вила  на  стол
лишнюю тарелку и велела старшему, восьмилетнему Артуру, чтобы позвал мистера
Хелтона ужинать.
     - Э-ээй, Хе-елтон, у-уужинать! - не трогаясь с  места,  заревел  Артур,
словно молодой телок, и, понизив голос, прибавил: - Швед, живой шкелет.
     - Так себя не ведут, слышишь? - сказала миссис Томпсон. - А ну,  ступай
позови его пристойно, не то скажу папе, он тебе задаст.
     Мистер Хелтон, долговязый и сумрачный, возник в дверях.
     -  Подсаживайтесь-ка  вот  сюда,  -  указывая  рукой,  прогудел  мистер
Томпсон.
     Мистер Хелтон в два шага перемахнул по кухне свои тупоносые  башмаки  и
плюхнулся на скамейку - подсел. Мистер Томпсон поместился на стуле во  главе
стола, мальчишки вскарабкались  на  свои  места  напротив  мистера  Хелтона,
миссис Томпсон села на другом конце, поближе  к  плите.  Она  сложила  руки,
склонила голову и произнесла скороговоркой:
     - Слава тебе. Господи, за хлеб наш насущный,  во  имя  Отца  и  Сына  и
Святого Духа, аминь, -  торопясь  договорить,  покуда  Герберт  не  запустил
заскорузлую пятерню в ближайшую миску.  Иначе  его  пришлось  бы  выставлять
из-за стола, а детям вредно пропускать еду, они  растут.  Мистер  Томпсон  с
Артуром всегда дожидались до конца, но шестилетний Герберт  был  еще  мал  и
туго поддавался выучке.
     Мистер и миссис Томпсон старались вовлечь мистера Хелтона  в  разговор,
но безуспешно. Затронули для начала погоду,  перешли  на  урожай,  коснулись
коров - и хоть бы хны, мистер Хелтон  не  отзывался.  Тогда  мистер  Томпсон
рассказал смешной случай, который наблюдал сегодня в  городе.  Как  компания
его старинных приятелей-фермеров, тоже завсегдатаев гостиницы, поднесла пива
козе  и  что  впоследствии  эта  коза  выкамаривала.  Мистер  Хелтон   сидел
истуканом. Миссис Томпсон добросовестно смеялась, хотя нельзя сказать, чтобы
от души. Эту историю она слышала достаточно часто,  правда,  мистер  Томпсон
преподносил ее каждый раз так, будто она произошла только сегодня. На  самом
деле она случилась, наверно, сто лет назад, а возможно, и вовсе не случалась
и уж никак, по понятиям миссис Томпсон, не подходила для женского уха. Всему
была виной слабость мистера Томпсона подчас хлебнуть лишку, даром что сам же
на  местных  выборах  неизменно  голосовал  за  право  ограничивать  продажу
спиртного. Она передавала мистеру Хелтону кушанья, и он от  всего  брал,  но
понемножку, маловато для поддержания в себе полной  силы,  коль  скоро  имел
намерение и дальше работать так же, как взялся спервоначалу.
     Наконец он отломил от маисового хлеба порядочную краюху, вытер  тарелку
чисто-начисто, как дворняжка не  вылижет  языком,  отправил  краюху  в  рот,
снялся со скамейки и, дожевывая, направился к двери.
     - Спокойной ночи, мистер Хелтон, - сказала миссис Томпсон, и  остальные
Томпсоны поддержали ее нестройным хором: - Спокойной ночи, мистер Хелтон.
     - Спокойной ночи, - вихляясь, донесся нехотя из темноты  голос  мистера
Хелтона.
     - Покона нош, - передразнивая его, сказал Артур.
     - Покона нош, - как попугай, подхватил Герберт.
     - Ты не так, - сказал Артур. - Вот послушай, как я. Покоооона но-оооша,
- и, упиваясь роскошью перевоплощения, раскатил замогильную  гамму.  Герберт
чуть не задохнулся от восторга.
     - Ну-ка прекратите, - сказала миссис Томпсон. - Он, бедный, не виноват,
что так разговаривает. И не совестно вам высмеивать человека за то,  что  он
нездешний? Хорошо бы вам было на его месте, чужим в чужой стране?
     - А то нет, - сказал Артур. - Это же интересно!
     - Истинно, Элли, варвары, - сказал мистер Томпсон. - Как есть невежи. -
Он обратил к своим чадам ужасный родительский лик. - Вот упекут вас в  школу
на будущий год, тогда маленько наберетесь ума-разума.
     - Меня упекут в исправительную колонию, вот куда, - пропищал Герберт. -
Но надо сначала подрасти.
