го...  Что
делать? Нельзя же не принять вызова.
     - Я думал, ты глупее.
     - Формально - ваша школа. Теперь вам ясно?
     Гаджи вертел в руках кассеты.
     - Возьмите на память о конце своей карьеры, Вильке.
     Тот послушно взял.
     Роли переменились.
     Гаджи диктовал:
     - В списке,  который вы передадите,  я буду  значиться  одним  из
лучших ваших агентов,  лучшим потому, что мне известна агентура Веца в
Баку.  Я ничем не скомпрометирован дома - вы когда-то говорили мне  об
этом. Копии списков мне. Это тоже ясно?
     - Где дубликат пленки?  - спросил Вильке,  хотя отлично  понимал,
что Гаджи не ответит.
     - В получасе прогулочным шагом от особняка Кальтенбруннера.
     - Понятно, - закивал Вильке. Он выглядел старым, осунувшимся.

67
     Проход был неширок.  По обе стороны  на  стеллажах  стояли  сотни
ящиков с этикетками американских сигарет.
     Ящики были  сложены  в  "кварталы",  разделенные   "улочками"   и
"переулками".
     Причудливые тени  пересекали  несколько  ящиков.  Одна   из   них
отплясывала какой-то странный, непонятный танец.
     Это была тень от гермокостюма, висящего в одном из "переулков".
     Самые обычные  предметы  приобретали  здесь зловещий вид.  И даже
акваланги,  маски,  ласты,  всегда яркие, цветастые, были одной черной
масти.
     В складе без  окон  царили  полумрак  и  тишина.  И  потому  шаги
неторопливо идущего человека звучали гулко, рождая повторяющееся эхо.
     Человек свернул в  один  из  "переулков".  Разорвал  наклейку  на
ящике.  Вскрыл  его.  В  ящике лежала рация.  Он повернул выключатель.
Левитан читал: "Сегодня, 9 мая, все свободолюбивые народы земного шара
торжественно   отмечают   славную   годовщину  победы  над  фашистской
Германией, годовщину окончания Великой Отечественной войны".
     - Куда все подевались? - из-за угла выскочил здоровенный верзила,
коротко стриженный, в жилете, без пиджака.
     - Что вы орете? - Стоящий у приемника обернулся.
     В этом человеке не сразу можно было узнать Гаджи.  Он  располнел,
побелели  виски.  Только  глаза,  хоть  и смотрящие устало,  сохранили
блеск.
     Держался он  с  той  непосредственностью,  иногда  переходящей  в
грубость, которая отличает американца.
     - Почему не завезли сигареты? - рявкнул Гаджи.
     - Мы считали...
     - Жулики!  Я спущу с вас шкуру за эту тысячу блоков.  Чтоб все до
единого были на месте... Бездельники... - с крика он перешел на строго
деловой тон: - Сигареты на место завтра же! Ясно?
     Он пошел по главной "улице"  склада,  с  достоинством  неся  свое
погрузневшее  тело.  Потом  поднялся из подвала в просторное помещение
магазина,  прошел в свой кабинет.  Только ковры  указывали,  что  дело
происходит  на Востоке.  В остальном кабинет был типичным американским
бюро.

68
     - Как дела,  головорезы? - И Томсон здорово постарел за эти годы.
Он только что вошел сквозь тяжелые металлические двери  и  остановился
посреди класса.
     За столиками перед передатчиками сидели ученики.
     На доске,  такой же,  как в обычной школе,  были выведены русские
буквы и их значение в виде тире и точек.
     Увидев Томсона, "головорезы" вскочили с мест. Вытянулись. Руки по
швам.
     - Сегодня  вы пойдете на настоящее дело!  - выкрикивал Томсон.  -
Значит,  заработаете  настоящие  деньги...  Но  надо  будет  работать.
Работать, "гвардия"! - он ухмыльнулся. - Боб проводит вас до границы и
устроит прощальный ужин. Боб, не вздумайте экономить на ужине.
     - Из класса цепочкой по одному! - рявкнул Боб.

69
     Гаджи сидел за столом.
     Тяжелые морщины перечеркнули лоб.  Он сжал руку в кулак и положил
на него голову.  Вероятно,  Томсон вновь отправляет людей. А он?.. Ему
не удалось не пустить их на свою Родину. Не удалось сделать то, что он
обязан делать в первую очередь.
     Он подумал о том, сколько вреда могут причинить враги, прежде чем
их успеют обезвредить. Ему виделись перестрелка с чекистами, и раненый
друг,  и  взорванный  мост,  и  павшая овца - кто-то из негодяев успел
отравить воду в колодце.

