олета Селены.
     Гаджи стоял у окна.
     Уже который  день  он  не мог покинуть этой комнатки в доме рябой
старухи.  Два раза в сутки старуха молча вносила еду. И это молчание и
шаркающие  старушечьи  шаги  - весь ее зловещий вид - заставляли Гаджи
постоянно слышать резкий, приказывающий голос Веца:
     - Из комнаты ни на шаг. А то голову оторву. Понадобишься - приду.
     Зачем Вец спрятал его здесь?  Почему запретил  быть  дома?  Из-за
просроченных документов? Или не верит?
     И все же каждую ночь, стоя у окна, Гаджи раздумывал, как убежать.
Убежать  домой,  к Лаврову.  Но у кустов мелькала тень человека,  явно
приставленного Вецем его сторожить.
     Сегодня звезды были особенно крупными. Они бежали вслед за луной,
вроде бы и не стремясь догнать ее. Пропадали и вновь появлялись только
затем,   чтобы   опять  пропасть,  "зашторенные"  облаками.  Почему-то
вспомнилось Тамарино платье с блестками, которое подарил к Новому году
дядя Аббас, хотя было оно вовсе не такого цвета, как сегодняшнее небо.
     - Ты еще и глухой?
     Гаджи обернулся, но ничего не увидел.
     - Не бойся,  это я.  - Из угла поближе к столу, куда падал лунный
свет,  вышел Вец.  - По ночам не спишь,  днем небось дрыхнешь, - то ли
спросил,  то ли укорил он.  - А я бегаю.  Для тебя.  Выдрыхся? Хватит.
Пора работать.  Вот твои новые документы. Можешь гулять с ними по Баку
сколько влезет.  Туберкулез у тебя после ранения.  Понял?  А работа  у
тебя такая будет.  Навестишь своего Аббаса.  Узнаешь,  куда подевались
его друзья.  И по дому.  И по работе.  Мне точные сведения  нужны.  Не
анкетные.  Это  и  без  тебя  достать могу.  Мне нужны характеристики.
Который любит детей,  который - жену,  кто баб,  кто водку...  Ты  что
молчишь, как в рот воды набрал?
     - Слушаю.
     - Жить отправляйся домой.  Твоя,  наверное, заждалась. А может, и
не ждет,  а?  Как думаешь?  -  Он  хихикнул.  -  Наши  встречи  здесь.
Следующая суббота, в двадцать часов.
     - Ладно.
     - В город будешь добираться на попутках. С пересадочками. С одной
на другую...

38
     Знаете, как бывает. Входишь в дом, где все на местах, и встречают
тебя,  как всегда встречали. А ты понимаешь, чувствуешь сердцем, что и
сюда ворвалась беда.
     Так было и сейчас в квартире Гаджи.
     Правда, никто  не  встречал  его.  Но  вещи  стояли  там,  где  и
полагалось стоять им.  И  порядок  царил  полный.  И  все-таки  что-то
выдавало царившую здесь пустоту.  Может,  именно этот порядок.  Может,
газеты,  которые зачем-то покрывали и шкаф, и рояль, и буфет. А может,
что другое?
     На рояле стояли открытые ноты - Гайдн.  Когда  разошлись  друзья,
провожавшие  его на фронт,  он играл Тамаре Гайдна.  Она сидела рядом,
вот здесь,  на этом самом стуле,  где сейчас сидит ее старая-престарая
кукла Машка.  Кажется, с Машкой Тамара пришла в эту комнату, когда они
поженились.  Нет, раньше. Конечно, раньше. Было так. Он сказал: давай,
поженимся,  а  она  вспыхнула,  схватила пальто,  убежала.  Он не стал
догонять,  а потом не знал,  что делать.  Тамара пришла сама через два
дня. В руках у нее была Машка.
     В кроватке Тофика вместо матраца тоже лежала газета.
     Где-то стукнула дверь. Гаджи вздрогнул. Опять стало тихо-тихо. Он
подошел к роялю.  Конечно,  Тамара открыла Гайдна специально - ведь та
же страница.  Гаджи присел на край стула. Тронул клавишу. Звук полетел
и неожиданно оборвался.
     Он опять тронул клавишу. Вторую. Третью.
     Как некстати тогда  они  купили  этот  рояль!  Второго  июня.  За
двадцать дней до войны. Все деньги ухнули. А сахар на базаре, говорят,
теперь пятьсот стоит.  Жуть.  Сколько на те деньги можно  было  купить
Тофику сахара!
     Опять хлопнула дверь.  Нет. Здесь жить невозможно. Невозможно без
них. Надо идти к Вецу.
     Над городом завыли сирены.  Застучали  зенитки.  Вновь  воздушная
тревога.
     Гаджи подошел к фотографии,  висящей на стене. Тамара, Тофик, он.
Ходили  к фотографу,  когда Тофику исполнился месяц.  Он снял со стены
фотографию,  хотел положить в карман.  Задумался и повесил  на  место.
Только  сейчас  вспомнил,  что  надо  сделать.  Взял  нотную тетрадку,
подчеркнул нужную строку...

