И получили... кусок персональной земли

     А рядом - надрывно урчит "Беларусь" -
     Хоронит он тех, что забросила Русь.

     Вы - первыми шли. Копали траншеи, шурфы, котлованы.
     Последним копают общие ямы.
     Кладут без гробов - как убитых врагов! -
     Прошу это помнить большевиков!
     14 сентября 1996 г.



РУССКОЕ КЛАДБИЩЕ В ДУШАНБЕ
     Таращат глаза азиаты,
     Как русских в траншеи кладут,
     Таджикские пастушата
     Сжимают тряпичный кнут.

     Засыпят кафиров* землею, -
     Закончится тамошо*
     Как на могилах русских
     Пасется скоту хорошо!

     Как будто все знанья, все силы
     Лукавым народам отдав,
     Они и травой себя прорастили
     Кормом чужому скоту на года.

     Не видит позора Россия,
     И жалок Никольский храм* -
     КОЛОКОЛА
     НЕ
     ЗВОНИЛИ,
     Когда могилы крушили,
     скот привязав к крестам.

     Не помнит Россия забытых
     Погибших солдат старых вдов...
     У нас - равнодушья избыток, -
     Нет даже сочувственных слов.

     Последний приют славянина
     Поруган, растоптан, разбит...
     Ты не воскреснешь, Россия! -
     Пока на далекой чужбине
     хоть маленький холмик забыт!

     *Кафир - неверный. Частое определение русских в Азии.
     *Тамошо - зрелище, развлечение.
     *Никольский храм - церковь при русском кладбище в Душанбе.
     P.S. Поскольку автор  уверен, что найдутся ниспровергатели  варварского
отношения к  могилам  русских  в  Таджикистане, могу  сообщить,  что  в ходе
гражданской  войны   по  существу   было   разгромлено  русское  кладбище  в
Курган-Тюбе и разрушена церковь. В Душанбе, уже после написания этих  строк,
городская газета  "Дайджест пресс" сообщила в двадцать первом номере (23 мая
1997 года): "Не верится, что руководство города безразлично к происходящему,
а  уж тем  более,  что  есть разрешение  на  строительство частных  домов на
территории  кладбища.  Это  же  вообще  беспредел!".  Управляющий  городских
кладбищ Махмади Насруллаев: "Ну что я  могу сказать  по этому поводу! Да, на
территории кладбища ведется строительство частных  домов, вернее, достройка:
с 1992  года разрешения выдавать  прекратили. Что мы можем сделать с теми, у
кого есть такие разрешения!".
     ЗАПОМНИТЕ ЭТО, МОИ БЕЗРАЗЛИЧНЫЕ СООТЕЧЕСТВЕННИКИ!



ЛЕЖАЩИЕ ПОЛЕМИСТЫ

     У кладбища в этой столице
     У входа - номенклатурная часть,
     Покойный народ не теснится -
     За каждой оградой - почти что гробница, -
     Не то что повыше,
     Где яблоку негде упасть.

     Вот там, где простые строители
     И прочий рабочий люд
     Орудовали осквернители,
     Тревожа последний приют.

     Славянские белые кости,
     челюсти, черепа
     Попавшие под лопату
     Могильщиков рать погребла.

     Был знатный могильщик Наимов -
     С дюжиной смуглых детей...
     За вздрючку они научились
     Могилы копать - до костей.

     По-братски лежат друг на друге -
     Сын, отец и дед.
     И крест их всеобщий срублен,
     И в общем - могил их нет.

     Ну что ж - к номенклатуре
     Судьба благосклонней была -
     Не плотники. Не штукатуры -
     Их жизнь по-другому текла.

     За долгие-долгие годы
     Их тяжко уже считать -
     По старому доброму городу
     Мне довелось всех знать.

     Вы бились за равенство, братство
     Велик был у вас запал...
     Но кто бы ясно и страстно
     О правде иной сказал?

     Был я вам младшим товарищем
     И долго, из года в год
     На разных активах и прочих сборищах
     Что-то строчил в блокнот.

     Вы спорили, полемизировали -
     Ради высокой цели!
     Для правды ли, для блезира ли
     Вы так держаться умели!

     В беседах, делах и спорах
     Я с каждым сходился не раз
     И вроде сухим был порох,
     Да тощим, был видно, запас...

     Все ясно. Все разлетелось.
     Достойные ваши потомки
     По городам и весям
     Несут печалей котомки.

