ил он.- Чудачка! Ему позировать - это большая честь.
   - Ой,  ой,  ой!  Не надо!  Я это прошла...  Со мной уже было такое.
Женька Расторгуев - сейчас известный художник.  Привязался, проходу не
давал - для защиты диплома просил меня позировать.  И жена его  Тамара
просила.  Я согласилась. Вид у него был оригинальный: рваный деревенс-
кий полушубок, подвязанный веревкой, и валенки в заплатках. Живописно,
в общем.  Из деревни приехал, окончил Суриковское. И все в полушубке и
валенках.  Тамара тоже художник,  мультипликатор.  Она-то и уговорила.
Какая  это  мука для непоседливого человека!  Многое из его баек об их
профессии узнала.  И про лессировку и грунт, и биографии всяких худож-
ников. А кстати, и про вашего одного упоминал.
   - Про кого?
   - Когда он о жанрах стал говорить.  Графика, например. Красаускас н
знаешь?
   - Еще бы!
   - Говорил:  прибалты - это  сказка.  Обнаженные  мускулистые  торсы
крупных мужчин. Топоры в руках. Ветры, навек построенные хутора... Мо-
гучие и прочные люди, и устои их непоколебимые.
   - Молодец твой Женька Расторгуев!
   - Несколько месяцев преследовал. Я все же не выдержала. Хватит, ду-
маю. Убежала. У меня этот портрет дома висит.
   - Хорошо получился?
   - По-моему,  темновато...  А  Женька потом объездил много стран и в
Италии получил приз за картину.  Может, потому, что на медной табличке
было выгравировано: "Лауреат Сталинской прэмии". Вместо буквы "е" выг-
равировали "э". Кто ни посмотрит, спрашивает: а почему "прэмии"?
   - Лаурэат Сталинской прэмии,-  без интонации сказал Ионас.
   - Там еще ошибка есть.  Руки не мои,  а Тамаркины, и ногти, и паль-
цы... Вообще жены художников иногда суетятся возле меня. Жена Пименова
недавно подстерегла...
   - Зачем?
   - Чтоб я согласилась позировать ее мужу.
   - Отказалась?
   - Конечно.  Я ж говорю:  Женька навсегда отбил охоту. Сколько можно
терпеть! Ему-то хорошо - сиди себе! Рисуй!
   Ионас склонил  голову к рулю,  посигналил в пустоту и рассмеялся от
души. Я замолкла: может, хватит тарахтеть?
   Долгонько ехали молча. Уж и не смотрю на спидометр - машина, кажет-
ся,  летит,  не касаясь земли. Ионас время от времени подается вперед,
руки где-то внизу,  будто руль без управления. Любоваться можно и при-
родой,  и человеком. Я радовалась, что еще целых пять дней быть с Иоа-
насом "взаперти".
   Наконец приехали.  Залаяли собаки, подбежали к машине. Ионас вышел,
овчарки ластились к нему.  Из калитки показались девочка, мужчина, по-
хожий на Ионаса,  очевидно,  брат,  и молодая женщина - наверное, жена
брата.  Поздоровались, познакомились. Подошли к огромным воротам - ка-
жется,  до неба.  Братья отвели могучие двери по сторонам,  и открылся
хутор, освещенный луной. Он был похож на декорацию из сказки.
   Мужчины перебросились  парой  фраз  между собой на эстонском языке.
Легко вкатили руками машину.  "Ветер...  Ветер,  топоры, сильные спины
мужчин, рубивших добротные хутора..." Так говорил Женька Расторгуев.
   - Ну, что, ветерок не сшибает с ног?
   - Нет. Хорошо. Ветер теплый и добрый. Красаускас, одним словом...
   - Красаускас  и  Женька  Расторгуев,-   положив ладонь мне на плечо,
мягко сказал Ионас.
   Познакомились с пожилой хозяйкой дома. Она старалась говорить толь-
ко по-русски.  Тут я впервые услышала слово "сауна". Не только услыша-
ла,  но и сразу очутилась в ней. Я раньше знала, что это баня. Но баня
необычная.
