прямые   продолжатели
Лессинга". {А. И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем под редакцией М.
К. Лемке, т. III, П., 1919, стр. 306.}
     В  1856-1857  гг.  на  страницах  "Современника"  появилась  монография
Чернышевского "Лессинг, его время, его жизнь  и  деятельность".  Эта  работа
великого русского революционера до сих пор принадлежит к  лучшему  из  всего
написанного о Лессинге.  Несмотря  на  цензурные  препятствия,  Чернышевский
сумел всесторонне раскрыть  для  русского  демократического  читателя  своей
эпохи революционные черты личности Лессинга и его литературной деятельности,
подчеркнуть материалистические тенденции его взглядов. Добролюбов в 1859  г.
горячо приветствовал русское издание "Лаокоона".
     Живой  интерес  к  Лессингу  всегда  проявляли  советская  литературная
критика и советский читатель. {Следует упомянуть  о  талантливых  статьях  о
Лессинге покойного В. Р. Гриба.}
     Идеи Лессинга-гуманиста, борца против политической и церковной реакции,
теоретика  реализма  в  искусстве  и  литературе,   отнюдь   не   пользуются
популярностью у современных  реакционеров  и  литературных  фальсификаторов,
борющихся против великих реалистических традиций. В  годы  гитлеризма  драмы
Лессинга  в  Германии  были  запрещены.   Не   ставятся   они   и   ныне   в
американизированных театрах Западной Германии.
     Совсем   иное   отношение   к   Лессингу   существует   в    Германской
Демократической  Республике.  Здесь  произведения  Лессинга   нашли   своего
читателя и ценителя. Имя Лессинга часто встречается в статьях и выступлениях
немецких  демократических  писателей  и  борцов  за  мир.  Великий  немецкий
писатель и критик один из тех  литературных  деятелей  прошлого,  по  поводу
которых не может возникнуть ни малейшего сомнения в том,  кому  в  настоящее
время принадлежит их наследство. Сочинения Лессинга продолжают служить  делу
борьбы с современными Ланге, Клотцами и  Геце,  с  современными  "подручными
мясника" - реваншистами из Западной Германии и  их  заокеанскими  хозяевами,
они утверждают реализм, воспитывают мужество, справедливость и  стойкость  в
борьбе за свободу.
     В своей речи на  XIX  съезде  партии  товарищ  Сталин  сказал:  "Раньше
буржуазия       позволяла       себе       либеральничать,        отстаивала
буржуазно-демократические  свободы  и  тем  создавала  себе  популярность  в
народе. Теперь от либерализма не осталось и следа. Нет больше так называемой
"свободы личности", - права личности признаются теперь  только  за  теми,  у
которых есть капитал, а все прочие  граждане  считаются  сырым  человеческим
материалом, пригодным лишь для эксплуатации. Растоптан  принцип  равноправия
людей  и  наций,  он   заменен   принципом   полноправия   эксплуататорского
меньшинства  и  бесправия  эксплуатируемого   большинства   граждан.   Знамя
буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Я думаю, что  это  знамя
придется поднять  вам,  представителям  коммунистических  и  демократических
партий, и понести его вперед, если хотите собрать  вокруг  себя  большинство
народа. Больше некому его поднять". {И. В. Сталин. Речь на XIX съезде партии
14 октября 1952 г, Госполитиздат, 1953, стр. 7.}
     Наследие Лессинга, как все наследие лучших революционных умов XVIII в.,
боровшихся  за  равноправие  людей  и  наций,  за   свободу   личности,   за
буржуазно-демократические свободы, является в наши дни  достоянием  не  тех,
кто цинично попирает эти свободы и отрекается от  них,  но  тех,  кто  ведет
мужественную и стойкую борьбу против  сил  буржуазной  реакции.  Героическая
фигура великого немецкого просветителя принадлежит лагерю мира и демократии,
а его наследие  и  в  наше  время  участвует  в  борьбе  за  дело  передовой
человеческой культуры.






