу. А уж вы с Жозефом тут спать будете. В обнимку  с
этими красавчиками! - Он подмигнул. - Ох, и веселенькая история! Посмотрел
бы ты, как я этого самого Франсуа на пол бабахнул. А сильный,  черт!  Куда
там его еще джиу-джитсу учить, он и так быку шею скрутит.
   Он внимательно разглядывал Мишеля, который с очень деловым видом что-то
объяснял Шамфору.
   - Ты все же выбери часок и объясни мне как следует,  что  означает  вся
эта штука. - Роже повел рукой по лаборатории. - Как  это  делается  и  для
чего. Ладно?
   - Присоединяюсь  к  этой  просьбе,  -  сказал  Раймон,  подходя.  -  Я,
признаться, ровно ничего не понимаю, что здесь творится. А  ведь  надо  же
хоть немного разобраться.
   - Ребята, дайте  мне  самому  хоть  немного  разобраться!  -  взмолился
Альбер.  -  Я  уже  основательно  позабыл  даже  то,  чему  нас  учили  на
медицинском  факультете.  А  здесь  кто  хочешь  станет  в  тупик.  Ничего
подобного в мире нет, поймите.
   - Расскажи хоть что-нибудь, - настаивал Роже. - Все равно ты  понимаешь
больше нас в этом деле.
   - Ладно, объясню, как  только  будет  подходящая  минутка,  -  пообещал
Альбер, вздыхая.
   Вернулся профессор Лоран.
   - Я все понял и усвоил, - сказал Шамфор. - Сделаю в ближайшие  дни.  Но
вот Мишель считает, что эта операция очень опасна.
   - Да, я не знал, что вы хотите переделывать ему лицо, - сказал  Мишель.
- Франсуа нужно либо переделывать мозг оперативным путем, либо попробовать
другие сочетания гормонов и  лекарственных  смесей.  А  в  теперешнем  его
состоянии  всякая  другая  операция  может  совершенно  вывести   его   из
равновесия.   Наркоз,   физическая   травма,   потеря    крови,    процесс
приживления...
   - Ты помнишь это по себе? -  быстро  спросил  профессор  Лоран.  -  Да,
конечно. Но ведь с тех пор нам кое-чего удалось  добиться.  Вот  посмотри:
Франсуа вчера рассек мне лоб, и я тут  же  смочил  рану  Бисти-3.  Боль  и
кровотечение прекратились почти сразу, а заживление идет блестяще...
   Раймон  поглядел  на  тонкую  красноватую   линяю,   пересекающую   лоб
профессора. Так это все, что осталось, от вчерашнего зияющего разреза?
   - Наркоз можно сделать местный, боли не будет... - продолжал профессор.
   - Франсуа не сможет сказать, больно ли  ему.  Ему  будет,  может  быть,
очень больно или вообще плохо, а мы примем это за ярость или  двигательное
возбуждение. Это очень опасно. Я сам плохо понимаю Франсуа, даже когда  он
в нормальном состоянии. И зачем вам  готовить  для  демонстрации  Франсуа,
если он не  умеет  говорить?  Вы  же  сами  считали,  что  это  произведет
отрицательное впечатление.
   - Хорошо, но что же мне делать, по-твоему? - серьезно спросил профессор
Лоран. - Готовить Поля?
   - Поль тоже не годится, совсем не годится. Неизвестно к тому же,  каким
он проснется, как все это на него повлияло... Нет,  лучше  демонстрировать
меня одного. Если мне станет плохо, можно пустить  в  ход  Т-21.  А  может
быть, все обойдется спокойно. У меня пока что было только два  приступа...
если не считать того, первого периода.
   - Возможно, ты прав, - неуверенно произнес профессор Лоран.  -  Но  мне
кажется, что Франсуа можно  как  следует  подготовить  к  операции...  ну,
скажем, за неделю. Наконец, можно рискнуть заодно проделать и операцию  на
мозге. Это ведь, в сущности, не  так  сложно,  то,  что  я  решусь  с  ним
делать...