   Молодая женщина  по  имени Ада и девочка приветливо объяснили,  как
действовать,  и я села сперва на нижнюю полку. Обдало жарком с запахом
укропа и сосны.  Само собой как-то замолкли. Первое ощущение - объятие
доброй теплоты. Шевелиться не хочется. Хорошо!
   - Папа, вы здесь? - спросила девочка.
   - Здесь,-  послышалось рядом, так близко, что, казалось, дыхание до-
ходило.
   Оказывается, мы парились все вместе, перегороженные чугунной решет-
кой в мелкую клеточку.
   ...Что за чудо - сауна! Правду говорят - будто заново на свет наро-
дился. Я стала легкой, как пушок, и радостной, как в детстве возле ма-
мы. Ада, пошелестев целлофаном, принесла из предбанника махровые хала-
ты и,  когда мы вытерлись хорошенько, приказала запахнуть халат и нак-
рутить на голову полотенце;  поставила возле моих ног  полусапожки  на
плоской подошве.  Вошли в дом. Гостиная с камином. Дрова горят. Вокруг
кресла поставлены.
   - Садись,-  пригласила Ада.
   Огонь, поленья трещат...  Утонула в пахучем халате и соглашаюсь  со
всем,  что происходит. Братья подкатывают к огню стол, похожий на жур-
нальный. Но большой. Как они оба красивы! Уставили стол разными яства-
ми,  и, как завершающий аккорд, мать внесла две бутылки вина; протерла
их и поставила в центре стола. Ионас усадил ее в кресло и что-то бурк-
нул по-эстонски.  Выпили вина.  А хлеб какой!  Темный,  круглый,  кис-
ло-сладкий... Голова моя стала клониться вбок - захотелось спать.
   - Теперь по протоколу,  как ты говоришь, надо спать,-  улыбнулся Ио-
нас.
   Старший брат подводит меня к высокому шалашу.  Шалаш не простой, из
тюля.
   - Не верится,-  пролепетала я.
   - Это все ребята придумывают - руки у них золотые,-  пояснила Ада.
   - И я с вами,-  попросилась девочка.
   - Конечно, конечно! - сказал Ионас и принес раскладушку.
   Вошли в шалаш,  уселись на кровати и - на тебе!  Шалаш поехал тихим
ходом и остановился в центре пруда.
   - Ничего себе! Да еще по рельсам идет!..
   - Не бойтесь,-  успокоила девочка.- Никакой комар не укусит...
   Вскоре я, накрывшись пуховым одеялом, утонула в мягкой постели.
   - Платок надень,-  подала мне Ада теплую шаль.
   "Неужели это я?" - подумалось. Сон улетучился, вспомнила свою житу-
ху в Москве,  и стало так жаль себя. Эх, казанская сирота! Что ж я так
мотыляюсь,  никому не нужная?  Хоть и знала, что нет виновных, но душу
жгла обида на мужа.  Всех нянчить,  за всех душой болеть, а стакан чаю
еще никто не поднес. Никто и никогда...
   Утром проснулась счастливая. Вкусно позавтракали. Хозяева ко мне со
всей душою - я это чувствую сразу.
   - Когда поедем?
   - Скоро. Тут недалеко. Будешь "шефака давить"! - засмеялся Ионас.
   Вижу, и девочка, и мать собираются ехать с нами. Выяснилось, что он
нас завезет на кладбище, а сам поедет в совхоз, чтоб проверить, все ли
готово к моей встрече.
   - Подышишь воздухом. Тут хорошо. Я приеду часа через полтора.
   Вскоре мы оказались у кладбища.  Плиты лежат на  земле.  Небольшие,
почти одинаковые по размеру.  Тут все равны. Разве что семейственность
соблюдается.