ВИДЕНИЕ

     Я лежал у тихого ручья в глубочайшем одиночестве леса, где мне  не  раз
удавалось подслушать речь животных, и старался надеть на одну из моих сказок
то легкое поэтическое украшение, которое с такой охотой  носит  избалованная
Лафонтеном басня. Я размышлял, выбирал, отбрасывал, мой лоб пылал  -  и  все
напрасно! На бумаге не появилось ни  строчки.  Разгневанный,  я  вскочил,  и
вдруг... сама муза басни предстала передо мной.
     И она произнесла с улыбкой:
     - Ученик, к чему эти напрасные усилия? Правде нужно  очарование  басни,
но к чему басне очарование гармонии? Ты хочешь самую пряность сделать  более
пряной?  Оставим  вымысел  поэту,  а  это  повествование  пусть  исходит  от
безыскусного историка, как смысл его исходит от философа.
     Я хотел ответить, но муза исчезла. "Исчезла? - слышу я вопрос читателя,
- ужель ты не мог придумать нечто  более  похожее  на  правду!  Вложить  эти
поверхностные выводы - плод своего бессилия - в уста музы! - Да это ж  самый
низкопробный обман!.."
     Превосходно, мой читатель! Муза мне не  являлась.  Я  просто  рассказал
басню, а мораль к ней придумал ты сам. Я же не первый и не последний из тех,
кто выдает свои фантазии за откровения божественного существа.

ОБЕЗЬЯНА И ЛИСИЦА

     - Назови-ка мне такого умника среди зверей,  которому  я  не  могла  бы
подражать! - хвалилась обезьяна лисице.
     Лисица же возражала:
     - А ты попробуй назвать того  недостойного  зверя,  которому  придет  в
голову подражать тебе!
     Писатели моей страны!.. Надо ли говорить еще яснее?

ВОЛК И ПАСТУХ

     От повальной болезни у пастуха погибли все его  овцы.  Узнав  об  этом,
волк явился выразить свое соболезнование.
     - Пастух, - молвил он, - правда ли, что  тебя  постигло  такое  ужасное
несчастье? Ты лишился всех своих овец? Милых, кротких, жирных овец! Мне  так
жаль тебя, что я готов плакать горькими слезами.
     - Благодарю, господин Изегрим, - ответил пастух, - я вижу, что  у  тебя
очень добрая душа.
     - Его душа, - сказал пастуху пес Гилакс, - всегда такова, когда он  сам
страдает от несчастья ближнего.

ВОИНСТВЕННЫЙ ВОЛК

     - Мой отец, да прославится навеки его  имя,  был  настоящим  героем!  -
сказал волчонок лисице. - Какой ужас наводил он на всю  округу!  Он  одержал
одну за другой более двухсот побед над своими врагами,  отправив  их  черные
души в царство тления. Ничего нет удивительного, если  его  в  конце  концов
одолел единственный враг.
     - Именно так выразился бы оратор на его похоронах, - сказала лисица,  а
сухой историк добавил бы:
     "Те двести врагов, над которыми он одержал одну за другой победы,  были
овцы да ослы; а  единственный  враг,  одолевший  его,  был  первый  бык,  на
которого он отважился напасть".

СТРАУС

     - Сейчас я полечу! - воскликнул гигантский страус, и весь птичий  народ
собрался вокруг него, в самом деле надеясь посмотреть  на  такое  диковинное
зрелище. - Сейчас я полечу! - воскликнул он  еще  раз,  распростер  огромные
крылья и понесся вперед, подобно кораблю с поднятыми  парусами,  не  покидая
земли ни на секунду.
     Вот вам поэтическое  изображение  тех  непоэтических  умов,  которые  в
первых строках  своих  длиннейших  од  щеголяют  гордыми  крылами,  грозятся
залететь выше облаков и звезд и все же остаются верны бренному праху земли!

ЭЗОП И ЕГО ОСЕЛ

     Осел сказал Эзопу:
     - Когда ты опять произведешь на свет какую-нибудь побасенку  про  меня,
дай мне там сказать что-либо благоразумное и глубокомысленное.
     - Ты - и глубокомыслие! - ответил Эзоп. - Как можно это сочетать? Разве
тогда не скажут люди, что ты учитель морали, а я осел?

ВОЛК НА СМЕРТНОМ ОДРЕ

     Волк лежал при последнем  издыхании  и  обозревал  испытующим  взглядом
прожитую им жизнь:
     - Конечно, я грешник, однако, надеюсь, не самый великий. Я делал  много
зла, но много и добра. Помню, как-то раз ко мне подошел отбившийся от  стада
ягненок, и так близко, что я легко мог задушить его,  но  я  ему  не  сделал
ничего дурного. В ту  же  пору  я  выслушал  с  удивительнейшим  равнодушием
насмешки и издевательства овцы, хотя поблизости и не было сторожевых собак.
     - И все это я могу  подтвердить,  -  перебила  его  приятельница  лиса,
помогавшая ему приготовиться к смерти,  -  ибо  я  очень  хорошо  помню  все
обстоятельства того дела. Это было как раз  тогда,  когда  ты  так  мучился,
подавившись костью, которую тебе потом  добросердечный  журавль  вытащил  из
глотки.

