он.  И  после   паузы:  -   Андрей!  Ты
позволяешь?  Почему ты позволяешь  приемышу  оскорблять  твоего
брата?

 Тут Иван не увидел  глаз  брата,-  увидел  Иван  только  блеск
стекол.

 -  Иван,-  сказал  Андрей.-  Прошу  тебя  никогда  ко  мне  не
приходить.  Ты не сумасшедший.  Ты скотина.

     III

 Пошли разговоры о новом проповеднике.

 ( Из пивных  перекинулся  слух в  квартиры,  прополз по черным
ходам в общие кухни,- в час утренних умываний, в час разжигания
примусов,  люди,  следящие  за  норовящим  сбежать  молоком,  и
другие, пляшущие под краном, трепали сплетню.

 Слух проник в учреждения, в дома отдыха, на рынки.

 Сочинен   был   рассказ  о  том,  как  пришел  на   свадьбу  к
инкассатору,  на Якиманку,  неизвестный  гражданин  (в котелке,
указывались  подробности, потертый, подозрительный человек - не
кто иной, как он, Бабичев Иван) и, представ перед всеми в самом
разгаре пира, потребовал  внимания, с тем чтобы произнести речь
- обращение к новобрачным.  Он сказал:

 - Не надо любить вам друг друга.  Не надо соединяться.  Жених,
покинь  невесту!  Какой  плод  принесет  вам  ваша  любовь?  Вы
произведете на свет своего врага.  Он со жрет вас.

 Жених полез будто в драку.  Невеста  грохнулась  оземь.  Гость
удалился в большой обиде, и тотчас же будто  обнаружилось,  что
портвейн во всех  бутылках,  стоявших на  пиршественном  столе,
превратился в воду.

 Выдумана была и другая удивительная история.

 Проезжал будто по очень шумному месту (одни называли Неглинный
у Кузнецкого  моста, другие - Тверскую у Страстного  монастыря)
автомобиль,  в  котором  сидел  солидный   гражданин,   полный,
краснощекий, с портфелем на коленях.

 И как будто  выбежал  из толпы с тротуара  его брат  Иван, тот
самый, знаменитый человек.  Он, завидев катящего брата, стал на
пути машине, распахнув руки, как стоит огородное чучело или как
останавливают,  пугая, понесшую  лошадь.  Шофер успел замедлить
ход.  Он подавал

 сигналы, продолжая медленно накатываться, но чучело не сходило
с дороги.

 - Стой!  - воскликнул во весь голос  человек.-  Стой комиссар.
Стой, похититель чужих детей!

 И  ничего  не  оставалось   шоферу,  как   затормозить.  Поток
движения осекся.  Чуть ли не вздыбились  многие машины, налетев
на  переднюю,  а автобус,  заревев,  остановился,  весь придя в
беспокойство,  готовый  покориться поднять слоновые свои шины и
попятиться...

 Распростертые руки стоящего на мостовой требовали тишины.

 И все смолкло.

 - Брат,- проговорил человек.- Почему ты ездишь в автомобиле, а
я хожу пешком?  Открой  дверцу,  отодвинься,  впусти меня.  Мне
тоже не подобает ходить пешком.  Ты вождь, но я вождь также.

 И действительно, на эти слова подбежали к нему с разных сторон
люди,  из  автобуса   выскочили   некоторые,   другие  покинули
окрестные  пивные,  с  бульвара   примчались  третьи,-  и  тот,
сидевший   в   автомобиле,   брат,    поднявшись,    громадный,
увеличившийся от стояния в автомобиле, увидел перед собой живую
баррикаду.

 Грозный вид его был таков, что  казалось,  он сейчас  шагнет и
пойдет  по  машине,  по  спине  шофера,  на них, на  баррикаду,
сокрушающим - на всю высоту улицы - столбом...

 А Ивана - точно  подняли  на  руки:  он  вознесся  над  толпой
приверженцев, покачивался, проваливался,  выдергивался; котелок
его съехал на  затылок,  и открылся  большой,  ясный,  усталого
человека, лоб.

