Ты спроси меня, Володечка, чего я в жизни не пробовала.
   Спросить-то я, может, и спросил  бы, но не успел. В этот как раз момент
началось телефонное сумасшествие.
   Сначала позвонил Манолис.
   - Вот что, уважаемый Вова,  - начал он злобно и без всякого "здрасьте",
голосом, удивительно юным и свежим. - Я в эти ваши игры играть отказываюсь.
   - А? - спросил я.
   - Отказываюсь самым категорическим образом!
   - Э-э-э... я, может быть, не совсем... Что вы имеете в виду?
   - Это даже как-то гнусно с  вашей  стороны предлагать нам  с Тамарочкой
сексуальное партнерство такого рода!
   Я брякнул трубку.
   - Ну вот, - победоносно  объявил я Вере. - Манолис звонил. Отказывается
от партнерства твоего.
   - Хм! - Верочка недоверчиво приподняла брови.
   И опять закричал телефон.
   Заговорщицким шепотом спросили меня и представились Ириной Викторовной.
Я закивал головой, а Вера сделала скучное лицо.
   - Где моя дочь, Владимир?
   - Э-э-э, я...
   - Не л-лгите! Она у вас.
   Пожав плечами, я отдал трубку Вере.
   Я ошибся. Не скучным было ее лицо - застывшим. Я особо не вслушивался в
ее скупые ответы, меня поразил голос - бесцветный, мертвый, монотонный голос
робота из дешевого фантастического фильма.
   - Не волнуйтесь, мама. Я скоро приду.
   Вера осторожно положила трубку и посмотрела на меня, чуть улыбаясь. Она
словно хотела передать мне что-то важное, но так ничего и не сказав,  встала
с постели и мягко, летаргически прошла в ванную.
   Тут позвонила Тамарочка. Она что-то  защебетала о  крутой вечеринке,  о
своих благодарностях, о  благодарностях Манолиса  и тому подобную  чушь. Она
щебетала бы так без передышки до самого вечера, но я умудрился вклиниться.
   - Твой-то, Манолис, уже звонил сюда, между прочим.
   Тамарочка  изобразила  ангельское смущение.  Он  такой  чистый-наивный,
сказала он, он прям в каком-то девятнадцатом веке живет, в том смысле, что у
него очень  высокая нравственность. За это, пропела она  нежно,  и люблю его
(Ой!)
   - Публико  морале, - понимающе сказал  я. -  Моральный кодекс строителя
коммунизма.
   Трубка рыкнула и в разговор встрял Манолис.
   - Коммунистов ненавижу зоологически!  - прозлобствовал он, а потом, уже
вполне человеческим тоном,  продолжал.  -  Это я, по  параллельному. Ну, как
там?
   Что   меня   раздражает   в   малолетних,   так   это   ненатуральность
непринужденности. Злоба у них получается куда чище.
   - Там всегда хорошо, - непринужденно ответил я. - Не то что не там.
   Тамарочка хихикнула. Потом ойкнула. Потом уронила телефон. Потом быстро
затараторила:
   - Ну ладно, Володечка. До скорого. Ждите... (завязалась борьба) Ждите в
гости!
   Ту-ту-ту-ту-ту...
   Сзади, на выходе из ванной, стояла мокрая Вера.
   Мама права, - сказала она. - Ты меня не любишь.  У тебя на лице похоть.
У тебя на уме группешник. Это для тебя высшая радость, низкий ты человек.
   Надо  было  показать,  что я  с нее смеюсь,  и я  рассмеялся. Она тоже.
Немножко принужденный смех у нее получился, но так вообще ничего.
   И мне стало грустно оттого,  что мы  смеемся,  синхронно пытаясь скрыть
друг  от  друга  свои  чувства, в общем,  довольно  склочные.  И послышалось
отдаленное  эхо ночной тревоги,  потому что  мне ну  совершенно  не хотелось
терять Верочку - уж очень сильно она меня зацепила. Да тут еще этот труп.
