вои дела!  За  тридцать  сребреников
продавать людей! Ну-ну, болтай дальше!
     -  Да  уж,  действительно  неожиданность,  -  сказал  он,  стараясь  не
показывать виду. - Действительно есть чему удивиться.
     - И вот, сударь вы мой,  -  продолжал  мистер  Хэтч,  -  чем  я  больше
раздумывал, тем сильней укреплялся, что не мешает вникнуть в  эту  маленькую
историю. Иду потолковать со старухой. Старушонка уже никудышная,  наполовину
слепая,  но,  между  прочим,  совсем  снарядилась  ехать  на  первом  поезде
спроведать сыночка. Я ей без утайки - так и так, куда ей, ледащей, пускаться
в дорогу и прочее. Так уж и быть, говорю, согласен,  из  чистой  любезности,
взять с нее на дорожные издержки, съездить к мистеру Хелтону и  привезти  ей
все новости. Дала она для него гостинцы - рубаху, сама  сшила  на  руках,  и
агромадный шведский  пряник,  только  они  у  меня,  должно,  запропастились
куда-то по пути. Ну, да  невелика  беда,  он,  чай,  в  своем  помутнении  и
порадоваться-то на них не сумел бы.
     Мистер Томпсон выпрямился на своей колоде, повернулся и окинул  мистера
Хэтча взглядом.
     - И как же вы намереваетесь действовать? - спросил он, сдерживаясь  изо
всех сил. - Вот что интересно знать. Мистер Хэтч кое-как  встал  на  ноги  и
встряхнулся.
     - На случай, если выйдет небольшая стычка, у меня все предусмотрено,  -
сказал он. - Взял с собой наручники, - сказал он, - но нежелательно  пускать
в ход силу, коли можно уладить миром. Я здесь поблизости  никому  ничего  не
рассказывал, не хотел подымать  шум.  Прикидывал,  что  мы  с  вами  в  паре
совладаем с ним. - Он запустил руку в  поместительный  внутренний  карман  и
вытянул их оттуда. Наручники, думал мистер  Томпсон,  тьфу,  нечистая  сила.
Нагрянуть за здорово живешь в приличный семейный дом, когда вокруг на  свете
тишь да гладь, мутить воду, будоражить людей, размахивать у них перед  носом
наручниками - так, словно это в порядке вещей.
     Мистер Томпсон, ощущая в голове легкий гул, тоже встал.
     - Ну вот что, - произнес он твердо.  -  Незавидную  вы  себе  подобрали
работенку, скажу я вам, видать, совсем уже делать не черта,  а  теперь  хочу
вам дать хороший совет. Если вы вздумали, что можно явиться сюда и пакостить
мистеру Хелтону, так сразу выкиньте это из головы, и чем вы скорей уберетесь
от  моей  калитки  со  своей  наемной  колымагой,  тем  больше   мне   будет
удовольствия.
     Мистер Хэтч опустил один наручник  в  боковой  карман,  оставив  другой
болтаться снаружи. Он надвинул шляпу на глазами мистер Томпсон уловил в  его
облике отдаленное сходство с шерифом. Незаметно было, чтобы он хоть  чуточку
смутился или обратил хоть малейшее внимание на  мистертомпсоновы  слова.  Он
сказал:
     - Одну минуточку, послушайте, никогда не поверю, что такой человек, как
вы, будет препятствовать, чтобы  беглого  психа  возвернули  туда,  где  ему
положено быть, а проще выразиться, в сумасшедший дом. Я знаю,  тут  есть  от
чего расстроиться, то-се, плюс к тому неожиданность, но,  честно  говоря,  я
рассчитывал, что вы, как солидный человек, подмогнете мне  навести  законный
порядок. Понятно, если не у вас,  то  придется  поискать  подмогу  в  другом
месте. Уж не знаю, как посмотрят ваши соседи, что вы укрывали у себя беглого
сумасшедшего, убийцу родного брата, а потом отказались его выдать. Не  чудно
ли это будет выглядеть.
     Мистер Томпсон, не дослушав  даже,  уже  понял,  что  очень  чудно.  Он
окажется в крайне неприятном положении. Он начал:
     - Не сумасшедший он больше, говорю же я вам. Мухи не обидел  за  девять
лет. Он нам... он у нас...