70
     Томсон все еще стоял в классе, который покинули агенты.
     Перед ним появился высокий худой человек интеллигентного вида.
     - Добрый день, шеф. Как самочувствие?
     - Ол райт Что у вас? - Томсон бросил взгляд на папку.
     - Досье на тех, которых присмотрели в марте
     - Оставьте, я познакомлюсь... Наверное, опять такая же шваль, как
нынешние?  Плохо  работаете.  Совсем  плохо.  Я начинаю жалеть деньги,
которые вам плачу.  Какой вид у  ваших  избранников?  Ноль  целых  шиш
десятых, как говорят в России... Ладно, ступайте.
     Томсон подождал,  пока закроется дверь. Взял фотографии. Кажется,
он перекладывал снимки тех, которых Боб повел к границе.

71
     Снимки перекладываются, ложась на стол в обратном порядке.
     Зал заседаний Военной коллегии Верховного Суда СССР.  На фронтоне
- Государственный герб Советского Союза.

72
     Три генерала - председатель суда и народные заседатели.
     Кафедра защиты.
     Дальше -  скамьи подсудимых.  Сумрачные лица тех,  чьи фотографии
только что рассматривал председательствующий.
     Два солдата конвоя.
     Перед длинным столом суда - кафедра государственного обвинителя:
     - ...Важное место в осуществлении своих агрессивных планов против
Советского  Союза   реакционные   империалистические   круги   отводят
провокационной, подрывной и разведывательной деятельности. Их основное
внимание привлекают замечательные достижения нашей  страны  в  области
науки  и  техники.  Не находя среди советских людей никакой социальной
опоры и базы для  развертывания  вражеской  деятельности,  иностранные
разведки,  бесцеремонно попирая нормы международного права, привлекают
для своих грязных дел некоторых дипломатических представителей, делают
ставку на изменников, предавших Родину, на нищенствующих "перемещенных
лиц", на отщепенцев.
     В напряженной тишине слушают речь.
     Представители общественности.
     Дипломаты.
     Военные.
     Строчат в своих блокнотах журналисты.
     Подсудимые щурятся от яркого света юпитеров.
     На них нацелены объективы доброго десятка кинокамер.
     Государственный обвинитель продолжает:
     - Они   прибыли   в  нашу  страну,  нелегально  перейдя  границу.
Снаряжение,  изъятое у них при аресте,  не  оставляет  сомнения  в  их
преступных  целях.  Им  не  удалось осуществить подлые планы убийств и
диверсий.  Преступные  замыслы  были  пресечены  доблестью   советских
контрразведчиков!
     В зале раздались аплодисменты.
     Через раскрытые  двери  они  донеслись  до фойе.  Видимо,  в речи
обвинителя наступил перерыв.
     Фойе быстро заполнялось.
     Герои труда.
     Колхозница со значком депутата.
     Известный киноактер.
     Все хотели пробиться к длинному столу, около которого главным был
немолодой майор.
     - Здесь,  - он указал на стол,  - вы видите шпионско-диверсионное
снаряжение,  изъятое у подсудимых. Это водолазные костюмы и акваланги.
Вот  приемо-передающая рация.  Данный предмет,  - он указал на коробку
из-под  конфет  или  печенья,  -  данный  предмет  не  что  иное,  как
пластиковая  бомба  большой разрушительной силы.  Взрыватель извлечен.
Бомба обезврежена.  Вот  эта  деталь,  похожая  на  карандаш,  и  есть
взрыватель.   Рядом  -  многозарядные  автоматические  пистолеты.  Они
снабжены разрывными пулями... Теперь вот эти ампулы. В мою компетенцию
не  входит рассуждать на тему,  зачем подсудимым понадобились ампулы с
особо интенсивным ядом типа кураре. Я излагаю только факты. Ампулы эти
разряжены,  ибо их содержимое подвергалось исследованиям.  А вот одну,
которая хранится в этом опломбированном контейнере,  мы  сохранили  не
вскрывая.