   - Ну вот и карашо, вот мы к вам и пришли... Вот мой папа лежит, вот
брат,  здесь сестра... А вот мое место... Ну и карашо, все карашо. Да-
вайте молочка прохладного попьем,-  сказала мать.
   Она опустилась на землю. Разлила молоко и приготовила хлеб.
   - Все карашо. Садитесь на траву, земля теплая.
   Попили молока,  посидели, потом она встала и начала убирать могилы.
Протерла надгробия влажной тряпкой. Высветлились все фамилии.
   - Вот и карашо...  все карашо... Вот тут мое место...- Вытерла пот-
ное лицо и предложила:  - Ноня,  наливай молока и себе,  и нам. Попьем
еще.
   Послышался шум машины. Полчаса всего прошло... Ионас идет к нам.
   - Я вернулся с полпути. Собирайтесь, поедем вместе.
   Душа моя почувствовала:  приревновал меня к природе, к чему-то про-
исходящему без него.  Это предчувствие любви и есть счастье... Уселись
в машину. Тронулись.
   - Ионас! - чуть не крикнула я.- Кони!
   - Да.  Здесь совхоз коневодческий.  Уже подъезжаем. Наши две лошади
пасутся тоже здесь. Летом.
   - А седла? Седла есть?
   - Все есть,-  улыбнулся Ионас.- Хочешь покататься?
   - Еще как!
   - Не упадешь?
   - Прошу не оскорблять!  Во-первых, на лошадях не катаются, а ездят,
во-вторых, у меня диплом об окончании школы верховой езды при ЦСКА.
   Давным-давно прошли кинопробы к фильму "Комиссар". Я получила тогда
диплом по верховой езде.
   - Вот не знал. Сейчас разберемся.
   Сердце забилось. У меня манера - немедленно добиваться желаемого.
   Вижу: Ионаса облепили люди. Ни слова по-русски, но ясно, что плани-
руется что-то.  Потом Ионас подходит к какой-то женщине, та удаляется,
и через некоторое время всякие ремешки и железки кучей падают к  ногам
Ионаса.  Это все нужно, чтобы запрячь верховую лошадь. Ионас посмотрел
на меня, и я подошла. Подвели коня. "Смирный",-  сообщил Ионас. Я взяла
седло  и  накинула  на  круп коня.  Мы вместе с дяденькой затянули все
подпруги,  чересседельник. Я защелкнула уздечку и направилась в сарай.
Там меня поджидала молодая женщина с синими брюками.  Сапоги великова-
ты. Это надо обязательно учесть - скорректировать ступни ног в стреме-
нах.  Поводок, правда, один. А я училась с двумя: второй для мизинцев.
Это не беда.  Справлюсь.  Хорошо,  что команды для оседланных  лошадей
повсюду одинаковые. Подошла к своему незнакомцу со стороны морды, лас-
ково приговаривая, дала хлеба, сахару. Он нежно снял еду губами с моей
ладони.
   - Подстрахуй,  Ионас! Подведем его вон к тому заборчику. Круп высо-
кий.
   Послушный конь!  Дала ему команду на школьный шаг, и мы прошли круг
на глазах у всех.  Тут я приказала - в галоп, и он взял. Галоп - самая
хорошая позиция и для лошади, и для седока. Мы будто сливаемся и легко
летим. Тут я, распалившись, решила покинуть подворье и умчаться за ог-
раду. Простор, ветерок... Галоп - это что надо! Вообще лошади, как лю-
ди:  загораются,  жаждут пошалить,  прибавить скорость. Молодец я - не
осрамилась...
   Подскочили к озерцу,  я ослабила повод и тихо посвистела, приглашая
коня попить.  Мне бы за этот свист тренер дал жару - команды разрешены
только руками, ногами. Конь замотал головой, не захотел пить. Вижу: за
ушами пена выступила.  Поехали обратно рысцой.  Тут я вспомнила: разве
можно предлагать лошадям пить в  разгоряченном  виде?  Сначала  лошадь
должна  успокоиться,  отдышаться.  Я виновато потрепала коня за холку,
как бы извиняясь.