     Мистер Томпсон запнулся, тщетно порываясь выразить,  что  такое  мистер
Хелтон. '
     - Да он для нас все равно что родной, - сказал он,  -  опора,  каких  в
свете нет. - Мистер Томпсон пытался нащупать какой-то выход. Это  факт,  что
мистер Хелтон может в любую минуту свихнуться опять, а тут  еще  этот  хмырь
пойдет трепать языком по всей округе - как  же  быть?  Жуткое  положение.  И
выхода не придумаешь. - Сам ты псих, - взревел вдруг мистер Томпсон,  -  это
ты сумасшедший, других здесь нету, ты психованней  его  в  тыщу  раз!  Пошел
отсюдова, пока я тебе самому не надел наручники и не сдал в полицию.  Ты  по
какому праву вломился на чужую землю, - гремел мистер Томпсон. -  Пшел  вон,
покуда по шее не накостыляли!
     Он шагнул вперед; брюхан съежился, попятился назад:
     "Попробуй тронь, попробуй только!" - а дальше произошло то, что  мистер
Томпсон сколько потом ни силился свести воедино  в  своем  сознании,  ничего
путного не получалось. Он увидел, что брюхан держит в руке длинный охотничий
нож, увидел, как из-за угла, размахивая  руками,  выбежал  мистер  Хелтон  -
длинная челюсть отвисла, глаза безумные. Сжав  кулаки,  мистер  Хелтон  стал
между ними и вдруг замер, уставясь на брюхана белыми глазами, его долговязый
костяк точно вдруг распался, он задрожал, как испуганный конь,  и  тогда,  с
ножом в одной руке, с наручниками в другой, брюхан двинулся на него.  Мистер
Томпсон видел, что сейчас совершится, видел  уже,  как  входит  лезвие  ножа
мистеру Хелтону в живот, он знал, что схватился за топор,  выдернул  его  из
колоды, почувствовал, как его руки  заносят  топор  в  воздух  и  с  размаху
опускают на голову мистера Хэтча тем движением, каким оглушают скотину.
     Миссис Томпсон уже некоторое время с беспокойством прислушивалась,  как
во дворе не смолкают голоса, причем один - незнакомый, но  от  усталости  не
торопилась встать и выйти поглядеть, что там делается.  Вдруг,  без  всякого
перехода, раздались сумбурные выкрики, и она, вскочив с  кровати,  как  была
босиком, с полурасплетенной косой, кинулась наружу с  переднего  крыльца.  И
первое, что увидела, заслонив глаза рукой, - через  сад,  согнувшись  в  три
погибели, убегает мистер Хелтон, убегает, словно за ним гонятся с  собаками,
а  мистер  Томпсон,  опершись  на  топорище,  нагнулся  и  трясет  за  плечо
неизвестного ей мужчину, который  скорчился,  лежа  с  пробитым  черепом,  и
кровь, стекая на землю, собирается маслянистой лужицей. Мистер  Томпсон,  не
отнимая руки от его плеча, сказал сипло:
     - Он убил мистера Хелтона, убил, я сам видел. Пришлось шарахнуть его, -
сказал он, подняв голос, - а теперь он никак не опамятуется.
     У миссис Томпсон вырвался слабый вопль:
     - Да вон он бежит, мистер  Хелтон,  -  и  она  показала  рукой.  Мистер
Томпсон выпрямился и посмотрел в ту сторону. Миссис Томпсон медленно  осела,
сползая по стене домами стала неудержимо клониться  вниз,  лицом  вперед,  с
таким чувством, будто уходит под воду; ей  никак  не  удавалось  выплыть  на
поверхность, и единственная мысль ее была,  хорошо,  что  при  этом  нет  ее
мальчиков - их не было дома, уехали в Галифакс  ловить  рыбу,  -  боже  мой,
хорошо, что при этом нет ее сыновей.

     Мистер и миссис Томпсон  подъехали  к  каретному  сараю  почти  что  на
закате. Мистер Томпсон, передав жене вожжи, слез и пошел  открывать  широкие
двери; миссис Томпсон завела старого Джима под крышу. Коляска была серая  от
пыли и старости, лицо у миссис Томпсон, от пыли и утомления, - тоже серое, а
у  мистера  Томпсона,  когда  он,  став  подле  конской   головы,   принялся
распрягать, серый цвет лица перебивала темная  синева  свежевыбритых  щек  и
подбородка - серое с синим лицо, осунувшееся и терпеливое, как у покойника.
     Миссис Томпсон сошла на  плотно  утрамбованный  навозный  пол  сарая  и
отряхнула юбку легкого, в цветущих веточках, платья. На  ней  были  дымчатые
очки; широкополая, итальянской соломки, шляпа с веночком истомленных розовых
и голубых незабудок затеняла "ее горестно нахмуренный лоб.
     Конь понурил голову,  шумно  вздохнул  и  расправил  натруженные  ноги.
Глухо, тускло раздались мистертомпсоновы слова.
