т в подвал...
   ВЕРНЕР. Что, что, что?
   МАТЬ. Здесь, когда человек умирает, его сразу спускают в подвал.
   ВЕРНЕР. Мама.
   Пауза.
   МАТЬ. Ну тогда через Грюнер  Егер. От Шенталя в  сторону Гальгенберга и
влево, через Грюнер Егер. Я бы добиралась до вас меньше, чем за три часа.
   ВЕРНЕР. Три часа лесом.
   МАТЬ. А-а, кому я теперь нужна.
   ВЕРНЕР.  Я побывал в десяти приютах.  По  меньшей  мере. Этот -  просто
создан для тебя.
   МАТЬ. Но тогда здесь не было Лемке.
   Она снова прячет утюг и вешает блузку на плечики.
   ВЕРНЕР. Лемке, Лемке, Лемке!
   МАТЬ. Ильза говорила - три.
   ВЕРНЕР. Что - три?
   МАТЬ. Ты ездил только в три приюта.
   ВЕРНЕР. В три? Как же так - в три? По меньшей мере в шесть.
   Нервно прикуривает от окурка новую сигарету.
   МАТЬ.  В  три,  Вернер.  Слух меня пока  не  подводит. Хоть это у  меня
осталось. (Поглаживает его, при этом пошло и назойливо декламирует.)
   Мой слух мне служит верно, да-да-да.
   Я в тихом стуке твоего сердечка, -
   Пускай уста не молвят ни словечка, -
   Тишайший отзвук уловлю всегда.
   ВЕРНЕР (со злостью). Ну хорошо, допустим, я был только в трех.
   МАТЬ. И два из них оказались слишком дороги для тебя.
   ВЕРНЕР. А я виноват, что вы с отцом отказались от пенсионной страховки?
   МАТЬ.  Господи,  господи.  (Ставит  стакан  на  умывальник  и  при этом
замечает свои туалетные принадлежности. Бросает взгляд  на чемодан.) Ну вот,
теперь придется брать большой. Забыла туалетные принадлежности. Впрочем, так
даже лучше. Тогда и подарки для вас поместятся.
   Начинает перекладывать вещи. Пауза. Хор.
   ВЕРНЕР. Ведь Руди тоже не  умирает  с голоду.  Теперь  он уже взялся за
подземное  строительство.  Представляю,  как   ты  будешь  хвастаться:   мой
высотно-подземный строитель Руди.
   МАТЬ. Руди способный мальчик.
   ВЕРНЕР. Еще бы, он даже на дерьме способен зарабатывать.
   МАТЬ. Почему ты так говоришь о своем брате?
   ВЕРНЕР. Потому что для меня, как ты утверждаешь, два  приюта  оказались
слишком дороги.
   МАТЬ. У Рудольфа очень доброе сердце.
   ВЕРНЕР. Ну конечно. В особенности для его многочисленных симпатий.
   МАТЬ. Для кого?
   ВЕРНЕР. Для его баб. Сплошь расфуфыренные вертихвостки. Попробовала  бы
Ильза показаться в таком виде. Они же все - шлюхи.
   МАТЬ.  Просто  моего  Руди всегда  все любили.  (Показывает  маникюрный
прибор.) Это он мне прислал к Рождеству. Смотри - крокодиловая кожа. Дорогая
вещь. И двое  ножничек. Для рук и для ног. Руди обо всем помнит. Пилочку  я,
пожалуй, оставлю. Она уже  раз чуть  было не пропала. Дело в том, что Хельга
Кох...
   ВЕРНЕР. Покажи-ка. (Она  подает прибор.) Рекламный сувенир.  От Бушке и
компании. Я получил для Ильзы точно такой же.
   МАТЬ. Рекламный сувенир?..
   ВЕРНЕР. Вот таков твой любимчик и его доброе сердце.
   МАТЬ. Вообще-то, здесь курить запрещено.