39
     Подручный Веца   выходил  из  заводской  проходной,  рассматривая
новенький пропуск.

40
     - С  приездом,  Сергей  Александрович,  -  Лавров вошел в кабинет
генерала.
     - Здравствуй, здравствуй.
     - Ну, как Москва?
     - Первый раз в жизни салют видел.  Садись рассказывай,  что дома.
Нет, подожди.
     Он взял трубку
     - Попросите ко мне Львова.  -  Взглянув  на  Алексея,  сказал:  -
Помнишь, сегодня год, как Гаджи здесь. Не долго ли они его тут держат?
     - Кажется,  борец доволен помощником. По-прежнему работают в поте
лица.  Собираются  закончить  операцию  -  остановка  только за кражей
"Флоры".
     В дверях появился Львов:
     - Разрешите?
     - Заходи, заходи. Чаем сейчас угощать буду.
     Моисеев встал из-за  стола,  достал  из  шкафа  стаканы,  включил
электрический чайник.
     - Вот  какую  роскошь   в   Москве   достал.   Сестра   подарила.
Довоенный... Слушаю тебя, Алеша.
     - Значит,  собираются украсть "Флору". Загвоздка в том, что Тихий
не может пройти в лабораторный корпус...  Последняя шифровка от Вильке
была угрожающей.  Требуют максимально использовать в  операции  Гаджи.
Вец  на  эту  шифровку среагировал так:  потребовал у Гаджи записку от
Аббаса Керимовича.
     - Самого чепухового свойства, - вставил Львов.
     - И потому мы очень насторожились,  -  продолжал  Лавров.  -  Вец
говорит:  скажи,  мол,  дяде,  что хочешь на несколько дней к своим, в
Уфу, съездить. Но так как обратно с билетами будет трудно, пусть Аббас
Керимович черкнет пару слов кому-нибудь из уфимских знакомых.
     - Ну,  ломать голову здесь особенно не стоит.  Им надо  факсимиле
Аббаса  Керимовича.  Возможна  такая  версия?  - Моисеев задал вопрос,
видимо,  самому себе,  потому что сам и ответил:  -  Вполне  возможна.
Тогда  пойдем  дальше.  Свяжем  логической  нитью  шифровку  Вильке  с
требованием Веца.  И придем  к  тому,  что  записка  нужна  для  кражи
"Флоры". А как они собираются это сделать, мы не знаем.
     - Если хотят красть,  это здорово,  - опять вступил Лавров.  -  Я
говорил  со  специалистами.  Немцы знают,  что у нас есть "Флора".  Не
знают только, что она не конечный продукт, а лишь компонент.
     - Грубо  говоря,  - теперь продолжал Львов,  - топливо состоит из
трех составных:  замедлитель - одна часть,  две  другие  -  "Флора"  и
найденный  недавно  второй  компонент.  Что-то  вроде "Флоры" у немцев
есть. Так называемый "Зет-три".
     - Значит, если им дать "Флору", они поймут это! Немецкая химия не
нуждается в рекомендациях,  насколько я понимаю,  - недовольно вставил
реплику генерал.
     - Нет, нет! - продолжал Львов. - Получив "Флору", они и не уловят
сходства  со своим "Зет-три".  Химики гарантируют это.  Ведь "Флора" в
отличие от "Зет-три" не взрывается от  соприкосновения  с  кислородом.