   * * *
   Она ушла  к своему  Валентину  продавать очередную несусветную  байку о
старой  подруге или, там, о  милиции -  я не  знаю. Он все скушает, деваться
некуда, кроме как жрать что дают. Боже.
   Если б я только мог соврать ей, что все это мне надоело. Если б  только
всерьез дошли до  меня абсурд  наших отношений,  унизительность  и жутчайшая
глупость моих собственных действий - то, что я себе постоянно растолковывал,
но врубиться никак не мог и  лишь успокаивал себя благоглупостями того типа,
что все в порядке, ребята, на самом деле я не такой, я  отлично понимаю, что
делаю,  и как бы  там  ни  было, это  не  больше,  чем  роль.  Ну,  роль, ну
обыкновенная роль!
   У меня  полно было  дел  - во-первых,  чинить  систему одному  клиенту,
во-вторых, наведаться к матери, меня бесплодно ждали сразу в тысяче мест. Но
на  дворе  стояла суббота  и по  этому  случаю я решил  выпить  много  вино*
(сноска:  автор  является членом и  соучредителем  клуба  "Вино". По  уставу
клуба,  его члены могут  не пить вина вообще, но  обязаны его уважать  и  не
склонять  это  святое слово  по каким-то  там  падежам)  - с  тайной  мыслью
подкатиться   к  Тамарочке  до  группешника,   -   так   сказать,   провести
предварительную разведку территории.
   Но у подъезда, в идиотской предельно  шляпе,  из-за которой благородные
седины казались подлыми, пегими и липкими космами, встрепанными  притом (был
холодный ветер вокруг), ждал меня букинист Влад Яныч.
   Я-то сначала Влад  Яныча  не узнал  и  на его нетерпеливый вопрос "Ну?"
ответил стандартной грубостью:
   -  Антилопа-гну.  Ой,  Влад   Яныч,   извините,   не   признал   сразу.
Здравствуйте.
   - Как вы? - обеспокоено спросил он.
   Я немножко удивился. Не так чтобы очень.
   - Спасибо, хорошо. А вы?
   - Я имею в виду... у вас все в порядке?
   Колокола загудели настырнее.
   - Я именно это и... Влад Яныч, дорогой! Что-нибудь не так?
   Он  воровато  огляделся. Я чуть не всплакнул  от  этого зрелища. Что  с
народом делают проклятые коммунисты! Королям не стоит воровато оглядываться.
Это им не к лицу.
   - Я только  хотел убедиться, что вы живы и что с вами  все в порядке, -
конфиденциально сообщил Влад Яныч, испытующе на меня глядя.
   Колокола истерически взвыли. Я изобразил телом вопрос.
   Влад Яныч поглядел вниз и мгновенно перекосился от ужаса.
   - Что это у вас на ногах?!
   Я чуть не подпрыгнул. Мне показалось, что внизу  -  змея.  Хотя  откуда
змее быть в городе? Ее не было. Само собой разумеется.
   - Ничего, Влад Яныч. А, собственно...
   - Ботинки! Ботинки откуда - вскрикнул он.
   - Ботинки-по-случаю-новая-модель-фабрика-саламандра,  - отрапортовал я,
тоже испугавшись изрядно. - А что?
   - Точно ваши? Давно носите?
   - Да-к... с месяц.
   Я опасливо вгляделся в саламандры. Они были точно мои,  но  какие-то...
чищенные. И носок, вроде, не совсем такой... Да что я,  в самом деле?!  Мои,
точно мои!
   - Мои ботинки. Чего это вы?
   - Гм! - подозрительно сказал Влад Яныч. - Надо же.
   - А почему это со мной должно что-то случиться. А, Влад Яныч?
   Влад Яныч виновато посмотрел вбок.
   - Потому что я отдал вам эту книгу.
   - Георгеса?
   Он кивнул.
   Мне  стало  немного  страшно,  хотя  колокола  чуть-чуть успокоились. Я
сделал лицо здравомыслящего человека.