БЫК И ТЕЛЕНОК

     Протискиваясь в низенькую дверцу конюшни, бык разнес  рогами  в  мелкие
щепы верхний косяк.
     - Смотри-ка, пастух! - воскликнул теленок. - Уж  я-то  не  нанесу  тебе
такого ущерба.
     - Как мне было бы приятно, - возразил тот, - если бы  ты  смог  нанести
мне его!
     Речь теленка есть речь мелких философов. "Злой Бейль! Не одну праведную
душу лишили покоя его дерзкие сомнения!"  -  Ах,  господа!  С  какой  охотой
отказались бы мы от нашего покоя, если бы каждый из вас мог стать Бейлем.

ВОДЯНАЯ ЗМЕЯ

     Зевс дал лягушкам нового царя: вместо безобидного чурбана - прожорливую
водяную змею.
     - Если ты хочешь быть нашим царем, - кричали лягушки, - почему  ты  нас
глотаешь? И змея отвечала:
     - Потому что вы просили меня в цари.
     - А я не просила тебя! - воскликнула одна из лягушек, которую змея  уже
пожирала глазами.
     - Вот как? -  сказала  змея.  -  Тем  хуже!  В  таком  случае  придется
проглотить тебя за то, что ты не просила меня в цари.

ЛИСИЦА И МАСКА

     Много лет тому назад нашла лисица маску комедианта, пустую  изнутри,  с
широко раскрытым ртом.
     - Вот так голова! - промолвила она, разглядывая ее. -  Без  мозга  и  с
открытым ртом! Не была ли она головой болтуна?
     Эта лисица  знала  вас,  неумолчные  ораторы,  строгие  судьи,  готовые
осудить нас за самые невинные проявления наших чувств.

ВОРОНА И ЛИСИЦА

     Ворона несла в когтях кусок  отравленного  мяса,  которое  рассерженный
садовник подбросил для кошек своего соседа.
     И только она уселась на старый  дуб,  чтобы  съесть  свою  добычу,  как
подкралась лисица и воскликнула, обращаясь к ней:
     - Слава тебе, о птица Юпитера!
     - За кого ты меня принимаешь? - спросила ворона.
     - За кого я тебя принимаю? -  возразила  лисица.  -  Разве  не  ты  тот
благородный орел, что каждый день спускается с руки  Зевса  на  этот  дуб  и
приносит мне, бедной, еду?  Почему  ты  притворствуешь?  Иль  я  не  вижу  в
победоносных  когтях  твоих  вымоленное  мной  подаяние,  которое  мне  твой
повелитель все еще посылает с тобою?
     Ворона была удивлена и искренно обрадована тем, что ее сочли  за  орла.
"Незачем выводить лисицу из этого заблуждения", - подумала она.
     И, преисполненная глупого великодушия, она бросила лисе свою  добычу  и
гордо полетела прочь.
     Лиса смеясь подхватила мясо и с злорадством  съела  его.  Но  скоро  ее
радость обратилась в болезненное  ощущение;  яд  начал  действовать,  и  она
издохла.
     Пусть бы и вам, проклятые лицемеры, в награду за ваши хвалы не добиться
ничего, кроме яда.

СКУПЕЦ

     - О я, несчастный! - плакался скряга своему соседу. - Этой ночью у меня
похитили сокровища, которые я укрыл в моем саду, а на их место положили  вот
этот проклятый камень.
     - Ты все равно бы не воспользовался своими сокровищами, -  отвечал  ему
сосед. - Вообрази, что этот камень и есть твое сокровище, и ты ни  насколько
не обеднел.
     - Если б я даже ни насколько не обеднел, разве не стал другой настолько
же богаче! Другой - настолько же богаче! Вот что сводит меня с ума.

ВОРОН

     Лисица видела, как ворон крал пищу с жертвенников, тем самым  существуя
за счет жертв, приносимых богам. И она размышляла про  себя:  "Хотела  бы  я
знать, потому ли ворону достается часть жертвоприношений,  что  он  -  вещая
птица, или его считают вещей птицей потому,  что  у  него  хватает  дерзости
делить жертвы с богами".