Этим-то она и похожа на конечный продукт! А на анализы уйдет несколько
месяцев...
     - Стоп.  Дайте подумать. Я к химии двадцать лет не прикасался.. А
если еще какой-нибудь Вец украдет второй компонент и замедлитель и они
добавят их в "Флору"?  - генерал задавал вопросы явно для того,  чтобы
родилась истина,  чтобы не было "прокола",  который может  привести  к
утечке информации, чтобы проверить самого себя.
     - Теоретически это возможно.  Но ведь надо знать,  что все они  -
компоненты одного горючего. А так они с тем же успехом могут добавлять
и в свой "Зет-три" и в любое другое  вещество.  Как  видите,  и  здесь
возможность риска практически равна нулю, - парировал Львов.
     - Значит,  если "клюнут" - потеряют время.  Если  не  "клюнут"  -
каждый, что называется, останется при своих. Так?
     - Ничего подобного,  Сергей Александрович,  - в который раз Львов
поправил очки.  - Все равно мы в выигрыше.  Даже, если не уведем их по
ложному пути исследований, станет прочнее положение Гаджи.
     - Тогда  вернемся  к  записке Аббаса Керимовича.  Что,  если с ее
помощью они захотят попасть в лабораторию?
     - Пусть.  Ныне это лжеобъект. Основные работы ведутся на востоке.
Здесь - чепуха, - сказал Лавров.
     - А если, попав в лабораторию, они попробуют взорвать ее? - опять
спросил генерал.
     - Жалко будет двухэтажный домишко. Но, ей-богу, стоит рискнуть.
     - И последний вопрос. Можно сделать записку Аббаса Керимовича, не
впутывая его самого в это дело?
     - Безусловно, - рассмеялся Львов.
     - Ну,   уговорили,  -  Моисеев  кивнул.  -  Будем  думать.  Надо,
насколько возможно,  тянуть с запиской. На все сто процентов исключите
утечку информации - тут,  Львов,  хоть сотни консультаций с учеными. И
чтобы кража "флоры" произошла без шума.  Возьми это на себя,  Алеша. А
то они будут ждать наших действий, а не дождавшись, заподозрят "липу".
Ясно?
     Он посмотрел на стол, увидел нетронутые стаканы.
     - Да, что ж вы чая не пьете?

41
     Вец стоял  на  трамвайной  остановке до тех пор,  пока в одном из
вагонов не увидел Тихого.  Он сел в этот же трамвай и  проехал  в  нем
шесть остановок. Тихий сошел на следующей. Они встретились в толчее на
базаре.
     - Надо идти сегодня, - сказал Вец. - Вечером. Вот записка Аббаса.
Подпись такая,  что и сам не отличит от той,  что была  на  записке  о
билетах... Все входы выучил?
     - А как же.
     - Смотри,  если  шум будет - беги.  Живым им даваться нельзя.  За
"Флору" в Магадан не пошлют, расстреляют тут же.
     - Если уйду,  они все равно догадаются, что я был, - записка-то у
них останется.
     - Это  лучший  выход.  Аббаса  дискредитируем.  Может,  с  работы
снимут.  А может,  и посадят...  А тебя спрячем.  В  Ташкент  поедешь.
Знаешь, какая там жизнь!