   Прибыли к ожидающим нас обычным беговым шагом.  Ионас взял коня под
уздцы  и  повел  к заборчику.  А хозяйка синих брюк повела меня в душ.
Стою под струей и хвалю себя:  "Молодец! Ай да я! Справилась, не забы-
ла..." Причесалась, заколола сзади "конский хвост", подчипурилась нем-
ного и с горячими щеками вышла из сарая.
   Необъятный круглый стол накрыт. Он ниже обычного, к нему подставле-
ны небольшие кресла. Запах цветов, еды... В центре сидит кудрявый сим-
патичный мужчина. Видно, местный начальник. Меня сажают рядом с ним.
   - Первое отделение вы с честью выполнили,-  говорит  он.-  Переходим
ко второму.
   - С вами легко,-  отзываюсь я.
   Беседа прошла как никогда.  Все у меня вышло пылко,  художественно.
Рассмешила всех и развлекла. Остались довольны.
   - Вот мы в Латвии  снимали  фильм  "Председатель",  воспользовались
пустующим  павильоном,-   сказала  я.- И вообще по всей Прибалтике наши
кинематографисты бывают.  Любуются вашей жизнью,  культурой.  В  любое
время у вас можно найти место,  где перекусить.  Везде чисто,  вкусно,
уютно.
   - Когда из Москвы пришел указ об уничтожении личного хозяйства, на-
ши республики наполовину не послушались. Понятно? - спросил мой сосед.
   - Понятно.
   Бурные аплодисменты, смех...
   Включили радиолу.  Пустились плясать национальный танец, ритмичный,
незамысловатый. Ионас ушел куда-то, стало как бы пусто, а вернулся,
   я не глядя почувствовала его присутствие.
   Распрощались дружески,  договорились встретиться в Таллинне, в пог-
ребке. Сердце сжалось - не хотелось думать о конце путешествия...
   Смешливый парень открыл заднюю дверцу машины. Я села. Он спереди.
   Парень одет просто, но со вкусом. Усики у него, узкие черные брови.
Похож на культуриста.  Статный, хотя и роста невеликого. Наверное, за-
нимается спортом.
   Наконец Ионас садится за руль,  и мы едем по гладкой дороге.  Перед
нами уходящее темечко солнца. Оно, будто спокойно за жизнь обитателей,
прощается до завтра...
   - Отто,  только не зарисовывай! - погрозил над головой указательным
пальцем Ионас.
   - Ни в коем случае! - засмеялся наш спутник.
   Это, наверное,  тот художник, о котором почтительно рассказывал Ио-
нас.  Он был очень кстати: наши "добрососедские" отношения были уже на
пределе. Наедине стали помалкивать - говорить не хотелось.
   - Значит, вас зовут Отто?
   - Та...
   - Не жил ли ты на Дону или на Кубани?
   - Не только жил,  но и родился там.  Папа мой,  проклятый оккупант,
полюбил казачку. Немец, а поди ж ты... Сейчас, как приедем, покажу фо-
тографию - как две капли воды на тебя похожа...  Упрямая попалась  ка-
зачка.  Сильно любили друг друга,  а мама не посмотрела ни на что: ро-
дился мальчик Отто.  Отто Карлович.  Сам Карл погиб в Берлине. Мама ни
на кого и не взглянула. Одна живет. Сохранилось единственное письмо от
отца, написанное под диктовку на русском языке. У матери оно.
   - Хороший сын получился...
   Ионас остановил машину и по-эстонски обратился к Отто.  Перевода не
требовалось. Отто сел за руль, и Ионас - на заднее сиденье ко мне. Как
отъехали, подложил мне руку под голову и наклонил к себе на плечо.
   Они стали громко говорить по-эстонски, спросив у меня разрешения. А
мне бы только не шелохнуться, чтоб, не дай Бог, показать, как нравится
лежать на плече Ионаса.  Так и доехали до какого-то продолговатого од-
ноэтажного дома с темными окнами.  Я подняла голову: где мы? Ионас от-
ветил спокойно:
   - Я согласился переночевать у него за то,  что посмотрим его домаш-
нюю картинную галерею.