ВИНОГРАД

     Я знаю одного поэта, которому крикливые похвалы его мелких подражателей
повредили больше, чем завистливое презрение строгих ценителей искусства.
     - Он ведь кислый!  -  сказала  лисица  о  винограде  после  безуспешных
попыток допрыгнуть до него. Ее слова услышал воробей и произнес:
     - Этот виноград кислый? Мне он не кажется таким!
     Он подлетел к  нему,  попробовал  и,  найдя  его  чрезвычайно  сладким,
подозвал сотню своих собратьев - любителей полакомиться.
     - Попробуйте-ка, попробуйте же! - кричал он. - Лисице взбрело в  голову
назвать этот превосходный виноград кислым!
     Они все попробовали, и через несколько мгновений виноград был  приведен
в такое состояние, что ни одна лисица не пыталась больше его доставать.

ТЕРНОВЫЙ КУСТ

     - Ну, скажи пожалуйста,  почему  ты  так  жадно  цепляешься  за  одежду
прохожего? - спросила ива у тернового куста. - Чего ты хочешь?  К  чему  она
тебе?
     - Ни к чему! - ответил терновый куст. -  Она  мне  вовсе  не  нужна.  Я
просто хочу разорвать ее.

СОЛОВЕЙ И ЖАВОРОНОК

     Ну  что  сказать  тем  поэтам,  которые  так  любят  парить  где-то   в
поднебесье, выводя из терпения большинство своих читателей? Только  то,  что
однажды сказал соловей жаворонку: "Друг мой, ты улетаешь так  высоко,  чтобы
тебя не было слышно?"

ИСТОРИЯ СТАРОГО ВОЛКА
                              (В семи частях)

I

     Когда злодей волк дожил  до  преклонного  возраста,  он  принял  хитрое
решение подружиться с пастухами. И вот он  отправился  в  путь  и  пришел  к
пастуху, стада которого паслись ближе всего к его логову.
     - Пастух, - заговорил он, - ты называешь меня кровожадным  разбойником,
а ведь я на самом деле не таков. Правда, когда  я  голоден,  мне  приходится
пользоваться твоими овечками, - ведь голод причиняет страдания. Избавь  меня
от голода, сделай так, чтобы я всегда был сыт, и тогда ты будешь мною вполне
доволен. Ведь я самое кроткое, самое смирное животное, когда сыт.
     - Когда ты сыт? Не спорю. Но когда же ты бываешь сыт? Ты и  жадность  -
ненасытны. Ступай своей дорогой!
                                     II

     Ничего не добившись, волк пошел ко второму пастуху.
     - Пастух, тебе известно, что за год я могу утащить у тебя немало  овец,
- так начал он свою речь, - если же ты согласишься  давать  мне  каждый  год
шесть овец, этого с меня будет довольно. И твои  собаки  тебе  будут  тогда,
конечно, не нужны, и сам ты сможешь спать спокойно.
     - Шесть овец, - промолвил пастух, - да это ж целое стадо!
     - Ну ладно, ради тебя я готов довольствоваться пятью, - сказал волк.
     - Нет, ты шутишь - пять овец! Больше пяти я  даже  Пану  не  приношу  в
жертву за весь год.
     - Может быть, четыре? - спросил волк, на что пастух  только  насмешливо
покачал головой.
     - Три?.. Две?..
     - Ни одной! - был наконец ответ. - Ведь это  ж  глупо  -  платить  дань
врагу, от которого меня может уберечь моя бдительность.

III

     "Два раза не бывать, зато третий раз - не миновать!"  -  подумал  волк,
подходя к третьему пастуху
     - Как мне неприятно, что  я  прослыл  среди  вас  пастухов,  за  самого
жестокого, самого бессовестного зверя, - проговорил он. - Но тебе, Монтан, я
сейчас докажу, насколько несправедливы ко мне люди. Давай мне только  каждый
год по овце,  и  твое  стадо  может  преспокойно  пастись  в  лесу,  который
считается опасным из-за меня. Одна овца - какой пустяк! Можно ли быть  более
великодушным, более бескорыстным, чем я сейчас? Ты смеешься пастух? Чему  же
ты смеешься?
     - О, ничему! Скажи-ка лучше, приятель,  сколько  тебе  лет?  -  спросил
пастух.
     - Какое тебе дело до моих лет? Как бы я ни был стар, я еще в  состоянии
задушить твоих самых любимых ягнят!
     - Не сердись, старина Изегрим! Жаль только, что немного запоздал ты  со
своим предложением. Твои изъеденные зубы  выдают  тебя.  Ты  представляешься
бескорыстным только  для  того,  чтобы  с  большей  легкостью  и  наименьшей
опасностью добывать себе пропитание.