42
     Тихий протянул записку в окошко.
     - Подожди,  - сказал охранник.  Он задвинул фанерку,  обратился к
начальнику:
     - Аббас Керимович пишет, чтобы пропустили мотор чинить.
     - Дай-ка на записку взгляну. - Начальник повертел ее так и этак и
приказал:
     - Раз Аббас Керимович, не задерживай.
     - Но у этого допуска нет в лабораторный.  И поздно уже. Все почти
разошлись,
     - Ты  какой-то тупой,  Серегин.  Понимать надо,  что значит Аббас
Керимович велит. Пиши пропуск.
     Окошко открылось.
     - Проходи, - сказал охранник Тихому.
     Тот пошел в сторону лабораторного корпуса. И там ходил охранник с
винтовкой за плечом. Он долго рассматривал пропуск:
     - Проходи. В коридоре не останавливайся. Курить не вздумай.
     - Маленький, что ли?
     Тихий прошел по длинному коридору,  спустился по лестнице на один
марш и вышел во внутренний двор.
     Совсем стемнело.  На  фоне  темного неба вырисовывались еще более
темные силуэты двух больших резервуаров.
     - Стой! Кто идет?
     - Мотор чинить. По приказу Аббаса Керимовича, - ответил Тихий.
     - Что в такую темнотищу увидишь?
     - А мы не рассуждаем,  когда работать.  Когда  велят  -  тогда  и
работаем.
     - Ну, валяй. Моторы в дальнем углу, знаешь?
     - А как же.
     - Только не искри особо. А то горючее. Понимать должен.
     Тихий двинулся  вправо,  а  охранник  зашагал  в  другую сторону.
Теперь надо было сделать  всего  несколько  шагов  до  резервуара.  Он
замедлил шаг, дождался, когда охранник завернет за угол, и ринулся под
резервуар.  Здесь его уже никто не мог увидеть.  Он примостился  между
фермами, на которых покоился чан, надел резиновые перчатки, достал два
небольших флакона.  Вынул стеклянные пробки. Нащупал краны - знал, что
их  должно  быть  два:  основной  и контрольный.  С завидной ловкостью
отвернул  вентили.  Светлая  жидкость  наполнила  один  флакон,  потом
второй.
     Тихий так же быстро завернул  краны.  Тщательно  заткнул  флаконы
пробками.  Выбравшись из-под резервуара,  он ползком добрался до угла,
где стояли моторы. Пробыл там всего ничего. С шумом зашагал к зданию.
     - Это опять ты? - окрикнул охранник.
     - А кто ж еще?
     - Пропуск! - это было сказано явно для проформы.
     - Не нагляделся? - Тихий протянул ему белый листок.

43
     "Восьмой вторник  подряд  жду  связного для отправки "Флоры".  Не
доходят. Дайте новые указания. В-1".
     "Указания получите, если связной не придет десятого. Вильке".
     "Продлить действие  документов  родственника  не   представляется
возможным.  Его  могут  взять  как дезертира любой день.  Во избежание
моего провала предлагаю его ликвидировать. В-1".
     "Идиот. За безопасность родственника отвечаете головой. Вильке".
     "Десятого ваш связной арестован моих глазах у цирка. В-1".
     "Возможна ли  немедленная  отправка родственника с "Флорой" через
линию фронта? Вильке".
     "Несколько раз   обнаруживал   за   собой   наблюдение.   Начинаю
опасаться. В-1".
     "Немедленно отправляйте   родственника.  Второй  флакон  выносите
сами. Вильке".
     Моисеев закрыл папку.
     - И, зная это, все же Веца упустили?
     Лавров был усталым и мрачным.
     - Пока он добирался до фронта,  брать его  не  хотели.  Возможно,
было наблюдение,  и арест Веца мог натолкнуть Вильке на мысль:  почему
Гаджи прошел,  а этого арестовали?..  Потом Вец как в воду канул. Даже
не  знаю,  кто из моих ребят виноват.  Молодые,  а он матерый.  План у
него,  видимо,  был простой:  ночью перебраться через "ничью" землю. В
роте,  куда  Вец  явился,  показалось подозрительным его направление -
бланк был старого образца: то ли не мог достать другого, то ли не знал
о замене.  Тут нагородил комроты.  Нет чтобы в особый отдел позвонить,
решил утра ждать. Ну, а Веца в землянку, под стражу. Ночью он по нужде
попросился и побежал.  Солдат крикнул: "Стой". Потом выстрелил. На сем
- точка.