   - Влад Яныч. Ну вы сами подумайте. Как может какая угодно книжка, пусть
даже  такая странная, причем  заметьте,  не  ее содержание,  а  именно  сама
книжка, ведь вы мне про это толкуете, так я говорю - как он может на судьбу,
а  заодно и  на мои  собственные  саламандры,  которые  я достал  с огромным
трудом,  потому что с деньгами у меня финансовый кризис? Почему у  вас такие
странные мысли?
   - Пойдемте, - ответил Влад Яныч, опять выдержав предварительную паузу с
испытующим  взглядом.  -  Пойдемте  и  вы сами все поймете.  Мне  кажется, я
совершил ужасную подлость по отношению к  вам. Когда продал вам эту книгу. Я
испугался. Пойдемте, вот я вам сейчас покажу.
   Мы ехали  на метро, потом на автобусе, потом  долго петляли по каким-то
черемушкам, пока Влад Яныч не заявил:
   - Это здесь!
   - Что?
   - Здесь живет человек, который продал мне эту книгу.
   - Георгеса?
   - Его.
   Перед  нами была  хрущевка, хорошо запоминающаяся из-за  магазинчика  с
вывеской "Колтовары  Виктора  Семеновича". Подозреваю,  что имелись  в  виду
"колониальные  товары",  но   я  не  уверен.   Сейчас  так  много  развелось
юмористических вывесок, что иногда не  поймешь.  В переулке,  где моя фирма,
тоже  в этом  духе имеется -  "Продукты  N52, Храмов  и  сын". Видел  я  еще
рекламное   агентство   "Омерта",   а   также   оптовую   консервную   фирму
"Австралопитэкс". Обхохочешься.
   Мы  решительно вошли  в дом, поднялись  на третий  этаж, позвонили.  За
дверью кто-то завозился, начал спрашивать, кого черти несут, но не дожидаясь
ответа, открыл.
   Совершенно  нормальный  мужик  в старых физкультурных штанах и майке  с
мордой. Всклокоченный. Будто со сна. Очень сердитый.
   Неприветливо вперившись во Влад Яныча, он прорычал:
   - Я же сказал ко мне не ходить. Я разве неясно сказал?
   - Очень надо, Миша. Я привел человека, у кого книга.
   Миша дернулся как от тока.
   - Такая же?
   - Нет. Твоя.
   Пока хозяин дома таращил на меня донельзя возмущенные (или испуганные -
черт его разберет) зенки, я кое-что успел разглядеть через открытую дверь.
   -  Ты  соображаешь,  продавец,  кого  ты... А  ну!  Чтоб  мигом  отсюда
немедленно!
   Тут я понял,  что поторопился  с выводами.  До  совершенно  нормального
мужика Миша  малость  не  дотягивал. Для  совершенно  нормального мужика  он
чересчур вздрагивал и гримасничал.
   - Уходите! - взвизгнул он и ткнул в меня пальцем. - Ко мне нельзя!
   Миша  был  хил,  он  ничего не  успел  сделать, я  просто  в грудь  его
немножечко подтолкнул и он у меня как миленький на пол кувыркнулся. Сохраняя
на лице гневный протест.
   - Сюда нельзя, - повторил он. Правда, уже не так уверенно.
   - Ах, Володя, Володя,  - укоризненно  проурчал  Влад  Яныч,  проходя  в
квартиру следом за мной. - Я от вас такого вандализма не ожидал.
   - Зря не ожидали. Вы только посмотрите...
   Посмотреть  было  на  что.  У  подоконника  стояло  диккенсовское  бюро
мореного дуба. Ну,  из тех, знаете, за которыми пишут стоя и преимущественно
гусиными перьями (если найдут гуся), причем очень было это бюро подержанное.
Еще был  массивный стол  с гнутыми ножками в стиле, уж не  знаю  там, какого
Людовика или Леи Филиппа, весь заваленный листовками. Очень крупные шрифты -
"ГОСПОДА  РОССИЯНЕ!",  "ВОЗЗВАНИЕ",  "К  ОРУЖИЮ!"  и  тому  подобное. Ничего
такого, что напоминало бы нормальному совьетюку его привычный интерьер.