73
     Иностранные корреспонденты,  собравшиеся  в  группу,   о   чем-то
перешептываются.
     По фойе идет седой генерал.
     Иностранные корреспонденты ринулись к нему.
     - Нам интересны подробности ареста подсудимых.  Каким образом  их
удалось обнаружить?
     - Используя методы советской контрразведки, опираясь на поддержку
всего народа.
     Высокий немолодой журналист с микрофоном в руке выбился в  первый
ряд:
     - В таких  делах  всегда  интересны  подробности.  Где  произошел
арест?
     - На территории нашей страны.
     - Генерал,   оставим   шутки.   Наши   агентства  ждут  серьезных
сообщений.
     - Неужели думаете,  что я шучу?  Вы же следите за ходом процесса.
Какие тут шутки!
     Подошел полковник в толстых роговых очках.
     Звонок. Львов берет под руку Лаврова.
     - Пора. Пойдемте в зал.
     Лавров кивнул журналистам:
     - Надеюсь  на  вашу объективность.  Кстати,  можете подчеркнуть в
своих репортажах:  такой конец ждет всех,  кто незваным явится  в  наш
дом.

74
     Телефон звонил пронзительно и долго.  Отложив газету с репортажем
о судебном процессе, Гаджи, наконец, поднял трубку.
     - Слушаю.
     - Немедленно   приезжай  ко  мне.  Ты  слишком  увлекся  табачной
коммерцией. Блистательно превращаешь доллары в дым, - негодует Томсон.

75
     Они сидят друг против друга.
     - Какая-то чертовщина,  - говорит Томсон.  -  Опять  провал.  Что
будут говорить в конгрессе при обсуждении ассигнований?
     - Простите, шеф, я не знаю, кого вы туда посылаете.
     - А  ты  и  не должен знать.  Ты всегда был блестящим работником.
Даже много лет назад, когда я купил тебя у этого пройдохи Вильке. Но я
платил   доллары   вовсе   не  за  то,  чтобы  ты  стал  преуспевающим
коммерсантом.  Я купил тебя для  дела,  которое  ждало  в  Баку.  Увы.
Помнишь,  тогда  Смит  сломал себе шею и я побоялся тебя отправлять на
милую родину - в тот момент ты бы сломал шею,  как и он.  А время, оно
бежит,  бежит... Потом мне уже трудно было обойтись без тебя здесь. Но
сегодня я принял решение.  Оно должно быть тебе по сердцу.  В среду ты
отправишься куда-нибудь в Европу, а оттуда - в Россию.
     Голос Гаджи был абсолютно бесстрастен.
     - Кажется, это единственный шанс, чтобы поправить наше положение.
Только...
     - Что  тебя  смущает?  - не дослушал Томсон.  - Арест через много
лет?
     - Боюсь,  что  во  время моего отсутствия в магазине будет дело -
табак.

76
     Самолет заходил  на посадку,  Внизу был город и улицами,  которые
сбегали к морю.
     Стюардесса говорила:
     - Наш самолет прибывает в столицу Советского  Азербайджана  город
Баку.  Еще  раз,  господа,  проверьте,  не  забыли  ли  вы пристегнуть
привязные ремни.
     Туристы вели себя по-разному. Да и разными были они сами.
     - Под нами Нефтяные Камни,  - продолжала стюардесса. - Это город,
построенный  на  сваях.  Город  нефтяников  - гордость Азербайджанской
республики.
     Равнодушных к сообщению не оказалось. Туристы прильнули к окнам.
     Ощетинившись закрылками, самолет шел на полосу со стороны моря.
     У здания вокзала стояли встречающие.
     Смолк шум двигателей. Открылась дверь самолета. Подкатили трап. В
середине цепочки шел Гаджи.
     Перед ним был вокзал с огромными буквами "Бакы".  У правого крыла
здания,  сложив  на земле чемоданы,  рюкзаки,  треноги от теодолитов и
ящики  с  приборами,  собрались  студенты:  видно,   отправлялись   на
практику.
     Гаджи остановился у самого трапа, раскуривая трубку.
     - Смотри, какой босс, - сказал один парень другому.
     Гаджи будто услышал, что речь о нем, и посмотрел в ту сторону.
     Девчонки были  разными  -  яркие  блондинки и жгучие брюнетки.  У
одной - совсем крохи - в стороны торчали короткие смешные косички.
     Гаджи смотрел на ребят.  Он не мог оторвать от них взгляда,  хоть
его остановка у трапа и вызвала затор. Может быть... Быть может, среди
них сын... Тофик...
     Какой он теперь? Как этот - в клетчатой навыпуск рубашке? Или как
тот - высокий, статный, что обнял за плечи девушку, объясняя что-то?
     Гаджи хотел разглядеть их получше.  Но едва взгляд останавливался
на  лицах,  они расплывались,  становились туманными,  будто глядел он
сквозь мокрое стекло. Воображение и реальность не совмещались в единый
зрительный образ.