     Зачем вы горели, шумели -
     Разрушена ваша страна!
     Предугадать не сумели,
     Что сдаст вас
     меченая сатана!

     И нам подсказать не сумели,
     Какие нам беды грозят,
     И те, что у трона засели -
     о главном тоже молчат:
     в невиданном переделе
     Надежда одна - автомат!

     Мы рты разевали на "измы",
     На братство, на счастье для всех...
     Сказали б: начнутся убийства -
     И вам убивать не грех.

     Куда - унесенные листья?
     Игрушки чужие романы.
     Нас закружило быстро
     По ближним и дальним странам.

     Вот Сариджон Юсупова - первая академик.*
     Скажи, что с твоей семьею - вряд ли кто и поверит.

     Вот вы, академик мудрый, А.М.Богоутдинов, *
     Могли б вы себе представить сегодняшнюю картину?
     Нет института партии. И напрочь забыт Вьетнам.
     Если бы это мы вам поведали, вы бы поверили нам?

     Вот вы, особист Хайдаров,*
     Что вы сказали бы нам?
     Что плохо держали базары, И были добры к басмачам?

     А вы, фронтовик Румянцев,*
     И все
     редакторы первых лет,
     Что толку - от критики или глянца
     Ни жизни той, ни газет.

     Вот теща моя. Учительница.
     Заслуженная.
     Сколько десятков лет подряд
     Она отмывала, расчесывала, отутюживала
     Сотни детей - узбечат, таджичат.

     Узнала б она, что сегодня
     Узбеку - таджик - враг!
     Республика - преисподняя! -
     Таджик - таджику - не брат!

     Вот хитрый наш замдекана,
     Мой тезка, В.С.Петрушков.*
     Приоткрывал нам тайны
     Неведомых материков.

     Смотрит на все с пьедестала
     Быть может, спокойно один.
     Дивиться ему не пристало
     Учитель - великий Щедрин!

     Лежащие полемисты!
     Вы спорили не о том!
     Кто мысль допустить мог близко,
     Что главное - русский наш дом.

     Забыли заветы предков -
     Мы все! -
     Про порох и русскую славу!
     И слышишь теперь нередко
     Обидно, мол, за державу.

     Обида - обидой. Но поздно
     Осколки нам собирать.
     Пусть клич прозвучит наш грозно:
     За русское - твердо стоять!

     Под сильною русской рукою
     Сумеем остатки сберечь.
     Нам нужно знамя такое,
     чтоб крови больше не течь!
     15 апреля 1997 г.

     *Сариджон Юсупова, первая женщина - академик в Таджикистане. Геолог. По
национальности  -  бухарская  еврейка.  Бухарские евреи  столетиями  жили  в
Средней Азии. Теперь в основной массе покинули "благословенные края".
     *А.М.Богоутдинов.  Директор  института  истории  партии в  шестидесятых
годах. Долгие  годы по заданию ЦК  КПСС  провел  во Вьетнаме, помогал решать
вопросы  партийного  строительства Партии трудящихся Вьетнама, позже КПВ. По
национальности - татарин.
     *Хайдаров.  Активный участник в борьбе за установление Советской власти
в Таджикистане. По национальности - татарин.
     *А.Р.Румянцев.   С   пятидесятых  по   семьдесят  третий   -   редактор
республиканской газеты "Коммунист Таджикистана". Фронтовик.
     *Ткачева В.П.  С тридцатых до начала  шестидесятых  -  на  станции юных
техников  и  натуралистов. Более двадцати  лет -  директор.  Особое внимание
уделяла воспитание  технической грамотности  у узбекских и таджикских детей.
Тогда и узбеки проходили по графе "коренная национальность".
     *В.П.   Петрушков   вел  в   пятидесятые-шестидесятые  годы   курс   по
М.Е.Салтыкову-Щедрину: лекции и спецсеминары в Таджикском госуниверситете. В
пятьдесят восьмом,  когда хрущевские  идеологи  повели  контрнаступление  на
оттепель, ваш  покорный слуга на лекции по философии долго и упорно проводил
линии между творчеством Некрасова и писателями советского периода. Выходило,
что Некрасов отвечал всем требованиям "социалистического реализма". В период
дебатов и наставлений студентов "на путь истинный", В.С. Петрушков  в  очень
узком  кругу  редакции  многотиражки  "К  вершинам знаний" очень  тонко  дал
понять,  что такого метода  просто  не может  быть. Научил  великий  сатирик
трезво смотреть на вещи! Но и за это низкий поклон В.С., когда для всех иных
он был -  и точка.  Лично  для  меня  это  было  огромной  поддержкой  среди
студентов - единомышленников.


x x x

     Воздух осенний, пыльный
     В далекой южной столице.
     МЫ - с ветераном видным.
     Троллейбус по улице мчится.