   - Вы боитесь погубить математические способности  Франсуа,  а  рискуете
погубить себя и  все  свое  дело,  -  бесстрастно  сказал  Мишель,  словно
констатируя факт, а не споря. - Между тем Франсуа,  если  его  привести  в
порядок, может быть в высшей степени интересен для демонстрации, даже если
он утратит свой необыкновенный  математический  талант.  Лучше  бы  взамен
научить его говорить. Он ведь умен - Франсуа, и ему очень  мешает  немота.
Мы с ним два дня тому назад переписывались по этому поводу целый  час.  Вы
спали и не знаете. Могу показать вам записи.
   Он достал из своего столика два больших листа бумаги, исписанных  вдоль
и поперек двумя почерками. Мелкие, четкие,  аккуратно  выписанные  буковки
сменялись угловатыми размашистыми строками.
   - Вот. - Мишель показал на фразу, написанную крупными буквами,  немного
наискось. -  "Если  профессор  признает,  что  свободное  общение  с  себе
подобными развивает ум, и если он ценит мой ум, то почему он не  дает  мне
речи? Он ведь должен понимать,  что  немота  сковывает  мой  ум  и  портит
характер? Объясни мне это".
   - Ты как-то странно ему ответил, -  сказал  профессор  Лоран,  прочитав
дальше.  -  К  чему   эти   таинственные   намеки   на   какую-то   высшую
целесообразность? Ты же хорошо знаешь, что дело обстоит  просто:  когда  я
делал Франсуа, у меня не хватало и материалов, и времени. Да и вообще я не
ожидал, что Франсуа так усложнится. Я считал: это будет нечто вроде  живой
вычислительной машины, мозг без эмоций, узко специализированный... Ты  мог
все это ему объяснить.
   - Не следует внушать им, что вы не всемогущи,  -  поучительно  произнес
Мишель.
   Шамфор захохотал:
   - Смотрите-ка! Он додумался до идеи бога.
   - Бога нет,  -  сообщил  Мишель  таким  тоном,  каким  говорят:  "Дождь
перестал".
   Роже смотрел на Мишеля, вытаращив глаза:
   - Ну и тип! Видал ты что-нибудь подобное?
   - Никогда не видал, - вполне искренне ответил Альбер.
   - Нам обязательно надо обо всем поговорить втроем, - сказал  Раймон.  -
Это необходимо.
   Они говорили шепотом. Мишель продолжал спорить с  профессором.  Наконец
Лоран, усмехнулся и сказал:
   - Я же вам сказал:  у  Мишеля  железная  логика,  его  не  переспоришь.
Пойдемте, Шамфор, я хочу познакомить вас с  Луизой.  Дюкло,  через  десять
минут ждите нас внизу.
   - Вот что, ребята, я пока сбегаю вниз, - заявил Роже,  как  только  они
ушли. - Надо разогреть обед. Луизу  пора  кормить,  да  и  нам  не  мешает
перекусить. Тебе, Альбер, я принесу чашку бульона.
   Он убежал. Альбер и Раймон подошли к  Мишелю  -  тот  кипятил  шприц  и
готовил ампулы.
   - Полю нужно пока почаще давать укрепляющие и тонизирующие средства. Он
очень слаб, - пояснил Мишель.
   - Я слушал ваш разговор с профессором, - сказал Альбер. -  Насколько  я
знаю, вы позавчера предполагали, что профессор и вас будет оперировать.  А
вы, как я заметил, противник операций.
   Ему показалось, что Мишель трусит, и он хотел проверить, правда ли это.
Мишель спокойно ответил, наполняя шприц:
   - Нет, меня не следует оперировать, я уже проанализировал этот  вопрос.
Надо применить гормональное и нейрохимическое лечение.
   - А профессор какого мнения на этот счет?
   Мишель взял шприц и пошел за ширму. Молодые люди  последовали  за  ним.
Альбер наложил резиновый жгут на безвольно обмякшую руку Поля. Мишель ввел
шприц в вену. Поль не приходил в себя, но на щеках  его  проступил  слабый
пятнистый румянец. Пьер неподвижно и понуро сидел в ногах у Поля.