IV

     Волк разозлился, но все же овладел собой и пошел к четвертому  пастуху.
У того как раз перед тем издох его верный пес, и - волк воспользовался  этим
обстоятельством.
     - Пастух, - заговорил он, - я поссорился с моими собратьями в  лесу,  и
уж теперь мне с ними никогда не помириться. А ты знаешь, что добра  тебе  от
них не ждать. Если же ты возьмешь меня вместо твоего умершего пса,  ручаюсь,
что не видать им твоих овец, как своих ушей.
     - Ты, что же, хочешь защищать их от своих собратьев в лесу? - промолвил
пастух.
     - Ну да, о чем же я веду разговор! Разумеется!
     - Что ж, это не дурно! Но если я приму тебя в  свое  стадо,  кто  тогда
защитит моих бедных овец от тебя? Взять вора  в  дом,  чтобы  защититься  от
воров вне дома, - это мы, люди, считаем...
     - Я вижу, ты начинаешь читать мораль, - сказал волк. - Прощай!

V

     - Если бы не моя старость! - заскрежетал зубами волк. -  Но  ничего  не
поделаешь, надо считаться  с  обстоятельствами.  -  И  он  пришел  к  пятому
пастуху.
     - Знаешь ли ты меня, пастух? - спросил волк.
     - По крайней мере я знаю подобных тебе, - ответил пастух.
     - Подобных мне? В этом я сильно сомневаюсь. Я ведь волк особенный, и со
мной стоит подружиться - тебе и всем другим пастухам.
     - А что ж в тебе особенного?
     - Я не в силах задушить и съесть живую овцу, хотя  бы  это  стоило  мне
жизни. Я питаюсь только мертвыми овцами. Разве это не похвально? Разреши мне
наведываться время от времени к твоему стаду и узнавать, не издохла" ли...
     - Не теряй даром слов! - сказал пастух. - Если хочешь,  чтобы  мы  были
друзьями, ты не должен вообще есть овец, хотя бы и мертвых.  Зверь,  который
питается мертвыми овцами, скоро научится принимать за мертвых -  больных,  а
за больных - здоровых овец. Так что не рассчитывай на мою дружбу,  а  ступай
своей дорогой.

VI

     "Чтобы достичь своей цели, мне  надо  пожертвовать  самым  дорогим!"  -
подумал волк. И он пришел к шестому пастуху.
     - Пастух, нравится ли тебе моя шкура? - спросил волк.
     - Твоя шкура? - сказал пастух. - Дай-ка погляжу!  Она  хороша.  Видать,
тебя не часто рвали собаки.
     - Так слушай же, пастух. Я стар и протяну недолго. Корми меня до  самой
моей смерти, а за это я завещаю тебе мою шкуру.
     - Вот так раз! - сказал пастух. -  И  ты  решил  прибегнуть  к  уловкам
старых скряг? Нет, брат, в конце концов твоя шкура станет  мне  в  семь  раз
дороже, чем она стоит. А если ты в самом деле хочешь  сделать  мне  подарок,
давай ее сейчас!
     С этими словами пастух схватился за свою дубину, и волк убежал.
     - О бессердечные! - воскликнул волк, впадая в безмерную ярость.  -  Так
пусть же я умру вашим врагом раньше, чем меня убьет голод. Ведь  лучшего  вы
не хотели!
     Он побежал, на ходу врываясь в жилища пастухов  и  набрасываясь  на  их
детей; и прежде чем пастухи его убили, он доставил им немало хлопот.
     И тут самый мудрый из них сказал:
     - Пожалуй, мы совершили ошибку, доведя старого разбойника до  крайности
и лишив его всех возможностей исправиться, хотя свое решение исправиться  он
принял поздно и под давлением обстоятельств.

ПАСТУХ И СОЛОВЕЙ

     Тебя раздражает, о любимец муз, крикливое сборище  парнасского  сброда?
Так услышь же от меня то, что однажды довелось услышать соловью.
     - Спой, любезный соловей! - воскликнул  как-то  раз  чудесным  весенним
вечером пастух, обращаясь к молчавшему певцу.
     - Ах, - промолвил соловей, - лягушки подняли такой  крик,  что  у  меня
пропала всякая охота петь. Или ты их не слышишь?
     - Да, я их слышу, - возразил  пастух,  -  но  разве  не  твое  молчание
повинно в том, что я слышу их?

ХОМЯК И МУРАВЕЙ

     - Эх вы, горемыки-муравьи! - сказал хомяк. - Ну к чему вы трудитесь все
лето, а собираете так мало? Вот если бы вы посмотрели на мои запасы!
     - Знаешь что, - отвечал ему муравей, - если у тебя запасы больше  того,
что тебе нужно, то правильно поступают люди, разрывая твои  норы,  опустошая
твои кладовые и  заставляя  тебя  поплатиться