     Какие в окошко виды! -
     Коробочная разномасть:
     Школы ли, магазины -
     Серость, убожество, грязь.

     "Текстиль" корпусами низко
     Припал к земле горячей,
     И два штыка обелиска
     Звездами смотрят незряче.

     А слева - пустырь стадиона
     С неровным бетонным забором,
     И рад, ветеран, как влюбленный
     Открывшимся вдруг обзором.

     "Вот здесь стояли казармы
     Во время войны минувшей,
     Сгонялись сюда новобранцы
     И в зной, и в зимнюю стужу.

     А там, в глубине, сортиры"...
     И дальше рассказ нелепый
     Как "шлепнул" он сам дезертира
     В то трудное, первое лето.

     "Сбежал, понимаешь, он в горы
     Почти за сто километров,
     А в ту военную пору
     Какие там сантименты!
     У военкома машину
     Мне дали на пару дней,
     И я за те таджиком
     В горы смотался на ней.
     Привез я его расстреливать -
     Мне были даны права, -
     Чтобы другие не смели
     Шагу шагнуть со двора.

     Он был как баран, покорный -
     Куда его вел - он не знал,
     Завел я его за уборную,
     К стенке поставил,
     Достал пистолет,
     и
     расстрелял".

     Вот так... Рассказ без восторга,
     Но с чувством своей правоты...
     Сошел. Я ехал долго
     Не видя вокруг суеты.

     Я понимал: конечно - гремела война,
     И как боевой лагерь жила родная страна.
     И были законы едины - для всей огромной страны,
     Но я в том мальчишке - таджике не видел большой вины:
     Какая в горах наука - ни радио, ни газет,
     И только спустя полвека здесь появился свет.

     Он, может, и слышал, что где-то
     С немцем идет война
     Но - на другом конце света,
     И дело его - сторона.

     Какой там прав из "измов" -
     Кто знал из его кишлака? -
     Здесь жили при "коммунизме" -
     Такая была нищета.

     И мальчик, не знающий мира
     Попал в жернова войны.
     Стал жертвой кровавого пира,
     Виновным он стал. Без вины.

     И был ли он добрый сердцем,
     И землю свою как любил,
     И что он слыхал о немце -
     Расстрельщик его не спросил.

     Мне жалко невинную душу -
     Несчастный мальчишка - таджик!
     Тяжелые мысли кружат,
     Немеет мой бедный язык.

     И в нашей истории длинной
     Никто не пролил слезы,
     И над душою безвинной
     Нет ни креста, ни звезды.

     Сообщила в кишлак похоронка,
     Мол, без вести сын ваш пропал
     И плач по ущелиям громко
     Весть горестную передавал.

     Вот все. И страница закрыта.
     И сыт, и в почете палач.
     В той жизни почти позабытой
     Не слышал рыданий и плач.

     Все так. Были странные люди
     Побед, поражений и бед,
     Что были чужими мы судьями -
     Никто не держит ответ.

     Вот только. Хоть явно не связаны
     Погромы и нунчаки.
     И вам мы этим обязаны,
     Далеких тылов смельчаки.

     Нелепого выстрела эхо
     В наших страданьях звучит...
     Как точно слово поэта:
     Ничто не забыто. Никто не забыт.


РУСКОЙ ЖЕНЩИНЕ
     (вынужденная дидактика)
     Будущее нации - в руках матерей
     О.Бальзак.

     ...А что это так равнодушны
     Мы, русские, к нашей трагедии?
     Пытаюсь в годах минувших
     Понять немоту беспредельную.

     Когда началось? Как наша красавица
     Замуж пошла за всех подряд -
     Были для нее "иностранцами"
     Чеченец, ингуш, азиат.

     В какие аулы они уехали,
     Чтоб русскость свою потерять!
     Мы очень скоро стали потехою:
     Мол, каждая руская - б..дь.

