стал
горько  корить  Надю  за  то,  что  она,  умница,  написала  прекрасную,  но
совершенно  непроходимую  первую главу  и  отказывается,  скверная девчонка,
исправить хоть одно слово. "Столыпин - великий  государственный деятель! Но,
голубушка, Надежда  Александровна, время этой аксиомы еще  не пришло. Только
не надо  тонко улыбаться и  считать меня старым олухом... Под  видом критики
можно  тоже  сделать  немало.   Немало!   Вспомните,  милая,   средневековых
богословов..." И в  подтверждение  твоего тезиса профессор  Заславский  стал
рассказывать  осточертевшую  всем встречу с  монархистом  Шульгиным.  Вскоре
заведующего кафедрой вынесли и уложили в такси.

     В тот вечер Валера рюмок не считал и был в  ударе. Оглушительный  успех
имела  история,  которую  сам  Чистяков  слыхал  от  одного  специалиста  по
казачеству.  Однажды  Буденному  к  очередному  юбилею решили  поднести  его
портрет,  конный.   Живописец,   получивший   этот   почетный  заказ,   стал
просматривать  старые  фотографии,  чтобы  получше  подобрать  прототип  для
маршальского скакуна, благо с иконографией самого  Семена  Михайловича  было
все  в  порядке.  И  вот очень уж понравился  художнику скакун  под наркомом
Ворошиловым, когда  тот  принимал  один из  парадов на Красной  площади.  На
полотне  благородное  животное  выглядело, как живое,  хорош  был и  маршал,
особенно усы! Автор  уже просверлил дырочку для лауреатского значка. Повезли
портрет Буденному,  показали, а он как  заревет:  "Так-вас-распротак!  Меня,
Буденного, на Климкиной кобыле  нарисовать! Вон отсюда!.." "Вранье, конечно,
но очень смешно!" - похвалил, вытирая слезы, доцент Желябьев.
     Между прочим,  все были уверены, что именно  в этот торжественный  день
Валера  и Надя -  а про их ссору знала вся  кафедра- обязательно  помирятся.
Весь  вечер Чистяков ловил  на себе ободряющие взгляды доброжелателей,  мол,
давай-давай, другого случая  не будет...  И  он чувствовал себя мальчишкой -
школьником, написавшим девочке записку, про которую вдруг узнал  весь класс.
Помогая  Наде тащить  грязную  посуду  на  кухню, где  орудовала  неутомимая
девушка из  заводской столовой,  Чистяков  заплетающимся  языком,  но  гордо
сообщил, что  строчка  "Все кончено, меж нами связи нет" - это, кажется,  из
Брюсова! Печерникова  улыбнулась  и  сказала, что теперь  видит  перед собой
настоящего кандидата наук...
     Отключился Валера  на оттоманке под Мурильо. Проснувшись среди ночи, он
почувствовал во  рту пресную сухость, а язык ворочался с  каким-то наждачным
скрежетом.  В ванной комнате  Чистяков включил почему-то душевой смеситель и
стал пить,  припоминая, что  однажды уже пил так,  в детстве,  в  пионерском
лагере,-  из  садовой лейки, и  привкус  воды был такой же  металлический...
Возвращаясь назад к оттоманке, Валера заблудился: в спальной дрыхли Желябьев
и  повариха, она так странно закинула на  доцента голую ногу, словно  хотела
перебраться  через  него;   в  библиотеке  на  кожаном  диване,  застеленном
простыней, под клетчатым пледом лежала Надя, наверное, она допоздна помогала
наводить  .  в  квартире порядок  после  кафедрального  разгула  и  осталась
ночевать.
     Чистяков  тихо  подошел к  дивану, встал на колени и заплакал  по своей
утраченной любви.  Темнота  за  окном  начинала  приобретать  предрассветный
серебристый  оттенок.  Возможно, Надя не спала,  а может  быть, ее разбудили
рыдания несчастного диссертанта, она выпростала из-под пледа руку, погладила
Валеру  по мокрой щеке и прошептала:  "Все  было так хорошо,  а  ты все  так
испортил".
     Утром Чистяков  очнулся на кожаном диване, раздетый и заботливо укрытый
пледом. Рядом никого не  было, но подушка пахла Надиными волосами,  на белой
простыне чернел загадочный иероглиф потерянной шпильки,  а в  больной голове
крутилась странная фраза: "А раньше ты был бдительным, товарищ!"
     На  свадьбу по предложению  остроумного Желябьева Наде  подарили  набор
китайского  постельного  белья  и  двухтомник  Шолохова  "Поднятая  целина".