   - Видала? - хохотнул Отто.- Накорми его, спать уложи да еще картины
покажи!
   Свет засветился во всех окнах одновременно.  Меня усадили в кресло,
укрыли пледом и включили телевизор.
   Мужчины удалились  на  кухню.  Звякала  посуда,  накрывали на стол.
Что-то зашкворчало,  поплыл запах еды.  "Только что ели...  Пусть - им
виднее..."
   Прежде чем сесть за стол, прошли по галерее. Что-то я смотрела веж-
ливо, что-то - с интересом.
   Остановилась перед небольшой картиной.
   - Ведь это Ионас!
   - Такой здоровенный, а картинка такая маленькая! - захохотал Отто.
   Сели за стол.  Ой, и вкуснота! Я пила грузинское вино. Разговор за-
шел о "наивном искусстве".
   - Я  все  вспоминаю  одну бабку,-  говорю,-  выставляется она по всем
странам.  Вот картина:  в ночи лицо женщины между кустами,  освещенное
одним  источником света - сбоку.  Но какое лицо и как выписано!  Сын у
бабки моряк. Так она сделала тарелку, а по ней плывет на плотике моря-
чок, управляя веслом...
   - Ну и что?
   - А вот что - тарелочку она сделала овальной,  наподобие лодки... А
один умелец все коней вырезает.  В воскресенье надевает лаковые туфли,
пиджак и несет их на базар.  "Сколько стоит?" - спрашивают.  "Нисколь-
ко,-  отвечает.- Это я к тому,  чтоб люди не забывали,  какие они,  ко-
ни..."  Я видела этих коней и создателя их в документальном фильме Вя-
чеслава Орехова.  Да что говорить!  Мне кажется, обучение в творческих
вузах надо начинать с так называемого "наивного искусства". Орехов где
только не лазит:  и по бурьянам,  и по крышам,  и по деревням... Ищет,
снимает.  Драгоценно все, что он фиксирует на пленке. Не называйте это
искусство наивным.
   Отто стал совсем другим - сосредоточенным, вдумчивым.
   - Вы правы,  Нонна. Я собираю такие картины и не замечаю, где наив-
ные, а где мастеровые.
   Я и не заметила,  как он, держа в руке всякие карандаши, шуршал ими
по толстой белой бумаге.
   Запели с Отто в два голоса казацкую песню.  Ионас слушал очень вни-
мательно,  не шевелясь,  глядя на нас исподлобья. Я стала рассказывать
что-то,  чудить.  Аж жарко стало - такая расталантливая я была в  этот
вечер, а вернее - в ночь.
   Утро. Ионас подчеркнуто берет меня под руку и ведет к двери ванной.
   - Прими душик, Викторовна, а мы пока соберемся.
   Боже мой!  Зеленая керамическая ванна,  сиреневый кафель, по стенам
распростерлось какое-то синтетическое растение. А душ брызнул из буке-
та искусственных ромашек. Немного подкрасилась, надела что посимпатич-
нее и спустилась вниз.
   Горячий кофе с крекером.  Позавтракав, уселись в машину. Когда тро-
нулись, Ионас поставил на мои колени картину, понравившуюся мне.
   ...Вот и  Дом культуры.  Входим в кабинет директора,  а Отто поехал
домой, взять жену на мою встречу. Смотрю, суетится девушка, похожая на
мальчика.  Поздоровавшись,  она повесила мое платье,  туфли поставила,
постелила цветную салфетку на стол и водрузила овальное зеркало.
   Узенькая, как рыбка из аквариума,  небольшого роста,  с "зековской"
прической.
   Ноготками кто-то поскреб по двери. Она высунулась. Это Ионас позвал
ее.  Они больше не вернулись. "Какой понятливый! Знает, что птичка мо-
жет быстро надоесть..." - подумала я.