77
     Парк жил обычной вечерней жизнью.
     Хохотали девушки,  раскачиваясь  на  качелях,  -  лодка  взлетала
высоко-высоко, казалось, к самому небу.
     Старик бил  деревянным  молотом  по  силомеру  - он был настоящий
пехлеван.
     Ударил какой-то парень.
     Кругом смеялись.
     Парень смущенно отошел от аттракциона.
     Старик поглаживал усы.
     На площадке,  ярко  освещенной фонарями,  шахматисты строили свои
хитроумные козни.
     В конце  аллеи  светилась  раковина летней эстрады.  На скамейках
было полно народу. Те, кому не хватило мест, стояли вокруг.
     Подошли туристы.
     На эстраде - несколько человек - двое военных и еще какие-то люди
в обычных костюмах с орденами на лацканах.
     Тот, кто был на трибуне, говорил:
     - ...Но главным было не желание выжить любой ценой. Главное - это
бороться до последней капли крови.
     Девушка-гид, сопровождавшая туристов, сказала:
     - Здесь  встреча  с  ветеранами  войны.   У   нас   такие   часто
устраиваются.
     Туристы понимающе закивали.
     Гаджи слушал очень внимательно.
     - Условия в лагере были ужасными,  - продолжал ветеран.  - Побои,
карцер,  расстрелы.  Но люди держались, - ветеран жестикулировал одной
рукой,  другая была неподвижна:  протез. - Только презренные отщепенцы
пошли  в  услужение к гитлеровцам.  Но таких оказались единицы,  После
войны некоторые из них испытали  на  себе  кару  за  предательство,  а
кое-кто  убежал  со  своими  хозяевами  -  так  и  доживают  свой век,
прислуживая и пресмыкаясь...
     Гаджи перевел взгляд.
     По другую сторону скамеек собралась молодежь. И опять, как только
Гаджи пытался рассмотреть лица ребят,  они расплывались,  а в "фокусе"
оставались только фигуры, рубашки, брюки.
     - Пойдем  дальше?  -  спросила  девушка-гид.  Ей показалось,  что
выступление ветерана не очень интересует  туристов.  Она  была  совсем
молоденькой,  очень  смешливой.  И когда увидела,  как задумчив Гаджи,
взяла его под руку:
     - Грустить не годится.  По дому соскучились?..  Пойдемте кататься
на чертовом колесе.
     - На чертовом? - переспросил Гаджи. - Если на чертовом - хоть всю
жизнь. Конечно, если кому-то это принесет радость.
     И они заспешили вслед группе.

78
     Город сверкал миллионами огней.  Они описывали дугу вдоль берега,
поднимались вверх. Самые последние перекликались со звездами. И нельзя
было определить, где кончаются дома и начинается небо.
     С моря дул ветер.
     Скамейки пустовали.  Ветер раскладывал на них  опадающие  листья.
Вон на той аллее он впервые сказал Тамаре:
     - А ты мне нужна. Понимаешь, нужна. Я без тебя не могу.
     И поцеловал, будто клюнул, не то в лоб, не то в щеку.

79
     ...Гаджи увидел  дом,  стоящий  в  глубине  улицы,  за   оградой.
Темно-красная табличка: "Районный комитет ЛКСМАз".
     Здесь его принимали в комсомол.
     Было очень торжественно и парадно.
     Потом, вывалившись на улицу, они шли по мостовой и пели:

                     Если завтра война,
                     Если завтра в поход,
                     Если темная сила нагрянет,
                     Как один человек
                     Весь советский народ
                     За свободную Родину встанет...

80
     Он шел медленно.
     Площадь перед  памятником Неизвестному солдату.  Вечный огонь пел
гимн торжеству жизни.
     Гаджи смотрел на дома,  что недавно выросли здесь.  На брусчатку,
квадраты которой сужались вдали, растворяясь в сумраке ночи. На Вечный
огонь, трепещущий и рождающий трепещущие тени.
     Он стоял неподвижно,  не поворачивая головы,  чуть-чуть приподняв
ее и сжав кулаки.
     Он не видел сейчас памятника, а то бы переменил позу.
     Он стоял так же, как бронзовый монумент.
     Может, в этом не было случайности?  Может,  скульптор угадал, как
должен стоять Герой, придя на эту площадь?
     Где-то били куранты.
     По брусчатке бухали шаги Гаджи,  словно сам он был сделан из того
же металла, что и монумент.
     Твердый шаг скрадывал и возраст,  и тяжесть, взваленную на плечи,
и мучительную боль разлуки с Родиной.
     Неизвестный солдат    смотрел   ему   вслед,   словно   салютовал
герою-однополчанину.

