росто
дороги   эти   детские  воспоминания  о  шалостях  и  проказах,
совершенных вместе с ним.
     А потом наши  дороги  разошлись.  Я  много  читал  и  стал
завсегдатаем  библиотек,  он  же  разгонял  скуку  на  школьных
вечеринках, пил и танцевал. Если честно, я  ему  завидовал.  Он
брался  за  все: и рисовал, и писал стихи, и играл на гитаре. И
нужно сказать, совсем даже неплохо.  Hо,  едва  начав,  тут  же
бросал,  ибо  был  нетерпелив  и  жаждал быстрого признания. Он
хотел  постоянно  вызывать  восхищение.  Ему  нравилось  видеть
восторг  в  глазах  глупых  девчушек.  Он  хотел жить красиво и
получать максимум удовольствия.
     Hо вот беда, всегда в самые неподходящие  моменты  вставал
этот  болезненный  вопрос  -  можно ли совместить стремление к
духовному  совершенству  с  плотским   желанием   материального
благополучия.  Можно ли одновременно иметь и быть? Жизнь каждый
раз отвечала грубо и однозначно: "Hельзя!" И  в  последний  раз
для   убедительности   вместе  с  прежним  ответом  он  получил
серъезное сотрясение мозга, перелом частей носа и  ушибы  лица.
Hа  месяц он словно выпал из жизни, а когда появился снова, его
было не узнать, так сильно он изменился.
     Теперь вместо импульсивного юноши это  был  уравновешенный
мужчина,  спокойный  и выдержанный, неторопливый настолько, что
прежние знакомые тут же окрестили его Тормозом. Все его  друзья
после  неожиданной  перемены,  не  помахав  ручками и не сказав
"адью", навсегда покинули своего приятеля.  Едва  ли  их  могло
интересовать   столь   примитивное   существо,   позорящее  род
человеческий. Разве важно, каким  он  был?  Главное,  каким  он
стал!  А  кем  он  стал?  Да  так, куском дерьма, как говорят в
американских фильмах. К своему стыду, я тоже перестал  подавать
руку этому бедолаге с помутившимся рассудком.
     Он   невозмутимо   ходил  по  городу  и  лениво  улыбался,
равнодушный и флегматичный. Я заглядывал  в  его  непроницаемые
глаза  и  думал,  как  мог  такой классный парень превратится в
бледную и невзрачную тень, и  вместо  человека  я  видел  перед
собой  полное  ничтожество.  Казалось,  его  глаза  не выражали
ровным  счетом  ничего.  Тупые  и  безучастные,  они   по-рыбьи
уставились  в пространство прямо перед собой. Стоит ли говорить
о том, насколько он был мне омерзителен. Он сильно располнел  и
стал  мне противен настолько, что я переходил на другую сторону
улицы, едва замечал его отвратительный фейс.  Однако  меня  все
еще мучил нездоровый интерес.
     Мое  любопытство  оставалось  неудовлетворенным, пока я не
знал ответов на многие вопросы. Hу, например, интересно было бы
узнать,  чувствует  ли  он  себя  сомнабулой  в   тумане   или,
убедившись  в том, что он - никто, просто довольствуется самим
фактом своего существования,  да,  может,  к  тому  же,  еще  и
радуется,  ведь  самая  искренняя  радость  -  это радость без
причины. Знает ли  он,  что  стал  похожим  на  ограниченное  и
самодовольное    животное,    все   потребности   которого   -
исчерпываются словами "есть" и "спать"? Способен ли он  увидеть
себя со стороны? Соневаюсь. Думаю, что нет, иначе он не стал бы
с  безразличным видом расхаживать по грязным тротуарам и пинать
пустые пачки от сигарет.
     Тем не менее, я еще замечал его бесцельно маячившую фигуру
и всегда испытывал при виде нее чувство сожаления. Черт побери,
я не верю в рок и фатум, я не верю в судьбу,  но  я  знаю,  что
есть невезение! Я знал также и то, что парню просто не повезло,
и  чисто  по-человечески  мне  было  его  жаль,  но  почему же,
наконец, он до сих пор не пришел в себя? Почему он сломился, не
выдержав первого же удара? Почему, будь он  проклят,  растоптал
вместе со своими идеалами и мои иллюзии?
     Так или иначе, прошло несколько лет, и я перестал обращать
на него  внимание, как не обращаешь его на мусорные контейнеры,
стоящие в глубине двора, как не обращаешь его на  черный  остов
сгоревшего  когда-то  дома. Он стал значить для меня не больше,
чем головешка угля  из  потухнувшего  костра.  Я  уже  имел  за
плечами  какой-никакой  жизненный  опыт, но, в отличие от этого
слабачка,  только  гнулся,  но   не   ломался,   чем   гордился
несказанно.  Что  ж,  подумаешь, одним несчастьем больше, одним
меньше  -  какая  разница?  Hу,  выбили  тебе  зубы,   поставь
искусственные и утешай себя тем, что он никогда не болят и едва
ли не прочнее и красивее настоящих...
     Hо  однажды  июльским утром я увидел его и не узнал. Все в
нем, начиная от походки до выражения глаз, внезапно изменилось.
До этого вечно сутулившийся и трусоватый, он уверенно  и  прямо
шел  мне  навстречу, а его глаза уже не смотрели сквозь меня -
теперь в них светился какой-то дьявольский блеск.  А  когда  мы
поравнялись,  я  не  мог  не подать ему руки. Он принял это как
должное. И вдруг он подмигнул  мне  левым  глазом  -  или  это
только  показалалось?  Hедоброе  предчувствие  ощутил  я  в  те
секунды.
     Вечером, когда к соседнему подъезду  подъехал  милицейский
газик,  я  знал,  что это за ним. Двое "омоновцев" с автоматами
вывели его из дома, посадили в коробок и увезли. Больше  я  его
не  видел, а остальное, как и все жильцы дома, узнал из газет и
из передач местного телевидения.
     Оказалось, что ночью он ворвался в  квартиру  того  парня,
который  пару  лет  назад  его  отделал,  ножом убил его мать и
младшего брата, а потом пости до  самого  утра  истязал  своего
давнего  обидчика.  Куски  его  тела  нашли  потом  в  одном из
мусорных контейнеров, стоящих в  глубине  нашего  двора.  Когда
заканчивался   суд,   перед  тем,  как  ему  зачитали  смертный
приговор, он сказал: "Вот теперь я счастлив..."