   ВЕРНЕР. Я могу выйти.
   МАТЬ. А  сам Лемке дымит, как труба. И на кухне, и в туалете.  Но зато,
если  поймает кого-нибудь из нас, лишает десерта. Целую неделю без  компота.
Остается благодарить Бога, что не куришь.
   Короткая пауза.
   И  все  равно -  Руди  очень  милый.  (Начинает  с  отсутствующим видом
подпиливать ногти. Пауза. Хор.)
   Как дела у Юргена?
   ВЕРНЕР (сухо, все еще обиженно). Спасибо, хорошо.
   МАТЬ. Он уже ходит в школу, правда?.. Твой Юрген уже ходит в школу.
   ВЕРНЕР. Пошел в сентябре.
   МАТЬ. И хорошо учится... Он учится хорошо?
   ВЕРНЕР. Да.
   МАТЬ. Твой мальчик...
   Пауза. Хор.
   А Моника?.. Расскажи о ней. Почему ты замолчал?
   ВЕРНЕР. Когда слышишь подобные упреки...
   Пауза. Хор.
   МАТЬ. А как учится Юрген?
   ВЕРНЕР. Мама...
   МАТЬ. Ну, как он учится?
   ВЕРНЕР. Хорошо.
   МАТЬ. А Моника? Наверное, тоже хорошо учится?
   ВЕРНЕР. Да.
   МАТЬ. Что  ж, значит, оба ребенка учатся хорошо. (Подпиливает ногти.) У
Моники, наверное, неплохо идет рукоделие.
   ВЕРНЕР. Нет.
   МАТЬ. Неужели?
   ВЕРНЕР. Рукоделие ее совершенно не интересует.
   МАТЬ. Но как же так?..
   ВЕРНЕР. Только не переживай из-за этого.
   МАТЬ.  Господи,  дети, дети... а  если пойти  через  Кайзерштайн, можно
добраться еще быстрее.
   ВЕРНЕР. Прошу тебя...
   МАТЬ. Я как-то проверяла, вместе  с  отцом. Дело было зимой. Вот  такой
глубокий снег, А косули, Вернер, если бы ты видел косуль. Зимой они  стадами
собираются на склоне. И стоят там, прижавшись друг к другу, плотно-плотно.
   ВЕРНЕР. В самом деле?
   МАТЬ (сердито). Чтобы не замерзнуть.
   ВЕРНЕР (так же сердито). Кайзерштайн давно забетонирован.
   МАТЬ. Ты выдумываешь, сынок.
   ВЕРНЕР. Там построили трансформаторную подстанцию.
   МАТЬ. Тогда они перебрались в Грюнер Егер.
   ВЕРНЕР. Ну конечно. Туда, где прокладывают линию электропередачи.
   Пауза.
   МАТЬ. Уже тогда ты искусал мне всю грудь. Вот таким маленьким.
   ВЕРНЕР. Тогда мне, пожалуй, лучше уехать.
   МАТЬ. Я всего лишь беспокоюсь о бедных животных.
   ВЕРНЕР. Отец сам торговал дичью.
   МАТЬ. Когда, хотела бы я знать.
   ВЕРНЕР. Даже браконьерствовал. Когда начал пить.
   Пауза.
   МАТЬ. Как ты так можешь, - об отце?.. У него и ружья-то не было.
   ВЕРНЕР. А он ловил этих твоих Бэмби капканом.
   МАТЬ. Ты лжешь.
   ВЕРНЕР. А потом - молотом между рогами.
   МАТЬ. Все вранье!
   ВЕРНЕР. Просто у тебя память сдает. В этом отношении.
   Пауза. Хор.
   Пристреленных хуже покупали.
   Оба зло смеются.
   МАТЬ. Почему ты постоянно стремишься меня обидеть?
   Пауза. Хор. Оба прислушиваются.
   ВЕРНЕР. И еще это пение... (Мать подпиливает ногти.) Прекрати.