81
     Дождь, нежданный-негаданный,  обрушился на город.  Стало холодно,
промозгло, как всегда осенью.
     Ветер рвал листву.
     Мрачные бурунчики с белыми гребешками наваливались на набережную,
которая была безлюдной, а потому выглядела сиротливо.
     Сумерки подчеркивали мрачноватый городской  пейзаж.  Небо  совсем
потемнело.  И  тогда  вспыхнули  электрические  огни,  мириадами точек
отразившись в мокром асфальте.
     Молодой человек,   видимо  гид,  подошел  к  Гаджи,  сидевшему  в
гостиничном вестибюле.
     - Пожалуйста, машина у подъезда.
     - Благодарю, - сказал Гаджи.

82
     Он вышел из гостиницы. Не надевая шляпы, направился к "Волге".
     Чтобы лучше  рассмотреть  пассажира,  шофер  поправил  зеркальце.
Потом он долго не попадал ключом в замок зажигания. Лишь спустя минуту
машина развернулась и пошла вдоль набережной.
     - Здравствуй,  Гаджи,  -  сказал шофер.  Голос выдал волнение.  -
Здравствуй.  - Машина свернула  к  тротуару,  остановилась.  -  Садись
вперед.
     - Сейчас... - Гаджи откинулся на спинку, не в силах шевельнуться.
Он  ждал  этой встречи,  надеялся на нее,  мечтал о ней.  И все же она
пришла внезапно.
     С трудом вышел из машины, чтобы пересесть на переднее сиденье.
     - Здравствуйте, майор Лавров.
     - Генерал-майор, товарищ полковник.
     - Не знал.
     - И не мог. Тебе только сегодня присвоили. И это - сегодня.
     Лавров протянул Гаджи кожаную коробочку.  На алом  бархате  лежал
орден Красного Знамени.
     Они молчали. Потом Гаджи сказал:
     - По поводу эс сто четвертого и эс двадцать восьмого. Я считаю...
     Лавров перебил:
     - Не будем о делах... Как ты?
     - Пока вроде в порядке...
     Машина шла мимо стройки - за забором была буровая.
     - Что здесь? - спросил Гаджи.
     - Шахта метро.
     Лавров задумался:  сказать - не сказать?  Он не  хотел  будить  в
Гаджи  воспоминания  и  в  то  же время понимал,  что без них Гаджи не
может.
     Лавров обнял Гаджи.
     - Тофик тут на практике  работал...  Время  бежит,  через  год  -
инженер. И музыку любит.
     Лавров говорил,  делая паузы после каждой  фразы,  наверное,  для
того, чтобы у Гаджи было время осмысливать их.
     - В  консерватории  его  недавно  встретил.   Гуляет   по   фойе.
Оглянуться  не успеешь,  станешь дедушкой.  Да что я тебе рассказываю,
сам увидишь.
     Дорога поднялась  высоко  над  морем.  Здесь  был  новый  широкий
проспект.
     - И  не  пытайся узнать,  - сказал Лавров.  - Строить начали года
четыре назад, не больше. Квартиру твоим дали. Большую.
     Дома на   проспекте   стояли  широким  фронтом,  подравнявшись  в
шеренгу.
     Сотни окон были перед Гаджи, а за каждым своя жизнь.
     Ужинали.
     Сидели над книгами.
     Спорили.
     Грустили.
     Смеялись.
     Смотрели телевизор.
     Лавров вел машину тихо,  чтобы Гаджи как можно  лучше  рассмотрел
свой город.

83
     Совсем близко грянул гром.  Словно  бешеная,  засверкала  молния,
перерезая все небо.
     В ее свете лицо Гаджи казалось грустным.  Хоть  и  знал  он,  что
каждый дом здесь - его дом, каждое окно - его окно, каждая семья - его
семья.
     Ливень мятежничал на окнах.
     Автомобильные "дворники"  с  трудом  разгребали  его  потоки   на
ветровом стекле.
     Дорога впереди была совсем пустынной.
     Гаджи увидел изящно изогнутую стрелу, по которой шла надпись:
     "АЭРОПОРТ".

84
     Машина подошла к развилке.
     Сквозь пелену дождя невозможно было увидеть,  то ли она повернула
к аэропорту, то ли направилась обратно в город.