   - Профессор считается с моим мнением, -  сказал  Мишель,  выходя  из-за
ширмы. - И вообще профессор занят  слишком  многим,  его  внимание  крайне
рассредоточение. Его занимают и волнуют многие вещи, которых он просто  не
должен бы замечать. Я отношу это  за  счет  перенапряжения.  Он  не  может
выключиться, не может полностью сосредоточиться на одном. Это ему мешает.
   Мишель медленно двигался вдоль длинных столов с термостатами, колбами и
ретортами,  проверял  показания  приборов,  записывал  что-то  в  блокнот.
Говорил он медленно, спокойно, словно с самим собой:
   - Вот, например, Сент-Ив. Профессор  слишком  много  о  нем  думает.  О
Шамфоре - тоже. Но это еще понятно: ведь в его  работе  многое  связано  с
идеями  Сент-Ива  и  с  сотрудничеством  Шамфора.  Это  хорошо,  что   они
помирились: помощь Шамфора необходима профессору. Надеюсь, что я  произвел
достаточно сильное впечатление  на  Шамфора.  Я  нарочно  стал  спорить  с
профессором,  чтобы  показать,  что  я  умею  самостоятельно  мыслить.  Вы
понимаете?
   Альбер с изумлением поглядел на Мишеля.
   - Вы очень умны и находчивы, - сказал он.
   - Да, ум мой  развит  хорошо,  -  согласился  Мишель.  -  Но,  конечно,
настоящий творческий  ум,  то,  что  называется  гением,  -  это  свойство
профессора. Я все делаю быстрее и точнее, чем он, я ничего не забываю и не
утомляюсь, как он, - и все-таки, я знаю, он  сильнее  меня.  Но  ему  надо
лечиться,  иначе  это  может  кончиться  катастрофой.  Он  перенапряжен  и
рассредоточен. Он думает о массе совершенно различных вещей.  Почему  его,
например, так сильно интересует мнение Демаре о его работе?  Или  здоровье
Луизы?
   - Позвольте, но Луиза - его жена! - возмутился Раймон.
   - Ему вовсе не нужна жена, ему сейчас не  до  личных  дел,  -  спокойно
отпарировал Мишель. - И вообще у профессора сложные следы в психике. Масса
наслоений!  Он  вспоминает  какие-то  совсем   бессодержательные   эпизоды
детства: например, как он дразнил своего школьного учителя, как купался  в
реке. Зачем это все?
   - Но ведь вы, кажется, еще более прочно и неразборчиво фиксируете все в
памяти, - заметил Альбер. - Профессор говорит, что вы  практически  ничего
не забываете.
   - Я - другое дело, - сказал Мишель, обернувшись к ним. -  Я  всю  жизнь
провел в лаборатории. Почти все мои воспоминания имеют отношение к делу. А
у профессора в памяти много абсолютно  постороннего.  И,  главное,  он  не
просто хранит прошлое в памяти: многое продолжает его волновать,  выводить
из равновесия. Он  волнуется,  вспоминая  о  смерти  матери,  а  ведь  это
случилось чуть ли не тридцать лет тому назад. Он  волнуется,  вспоминая  о
войне, о своем участии в... - Мишель запнулся, потом четко выговорил: -  в
движении Сопротивления, так это называется.
   Раймон и Альбер переглянулись.
   - Но ведь человек - это человек, -  сказал  Альбер.  -  Вы,  если  даже
считать, что вы появились на свет вполне сознательным существом, хотя бы в
виде мозга, снабженного зрением и слухом, вы прожили всего четыре года.  И
только в лаборатории. А профессор Лоран прожил  на  сорок  лет  больше,  и
жизнь его была сложной и разнообразной, как и всякая человеческая жизнь.
   - Дюкло! - крикнул снизу профессор Лоран. - Мы вас ждем!
   Альбер спустился с лестницы. Из кухни выскочил Роже,  неся  на  подносе
три чашки бульона и тарелку с пирожками.
   - Выпейте все трое! - скомандовал он.
   Шамфор рассмеялся и взял чашку.
   - Ну и помощники у вас, Лоран! На все руки мастера, я вижу!
   Лоран кивнул. Он с жадностью глотал крепкий золотистый бульон.