   Мать продолжает подпиливать. Вернер отбирает у нее пилку.
   МАТЬ. Верни... Такого ты себе еще не позволял.
   ВЕРНЕР. Ты сведешь меня с ума.
   МАТЬ.  А я  купила  вам такие  чудесные подарки.  (Раскладывает свертки
возле чемодана.) Юрген, наверное, скоро пойдет в школу.
   ВЕРНЕР. Нет.
   МАТЬ. Почему нет?
   ВЕРНЕР. Потому что он уже в нее ходит.
   МАТЬ. И никто мне не сказал?
   Продолжительная пауза.
   Как бежит время... А Юрген хорошо учится?
   ВЕРНЕР  (смотрит  на  Мать,  стараясь  сдержаться. Пауза.  Затем  мягко
произносит.) Да, он учится хорошо.
   МАТЬ. А Моника, тоже?
   ВЕРНЕР. Моника тоже.
   МАТЬ. Ну, тогда они заслужили свои подарки.
   Достает из-под кровати рельсы  игрушечной железной  дороги и укладывает
их в чемодан.
   ВЕРНЕР. Электрическая железная дорога?
   МАТЬ. Да. Носится,  как  бешеная. Я проверяла. Дед Пекарский сторожил в
коридоре. Да, мои внуки учатся хорошо... А Ильза все такая стройная?
   ВЕРНЕР. Конечно. Она просила передать тебе поздравления.
   МАТЬ. Разве Ильзы не будет на праздники?
   ВЕРНЕР. Ильза дома...
   МАТЬ. Но...
   ВЕРНЕР. Мама, я ведь, собственно, приехал только для того...
   МАТЬ. Да-да-да. Ты выпьешь кофе?
   ВЕРНЕР. Нет.
   МАТЬ. А чаю?
   ВЕРНЕР. Спасибо, нет.
   МАТЬ. Тогда, может, пива?
   ВЕРНЕР. Пожалуй.
   МАТЬ. Но от пива поправляются.
   ВЕРНЕР. Так будет пиво или нет? Господи, боже мой!
   МАТЬ. Ладно, ладно, сейчас принесу. Все мы, матери, такие. (Выходит.)
   Вернер  бессознательно  насвистывает  мелодию  "Тихой ночи". Достает из
кармана журнал и читает. Мать возвращается  с открытой бутылкой  пива. Когда
открывается дверь, из коридора доносятся шаги и голоса.
   Ну и суматоха  там, в коридоре... Вилли уже  открыл. Он просил передать
тебе привет... Кроме хора, почти все уже уехали. К самым  своим дорогим. Как
и положено на Рождество. Пей скорее, я хочу видеть детей.
   ВЕРНЕР. А стакан?
   МАТЬ Твой отец всегда пил из бутылки.
   ВЕРНЕР. А я всегда пью из стакана.
   Мать  берет  с умывальника  стакан и наливает.  При этом  она  вплотную
подходит к Вернеру.
   МАТЬ. Я только что  наткнулась на Лемке. Он всегда так смотрит... Будто
ты мошенник...
   Вернер отстраняется от нее, пьет и читает.
   Вернер, что с тобой?
   Пауза.
   Я же тебя знаю.
   Прикасается к нему.
   ВЕРНЕР. Оставь меня.
   Вернер  смотрит в журнал.  Заметно, что он  не  читает, Мать укладывает
вещи.
   МАТЬ. В пятницу я пришла  на кухню.  Там валяются старые тряпки. Просто
так.  Выброшенные. Они  уже никому не нужны. Хотела взять тряпку для ночного
столика,  на нем  постоянно пылится стекло. А там стоит Лемке  и  вдруг  как
заорет на меня: "Бабуля,  оставь  в покое эти тряпки!" Нет, он сказал:  "Эту
тряпку для пыли". Про тряпку, которая вовсе не для пыли. Она скорее походила
на  тряпку  для окон. Но Лемке орет на меня как ненормальный, я так пугаюсь,
что у меня чуть сердце  не останавливается, и кладу тряпку на место.  Как же
так можно - нагонять страх на человека?! И как ты думаешь, что делает Лемке?