Секретарша  Люся,   представлявшая  на   торжестве   кафедру   и   вручавшая
общественные   подарки,   рассказывала   потом,  что  на  Печерниковой  было
восхитительное  платье,  что  жених  по  имени   Олег  произвел   занюханное
впечатление,  что  на свадьбе  было много поэтов и они  замучили всех своими
стихами.
     Весной Надя ушла из аспирантуры  и  стала работать в школе.  С тех  пор
Валера ее не видел.
     Алексей Андрианович  сдержал свое слово:  в ВАКе  диссертация пролежала
два с половиной месяца. Получение кандидатского диплома, ужасно нескладного,
коричневого, с дурацким розовым бумажным вкладышем, праздновали у Кутеповых,
в семейном кругу. Между тушеной  парной бараниной и десертом Чистяков сделал
официальное предложение  Ляле.  Николай Поликарпович задумчиво сообщил, что,
по его мнению, прочная семья - единственный залог жизненных удач и успешного
служения обществу, а присутствовавший при сем дядя Базиль заявил, что у двух
таких  замечательных  барбосов,  каковыми  являются  Валера  и  Ляля,  будут
очаровательные  барбосики.  Людмила  Антоновна  в  этот исторический  момент
находилась на кухне и вынимала из духовки торт, а  когда обо всем узнала, то
прочитала жениху и невесте стихотворение Степана Щипачева "Любовь- не вздохи
на скамейке"...
     Свадьбу играли в хорошем загородном ресторане.  Медовый месяц провели в
Болгарии на Золотых  Песках: путевки в конверте преподнес дядя Базиль.  Ляля
водила Валеру на нудистский пляж, и он имел возможность  удостовериться, что
у его юной  супруги  отличная  фигура, особенно на  фоне  обвислых  западных
теток, которые, вставив фарфоровые  зубы,  полагают, очевидно, будто  у  них
помолодело и  все остальное. Жили молодые в великолепном двухкомнатном люксе
с видом на море и акробатически-широкой кроватью. "Ну, милый, здравствуй!"
     Воротившись в Москву, Чистяков узнал о скоропостижной смерти Семеренко:
в вестибюле  института висел выполненный на ватмане  черной  тушью некролог.
Алексея Ан- дриановича, оказывается, пригласили  в Белоруссию на слет старых
партизан, он поехал, повидался  с боевыми друзьями,  побродил по местам, где
пришлось  воевать,   поспорил  с  некоторыми  горлопанами,  недооценивающими
значение  особых  отделов во время войны,  выпил  за Победу...  Прибыл назад
бодрый,  на одном дыхании  провел партком, посвященный итогам сессии, и умер
ночью во сне, как умирают любимые богом люди.

     Новым секретарем парткома, разумеется, стал Валерий Павлович Чистяков.
     Во  время  второго перерыва снова пили чай  с бутербродами,  и  Бусыгин
рассказывал о  том, как организовано детское питание в  том районе, где  БМП
псрвосекретарил, пока его не призвали в столицу искоренять  коррумпированных
перерожденцев.  Мушковец слушал  с приторным  интересом  и  дотошно  уточнял
систему бесперебойного снабжения школ горячими  завтраками. В  течение этого
разговора  Чистяков  изо  всех   сил  старался  сохранить  на  лице  гримасу
почтительного внимания, а сам все ждал хоть сколько-нибудь  приличной паузы,
чтобы броситься к стенду "Досуг в районе", где его ждала Надя.
     Однако  БМП  без  всякого  перехода вдруг  заговорил  о своей  недавней
поездке  в  Америку  и, кривя  тонкие губы,  рассказал о том, как  в клозете
редакции "Вашингтон пост", куда их привели на экскурсию,  он, Бусыгин, лично
попользовался туалетной бумагой с  изображением улыбающегося вице-президента
и  даже оторвал  на память  несколько  метров,  чтобы  в  Москве  показывать
недоверчивым друзьям;  он пообещал  на  следующее бюро  захватить кусочек  и
продемонстрировать всем.
     Воспользовавшись тем, что члены президиума, забыв  про чай, стали шумно
обсуждать  этот  своеобразный факт  заокеанской  демократии,  решительно  не
находя  ему достойного  применения  в  советской действительности,  Чистяков
бочком  двинулся  к  служебному  входу  и,  уже  притворяя  за собой  дверь,
перехватил  удивленный  взгляд  БМП, как  бы  говоривший: "А  тебе,  значит,
неинтересно? Ну-ну..."
     Надя стояла на том же месте.