   Но не  то, совсем  не то  успел я  заметить  с лестничной клетки  через
неосторожно распахнутую Мишей  дверь  -  мне тогда  на миг показалось, что я
открыл тайну Георгеса.
   В  углу,  обшарпанная, со  следами  ржавчины,  стояла чугунного  литься
печатная машина -  судя  по  дизайну, максимум,  начало этого века. Если  не
прошлого. Во всяком случае, из тех, что еще сохранились в музеях. Подпольная
типография.  Самое  интересное,  что  из  ее  почтенных  недр змеился  самый
обыкновенный,  малость   подрастрепанный   матерчатый  шнур   с   нормальной
современной вилкой,  воткнутой в изящную, крытую желтым лаком, электрическую
розетку.
   -  Теперь поняли, откуда Георгес, Влад  Яныч? -  по  инерции  сказал я,
начиная понимать, что на такой балде хорошего Георгеса не сварганишь.
   - Уходите отсюда вон!
   Мы оглянулись. Дрожа  от  слабости,  в  дверях  стоял  Миша.  Глаза его
нехорошо полыхали.
   Влад Яныч очень вопросительно поднял брови.
   - Что  это, Миша? - спросил он  тоном  дрессировщика,  демонстрирующего
почтеннейшей публике уникальные способности своей обезьянки.
   Миша  молчал.  Он  ненавидел и  меня,  и  Влад  Яныча. Видно  было, как
усиленно он мечтал, чтобы мы убрались отсюда. Он просто не заметил вопроса.
   -  Это, -  ответил за  него  букинист,  широким жестом представляя  мне
комнату,  -  это, видите  ли,  плоды подпольной  деятельности  нашего  Михал
Васильевича, совсем недавно школьного  учителя физики, скромного библиофила.
Где твои книги, Миша?
   - Нет книг, - пробурчал тот.
   Влад Яныч милостиво кивнул.
   - Книг, как видите, нет. Вместо книг у нашего достойного омбре вот это.
   Он указал на листовки, разбросанные по столу. Приглядевшись, я  увидел,
что в них призывалось убить царя- угнетателя.
   И это.
   На подпольную типографию.
   И это!
   На  диване валялся "макаров". Рядом с  ним еще  один  пистолет,  только
малость постарше - двуствольный и очень длинный. Я не заметил их сразу.
   -  Все это,  дорогой мой Володя, есть  плод действия книги, которую  вы
зовете Георгесом.
   -  Вона как,  -  сказал  я. Я сразу и окончательно поверил Влад  Янычу.
Перед  глазами  стояла тамарочкина  прическа. Ее  воспаленно-красные  соски.
Серебряное ведерко, тщательно  упрятанное за сервант -  по нынешним временам
это целое состояние.
   - Но и это еще не все! прошу посмотреть сюда!
   Влад Яныч указал на свежевымытый подоконник. И осекся.
   Там ничего не было.
   - Где бомба, Миша?
   Вместо ответа Миша плотоядно сглотнул и зловеще выдохнул:
   - Та-ак!
   Затем он захлопнул дверь и начал нас разглядывать. поочередно.  Сначала
меня, потом Влад Яныча.
   - Зачем... - тут он  мучительно закашлялся, что, как хорошо известно из
исторической  литературы,  вообще  свойственно  революционерам-бомбистам,  -
Зачем ты отдал  ему книгу? Зачем ты ему  все про меня  рассказываешь? Ты  на
кого-нибудь работаешь? Какая у тебя крыша?
   Влад Яныч вопросы проигнорировал.
   - Сию книгу, - если короли хихикают, то, значит, в этом месте Влад Яныч
хихикнул по-королевски,  - сию книгу я  ему не  отдал,  а продал.  Достойный
человек. Ему можно,  Миша. Это нам с  тобой  нельзя. Старые мы. Так  где  же
все-таки бомба?