     - Да ну, серьезно? - спросил мистер Томпсон. - Это кто же сказал?
     -  Директор  воскресной  школы,  -  с  законной  гордостью  похвастался
Герберт.
     - Видала? - сказал мистер Томпсон, обращая свой взгляд на жену. - Что я
тебе говорил? - Гнев его исполнился ураганной силы. - Сию минуту в  постель,
- рявкнул он, дергая кадыком. - Убирайтесь, пока я с вас шкуру не спустил!
     Они убрались, и вскоре подняли у себя наверху возню на весь дом,  сопя,
урча и хрюкая, и потолок на кухне заходил ходуном.
     Миссис Томпсон взялась за голову и промолвила нетвердым голоском:
     - Они птенцы малые, и незачем на них напускаться. Не выношу я этого.
     - Помилуй, Элли, обязаны мы их воспитывать? - сказал мистер Томпсон.  -
Нельзя же просто сидеть и любоваться, пока они растут дикарями.
     Она продолжала, уже иначе:
     - А он как будто ничего, подходящий, этот мистер Хелтон, пусть даже  из
него слова не вытянуть. Хотелось бы знать, каким ветром его занесло в  такую
даль от дома.
     - Вот и я говорю, язык он трепать не горазд, - сказал мистер Томпсон, -
зато у него дело горит в руках. А это, думается, для нас главное. Мало ли их
шатается кругом, всяких разных, ищет работу.
     Миссис Томпсон убирала  со  стола.  Приняла  тарелку  мистера  Томпсона
из-под его подбородка.
     - Сказать вам чистую правду, -  заметила  она,  -  по-моему,  только  к
лучшему, если у нас на перемену заведется человек, который умеет работать  и
держать язык за зубами. Значит, не будет мешаться в наши дела. Положим,  нам
прятать нечего, а все же удобство.
     - Это точно, - подтвердил мистер Томпсон. - Хо-хо! - закричал он вдруг.
- А тебе, значит, полный будет простор болтать за двоих, так?
     - Одно в нем не по мне, - продолжала миссис  Томпсон,  -  что  ест  без
души. Приятно посмотреть, когда мужчина уминает за обе щеки все, что  подано
на стол. Как бабуля моя, бывало, скажет - плоха надежда на мужчину, если  он
не отдал честь обеду за столом. Хорошо бы не вышло по ее на этот раз.
     - Сказать тебе правду, Элли, - возразил мистер  Томпсон,  развалясь  на
стуле в отличнейшем расположении духа и ковыряя вилкой  в  зубах,  -  бабулю
твою я лично всегда держал за дурищу самой высшей марки. Брякнет первое, что
взбредет в голову, и мнит, будто возвестила господню премудрость.
     - Никакая моя бабуля была не дурища.  Она  знала,  что  говорит,  кроме
разве считанных случаев. Говори  первое,  что  придет  в  голову,  лучше  не
придумаешь, такое мое правило.
     - Ой ли, - не преминул опять раскричаться  мистер  Томпсон,  -  вон  ты
какое развела жеманство из-за несчастной козы - что  же,  валяй,  как-нибудь
выскажись начистоту в мужской компании! Попробуй. А ну как в те поры  придет
к тебе помышление про петуха с курочкой, что тогда?
     Как раз вгонишь в краску баптистского проповедника! - Он крепко ущипнул
ее за тощий задик. - Мяса на тебе -  впору  занимать  у  кролика,  -  сказал
любовно. - Нет, мне подавай такую, чтобы в теле была!
     Миссис Томпсон поглядела на него  большими  глазами  и  зарделась.  Она
лучше видела при свете лампы.
     - Срамник вы, мистер Томпсон,  каких,  иной  раз  думаешь,  и  свет  не
видывал. - Она ухватила его за вихор на  макушке  и  больно,  с  оттяжечкой,
дернула. - Это чтобы  в  другой  раз  неповадно  было  так  щипаться,  когда
заигрываете, - ласково сказала она.

     Невзирая на удел, который достался ему в жизни, мистер Томпсон  не  мог
никакими силами вытравить из себя глубокое  убеждение,  что  вести  молочное
хозяйство да гоняться за курами - занятие женское. То ли дело вспахать поле,
убрать урожай сорго, вылущить маис, закром  для  него  сработать,  объездить
упряжку - в этом, говаривал мистер Томпсон, он готов потягаться  со  всяким.
Вполне также мужское занятие  -  купля-продажа.  Дважды  в  неделю,  заложив
рессорный фургон, он вез на рынок свежее масло, толику яиц, фрукты, зависимо
от сезона, мелочь брал себе и тратил как ему заблагорассудится, свято  блюдя
ту часть, что причиталась миссис Томпсон на булавки.