     - А как тебе конференция? - зачем-то спросил Валерий Павлович,  подходя
к ней.
     - Ты же знаешь, как я отношусь ко всему этому...
     - Знаю... Зачем же тогда пришла?
     - Я пришла к тебе.
     - А иначе бы не пришла?

     -  Пришла  бы...  На  школу прислали  разнарядку:  два  учителя старших
классов и один начальных.
     -   Какую   разнарядку?   -   оторопел   Чистяков,  лично   проводивший
организационное совещание, где  три раза повторил: "Никакой обязаловки!  Это
требование товарища Бусыгина!" - Какую такую разнарядку?!
     - Обыкновенную,- усмехнулась Надя.- По-другому не умеете.
     - Научимся!
     - Не научитесь! - с былой, насмешливой непримиримостью  отозвалась она,
потом словно спохватилась и уже другим, жалобным голосом спросила: - Валера,
ты нам поможешь? Ты должен...
     - Должен! - перебил он.- Я всегда всем что-то должен!
     - Ты сам выбрал себе такую жизнь,- тихо сказала Надя.
     - А ты какую выбрала?
     -- А я вот такую... Валера...
     -  Подожди! -  -  снова  оборвал  ее  Чистяков.-  У меня  иногда  такое
ощущение, что я кручусь в огромном хороводе. Если хочешь что-нибудь сделать,
нужно  сначала высвободить руки, но тогда ты сразу выпадаешь из круга и твое
место тут же занимает другой...

     - Я тебя об этом когда-то предупреждала.
     -  А  почему  ты  только  предупреждала?  -  так  громко,  что  на  них
оглянулись, спросил Валерий Павлович.- Ты могла же делать со мной все...
     - Нет, не все...
     - А я говорю: все! Ты просто не хотела!
     -  Валера,  в  той  жизни,  какую ты  выбрал, тебе  нужна  была  другая
женщина,- спокойно ответила Надя.
     - Откуда ты могла знать, какая мне была нужна женщина?! - почти крикнул
Чистяков.  Он настырно возвращался к одной и той же  теме,  чувствовал,  что
Наде это неприятно, но она терпит и будет терпеть, так как в его руках жизнь
ее ребенка...
     - Валера, ты нам поможешь?..- опустив глаза, повторила она.
     -  Не знаю,-  ответил он и ощутил ужаснувшее его удовольствие  от того,
что  может  по отношению к Наде  быть  таким же несправедливым, как и она по
отношению к нему самому.-  Нет,  не помогу.  В  Нефроцентре новый  директор,
работает комиссия, госпитализируют по центральному списку. Будь это даже мой
ребенок, я ничего не смог бы сделать...
     - Валера, это твой ребенок,- сказала Надя.
     Тут раздались  мелодичные  удары  гонга,  и следом  -  приятный мужской
голос, похожий на тот, что в метро предупреждает о закрывающихся дверях. Это
было одно  из  нововведений  директора ДК "Знамя",  он решительно в  связи с
перестройкой поменял старый, дребезжащий звонок на мелодичное  "бом-бом-бом"
и  проникновенные  призывы  диктора: "Уважаемые товарищи,  перерыв  окончен.
Просим не опаздывать в зал! Уважаемые товарищи..."

     Надя  молча  достала  из сумочки цветной снимок с  надписью  в  узорной
рамочке:  "1-е сентября  1984  г.".  На фотографии был  изображен  маленький
Валера Чистяков,  но  не  с  козлиным  чубчиком  по  моде  60-х годов,  а  с
полноценной современной  шевелюрой,  к тому  же на  нем  был  надет  не  тот
давешний  мешковатый школьный  костюм  цвета  использованной  промокашки,  а
нынешний,  темно-синий,  приталенный,  с  блестящими  пуговицами; наконец, в
руках  этот  мальчик-двойник  держал не здоровенный нескладный  портфель  из
коричневого пссвдокрокодила, а  маленький  разноцветный ранец с картинкой из
"Ну, погоди!".
     В  фойе  несколько  раз  зажгли  и  погасили  свет,  но  очередь  возле
прозрачной  буфетной витрины продолжала  стоять даже после того, как толстая
продавщица  с  каким-то  общепитовским  кокошником  на  голове  вышла  из-за
прилавка и,  костеря  настырного  покупателя,  принялась шумно  собирать  со
столиков  пустые  бутылки  и грязную  посуду.  Мимо  просеменил полузнакомый
комсомольский инструктор, назначенный дежурить в холле, и удивленно поглядел
на районного партийного полубога, болтающего с  земной женщиной  в то время,
когда районный партийный бог вот-вот начнет отвечать на вопросы актива...