Он  берет тряпку  и  отдает ее этой Келер. А  почему? Потому что она  всегда
ходит без  чулок. Без чулок  и  с  накрашенными губами. А  ей уже далеко  за
семьдесят.  Такова уж  эта  Герта Келер.  Таким как она  Лемке не говорит  -
бабуля. Ей он сказал: "Возьмите и вытрите пыль, фрау Келер". И это - тряпкой
для окон. Ему - лишь бы меня оскорбить. И вот Келер начинает все протирать -
и подоконник, и табуреты. Хотя там не было ни пылинки. И как ты думаешь, что
делает  Лемке потом? Лемке выгоняет меня вон.  Вот,  что  такое  этот Лемке.
Никогда не знаешь, чего  от него ждать. А на другой день он  начинает ко мне
приставать.  (Ожидает  реакции. Вернер  листает  журнал.) На  следующий день
Лемке начинает ко мне приставать!
   ВЕРНЕР. Что, что, что?
   Пауза. Они смотрят друг на друга.
   МАТЬ. Я хочу, чтобы меня кремировали.
   ВЕРНЕР. Ах, вот как...
   МАТЬ. Это дешевле.
   ВЕРНЕР. И что ты хочешь этим сказать?
   МАТЬ.  Разве  я такая уж дряхлая? (Смотрится в зеркало.)  Ленхен Гирнус
уже семьдесят три. Она целыми днями несет Бог  знает что. Анна Бремер кормит
крыс. Я же еще не  настолько выжила из ума, как они. (Разглядывает в зеркале
свои волосы.) И не такая еще седая... Почему ты меня не слушаешь, мальчик?
   ВЕРНЕР. Господи, да мне нужно кое-что здесь посмотреть, мама.
   МАТЬ. Тебя что-то заботит.
   ВЕРНЕР. С чего ты взяла?
   МАТЬ. Все время думаешь о чем-то другом.
   ВЕРНЕР. Ты рассказывала мне о вашем Лемке. Ведь так?
   Она доливает в стакан пиво.
   МАТЬ. Да. К шести часам этот тип обычно уже пьян. Еще до телевизионного
дневника. Пьет беспробудно. А  потом, как напьется, пристает ко мне. Ему уже
под  шестьдесят, а распущен, как в восемнадцать. (Держит перед  собой ночную
рубашку.) Как-то раз я уже разделась, стою вот так возле кровати, и вдруг он
прямо входит. Ему, видите ли, нужно было о чем-то спросить. Будто бы. Потому
что Хельга Кох только что умерла. И была уже в подвале.  Взял и прямо вошел,
не постучавшись. Он просто кобель.  Ну тут уж я  ему все выложила, что о нем
думаю. Да твой отец еще в пятьдесят перестал мне с этим надоедать.
   ВЕРНЕР. Вообще-то, он своего не упускал.
   МАТЬ. Кто?
   ВЕРНЕР. Отец.
   МАТЬ.  Вернер,  как  ты   можешь  такое...  Меня  тогда  выручил  Вилли
Пекарский. Он как раз пришел забрать меня на партию виста.
   ВЕРНЕР. Тоже в ночной рубашке?
   МАТЬ.  И тебе не стыдно?  Он так  его отчитал. Лемке оставалось  только
захлопнуть за  собой дверь. (Снова обращает внимание на коробку.)  Мы  будем
куда-нибудь заезжать?
   ВЕРНЕР. Нет, а что?
   МАТЬ. Ну, из-за этого рождественского подарка.
   Пауза. Она садится на кровать.
   Мне нужно собираться... а я снова уселась...