     Прости меня, русская женщина,
     Как женщина - легкая жертва обмана!
     А жизнь оказалась такой переменчивой,
     И истина выклюнулась из тумана.

     Тебя обманули. Всеобщего братства
     Крючок с позолотой забросили нам...
     О, сколько я видел в стране азиатской
     Тяжелых трагедий, безвыходных драм.

     Меня убивало. И краска позора
     Всегда покрывала с головы до пят,
     Когда я видел тебя у дувала
     С толпой рожденных тобой таджичат.

     И горько мне было. И безысходно! -
     В одеждах чужих, на чужом языке! -
     Ты что- то о братстве нам говорила,
     Нерусскою став в ИХ кишлаке.

     Расплата пришла. Твои смуглые дети
     Теперь никому и нигде не нужны.
     Им, может, хуже нелепой смерти
     Сознание, что ты - маргинал по крови...

     Ах, Русь! Что ты с женщиной нашей наделала! -
     Нет, верю в любовь. В идеал высоты...
     Но где-то все же должны быть пределы
     Разматывания генетики и красоты.

     Я знаю и вижу - пьянь подзаборную
     Легко побеждает пуристский ислам...
     О, русские женщины, теперь - забугорные,
     Какой вам урок историей дан!

     И снова поехали. В Канады, в Америки,
     К счастью чужому - рабыни любви.

     И, значит, потеряно то поколение,
     Что рождено от смешений крови.

     Не едут чеченки. Узбечки не едут.
     Казашки сидят в своих степях.
     Разматываем лучшее - до беспредела! -
     Не видим, что недалек нашей нации крах.

     Храните свой дом, свои песни и пляски, -
     Ну кто за границей по-русски поет?
     На нас изначально зубами лязгают,
     А мы? - Вот великий и гордый народ!

     Восток научил меня многому, мудрому.
     И верю я в дидактический стих! -
     Храните себя для России! - В вас - сила подспудная.
     Пусть будет хотя бы - как в доме у НИХ!
     13 - 14 сентября 1997 г., Чалтырь.


ИСТИНА БЕЗЫСХОДНА?

     Нет счета здесь русским могилам!
     А сколько еще перемрет
     В России, сошедшей с ума по виллам,
     Где их никакая собака не ждет.

     Заброшен и предан народ простодушный,
     На горе твоем - миллиарды гребут.
     Европам - плевать, раз своим мы не нужные,
     В Европах, слыхал я, своих берегут.

     Но все разговоры. О частном. О личном.
     В холмах я бродил среди тысяч могил,
     Догадке о том, что всем все безразлично,
     Везде подтверждение находил.

     Что русские! - Нация на перепашку!
     Никто о других тоже слезы не льет.
     Мы прожили жизнь - душа нараспашку.
     Мы к братству стремились. - Вот братства оплот!

     Вот здесь я свою понимаю наивность,
     И что там европам? И что круги Данта?
     И в этом безмолвии мне прояснилось,
     Зачем дали бога мне вроде гаранта.

     Живи и молись! И все образуется:
     И жизнь, и мысль. И мое истребление.
     И золотом снова церкви красуются,
     Но не находит душа исцеления.

     И брошены все. Латыш и болгарин,
     Кореец и грек Китаец. Поляк.
     Вот немцев семья. - Как мир этот странен! -
     И странность его не постигнешь никак.

     Европа молчит. И Азия - тоже. -
     Как будто вчера вышли мы из зверья. -
     Своих все забыли. И нам не поможет
     Народов каких-то, гуманных, семья.

     Нет, не прошу я европы о помощи,
     И вижу в их жестах лишь сытых игру.
     МЫ топчемся все в обмане, в жестокости,
     По мертвому миру, сжав зубы, бреду.

     Мне странно: трагедий, убийств, всей этой бессмыслицы
     не видит почти образованный мир.
     И мысль не пробьется. Не заискрится.
     Неужто тупик? И бездонный обрыв?

     Какие уроки! Что век Возрождения!
     И что там фашизм - на своих наплевать!
     Я вижу в ночлежках тупых
     пробуждение
     Мильонов, которым с коленей не встать.

     Вот вижу предел. Философии. Этики.
     Живых обреченность. Безмолвье могил.
     И все безразличье, кажется, этим
     Себе самому я хотя б объяснил.

     Что нам до живых. Тем боле - до мертвых.
     О чем по церквям нам поют голоса?
     Поют не о том. Это понял я твердо, -
     Немеет от этих открытий душа.