 И стащил его брат Андрей с высоты,  схватив за штаны на животе
жменей.  Так он и швырнул его милиционеру.

 - В ГПУ!  - сказал он.

 Едва    произнесено    было   волшебное    слово,   как   все,
встрепенувшись,  вышло из  летаргии:  сверкнули  спицы,  втулки
завертелись, захлопали двери, и все те действия, которые начаты
были до летаргии, получили свое дальнейшее развитие.

 Иван находился под арестом десять дней.

 Когда ему вернули свободу, друзья-собутыльники  спросивши его,
правда  ли, что был он  арестован  братом  на улице  при  столь
удивительных обстоятельствах.  Он хохотал.

 -  Это  ложь.  Легенда.  Просто  в  пивной   меня   задержали.
Полагаю, что давно уже было за мной наблюдение.  Но,

 однако,  хорошо,  что уже  сочиняются  легенды,  Конец  эпохи,
переходное  время,  требует  своих  легенд и сказок.  Что же, я
счастлив,  что буду героем одной из таких  сказок.  И будет еще
одна легенда:  о машине,  носившей имя "Офелия"...  Эпоха умрет
с моим именем на устах.  К тому и прилагаю я свои старания.

 Его отпустили, пригрозив высылкой.

 Что могли инкриминировать ему в ГПУ?

 - Вы называли себя королем?  - спросил его следователь.

 - Да...  королем пошляков.

 - Что это значит?

 - Видите ли, я открываю глаза большой категории людей...

 - На что вы открываете им глаза?

 - Они должны понять свою обреченность.

 -   Вы   сказали:   большая    категория    людей.   Кого   вы
подразумеваете под этой категорией?

 -  Всех  тех,  кого  вы   называете   упадочниками.  Носителей
упадочных настроений.  Разрешите, я объясню подробней.

 - Я буду вам благодарен.  - ...целый ряд  человеческих  чувств
кажется мне подлежащим уничтожению...

 - Например?  Чувства...

 - ...жалости,  нежности,  гордости,  ревности,  любви  словом,
почти  все   чувства,  из  которых   состояла   душа   человека
кончающейся   эры.  Эра  социализма   создаст  взамен   прежних
чувствований новую серию состояний человеческой души.

 - Tак-с.

 -  Я  вижу,  вы  не  понимаете  меня.  Гонениям   подвергается
коммунист,  ужаленный змеей ревности.  И жалостливый  коммунист
тоже подвергается  гонениям.  Лютик жалости, ящерица тщеславия,
змея  ревности - эта флора и фауна должна быть изгнана из жизни
нового человека.

 ...вы  меня  извините,  я  говорю   несколько   красочно,  вам
покажется:  витиевато?  Вам не  трудно?  Благодарю  вас.  Воды?
Нет, я не хочу воды...  Я люблю говорить красиво...

 ...знаем мы, что могила комсомольца, наложившего на себя руки,
украшается,   вперемежку   с  венками,   также  и   проклятиями
соратников.  Человек  нового мира  говорит:  самоубийство  есть
акт упадочнический.  А человек старого мира говорил:  он должен
был покончить с собой, чтобы

 спасти свою честь.  Таким образом, видим мы, что новый человек
приучает  себя  презирать  старинные,  прославленные  поэтами и
самой  музой  истории   чувства.  Ну  вот-с.  Я  хочу  устроить
последний парад этих чувств.  -

 - Это и есть то, что вы называете заговором чувств?

 - Да.  Это и есть заговор чувств, во главе которого, стою я.

 - Продолжайте.

 -.  Да.  Я хотел бы  объединить  вокруг  себя некую  труппу...
Понимаете ли вы меня?

 ...видите  ли, можно  допустить,  что  старинные  чувства были
прекрасны.  Примеры   великой  любви,  скажем,  к  женщине  или
отечеству.  Мало ли что!  Согласитесь,  кое-что из воспоминаний
этих  волнует и до сих пор.  Ведь  правда?  И вот  хотелось  бы
мне...