   ВЕРНЕР. Что с тобой?
   МАТЬ. Голова немного кружится.
   ВЕРНЕР. Голова кружится?
   МАТЬ. Уже прошло. (Кладет в чемодан ночную рубашку.) Принести еще пива?
   ВЕРНЕР. Спасибо, не надо.
   МАТЬ. Тогда я переоденусь.  (Заходит за открытую  дверцу шкафа.)  Когда
женщина переодевается, следует отвернуться.
   ВЕРНЕР. Но, моя мать...
   МАТЬ. Все равно. Ты не джентльмен.
   Вернер садится к ней спиной. Мать снимает платье, гладит себя по бедрам
и  рассматривает  во  внутреннем зеркале  шкафа  свою  фигуру.  Одновременно
говорит.
   МАТЬ. Ильза плохая мать.
   ВЕРНЕР. Да?
   МАТЬ. Потому  что ничего не ест. В сорок лет ради фигуры  не  голодают.
Она все еще думает о другом. Ты часто уезжаешь?
   ВЕРНЕР. Ну знаешь что, прекрати.
   МАТЬ. Ты  еще вспомнишь мои слова. Когда меня уже не будет на свете. Не
такую жену ты заслужил. Смотри, она тебе еще и ребенка преподнесет.
   ВЕРНЕР. Как ты можешь так говорить об Ильзе? Да я тебе запрещаю.
   Мать надевает выглаженную блузку и костюм.
   МАТЬ. Она пожелала от  меня избавиться - ты разрешил. Ильза совсем тебя
околдовала. Да, да, мой мальчик, околдовала. И ее отец был такой же. Уйти на
пенсию  в  шестьдесят  лет. Ему, видите ли, хочется еще насладиться  жизнью.
Можно подумать,  что мы когда-нибудь наслаждались  жизнью. Это же  надо  - в
шестьдесят. А твой отец еще целых десять  лет проторчал на  бойне. Нет, даже
до семидесяти двух. Еще  двенадцать лет. С молотом и топором. Пока  с ним не
случился удар. До глубокой старости. С  топором и  молотом. Быков  тогда еще
забивали молотом. Собственными  руками,  в лоб.  Только в  семьдесят три ему
стало уже  трудно. Но телят  он забивал до  семидесяти  двух,  топором. А по
вторникам  - вечно эта  масса свиней. Ножом. И это - в  семьдесят два. Или в
семьдесят три?  Во всяком случае - далеко за  семьдесят,  без  оглушения.  С
одним ножом в руке. С голым ножом. Да, Лемке было бы не до смеха.
   Пауза. Хор.
   Сейчас я буду готова.
   ВЕРНЕР. Мама, тебе совсем не нужно переодеваться.
   МАТЬ. Позволь это  решать  мне. Я уже достаточно  взрослая.  (Закрывает
дверцу шкафа и становится в позу.) Ну как?
   Вернер бросает взгляд и продолжает читать.
   Что ты там читаешь?
   ВЕРНЕР. Этот журнал издает наше объединение.
   МАТЬ. И что там написано?
   ВЕРНЕР. Ничего для тебя интересного.
   МАТЬ. Я сорок лет простояла в лавке.
   ВЕРНЕР. Вот именно - в лавке...
   МАТЬ. Мои очки в чемодане. Прочти мне, пожалуйста, дитя мое.
   ВЕРНЕР. Ну что тебе прочитать. Осенью на меня обрушится потоп свиней из
Дании, а в июле мой оборот будет зависеть от рыночной ситуации с голландской
говядиной.
   МАТЬ. Да-да-да,  рыночная ситуация с говядиной... (Поправляет  костюм.)
Ведь я  еще могу носить  такие вещи? А? Недавно  купила, вместе с подарками.
Все  для  вас стараюсь.  Первый  костюм в моей жизни. И совсем недорого.  На
распродаже. Лемке меня просто не узнал. Угадай, как он меня назвал.