   - Спасибо! - сказал он, дожевывая хрустящий пирожок.  -  Я  уже  совсем
отвык от человеческой пищи. А вы готовите, как в первоклассном ресторане.
   - Постойте, Лоран! - вдруг спросил Шамфор. - Вы что же, на одной  диете
с ними? - Он кивком головы указал наверх.
   - Да. Я решил проверить на себе,  насколько  это  питание  обеспечивает
организм необходимыми ингредиентами. А потом как-то  привык.  Быстрее,  во
многих отношениях удобнее... Иногда только хотелось поесть  по-настоящему,
и я спускался вниз.
   - Нет, вы с ума сошли, Лоран! Есть эту отвратительную кашицу!
   - Мне не до гастрономии, Шамфор, уверяю вас, - устало ответил профессор
Лоран.  -  Я  отказался  от  многих  вещей  поважнее.  И,  кстати,  ничего
отвратительного в этом  питании  нет.  Вот  Дюкло  может  подтвердить,  он
пробовал.
   - Я тоже пробовал! - Шамфор нахмурился. - Нет, вы  сумасшедший,  Лоран.
Ставить эксперименты над самим собой при такой  сверхъестественно  трудной
жизни... это же... И, наконец,  у  ваших  красавцев  нет  пищеварительного
тракта, а у вас-то есть! Вам же вредно жить на искусственном питании!
   - У Поля тоже есть пищеварительный  тракт.  Из-за  него-то  я  и  начал
проверять эту штуку на себе. Организм ее неплохо  переносит.  Полю  я  все
время давал еще глюкозу, витамины и всякие тонизирующие средства.
   - Заставляйте его нормально есть три раза  в  день!  -  сказал  Шамфор,
обращаясь к Роже. - Он губит себя!
   - Профессор будет есть три раза в день, чего бы это мне  ни  стоило!  -
уверенно заявил Роже.
   Профессор Лоран с интересом поглядел на него:
   - Вы мне решительно нравитесь, Леруа.
   Они ушли. Роже покачал головой и ухмыльнулся:
   - Хм! Я ему нравлюсь, вот как. А мне лично нравится бедняжка  Луиза.  И
не нравятся все эти штучки за спиной у господа бога. Старику  и  без  того
невесело на небесах, да и нам на земле не лучше...


   - Знакомьтесь, - сказал Шамфор. - Его зовут Сократ.
   Коричневый гигант, около двух метров ростом, стоял у  чертежной  доски.
Он мало походил на человека; только  руки  были  человеческие,  с  гибкими
сильными пальцами.
   Сократ не повернулся к вошедшим, он продолжал чертить. Профессор  Лоран
и Альбер стали за его спиной, глядя, как на листе ватмана  с  удивительной
быстротой возникает какой-то непонятный и сложный чертеж.
   - Что это? - спросил профессор Лоран.
   - Я поручил Сократу рассчитать  другую  конструкцию  робота,  подобного
ему.  Задача:  уменьшить  размеры  до  нормального  человеческого   роста,
добиться максимального сходства с  человеком;  для  этого,  конечно,  надо
изменить строение нижних конечностей да и туловища. У Сократа, как видите,
гусеницы вместо ног.
   - Вы готовитесь к демонстрации?
   - Ну конечно, - Шамфор усмехнулся. - Я тоже, как  и  вы,  хочу  пустить
пыль в глаза публике.
   - И что же, этот робот, созданный для  демонстрации,  будет  слышать  и
говорить?
   - Разумеется. Ведь Сократ тоже слышит и говорит. Только он  не  на  все
реагирует. Наш разговор его не касается, и он продолжает  чертить.  Вернее
всего, он включает внимание, если назвать его по имени. Сократ,  когда  ты
рассчитываешь закончить работу?
   Робот, не отрываясь от чертежа, сказал приятным звучным голосом:
   - Мне понадобится еще около часа. Пришлось переделывать схему  обратной
афферентации.
   - Теперь ты уже решил эту задачу?
   - Да.
   - Хорошо, продолжай работать...
   - Голос у него гораздо приятней, чем  у  Мишеля,  -  заметил  профессор
Лоран.