     А вот с коровами была для него с самого начала морока - два раза в день
по часам приходят доиться и  стоят,  с  укором  повернув  к  нему  по-женски
самодовольные морды. С телятами тоже морока - рвутся  к  вымени,  натягивают
веревку, вытаращив глаза, того  и  гляди,  удавятся.  Сражаться  с  теленком
недостойно мужчины, как менять пеленки младенцу. Морока и  с  молоком  -  то
горчит, то вообще пропадет, а нет, так скиснет. И уж подавно морока с курами
- клохчут, квохчут, выводят цыплят, когда этого  меньше  всего  ожидаешь,  и
шествуют со своим потомством на скотный двор, прямо под копыта лошадям; мрут
от чумы, мрут от сапа, терпят нашествия пухоеда  и  несутся  по  всему  белу
свету - половина яиц протухнет, покуда отыщешь, - а не для них ли, окаянных,
миссис Томпсон установила в курятнике ясли с гнездами. Сущее наказание  было
с курами.
     Выносить  помои  свиньям  входило,  по  мнению  мистера   Томпсона,   в
обязанности батрака.  Заколоть  свинью  -  дело  хозяина,  но  освежевать  и
разделать  тушу  подобает  опять-таки  батраку,  ну  а  женская   забота   -
заготовлять мясо, коптить, солить, жир топить, варить колбасу. Каждое строго
ограниченное поле деятельности неким образом соотносилось у мистера Томпсона
с представлением о том, как это будет выглядеть, как будет выглядеть он  сам
перед богом и людьми. "Ну где это видано" - вот решающий довод,  которым  он
отговаривался, когда ему что-нибудь не хотелось делать.
     Свое достоинство оберегал он, свой мужской престиж, а настоящей мужской
работы, за какую не зазорно взяться собственными  руками,  было,  на  взгляд
мистера Томпсона,  раз-два  и  обчелся.  Миссис  же  Томпсон,  для  которой,
напротив, подходящей работы нашлось бы хоть отбавляй, взяла да и подвела его
- попросту надломилась. Достаточно скоро  он  обнаружил,  как  недальновидно
было с его стороны возлагать на миссис Томпсон большие надежды; когда-то  он
пленился тонкой талией, большими голубыми  глазами,  краешком  нижней  юбки,
отороченной кружевом, - все  эти  прелести  сгинули,  но  она  тем  временем
сделалась его Элли,  совсем  не  похожей  на  мисс  Эллен  Бриджиз,  которая
пользовалась таким успехом в Маунтин-сити; из учительницы  воскресной  школы
при Первой баптистской церкви она сделалась его милой женушкой Элли, которая
не отличалась крепким здоровьем. Лишенный, однако,  таким  образом,  главной
поддержки, на какую вправе рассчитывать в жизни женатый мужчина,  он,  может
быть сам того не сознавая, смирился в  душе  с  участью  неудачника.  Высоко
держа голову, платя налоги  день  в  день,  ежегодно  внося  свою  лепту  на
жалованье проповеднику, мистер  Томпсон,  землевладелец  и  отец  семейства,
работодатель, душа  мужской  компании,  знал,  нутром  чуял,  что  неуклонно
сползает вниз. Елки-палки, не пора ли, чтобы кто-нибудь раз в жизни  взял  в
руки грабли и расчистил  грязищу  вокруг  коровника  и  у  черного  крыльца!
Каретный сарай завален рухлядью: поломанные машины и драная  упряжь,  старые
фургонные колеса, худые  ведра  из-под  молока,  трухлявый  скарб  -  фургон
завести стало некуда. И ни единая душа палец о палец не ударит,  а  он  -  у
него и без этого всегда невпроворот дела. В дни затишья от одной  страды  до
другой он нередко часами  просиживал  пригорюнясь,  обдавая  табачным  соком
крестовник, буйно разросшийся возле  поленницы,  и  размышлял  о  том,  куда
податься человеку, когда обстоятельства прямо-таки приперли  его  к  стенке.
Поскорей бы подрастали сыновья - они у него узнают, почем фунт лиха, как сам
он мальчишкой узнал у своего  отца,  научатся  держать  в  руках  хозяйство,
постигнув в этом деле все до тонкости. Перегибать палку незачем, но  все  же
они у него, голубчики, попотеют за свой кусок хлеба, а нет - тогда пусть  не
взыщут.  Не  черта  им,  битюгам  здоровым,  рассиживаться  да  выстругивать
хлыстики! Мистер Томпсон подчас  ужасно  распалялся,  рисуя  себе  возможные
картины их будущего - рассядутся, здоровенные битюги, выстругивать  хлыстики
или на речку улизнут с удочкой. Нет,  шалишь,  он  мигом  положит  конец  их
разгильдяйству.