     - После конференции никуда не уходи! - приказал Чистяков и нехотя отдал
Наде фотографию.- Никуда не уходи, поняла?!
     Когда  Валерий  Павлович вышел из-за кулис и, виновато улыбаясь, сел на
свое место, Бусыгин  уже взошел на  трибуну  и, как пасьянс, разложил  перед
собой многочисленные записки. Мушковсц  посмотрел на Чистякова с  безмолвным
упреком.
     -  - Не волнуйтесь,  товарищи! - задорно сказал БМП.- Пока не отвечу на
вес ваши вопросы, не уйду!
     - А если до ночи будем спрашивать? - кто-то весело крикнул из зала.
     - Нам,  функционерам,  по  ночам  работать  - дело  привычное!  ответил
Бусыгин.
     Слово  "функционер"  очень  понравилось   активу,  и  зал  одобрительно
зашумел.
     - Я тут рассортировал  ваши записки,-- продолжал БМП. - Встречаются две
крайности.  Одних  интересуют  глобальные  вопросы,  например,  возможна  ли
перестройка  при  однопартийной  системе?  Других  беспокоят  чисто  бытовые
проблемы,  например,  будет  ли  в  магазинах  мясо?  Так  с чего  начнем  с
многопартийности или с мяса?
     - С мяса! крикнули из зал:!.

     -  Проголодались, видно!  -  усмехнулся  Бусыгин,  и ;  ктив  взорвался
хохотом   и   аплодисментами.   Инструктор   Голованов  встал,   подошел   к
полированному ящичку  и высыпйа.  целую  пригоршню  новых записок.  Аллочка,
скучавшая  возле  столика стенографисток,  встрепенулась и  с  плавностью  в
движениях,  сводящей с  ума  мужиков,  двинулась  на  сцену.  Телевизионщики
врубили  свои  "юпитеры"  на  полную  мощь,   и  зал  сразу  превратился   в
переговаривающуюся, смеющуюся, хлопающую темень...
     -  Ты  где ходишь,  барбос? - сердито  прошептал  Мушковец,  как только
Чистяков сел рядом,
     - Это мой ребенок! - ответил Валерий Павлович.
     - Какой ребенок?
     - С больными почками...
     - Я так и знал! А больше тебе эта аферистка ничего не напела? Внуков  с
простатитом у тебя случайно нет?
     - Это мой ребенок,- твердо повторил Чистяков.
     - Точно? - погрустнел дядя Базиль.
     - Точно.
     - Ну, ты и кошкодав! Лялька ничего не знает?

     - Нет. Это было до  свадьбы...- ответил Валерий Павлович и добавил: - Я
завтра пойду к Бусыгину.
     - Обязательно! - зло подхватил  Мушковец.- Иди и  скажи:  у меня  вчера
неожиданно  появился ребенок  с больными почками  и другой  фамилией.  Нужно
положить в Нефроцентр...
     - Не юродствуй!
     - Это ты не юродствуй!  Он же только ждет повода. Кому ты будешь нужен,
когда тебе голову оторвут, Валера?!
     - Неужели ничего нельзя сделать?
     - Не знаю... Я пробовал месяц назад засунуть туда знакомого мужика. Так
новый директор сразу БМП накапал. Завернули. А мне по шее...
     В  зале  снова  раздались аплодисменты.  Бусыгин  отложил  отработанную
записку и взял другую.
     -  Жилье. Вопрос,  товарищи,  сложный,  больной вопрос. Все, что можно,
делаем: каленым железом выжигаем кумовство и взяточничество, ставим на место
тех, кто привык хапать в обход очередников. Тут в  записке спрашивают, какая
у меня самого квартира,-  Бусыгин пристально поглядел в зал  и  усмехнулся,-
секрета   никакого   нет.  В  Подмосковье,  где  я   раньше  работал,   была
трехкомнатная. Теперь двухкомнатная...
     -  Правильно,  двухкомнатная на  двоих,-  прошептал осведомленный  дядя
Базиль,- кухня четырнадцать с половиной  метров и холл двадцать два. Мне  бы
такую двухкомнатную!
     - Я с вашего позволения, товарищи, продолжу свою мысль,- холодно сказал
БМП и долгим взглядом  посмотрел в темный  зал.- На особом  контроле  у  нас
воины-   интернационалисты,  им  будем  помогать  при  первой   возможности!