     Иду солнцепеком. Сквозь зной азиатский,
     С землей раскаленной смешался ваш прах.
     Ну что ж: вы лежите почти что по-братски
     В чужих крутолобых безмолвных холмах.

     И боли мои от обманов, предательств, -
     Понятных и ясных издалека! -
     В прозрении истины, сверхдоказательств
     Кричат как сильна первородность греха.
     1 - 3 сентября 1997 г., Чалтырь.


x x x
     Отдохнем, друзья, душой -
     Разрядиться надо:
     Мы напишем пару строк про гадов и про гада.

     На дороге пень стоит -
     Не верю, что отелится.
     Не такой уж я дурак -
     Надеяться на Ельцина!

     Говорят, что маргинал
     За границу умотал:
     Вдруг уедут все - боюсь!
     Ох, "погибнет" моя Русь!

     Не поеду я на Запад -
     Денег - на один конец.
     Мне Америки не надо! -
     Мне без Родины - ман..ц.

     Говорят, что "новый русский" -
     Полурусский, полужид...
     Верю я, что очень скоро
     Он на Запад побежит!

ВОСТОЧНАЯ ЛЮБОВЬ


     . "Газель"

     "Твои ресницы - словно стрелы,
     Как кипарис - твой стан.
     Прости, что я с тобой несмелый -
     Твоим рабом я стал.

     О, Галя, милая! Таджики -
     Мы любим горячо,
     И даже знойный жар аджиги -
     В сравненьи с ней - ничто!"

     Карим заканчивал отлично
     Московский "пищетех",
     И вел себя вполне прилично,
     Не требуя утех.

     Красив и строен, смуглолиц,
     Ей было даже лестно,
     Что он из множества девиц
     Ее назвал невестой.

     Она летит в далекий край -
     Над снежными горами.
     Карим ей шепчет: "Это рай,
     Родная, там, под нами".

     Ее. Законную жену, в восточный дом приняли
     И свадьбу в триста человек
     Торжественно сыграли.

     Соседка дивное лицо
     Рукою прикрывала -
     Она-то знала отчего
     Галина днем зевала.

     Да, ночи длинные любви,
     Но Галя хорошеет,
     И косы - длинных две струи
     Она носить умеет!

     А в городке ее Карим
     Красивей всех на свете!!!
     И вверх идет, как не один -
     Сам "шеф" его приметил.

     И Галя, гордая жена,
     Все нравы постигает:
     Весь день сидит она одна -
     Ее дувальная стена
     От глаз чужих скрывает.

     Ну что с того? - так все живут,
     У всех дома с садами,
     И Галя создает уют
     В саду под облаками.

     Кариму - скоро тридцать лет,
     Он - главный инженер,
     В райкоме недовольных нет -
     Его семья - пример.

     И дети - как она смогла? -
     Вот русская жена! -
     В четыре года - четверых
     Детишек родила.

     И скоро пятый должен быть...
     И те - все мал-мала...
     И в Душанбе она летит
     Где бабушка жила.

     Двух дней вполне хватило ей,
     Чтоб сделали аборт.
     И в Пенджикент уже летит.
     Хребет. Аэропорт...

     Что дома говорил Карим,
     Что отвечала Галя -
     Об этом просто умолчим:
     Не знали, не слыхали.

     Но только скажем, что Коран
     Аборты запретил,
     И женщина должна рожать,
     Насколько хватит сил.

     А Галя думала - Карим -
     Советский человек.
     Какая вера? - У него,
     В Коран, мол, веры нет.

     Но что откуда поднялось!
     Не дрогнула рука!
     Он бил ее, чтобы убить!
     Он бил - наверняка!

     И в страшном ужасе она
     Сумела убежать.
     Была дорога не длинна -
     Сумел ее догнать.

     И, руку вывернув ее,
     Рванув наоборот,
     Опасной бритвой глубоко
     Мгновенно вскрыл живот...

     ...Стрекочет гулко вертолет
     С крестами на борту,
     В столицу Галю он везет
     В горячечном бреду.

     Она о детях говорит,
     И что не может быть,
     Чтобы Карим, ее Карим
     Хотел ее убить!

     На летном поле вертолет
     Уж "скорая" ждала
     Под вой сирены, стук колес
     Галина умерла.

     Но это - не конец еще.
     Точнее - не финал.
     Я расскажу сейчас вам то,