     - Бедный старый Джим, - сказал он и прочистил  глотку,  -  гляньте,  аж
бока запали. Намаялся, видно, за неделю. - Он  разом  приподнял  всю  сбрую,
снял ее, и Джим, чуточку  помедлив,  вышел  из  оглобель.  -  Ну  уж  ладно,
последний раз, - по прежнему обращаясь к Джиму,  сказал  мистер  Томпсон.  -
Отдохнешь теперь в полную волюшку.
     Миссис Томпсон, за дымчатыми стеклами очков, прикрыла глаза.  Последний
раз - и давно бы пора, и вообще бы никуда им  не  ездить.  Вновь  спускалась
благодатная тьма, и очки, по сути, не требовались, но глаза у нее непрерывно
слезились, хотя она и не плакала, и в очках было лучше,  надежнее,  за  ними
можно было укрыться. Дрожащими руками - руки у нее стали дрожать с того  дня
- она вынула носовой платок и высморкалась. Сказала:
     - Я вижу, ребята зажгли свет. Будем надеяться, что  и  плиту  растопить
догадались.
     Она двинулась вдоль неровной дорожки,  прихватив  рукой  легкое  платье
вместе с крахмальной нижней юбкой, нащупывая себе путь между мелкими острыми
камешками, торопясь покинуть сарай,  потому  что  ей  было  невмоготу  возле
мистера Томпсона, но стараясь ступать как можно медленнее, потому что ужасно
было возвращаться домой. Ужасом стала вся жизнь; лица соседей, сыновей, лицо
мужа, лик всего света, очертания  собственного  дома,  даже  запах  травы  и
деревьев - все наводило жуть. Податься было некуда. делать оставалось одно -
как-то терпеть, только как? Она часто спрашивала себя об этом. Как ей дальше
жить? Для чего она вообще осталась в живых?  Сколько  раз  тяжело  болела  -
лучше бы ей тогда умереть, чем дожить до такого.
     Мальчики  были  на  кухне;  Герберт  разглядывал  веселые  картинки   в
воскресном номере газеты -  "Горе-герои",  "Тихоня  из  Техаса".  Он  сидел,
облокотясь на стол и подперев ладонями подбородок, - честно  читал,  смотрел
картинки, а лицо было несчастное. Артур растапливал  плиту,  подкладывал  по
щепочке, наблюдая, как они занимаются и  вспыхивают.  Черты  его  лица  были
крупней, чем у Герберта, и сумрачней, впрочем, он  был  несколько  угрюм  по
природе; а потому, думала  миссис  Томпсон,  ему  тяжелей  достается.  Артур
сказал:
     - Добрый вечер, мам, - и  продолжал  заниматься  своим  делом.  Герберт
собрал в кучу газетные листки и подвинулся на  скамейке.  Совсем  большие  -
пятнадцать лет и семнадцать, Артур уже вымахал ростом с отца. Миссис Томпсон
села рядом с Гербертом и сняла шляпу.
     - Небось есть хотите, - сказала она. - Припозднились  мы  нынче.  Ехали
Поденной балкой, а  там  что  ни  шаг,  то  колдйэина.  -  Ее  бледные  губы
поджались, обозначив с обеих сторон по горькой складочке.
     - Раз так, значит, заезжали к Маннингам, - сказал Герберт.
     - Да, и к Фергусонам тоже, и к Олбрайтам, и к новым этим - Маклелланам.
     - Ну и чего говорят? - спросил Герберт.
     - Ничего особенного, все то же, сам знаешь,  кое-кто  повторяет  -  да,
мол, понятно, случай ясный и суд решил справедливо, они так  рады,  что  для
папы все кончилось удачно, и тому подобное, - но это кое-кто, и  видно,  что
сами в душе не очень-то держат его сторону. Замучилась я, нет сил, - сказала
она, и из-под темных очков опять покатились слезы. - Уж не знаю, много ли  в
том пользы, но  папа  иначе  не  может  успокоиться,  обязательно  ему  надо
рассказывать, как все вышло. Не знаю.
     - Нисколько, по-моему, нету пользы, ни капли, - сказал Артур, отходя от
плиты, - Пойдет каждый каждому плести, чего кто слышал, и еще хуже запутают,
концов не найдешь. От этого только хуже. Ты  бы  сказала  папе,  хватит  ему
колесить по округе с этими разговорами.
     - Папа лучше знает, - сказала миссис Томпсон. - Не  вам  его  осуждать.
Ему и без этого тяжко.
     Артур промолчал, упрямо играя желваками. Вошел мистер Томпсон  -  глаза
ввалились и потухли, тяжелые  руки  иссера-белые  и  в  грубых  морщинах  от
усиленного мытья каждый день перед тем, как ехать по соседям и  рассказывать
им, как это все получилось на самом деле.  Он  был  в  парадном  костюме  из
толстой, серой в крапинку материи и при черном, дудочкой, галстуке.