   ВЕРНЕР. Ах, мама...
   МАТЬ. Нет, ты угадай.
   ВЕРНЕР. Откуда я могу знать?
   МАТЬ. Милостивая государыня.
   ВЕРНЕР. Что, что, что?
   МАТЬ. Лемке  сказал  мне: "милостивая государыня".  (Смеется.)  Да, да,
Вернер, -  милостивая государыня. Мы ездили на  рождественскую  экскурсию. Я
тогда надела его  в первый раз.  В субботу. До  Швирсдорфа.  Три  часа  езды
автобусом. И там опять - только кофе с пирожными. Я заказала рогалики. И еще
осмотр собора,  так как  раз заканчивалось  венчание. Я  потом всю  обратную
дорогу думала об отце.
   Пауза. Хор.
   Да-а-а...
   ВЕРНЕР. А ты, оказывается, еще весьма энергична.
   МАТЬ. Еще бы.  Я и  в самом деле еще очень энергична. Мне,  в сущности,
рано идти в приют. Вот только волосы меня старят. Ведь  шестьдесят  восемь -
не так уж много.
   ВЕРНЕР. Шестьдесят восемь?
   МАТЬ. Он не знает, сколько лет его матери.
   ВЕРНЕР. Я думал, ты моложе.
   МАТЬ. Моложе? (Подходит к окну, смотрит в него и плачет.)
   ВЕРНЕР. Что с тобой?
   МАТЬ. В твоей новой машине тоже есть радио?
   ВЕРНЕР. Разумеется.
   МАТЬ. Мы опять по дороге будем слушать музыку?
   Вернер молчит, Мать начинает хихикать.
   ВЕРНЕР. Что такое?
   МАТЬ. Не пугайся, я не помешалась. Клянусь, я пока что в своем уме. Там
идет Кэте Гебель. В шубе  фрау Нойман. Изображает из себя невесть что. Чтобы
такая  и напяливала норку.  У  нее же  нет никого,  кто  бы хоть  немного ей
подбрасывал. Да, да, ради этого  я посвятила вам всю свою жизнь... И как  ты
думаешь, Вернер, куда  она сейчас  идет? К трамваю.  В норке фрау  Нойман. И
поедет на  восьмом до  конца.  А  на  следующем отправится обратно.  И так -
целыми днями. Чтобы на нее  поглазели. В чужой норке. В той, что она берет у
фрау Нойман.  Которая была замужем  за кем-то приличным. Он, кажется, был  в
правительстве.  Или в городском управлении водоснабжения. Надо же - кататься
на трамвае в норке фрау Нойман. Да, вот  тебе - Кэте Гебель. Во всей  красе.
Уж она-то действительно свихнулась. Да-да, Кэте Гебель совсем выжила из ума.
Окончательно спятила. (Хихикает.)
   Вернер незаметно подходит к окну.
   Однажды он ее с кем-то спутал. Сказал ей -  милостивая государыня.  Так
она  целый  вечер не  могла успокоиться. Всю ночь глаз не сомкнула. Да, Кэте
Гебель стареет.  Вот  так берет и  просто удирает, а Лемке ничего  не  может
поделать.
   ВЕРНЕР. Мама, там же никого нет.
   МАТЬ. Ой, как ты меня напугал. Что ты сказал, Вернер?
   ВЕРНЕР. Там никого нет.
   МАТЬ. Уже ушла... Да, мой мальчик, так мы здесь и живем.
   Смотрят друг на друга.
   Дети уже нарядили елку?
   Вернер хватается за сердце и массирует его.
   Тебе нехорошо?
   ВЕРНЕР. Ты, мама, любого можешь вывести из себя.
   МАТЬ. Это  все сигареты. Приляг  ненадолго на кровать  Хельги.  Постой.
(Снимает с него пиджак.) Не то помнется.
   ВЕРНЕР. Я не хочу там лежать.