 ...знаете, бывает,  электрическая  лампочка неожиданно тухнет.
Перегорела,  говорите  вы.  И эту  перегоревшую  лампочку  если
встряхнуть, то она вспыхнет снова и будет еще гореть  некоторое
время.  Внутри  лампы  происходит  крушение.  Вольфрамовы  нити
обламываются, и от соприкосновения  обломков лампе возвращается
жизнь.   Короткая,   неестественная,   нескрываемо   обреченная
жизнь,- лихорадка,  слишком яркий накал, блеск.  Затем наступит
тьма,  жизнь не  вернется,  и во тьме  лишь  будут  позванивать
мертвые,  обгоревшие  нити.  Вы  понимаете  меня?  Но  короткий
блеск прекрасен!

 ...Я хочу встряхнуть...

 ...Я хочу встряхнуть сердце перегоревшей эпохи.  Лампу-сердце,
чтобы обломки соприкоснулись...

 ...и вызвать мгновенный прекрасный блеск...

 ...я хочу найти представителей  оттуда, из того, что называете
вы старым миром.  Те чувства я имею в виду:  ревность, любовь к
женщине, честолюбие.  Глупца я хочу найти такого, чтоб показать
вам:   вот,   товарищи,    представитель   того   человеческого
состояния, которое называется "глупость".

 ...многие характеры разыгрывали комедию старого мира.  Занавес
закрывается.  Персонажи -должны сбежаться к авансцене и пропеть
последние  куплеты.  Я  хочу  быть  посредником  между  ними  и
зрительным  залом.  Я буду дирижировать  хором и последним уйду
со сцены.

 ...мне  выпала  честь  провести  последним  парадом  старинные
человеческие  страсти...  ...в глазные прорези маски  мерцающим
взглядом  следит за нами  история.  И я хочу  показать ей:  вот
влюбленный,  вот  честолюбец,  вот предатель, вот  безрассудный
храбрец, вот верный друг, вот блудный сын, - вот они,  носители
великих чувств, ныне признанных  ничтожными и пошлыми.  Пусть в
последний раз, прежде чем исчезнуть,  прежде чем  подвергнуться
осмеянию, пусть проявятся они в высоком напряжении.

 Я  слушаю  чужой  разговор.  О  бритве   говорят.  О  безумце,
перерезавшем  себе горло.  Тут же порхает  женское  имя.  Он не
умер,  безумец,  горло ему зашили,- и снова полоснул он по тому
же месту.  Кто ж он?  Покажите его, он нужен мне, я ищу его.  И
ее  ищу.  Ее,   демоническую   женщину,  и  его,   трагического
любовника.  Но где его  искаться В больнице  Склифосовского?  А
ее?  Кто она?  Конторщица?  Нэпманша?

 ...мне очень трудно найти героев...

 ...героев нет...

 ...я заглядываю в чужие окна,  поднимаюсь по чужим  лестницам.
Порой я бегу за  чужой  улыбкой,  вприпрыжку,  как за  бабочкой
бежит  натуралист!  Мне хочется  крикнуть:  "Остановитесь!  Чем
цветет  тот  куст,  откуда  вылетел  непрочный  и  опрометчивый
мотылек  вашей  улыбки?  Какого   чувства  этот  куст?  Розовый
шиповник грусти или смородина мелкого тщеславия?  Остановитесь!
Вы нужны мне..."

 ...я хочу собрать вокруг себя  множество.  Чтобы иметь выбор и
выбрать  лучших,  ярчайших  из  них,  сделать  ударную,  что ли
группу...  группу чувств.

 ...да, это  заговор,  мирное  восстание.  Мирная  демонстрация
чувств.