   Миша смешался, опять бросил на меня подозрительный взгляд.
   - Где бомба, Миша?
   Он разрывался от  желания показать бомбу  и скрыть ее от меня. Наконец,
не выдержал, забубнил:
   -  Она  готова.  Почти.  Яй...  я  ее  спрятал,  когда вы  позвонили. Я
подумал...
   Я осмелился высказать интерес.
   - А что за бомба-то? Настоящая?
   Влад Яныч обвиняюще хмыкнул.
   - Наш Миша изготовляет бомбу для председателя.
   - Президента, - угрюмо поправил Миша. - В ящике она. Сейчас покажу.
   Он  вдруг засуетился, метнулся  к бюро,  выдвинул потайной (то есть без
ручки)  ящик и  достал  оттуда некий  алюминиевый  цилиндр, обмотанный синей
изолентой. Судя по нарезке, торцевая крышка цилиндра отвинчивалась.
   - Бомба-то, для Самого, что ли?
   - Ну да! Для кого ж еще?
   - В смысле убить?
   - В смысле убить. Святое дело. За него и на эшафот можно.
   - Эшафотов  нонче не  строют,  - с сожалением констатировал я и  поймал
себя на неприятном удивлении от  этого  своего неожиданного "нонче". - Нонче
вообще,  что  хочешь,  то и делай. Они  и поймать-то  не поймают, а  если  и
поймают,  то все равно ничего не  сделают.  Подержат в  кутузке,  а  потом и
выпустят. Еще на этом деле в депутаты наладишься.
   -  Да,  вот...  -  Миша  озабочено  покачал головой. Перспектива  стать
депутатом его смутила.
   - И ведь убьет! - воскликнул Влад Яныч с застарелым упреком в голосе. -
И ничто его не остановит.
   - Не остановит, - мрачно подтвердил террорист, пряча бомбу на место.  -
Святое дело. А как же.
   Влад Яныч вдруг взорвался, как та бомба.
   - Видели этого  дурака?! - визгливо закричал он, тряся перед моим носом
руками. - Он совсем спятил.  Он кого-то там уже убить  собирается! Из бомбы!
Прямо Кибальчич какой-то!
   - Это мне комплимент, - с монашеским смирением заметил Миша.
   Он куда-то  там кинет свою дурацкую бомбу, кого-то  там  пристрелит  из
своего дурацкого револьвера и мир  лишится прекра-а-а-асного учителя физики,
великоле-э-э-эпного знатока книг!
   - Я был слеп! - гордо сказал Миша.
   - А  вот  вы  знаете, - продолжал  биться в  припадке  Влад Яныч, -  вы
знаете, из-за чего все это? Не знаете?
   Я догадывался уже.
   - Георгес, - ответил я.
   - Вот именно! Из-за Георгеса вашего, из-за вот этой вот самой книжечки,
которую вы у меня за десятку купили!
   Рюмка, шампанское, ведерка, верочкина прическа...
   - У вас тоже с мебели началось? - участливо спросил меня Миша.
   - Ничего там пока не начиналось, он только в пятницу купил.
   -  Началось  уже,  -  сказал Миша.  -  Началось, началось.  Вы  на него
посмотрите. Но вот  что касается  бомбы, то книга тут ни при чем.  Я  ее сам
сделал. И сам задумал. Просто раньше я был слеп, а потом прозрел. Я бы и без
книги эту самую бомбу стал делать.
   - Это вы так думаете,  что ни при чем. Она  на все действует. На мозги,
на язык, на взгляды, на мысли - на все!
   - На память тоже, - добавил Миша.
   - И на... Что значит "на память"?
   Миша недобро усмехнулся.
   -  Я  сейчас  как   в   песне.  Все,  что  было  не  со  мной,   помню.
Воспоминательные галлюцинации. Или прошлые существования. Только не совсем и
не всегда прошлые.
   - Например? - живо заинтересовался я.