   Услышала его голос,  объявляющий мое выступление. Пошел фрагмент из
фильма "Молодая гвардия". Стою за кулисами в темноте и вижу, как Иоанс
открыл дверь кабинета и ищет меня возле экрана. "А, вот ты где... Все-
го хорошего!" - выдохнул он и чмокнул меня в ухо.  Чего там говорить н
душа полетела к Богу в рай.
   Я сразу взяла зал в руки. После третьего фрагмента возликовала. Ап-
лодисменты зала не давали договорить фразу.
   Встреча прошла на ура. Букеты не объять, не донести. Ионас забирает
их у меня,  я иду раскланиваться, вижу бегущих за кулисы, чтоб взять у
меня автограф. Призадержалась, дала автографы и с облегчением направи-
лась к директорскому кабинету. Запахло едой, зеленью, розами. Директор
н русский,  с боевыми колодочками на пиджаке. Появилась немолодая жен-
щина.
   - Супруга моя. Садись, Катюша, вот сюда.
   Ионас вскочил и вскоре привел Отто с женой.
   - Знакомьтесь,  это  Вера,-  сказал Отто.- Моя мама нашла ее на гря-
дочке...
   - Правда,  правда,-  подтвердила его молоденькая жена.- Тетя  Наташа
приметила меня,  когда я в десятый класс пошла. И в поле на работе она
гостинцы мне разные давала...
   - Это мама моя,-  загремел Отто.- Слушаем, рассказывай дальше!
   Она продолжала:
   - "Вот приедет мой сын в отпуск,  сразу возьмем тебя замуж!" Ну,  и
пошло.  Отто  и раньше приезжал,  но я с ним не знакомилась.  А тут он
приехал на попутке ночью.  Тетя Наташа взяла его за руку -  и  к  нам.
Разбудила всех,  велела,  чтоб на стол готовили. Сели мы с Отто рядом,
познакомились,  понравились друг другу - и наутро в сельсовет, регист-
рироваться... Вот третий год пошел...
   Да, казачки такие!
   Вдруг вбегает  небезызвестная девушка-мальчик и садится к Ионасу на
колени.
   - Пленка в машине,  банку для цветов водой наполнила,  все о'кей! н
отчиталась она.
   Ионас был невозмутим, как будто к нему на колени уселся кот. Другие
не обратили внимания,  а я чуть сознание не потеряла.  У них тут  своя
жизнь. Они помоложе меня, и национальность другая. Она хорошенькая...
   Как могла, взяла себя в руки, но чаю выпить не смогла - перехватило
горло.  Вспомнила давнее-давнее  мамино  рассуждение:  крупные  мужики
всегда  тянутся к маленьким женщинам;  вспомнила Сакуна - главного ре-
дактора нашей газеты "Горячий ключ" и его жену. Высокий он был, краси-
вый,  а жена - маленькая блондинка. Мама любила все красивое, восхити-
лась им и выразила свое восхищение статейкой о колхозных  достижениях.
Послала меня к ним домой, чтоб я отдала заметку Сакуну лично в руки. Я
разинула рот.  "Откуда он взялся,  такой большой и красивый?" - удиви-
лась, хоть мне было всего девять лет.
   На что я претендую?  У меня семья, а эта маленькая женщина подходит
ему как раз по закону природы...  Ионас встал и вышел. А на пороге по-
является  мальчик с букетом цветов,  за ним его мама.  Я обрадовалась:
Маргарита! У нас с нею была "закулисная дружба". Мы часто ездили вмес-
те выступать.
   - Вот тебе твоя Мордюкова! - воскликнула она.
   Все засмеялись.
   - Представляете,  такой  националист,-  это Маргарита о своем сыне,-
смотрит только американские фильмы и эстонские,  но если  Мордюкова  н
бросает все!
   Я взяла букет, поцеловала мальчика.
   - Здравствуй, Скайдрида,-  попр