   МАТЬ. Тогда на мою.
   ВЕРНЕР. Я вообще не хочу ложиться.
   МАТЬ. Но тебе это необходимо. Приляг, отдохни, не спорь!
   Она  подталкивает  его  к кровати покойной,  он  падает на кровать, она
падает на него. Оба неподвижно лежат. Пауза. Хор.
   Почему ты перестал слушаться свою мать?
   ВЕРНЕР. Встань.
   МАТЬ  (садится  на  край  кровати.  Тоном   светской  болтовни).  Много
приходится работать?
   ВЕРНЕР. Да, все больше и больше.
   МАТЬ. Бедное дитя.
   Пауза. Хор.
   И над чем?
   ВЕРНЕР. Кровяная колбаса.
   МАТЬ. Свиная или говяжья?
   ВЕРНЕР. Комбинированная. По самоубийственной цене.
   МАТЬ. По самоубийственной цене...
   Пауза. Она укрывает его темным одеялом.
   Как же часто ты болел. Никто из детей не требовал столько заботы.
   ВЕРНЕР (раздраженно). Весьма сожалею.
   МАТЬ. Да, да, да...
   Пауза.
   А как тебе живется?
   ВЕРНЕР. А тебе как живется?
   МАТЬ. Да, да...
   Пауза.
   ВЕРНЕР. Да, вот так-то...
   МАТЬ. Да-а-а...
   Пауза.
   ВЕРНЕР. Вам по-прежнему дают... молоко на завтрак?
   МАТЬ. Молоко?
   ВЕРНЕР. Да.
   МАТЬ. Нам никогда не давали молоко.
   ВЕРНЕР. Мне так казалось.
   Пауза.
   МАТЬ. Как бежит время...
   Пауза.
   Теперь  нам  всегда  дают кофе  без  кофеина. С  цельным  молоком.  Ты,
наверное, это имел в виду.
   ВЕРНЕР. Нет.
   Мать плачет. Пауза.
   Мама... а почему без кофеина?
   МАТЬ. Из-за сосудов. Для тебя тоже было-бы полезно.  (Со злостью.) Тебе
ведь уже скоро сорок пять. (Подтягивает вверх штанину его брюк.)
   ВЕРНЕР. Что такое?
   МАТЬ. Просто хочу проверить как следит за тобой Ильза.
   ВЕРНЕР. Перестань же.
   МАТЬ. Нет, я хочу знать... Ну конечно, без кальсон.
   ВЕРНЕР. Мама, я сижу в теплом кабинете, машина тоже отапливается.
   МАТЬ.  Все  равно.  Зимой  это  просто  необходимо.  Иначе семья  может
остаться без кормильца.  Отец всегда носил кальсоны. Шерстяные. До  середины
мая.  Уж я-то всегда  за этим  следила. Не понимаю, о чем думают эти молодые
жены.  Она же из приличной семьи. Ее отец был главным... как его там...  ну,
главным этим самым, в суде. Я каждый год  на Рождество дарила отцу две  пары
шерстяных кальсон, чтобы не  простуживался  на бойне.  У  него была  большая
семья.  А  ведь  именно оттуда,  снизу, все и начинается. Именно там,  внизу
легче всего подхватить простуду. (Короткая пауза.) Пятерых детей произвела я
на свет. В страшных муках, дитя мое. На старой бойне. Да-да...
   Вернер закуривает сигарету. С улицы доносится высокий, слабый свист.
   Анна Бремер.
   ВЕРНЕР. Что, что?
   МАТЬ. Та,  что  помешалась на  крысах. Пошла их кормить.  Дед Пекарский
говорит: "Старческие мозговые явления".
   ВЕРНЕР. Да, да, старческие мозговые явления, разумеется...
   Мать выглядывает в окно.
   МАТЬ. Хорошие  времена  для нее уже в прошлом. В большой лотерее  фирмы
"Сим