   - Вот вас, например, помню,  -  мрачно сказал Миша и при этом посмотрел
на меня так, будто  я и есть тот самый  генерал- губернатор из  его  прошлых
существований, в которого он подрядился свою бомбу кинуть.
   Ясно, подумал я.  Пора сваливать. Существования у него. И бомбу в руках
вертит. Он ведь физик, не химик, что-нибудь немного не так и...
   - Последний вопрос, Миша, сказал я со всею возможной мягкостью.
   Тот дернулся, изо всех сил концентрируя внимание на вопросе.
   - Да-да?!
   - Где вы достали Геор... эту книгу Сименона?
   Он, очень быстро:
   - Что?
   - В смысле, как она к вам попала?
   Он еще быстрее:
   - Книга-то?
   Просканировал взглядом сто восемьдесят градусов  комнаты,  словно перед
дракой расставил руки, чуть пригнулся (вот-вот бомбой пырнет), ощерился.
   - Эттттого я. Тебе. Никогда. Не скажу.
   - Не скажет, -  с монаршей  досадой подтвердил Влад  Яныч.  Он и мне не
говорил никогда. Не  знаю почему. Ведь  это  же важно, Миша. Вы не можете не
понимать, как это важно.
   Миша, не  сводя  с  нас недоверчивого взгляда, упрятал  бомбу в бюро, с
облегчением выдохнул через нос, указал пальцем на дверь и тихо сказал:
   - Убирайтесь. Больше вы от меня ничего не узнаете.
   - Но  почему? - обескуражено спросил Влад  Яныч  (я-то  уже двинулся  к
двери). - Мы ведь только хотим...
   - Убирайтесь отсюда вон!!! - завизжал Миша.
   - До свидания,  - с достоинством сказал я при  выходе.  - Пойдемте Влад
Яныч!
   Миша негодующе ждал.
   А дальше началась  полная  чушь. Мы спускались  по  лестнице, Влад Яныч
предлагал  мне  поискать источник  Георгеса  среди  книжных  спекулянтов,  с
которыми  когда-то якшался Миша, а я объяснял ему,  что Миша -  обыкновенный
городской сумасшедший, что никакого отношения Георгес к его сумасшествию  не
имеет.
   - А мебель? - запальчиво возражал Влад Яныч.
   -  А что  мебель? Подобрал на свалке какой-нибудь  театральной.  Только
глянуть  разок, сразу ясно станет, откуда все  это. Ржавое да порэпанное.  А
листовок накупил у кадетов или кто там еще у них ятями разговаривает...
   И тут бухнул взрыв. Здоровестенный такой взрыв, откуда-то сверху - весь
дом затрясся. После паузы с мертвой тишиной кто-то закричал тонким  голосом,
загундели  голоса,  затопали ноги.  Влад Яныч  пристально посмотрел  наверх,
будто что-то  мог узреть сквозь несколько лестниц и перекрытий, схватился за
голову и трагически произнес:
   - Это Миша!
   - Ну ясно, Миша, кто же еще! Доигрался наш Кибальчич.
   Торжественно  звякнул далекий колокол,  на миг, виртуально,  навис  над
нами  невидимый, огромный,  деперсонифицированный  мертвец  (это  я  образно
передаю свои ощущения). Влад Яныч все держался за голову и, по-моему, ничего
такого не замечал.
   Я потянул его за рукав, и мы припустили.
   С чего это мы в такой панике ноги делали, до сих пор не пойму. Вроде, и
страшно особенно не было, однако вот достоинство потеряли.
   Эх, как мы мчались! Как нас  вынесло из подъезда, как  просвистела мимо
нас детская площадка с песочницей и поломанными качелями.  Одна только мысль
была - ходу, ходу!
   Кто-то  запоздало вскочил  со  скамейки,  отбросил  газету.  Закричало,
засвистело в  свисток вслед  нам сокровище  в картузе  и немыслимого  покроя
пиджачке, потопало  за нами,  своих истошными воплями призывая, и откуда  ни
возьмись, возникли они, деловито выбежали из  разных углов, все к нам, все к
нам,  но и