 ...скажем,  где-нибудь отыщу я  полнокровного,  стопроцентного
честолюбца.  Я скажу ему:  "Проявись!  Покажи тем, что затирают
тебя,  покажи  им, что есть  честолюбие.  Соверши  поступок,  о
котором  сказали  бы:  "О, подлое  честолюбие!  О, какова  сила
честолюбия!  " Или, скажем, посчастливится мне найти идеального
легкомысленного  человека.  И также я попрошу  его:  "Проявись,
покажи силу легкомыслия, чтобы зрители всплеснули руками".

 ...гении чувств завладевают  душами.  Одной душой правит гений
гордости, другой - гений  сострадания.  Я хочу извлечь их, этих
бесов, и выпустить их на арену.

 С л е д о в а т е л ь, И  что  же  вам,  удавалось  уже  найти
кого-либо?

 И в а н.  Я долго звал, долго искал.  Это очень  трудно.  Быть
может,  меня не  понимают.  Но  одного  я  нашел.  Следователь.
Кого именно?

 И  в а  н.  Вас  интересует  чувство,  носителем  которого  он
является, или его имя?

 С л е д о в а т е л ь.  И то и другое.

 И в а н.  Николай Кавалеров.  Завистник.

     IV

 Они отошли от зеркала.

 Теперь уж два  комика  шли  вместе.  Один,  пониже и  потолще,
опережал на шаг другого.  Это была особенность  Ивана Бабичева.
Разговаривая   со  спутником,   он  принужден   был   постоянно
оглядываться.  Если  приходилось  произносить ему длинную фразу
(а фразы его никогда не бывали  короткими),  то не раз, шагая с
лицом,  повернутым  на  спутника,  он  натыкался на  встречных.
Тогда немедленно  срывал он котелок и рассыпался в высокопарных
извинениях.  Человек  он был  учтивый.  С лица  его не  сходила
приветливая улыбка.

 День  сворачивал  лавочку.  Цыган, в синем жилете, с крашеными
щеками и бородой,  нес,  подняв на плечо,  чистый  медный  таз.
День  удалялся  на плече  цыгана.  Диск таза был светел и слеп.
Цыган шел медленно, таз легко  покачивался,и день поворачивался
в диске.

 Путники смотрели вслед.

 И диск зашел, как солнце.  День окончился.

 Путники тотчас завернули в пивную.

 Кавалеров  рассказал  Ивану о том, как  выгнало  его из своего
дома  значительное  лицо.  Имени он не назвал.  Иван  рассказал
ему о том же:  и его выгнало значительное лицо.

 - И вы его,  наверно,  знаете.  Его знают  все.  Это брат мой,
Андрей Петрович Бабичев.  Слышали?

 Кавалеров, покраснев, опустил глаза.  Он ничего не ответил.

 -  Таким  образом,   судьба  наша  схожа,  и  мы  должны  быть
друзьями,-   сказал  Иван,  сияя.-  А  фамилия   Кавалеров  мне
нравится:  она высокопарна и низкопробна.

 Кавалеров подумал:  "Я и есть высокопарный и низкопробный".

 Прекрасное  пиво!  - воскликнул  Иван.- Поляки говорят.  у нее
глаза пивного цвета.  Не правда ли, хорошо?

 ...Но самое главное то, что этот знаменитый человек, брат мой,
украл у меня дочь...

 ...Я отомщу брату моему.

 ...Он украл у меня дочь.  Ну, не буквально украл, конечно.  Не
делайте,  Кавалеров,  больших  глаз.  И нос  бы не  мешало  вам
сделать  меньше.  С толстым носом вы должны быть знамениты, как
герой, чтобы быть счастливым, как простой обыватель.  Он оказал
на нее моральное  воздействие.  А ведь за это судить  можно?  К
прокурору,  а?  Она  покинула  меня.  Я  даже  не  так  обвиняю
Андрея, как ту сволочь, которая живет при нем.

 Он рассказал о Володе.

 У Кавалерова на ногах шевелились от смущения большие пальцы.