Подробнее о перспективах жилищного  строительства в  районе, если пожелаете,
расскажет зампред исполкома  товарищ Мушковец. Вон  тот,  что  так оживленно
беседует со своим соседом. Мы его специально позвали. Не волнуйтесь, Василий
Иванович, мы дадим вам слово! Позже.

     Дядя  Базиль мгновенно замолк  и только как-то  странно щелкнул зубами,
точно хотел поймать пролетающую мимо муху.
     Вернувшись с Золотых Песков, молодые поселились в квартире Кутеповых, в
Лялиной комнате. На стенах висели многочисленные фотографии, в  совокупности
дававшие  некоторое  представление  о том,  как  из  глазастого  младенца  с
погремушкой в пухлой  ручонке  постепенно  получилась та самая юная женщина,
которая теперь носит твою  фамилию  и  просыпается по утрам  рядом с  тобой.
Кстати, в первое же утро Чистяков встретился с тестем возле  ванной:  оба  в
сатиновых  трусах, взлохмаченные, с помятыми после сна лицами.  Вечером того
же  дня  тонкая  Ляля  подарила  отцу  и мужу  по  роскошному  адидасовскому
спортивному  костюму, купленному в "Березке": Валере  - красный,  а  Николаю
Поликарповичу - синий. Так они с тех пор и завтракали, точно флаг Российской
Федерации.  Костюм, между прочим, хорошо послужил Валере, особенно  когда он
начал  заниматься  большим  теннисом, чтобы  подтянуть полезший было  наружу
животик  и  завести  полезные  знакомства,  потом,  постепенно  износившись,
превратился  в спецовку  для хозработ на тестевой  даче,  там он  и остался,
после  того  как, насмерть  перепуганный новыми  временами  и  бесчисленными
отставками,  Николай  Поликарпович  сдуру  сдал  дачу  в пользу инвалидов  с
детства, но это уже не помогло...
     И еще одна  неловкость, запомнившаяся  с  тех  приймацких времен:  Ляля
имела  обыкновение любить в полный голос, и хотя их комната располагалась на
отшибе бескрайней квартиры, временами Валера  просто  холодел  от мысли, что
Николай Поликарпович и  Людмила Антоновна, готовясь к незатейливому пожилому
сну, слышат доченькины вопли и недоуменно  переглядываются.  Чистяков умолял
молодую  жену  быть  посдержаннее,  она   обещала,  крепилась,  но  внезапно
забывалась, и тогда у нее вырывался такой пронзительный крик, что  казалось:
вот сейчас  его подхватят и разнесут по  городу застойные собаки. Постепенно
Лялька сублимировала вопли в зубовный скрежет, да так и осталось. Сегодня  в
их большой бездетной квартире, где при желании можно обораться, она в минуты
довольно-таки  редких  объятий  только   громко  скрипит  зубами,  отчего  у
Чистякова пробегает по спине озноб...
     Через   год  институт  дал   своему   партийному   секретарю  приличную
двухкомнатную квартиру в Орехово-Борисове. Не въезжая даже, Валера с помощью
дяди  Базиля  поменял  ее  на  другую  -  со  спецпланировкой,  возле  метро
"Новокузнецкая". Ступив  на свежеотлакированный паркет и оглядев  чудовищные
фиолетовые  обои   холла,   Чистяков  начал  излагать  свою  долговременную,
рассчитанную на много лет вперед программу благоустройства семейного гнезда,
сообщив с гордостью, что мать обещала одолжить деньжат. "Не  бери в голову!"
- ответила Ляля.
     Вскоре  Людмила Антоновна привезла  цветной  каталог  импортной  мебели
(такие бывают!) и долго спорила  с  Лялькой. Валера только слышал непонятные
названия "Мираж", "Элла", "Раттенов", "Жича", "Сабина"... Потом теща ползала
по  полу и  мерила  портняжьим метром  длину  стен,  расстояние от батарей и
дверных косяков до углов. Потом снова спорили.
     Валера  уехал  на  курсы  повышения  квалификации секретарей  парткомов
педагогических вузов страны в  Ригу, а когда  через две недели  вернулся, то
обнаружил свою квартиру обставленной, даже шторы были подобраны в тон нежной
заморской обивке. В маленькой комнате встал чудный финский спальный гарнитур
с  широченной  кроватью  - "сексодромом", по  Лялькиному  выражению. Большая
комната  была  оборудована под библиотеку-кабинет, и в центре  на  ворсистом
ковре стоял сработанный под ампир письменный стол, причем в одной  тумбе был
ящик  для бумаг, а во второй - музыкальный бар. Застекленные шкафы на гнутых
ножках  точно присели