   - Да, я кое-чего достиг за последние два года, - согласился Шамфор. - И
потом, у Сократа легче было все это сделать, чем у вашего Мишеля. Так  как
же вам нравится Сократ? Вот вы, Лоран, так яростно нападали на примитивную
логику машины. Говорили, что электронные устройства построены по  принципу
"да-нет", что они не умеют применяться  к  изменчивой  обстановке,  лишены
способности к творчеству, фантазии, воли и так далее. Но ведь  к  Сократу,
как и к тому роботу, которого он проектирует,  эти  упреки  не  относятся.
Сократ умеет ориентироваться в самой различной обстановке  -  ну,  я  хочу
сказать, в пределах умственного труда, я же не  собираюсь  заставлять  его
ездить верхом или плавать, для этого не годятся его  ноги,  прежде  всего.
Задание, которое он выполняет, я разъяснил ему в общих чертах, - так,  как
вы растолковываете мне, что вам нужно. И он сделает все не только во много
раз быстрей и точней, чем я, - он сделает не хуже,  чем  я,  понимаете?  А
ведь задача, сами понимаете, творческая.
   - Не выношу, когда  о  машине  говорят:  думает,  понимает,  творческое
решение... К чему это очеловечивание? - сказал профессор Лоран.
   - Да бросьте, не в словах дело! Что  ж  нам,  вырабатывать  специальный
словарь только для того, чтоб не оскорблять ваши нежные чувства? И вы, и я
- мы прекрасно знаем, в чем тут разница, и можете мне  не  растолковывать,
что электронное устройство моделирует  только  физические  функции  мозга,
оставляя в стороне химические и физиологические, а в живом  организме  все
это взаимосвязано, и так далее.  Нам  с  вами  незачем  повторять  таблицу
умножения. Но все-таки Сократ делает все, что мне от него нужно. И  делает
лучше, чем ваши белковые конструкции. Вдобавок, у него идеальный характер,
он не способен на истерики, драки и самоубийства, к  чему  ваших  питомцев
определенно тянет.
   Лоран  смотрел  на  темно-коричневые  руки  робота  -  гибкие,   быстро
двигающиеся.
   - В принципе - то же, что у вашего Мишеля, -  объяснил  Шамфор,  поймав
его взгляд. - Пластмасса, искусственные мышцы, полупроводники, миниатюрные
электродвигатели, датчики. Только управляется все это не биотоками  живого
мозга, а электронным устройством.
   - Он может говорить только о конструкциях?
   - Нет, почему же... Правда, я его не тренировал для разговоров на общие
темы. Он ведь делался не для демонстрации. Задайте ему вопрос.
   - Сократ, тебе нравится эта работа? - спросил профессор Лоран.
   - Я считаю, что эта работа очень полезна, - сказал робот.
   Шамфор засмеялся:
   - Уклончивый ответ! Так вам  и  надо,  Лоран,  не  очеловечивайте  его.
Кстати, что ответил бы ваш Мишель на такой вопрос?
   - Эти эмоции ему вполне  доступны.  Интерес  к  работе,  жажда  знаний,
желание искать истину...
   - И честолюбие. И властолюбие, - добавил Альбер.
   Профессор Лоран резко повернулся к нему:
   - Что?! С чего вы это взяли, Дюкло?
   Альбер смутился:
   - Я это заметил. Это же видно. Может быть, он это не вполне сознает. Но
в мыслях он соперничает даже с вами.
   - Со мной? - недоумевающе повторил профессор Лоран. -  Да  вы  бредите,
Дюкло!
   - Мальчик прав, мне  кажется,  -  вмешался  Шамфор.  -  И  что  вы  так
удивляетесь, не пойму. Ведь это вполне человеческие качества. А ваш Мишель
не машина.
   - Думаю, что вы фантазируете и неверно оцениваете некоторые рассуждения
Мишеля, - сказал профессор Лоран. - Я примерно понимаю, о чем  идет  речь:
что я разбрасываюсь, устаю, плохо сосредоточиваюсь...
   - Да. Что вы слишком много помните... детство, войну и так далее.
   - Ну, это уже зависть  неполноценного  существа.  Ему-то  что  пом