 - ...Этот мальчишка испортил мне жизнь.  О, если бы на футболе
отбили  ему  почки!  Андрей  слушается  его во  всем.  Он,  тот
мальчишка,  видите ли,- новый  человек!  Мальчишка  сказал, что
Валя  несчастна,  потому  что  я,  отец,-  сумасшедший  и что я
(сволочь)  систематически свожу ее с ума.  Сволочь!  Они вместе
уговаривали ее.  И Валя сбежала.  Какая-то подруга приютила ее.

 ...Я  проклял  подругу  эту.  Я пожелал ей, чтоб  пищевод ее и
прямая  кишка  поменялись  местами.  Представляете  себе  такую
картину?  Это компания твердолобых...

 ...женщина была лучшим, прекраснейшим,  чистейшим светом нашей
культуры.  Я  искал  существо  женского  пола.  Я  искал  такое
существо, в котором  соединились  бы все  женские  качества.  Я
искал завязь  женских  качеств.  Женское - было славой  старого
века.  Я хотел  блеснуть этим женским.  Мы умираем,  Кавалеров.
Я хотел, как факел, пронести над головой женщину.  Я думал, что
женщина  потухнет  вместе  с  нашей  эрой.  Тысячелетия   стоят
выгребной  ямой.  В яме валяются  машины, куски чугуна,  жести,
винты,  пружины...  Темная,  мрачная  яма.  И  светятся  в  яме
гнилушки, фосфоресцирующие грибки - плесень.  Это наши чувства!
Это все, что осталось от наших  чувств, от цветения  наших душ.
Новый человек приходит к яме, шарит, лезет в нее, выбирает, что
ему нужно,-  какая-нибудь часть машины  пригодится,  гаечка,- а
гнилушку  он  затопчет,   притушит.  Я  мечтал  найти  женщину,
которая  расцвела бы в этой яме  небывалым  чувством.  Чудесным
цвете  нием   папоротника.  Чтобы  новый   человек,   пришедший
воровать наше железо,  испугался,  отдернул руку, закрыл глаза,
ослепленный светом того, что ему казалось гнилушкой.

 ...Я нашел  такое  существо.  Возле себя.  Валю.  Я думал, что
Валя просияет над умирающим  веком, осветит ему путь на великое
кладбище.  Но я ошибся.  Она выпорхнула.  Она бросила изголовье
старого  века.  Я думал, что женщина - это наше, что нежность и
любовь - это только  наше, но вот...  я ошибся.  И вот  блуждаю
я,  последний  мечтатель  земли,  по  краям  ямы,  как  раненый
нетопырь...

 Кавалеров   подумал:  "Я  вырву  у  них  Валю".  Ему  хотелось
сказать, что он был  свидетелем  происшествия  в переулке,  где
цвела изгородь.  Но почему-то он удержался.

 - Наша судьба  схожа,-  продолжал  Иван.- Дайте мне вашу руку.
Так.  Приветствую  вас, Очень рад вас видеть, молодой  человек.
Чокнемся.   Так    вас    прогнали,    Кавалеров?   Расскажите,
расскажите.  Впрочем, вы уже  рассказывали.  Очень  важное лицо
вас  выставило?  Вы не  хотите  назвать  имени?  Ну  ладно.  Вы
очень ненавидите этого человека?

 Кавалеров кивает.

 - Ах, как  понятно мне все, мой милый!  Вы,  насколько я понял
вас, нахамили  власть имущему  человеку.  Не перебивайте  меня.
Вы  возненавидели  всеми  признанного  человека.  Вам  кажется,
конечно, что это он обидел вас.  Не перебивайте меня.  Пейте.

 ...вы  уверены,  что  это он  мешает  вам  проявиться,  что он
захватил  ваши  права,  что там, где  нужно, по вашему  мнению,
господствовать вам, господствует он.  И вы беситесь...

 В дыму парит оркестр.  Лежит бледное лицо скрипача на скрипке.

 - Скрипка  похожа на самого  скрипача, - говорит Иван.  - Этот
маленький  скрипач в деревянном  фраке.  Слышите?  Поет дерево.
Слышите голос дерева?  Дерево в оркестре поет разными голосами.
Но как они скверно играют!  Боже, как скверно они играют!