     Одно время года сменялось другим, мистер Хелтон все увереннее заправлял
хозяйством, и мало-помалу у мистера Томпсона  стало  отлегать  от  души.  Не
было, кажется, такого, с чем не умел бы справиться его работник, - и все как
бы между прочим, словно так и надо. Вставал в  пять  утра,  сам  варил  себе
кофе, поджаривал грудинку и был на выгоне с коровами задолго  до  того,  как
мистер Томпсон начинал зевать, потягиваться,  кряхтеть,  прочищать  горло  с
трубным рыком и топать по комнате в поисках своих  штанов.  Он  доил  коров,
содержал в образцовом порядке молочный погреб, сбивал масло; куры у него  не
разбредались и почему-то охотно неслись в гнездах, а не  под  домом  или  за
стогом сена; кормил он их по часам, и они до того  расплодились,  что  стало
некуда шагу ступить. Кучи мусора вокруг служб и дома постепенно исчезли.  Он
потчевал свинок маисом, пахтаньем, он вычесывал репейники из  конских  грив.
Был ласков в обхождении с телятами, но несколько суров с коровами и  курами;
о разделении работы  на  мужскую  и  женскую  мистер  Хелтон,  судя  по  его
поведению, никогда не слыхал.
     На второй год он пришел к мистеру Томпсону с каталогом товаров, которые
можно выписать по почте, и показал ему на картинке сырный пресс.  -  Хорошая
вещь.  Купите,  буду  делать  сыр.  Пресс  купили,  и  мистер  Хелтон   стал
действительно делать сыр, и сыр стали возить на  рынок  заодно  с  солидными
партиями масла и корзинами яиц. Мистер Томпсон порою с легким пренебрежением
взирал на повадки мистера Хелтона. Не мелковато ли, согласитесь, для мужчины
бродить, подбирая всего-то навсего штук десять маисовых початков, оброненных
с воза по дороге с поля, падалицу подбирать на  корм  свиньям,  подбирать  и
беречь старые гвозди, железки от машин и попусту убивать  время,  оттискивая
на поверхности масла затейливые узоры перед тем, как его повезут  на  рынок.
Восседая по  пути  в  город  на  высоких  козлах  рессорного  фургона,  где,
обернутое влажной холстинкой, покоилось в пятигаллонном бидоне  из-под  сала
разукрашенное масло, зычно  понукая  лошадей  и  щелкая  у  них  над  крупом
вожжами, мистер Томпсон думал  порой,  что  мистер  Хелтон  -  довольно-таки
крохобористый малый, но никогда не давал воли подобным мыслям, ибо, напав на
клад, знал ему цену. Ведь и впрямь свинки хорошели на глазах, и  платили  за
них дороже. Ведь и впрямь ухитрялся мистер Хелтон снимать такие урожаи,  что
избавил мистера Томпсона от надобности подкупать корма. Когда наступал  убой
скота, мистер Хелтон умел  пустить  в  дело  все,  что  у  мистера  Томпсона
попадало в отбросы, и не гнушался выскабливать кишки и начинять их колбасным
фаршем особого изготовления. Короче, мистеру Томпсону грех  было  жаловаться
На третий год он прибавил мистеру Хелтону жалованье, хотя мистер  Хелтон  не
заикался о прибавке. На четвертый, когда не только вылез  из  долгов,  но  и
заимел кой-какие деньжата в банке, опять повысил жалованье мистеру  Хелтону,
оба раза по два с половиной доллара в месяц.
     - Мужик стоит того, Элли, - оправдывался  мистер  Томпсон,  в  приятном
возбуждении от собственной расточительности. - Если хозяйство  окупает  само
себя, в том заслуга его, пускай знает, что я это ценю.
     Молчание мистера Хелтона,  его  белесые  волосы  и  брови,  неулыбчивое
вытянутое лицо и упорно незрячие глаза, даже его приверженность к  работе  -
со всем этим Томпсоны вполне сжились и свыклись. Миссис Томпсон, правда,  на
первых порах нет-нет да и сетовала.
     - Все равно как с бесплотным духом садишься  за  стол,  -  говорила.  -
Можно бы, кажется, раз в кои-то веки выдавить из себя два-три словечка.
     - Не трогай ты его, - возражал мистер Томпсон. - Приспеет  ему  срок  -
разговорится.