44
     В зеркалах  отражалась фигура Гаджи.  Перед ним хлопотал портной.
Вильке курил трубку, присев на край тумбочки.
     - Я выйду на несколько минут, укорочу рукава.
     Вильке подождал,  пока,  пропустив портного,  успокоилась тяжелая
бархатная занавеска.
     - Конечно,  жаль, что тебя пришлось извлекать из Баку. Ты мне там
нужен.  И  тебе там лучше:  дом,  к жене и сыну можно поехать...  Но я
должен был спасать тебя.  От разоблачения,  от ареста.  К счастью,  ты
ничем не скомпрометирован в России. Перед тобой - перспектива.
     - Вы знаете, полковник, как ценю я вашу заботу.
     Вильке отмахнулся - к чему признания. И продолжал:
     - У тебя много хороших,  необходимых в нашем деле качеств. Знаний
маловато.  Я  пошлю  тебя учиться.  В свою Сорбонну.  Ты это заслужил.
Учись хорошо. Так, чтобы когда-нибудь учить других.

45
     Часы в  углу  кабинета  Моисеева  били  одиннадцать,  когда вошел
Лавров.
     - Чем похвастаешь? - спросил генерал.
     - В одиннадцать должны быть материалы.
     Тут же  открылась дверь.  Вошел капитан Свиридов - в руках у него
была пачка крупноформатных влажных фотографий.
     Один за другим ложились на стол снимки.
     Гаджи целился прямо в объектив аппарата.
     Стучал ключом походной рации.
     Чистил пистолет.
     Отдыхал после  марш-броска:  лицо  было  покрыто крупными каплями
пота.
     - А они неплохо учат, - сказал Моисеев.
     Новый снимок лег на стол:  Гаджи в комбинезоне занес ногу,  чтобы
войти в самолет.

46
     - Судя по  всему,  готовятся  отправить  на  Восток.  Двенадцатый
сообщает,   что   Вильке   перемещает  свой  центр  в  так  называемую
нейтральную зону.  Данные проверены,  - Львов стоял у  стены,  заложив
назад руки.  - Двенадцатому удалось обрести великолепные связи и,  как
результат, - возможность встреч с Гаджи.
     - В  перемещение  центра  стоит верить.  Это логично.  В Германии
держать негде, - сказал Моисеев. - Сколько вчера сделали танки Конева?
     - Шестьдесят,  -  ответил  Лавров.  -  Я  вот чего боюсь,  Сергей
Александрович, не потеряют ли они интереса к Гаджи?
     - Не должны. Он нужен не только из-за объекта. У него связи Веца.
     - Но они же есть у Тихого, а может, и у дублера.
     - В дублера я теперь не верю.  Дублер один - Гаджи. А Тихому надо
препятствовать.  Закрыть возможности  контактов.  Попугивать,  что  мы
рядом.  Наконец,  можно отправить его в какую-нибудь командировку,  на
полгода, скажем.
     - Может, просто арестовать?
     - Ни-ни... Пусть пока походит... Конечно, Гаджи им нужен не там -
здесь.  А  нам  не  здесь - там.  Вот и поработаем:  кто кого.  Восток
кажется правдоподобным и потому,  что у них практически  остался  один
путь  для переброски агентов - южная граница.  Подумайте,  Львов,  как
обеспечить Гаджи связями на Востоке.