 Он оборотился к музыкантам.

 - Вы думаете,  барабан у вас?  Вы думаете,  барабан  исполняет
свою партию?  Нет, это бог музыки стучит на вас кулаком.

 ...мой друг, нас гложет зависть.  Мы завидуем грядущей эпохе

 Если  хотите,  тут  зависть   старости.  Тут  зависть  впервые
состарившегося  человеческого  поколения.  Поговорим о зависти.
Дайте нам еще пива...

 Они сидели у широкого окна.

 Еще  раз  прошел  дождь.  Был  вечер.  Город  сверкал,  точно,
высеченный  из  угля  кардифа.  Люди   заглядывали   в  окно  с
Самотеки, прижимая носы.

 - ...да, зависть.  Тут должна  разыграться  драма, одна из тех
грандиозных  драм на театре  истории,  которые  долго  вызывают
плач, восторги,  сожаления и гнев  человечества.  Вы, сами того
не понимая, являетесь носителем  исторической  миссии.  Вы, так
сказать,   сгусток.  Вы  сгусток  зависти   погибающей   эпохи.
Погибающая эпоха завидует тому, что идет ей на смену.

 - Что же мне делать?  - спросил Кавалеров.

 - Милый мой, тут надо  примириться  или...  устроить  скандал.
Или надо уйти с треском.  Хлопните, как говорится, дверью.  Вот
самое  главное:  уйдите с треском,  Чтоб шрам  остался на морде
истории,-  блесните,  черт вас  подери!  Ведь все  равно вас не
пустят туда.  Не сдавайтесь  без боя...  Я хочу вам  рассказать
один случай из моего детства...

 ...Был устроен бал.  Дети разыгрывали  пьесу,  исполняли балет
на   специально   устроенной  в  большой   гостиной   сцене.  И
девочка...  представляете  ли себе?  - такая типичная  девочка,
двенадцати  лет,  тонконожка в коротком  платьице, вся розовая,
атласная,  расфуфыренная,-  ну,  знаете,  в  целом,  со  своими
оборочками,  бантами,  похожая на цветок,  известный под именем
"львиной   пасти";   красотка,    высокомерная,    балованная,,
потряхивающая  локонами,-  вот такая девочка  хороводила на том
балу.  Она была  королевой.  Она делала  все, что  хотела,  все
восхищалась  ею, все шло от нее,  все  стягивались  к ней.  Она
лучше всех танцевала, пела, прыгала,  придумывала игры.  Лучшие
подарки  попали  к  ней,  лучшие  конфеты,  цветы,   апельсины,
похвалы...  Мне было  тринадцать  лет, я был  гимназистом.  Она
затерла  меня.  А между тем я тоже привык к  восторгам,  я тоже
был избалован  поклонением.  У себя в классе и я главенствовал,
был рекордсменом.  Я не вытерпел.  Я поймал девчонку в коридоре
и  поколотил  ее,  оборвал   ленты,  пустил  локоны  по  ветру,
расцарапал прелестную ее физиономию.  Я схватил ее за затылок и
несколько  раз стукнул ее лбом о колонну.  В тот момент я любил
эту девчонку  больше жизни,  поклонялся ей - и ненавидел  всеми
силами.  Разодрав  красоткины  кудри, я думал, что  опозорю ее,
развею ее розовость, ее блеск, и думал, что исправлю допущенную
всеми  ошибку.  Но ничего не вышло.  Позор упал на меня.  Я был
изгнан.  Однако, мой милый, обо мне помнили весь вечер;  однако
бал  я  испортил  им;  однако  обо  мне  говорили   везде,  где
появлялась  красотка...  Так впервые  познал я зависть.  Ужасна
изжога  зависти.  Как  тяжело  завидовать!  Зависть  сдавливает
горло спазмой,  выдавливает  глаза из орбит.  Когда терзал я ее
там, в коридоре, жертву пойманную, слезы катились из моих глаз,
я за