     Шли годы, а для мистера Хелтона так и не  приспел  срок  эазговориться.
Покончив  с  работой  за  день,  он  приходил,  размахивая  фонарем,  клацая
здоровенными башмаками, точно копытами, по утоптанной  дорожке,  ведущей  от
хлева, или молочного погреба, или от курятника. Зимними вечерами слышно было
из кухни или с заднего крыльца, как он  вытаскивает  деревянный  стул,  как,
скрипнув спинкой, откидывается на нем назад, после чего он недолго наигрывал
на какой-нибудь из своих губных гармошек все ту  же,  единственную  песенку.
Гармошки были у него каждая в своем ключе, одни тише и приятней на слух, чем
другие, но мотив неизменно оставался один  и  тот  же  -  странный  мотив  с
неожиданными поворотами - из вечера в вечер, а бывало,  что  и  днем,  когда
мистер Хелтон садился перевести дух. Поначалу Томпсоны очень восторгались  и
всегда останавливались послушать. Потом  пришло  время,  когда  они  изрядно
пресытились этим мотивом и между собой сходились на том, что  не  мешало  бы
ему разучить что-нибудь  новенькое.  Под  конец  они  вообще  перестали  его
слышать, воспринимая как нечто естественное, как шелест ветра в предвечерней
листве, мычание коров или звук собственного голоса. Миссис  Томпсон  изредка
посещали  сомнения  касательно  мистерхелтоновой  души.  Он  как  будто   не
отличался набожностью, по воскресеньям работал с утра до вечера, так же, как
по обычным будним дням.
     - Надо бы его, по-моему, взять послушать доктора  Мартина,  -  говорила
она мистеру Томпсону. - Не очень-то это по-христиански с нашей стороны,  что
мы его не зовем. Такой, как он, набиваться сам не станет. Будет ждать,  пока
его пригласят.
     - Да не трогай ты его, - говорил мистер Томпсон. -  Верит  человек,  не
верит - его дело, я, например, на это так смотрю. А потом, ему в  воскресный
день и одеться-то не во что. В церковь не наденешь рабочие штаны  да  блузу.
Кто его знает, куда у него уходят деньги. Но на глупости он  их  не  тратит,
это точно.
     Мысль эта, однако, засев у миссис Томпсон в голове, не давала ей покоя,
и в первое же воскресенье она  пошла  звать  мистера  Хелтона  вместе  с  их
семейством в церковь. Мистер Хелтон, орудуя  вилами,  укладывал  в  поле  за
садом сено в аккуратные копенки. Миссис Томпсон надела дымчатые очки, надела
шляпку от солнца и пошла. Прервав работу и опершись на вилы, он выслушал  ее
с таким лицом, что миссис Томпсон в первую минуту даже  испугалась.  Бледные
глаза, минуя ее,  враждебно  впились  в  пространство,  брови  сдвинулись  к
переносице, вытянутый подбородок отвердел.
     - Мне работать надо, -  сказал,  как  отрезал,  взял  вилы,  повернулся
спиной и принялся опять кидать сено.
     Миссис Томпсон, уязвленная, пошла назад,  говоря  себе,  что  пора  бы,
конечно, привыкнуть к обычаям мистера Хелтона, но, с  другой  стороны,  даже
если ты иностранец, можно бы все-таки  вести  себя  повежливей,  когда  тебя
по-христиански приглашают в церковь.
     - Невежливый он, - делилась она с мистером Томпсоном, - только это одно
поставишь ему в укор. Можно подумать, просто не умеет вести себя  по-людски.
Словно на весь свет затаил обиду, можно подумать, - сказала она. - Прямо  не
знаешь иной раз, как и быть.
     На второй год произошел случай, который вселил в миссис Томпсон смутную
тревогу, а почему - трудно объяснить даже самой себе и тем более  -  другим;
если бы, допустим, описать его мистеру Томпсону, получилось страшней, чем на
самом деле, либо вовсе не страшно. Из тех жутковатых  случаев,  какие  будто
несут в себе некое предостережение, хотя чаще  всего  ничего  особенного  из
этого не проистекает. Дело было  весной,  стоял  безветренный  жаркий  день.
Миссис Томпсон сходила  на  огород  нарвать  к  обеду  стручковой  фасоли  и
зеленого лука, надергать молодой морковки. Она работала, надвинув  шляпу  на
самые глаза, складывая овощи в корзинку, морковь к моркови, фасоль к фасоли,
и отмечала про себя, как чисто прополол мистер Хелтон грядки,  какая  тучная
на них земля. Он еще с  осени  натаскал  сюда  навозу  с  хлевов,  тщательно
удобрил каж