47
     "В случае   отправки   восток  связь  через  хозяина  машины,  на
зеркальце которой - чертик. Такой же чертик сзади, под стеклом. Машину
ищите у кафе "Алмаз".  Пароль:  "Я ненавижу музыку". Отзыв: "Бах - это
бог".

48
     Это был огромный восточный базар. С кипящим пловом и жарящимся на
углях шашлыком,  с  помидорами  и  клубникой,  с  черешней,  огурцами,
отрезами шелка,  гадалками,  предсказателями,  точильщиками, мастерами
склейки фарфора, торговцами гашишем, виноградной водкой, вином, ножами
с инкрустированными ручками и всей прочей,  ослепительно яркой мишурой
восточного рынка.  С обязательной чайханой,  где на  коврах  восседали
старцы,  а у перевязи стройными ногами перебирали скакуны.  С ишаками,
издающими душераздирающие вопли, и с уныло жующими верблюдами.
     Гаджи дошел до конного ряда и здесь принялся выбирать жеребца.
     - Сколько? - спросил он.
     - Две.
     - По тысяче за каждые десять лет? - рассмеялся Гаджи.
     - Что говоришь? Ему семь.
     - Тогда семьсот, - Гаджи явно развлекался. Торговля занимала его,
доставляла радость тем, что можно было повалять дурака.
     - Тысячу.
     - Я сказал, семьсот.
     - Как хочешь.

49
     Автобус шел  в горы.  Гаджи ехал в маленькую таверну,  к женщине,
встреча  с  которой  должна  была  определить  его  дальнейшие  планы.
Почему-то Гаджи улыбался.
     Может, потому что через сомнения,  страдания, горечь он, наконец,
постигал уверенность в своих силах.
     Горы со всех сторон окружали его. Прямо над вершиной одной из них
висело  закрытое  тучами  солнце.  Тучи  были  рваными,  и  солнце  то
исчезало, то появлялось вновь. Казалось, оно лукаво подмигивает Гаджи.

50
     В старой  таверне  играл  оркестр.  Потом  на  эстраде  появилась
красавица певица.  Она появилась в тот момент,  когда в таверну  вошел
Гаджи. Вряд ли, освещенная лучом прожектора, она могла увидеть его. Но
он сразу понял, что это и есть связная Вильке. Сообщенные приметы были
предельно точны.
     Гаджи сел в угол,  попросил вина и овечьего сыра.  И пока  певица
пела  о  любви  и разлуке,  виновниками которой были горы,  отрезавшие
невесту и жениха друг от друга, он разглядывал девушку, думая над тем,
как  пойдет  их первый разговор и какой тон надо взять с первой минуты
знакомства.
     Зульфия -  так  звали  певицу - пела,  легко двигаясь по эстраде.
Гаджи смотрел на ее красивую фигуру.  Он решил играть  перед  Зульфией
роль циника, сердцееда, покорителя женских сердец.
     Зульфия заметила Гаджи и улыбнулась ему.  Но улыбка ее  вовсе  не
говорила  о  том,  что  она  поняла,  кто пришел,  - так она улыбалась
каждому новому посетителю.  И все же Гаджи  был  уверен,  что  сейчас,
закончив  песню,  она  подойдет  к нему.  Он решил помочь ей и,  когда
официант пробегал мимо, крикнул:
     - Еще один бокал!
     Зульфия поняла и приняла приглашение.  Спустившись с эстрады, она
пошла прямо к Гаджи.  Она шла,  улыбаясь,  всем своим видом показывая,
как желанна и радостна ей эта встреча.  И это было действительно  так,
потому что ей приглянулся этот стройный черноволосый парень.  И меньше
всего она думала в тот момент о Вильке,  и его задании,  и о том,  что
она должна ждать посланца.
     Гаджи поднялся, приглашая ее сесть.
     - Давно в наших краях? - спросила Зульф