     Миссис Томпсон встала, превозмогая дурноту.
     - Ну-ка подите все из кухни, душно,  нечем  дышать,  да  и  повернуться
здесь негде. Я что-нибудь приготовлю на ужин, а вы ступайте, освободите  мне
место.
     Они ушли, как будто радуясь, что для этого нашелся повод; сыновья -  во
двор, мистер Томпсон - к себе  в  спальню.  Она  слышала,  как  он  кряхтит,
стаскивая ботинки, как застонала под ним  кровать,  -  значит,  лег.  Миссис
Томпсон открыла ледник, и ее обдало блаженной прохладой - она и не  мечтала,
что когда-нибудь сможет купить себе ледник, а уж тем  более  -  держать  его
набитым льдом. Тому почти три года, и до сих пор это похоже на чудо. Вот она
стоит, еда, холодная, нимало не тронута - бери и разогревай. В жизни  ей  не
иметь бы этого ледника, когда б в один прекрасный день судьба, по непонятной
прихоти, не привела к ним на  ферму  мистера  Хелтона.  такого  бережливого,
умелого,  такого  хорошего,  думала  миссис  Томпсон,  приникнув  головой  к
открытой дверце ледника и опасаясь,  как  бы  опять  не  потерять  сознание,
потому что сердце, ширясь, подступало ей к самому горлу.  Просто  невыносимо
было вспоминать, как мистер Хелтон, с вытянутым  своим,  печальным  лицом  и
молчаливой повадкой, всегда такой тихий, безобидный - мистер Хелтон, который
работал с таким усердием, таким был помощником мистеру Томпсону, - бежал  по
раскаленным от солнца полям и перелескам, и его гнали, точно  бешеного  пса,
всем  миром,  вооружась  веревками,  ружьями,  палками,  лишь  бы  схватить,
связать. Боже ты мой, думала миссис Томпсон,  с  сухим,  протяжным  рыданием
опускаясь на колени у ледника и ощупью доставая оттуда миски с едой,  что  с
того, что настелили ему на пол камеры матрасов, обложили  ими  стены  и  еще
держали впятером, чтобы не нанес себе новые увечья, - что с того, его и  так
уже чересчур изувечили, ему бы все равно не выжить.  Это  сказал  ей  шериф,
мистер Барби. Понимаете, говорил он, никто его не рассчитывал  калечить,  но
как было  иначе  изловить,  когда  он  пришел  в  такое  бешенство,  что  не
подступишься, - сразу хвать камень и метит прямо в голову. У него в  кармане
блузы была пара губных гармошек, сказал  шериф,  в  суматохе  они  выпали  -
мистер Хелтон нагнулся подобрать, тут-то его и одолели. "Надо было применить
силу, миссис Томпсон, он отбивался, как дикий зверь". Ну как же, снова с той
же горечью думала миссис Томпсон, еще бы  не  надо.  Им  всегда  обязательно
пускать в ход силу. Разве может мистер Томпсон убедить человека на словах  и
мирно выпроводить за ворота -  нет,  думала  она,  поднимаясь  и  захлопывая
дверцу ледника, обязательно надо  кого-то  убить,  стать  убийцей,  поломать
жизнь сыновьям, сделать так, чтобы мистера Хелтона забили  насмерть,  словно
бешеного пса.
     Мысли ее прервались беззвучным несильным взрывом, прояснились и потекли
дальше. Остальные мистерхелтоновы гармошки по-прежнему находились в хибарке,
и каждый день в положенные часы в ушах у миссис Томпсон звучала его песенка.
Без нее опустели вечера. Так странно,  что  название  песенки  и  смысл  она
узнала, только когда не стало мистера  Хелтона.  Миссис  Томпсон  нетвердыми
шагами подошла к раковине, выпила воды, выложила в сотейник красную фасоль и
стала обваливать в муке куски курицы для жаркого. Было  время,  сказала  она
себе, когда я думала, что у меня есть соседи и друзья, было время, когда  мы
могли высоко держать голову, - было время, когда мой муж никого не убивал  и
можно было всем и обо всем говорить правду.

     Мистер Томпсон, ворочаясь с боку на бок на кровати, думал,  что  сделал
все, что мог, а дальше будь что будет. Его адвокат, мистер Бэрли, говорил  с
самого начала: "Вы, главное, не теряйте спокойствия и куражу.  Дело  обещает
благоприятный для вас исход, несмотря даже, что у вас нет  свидетелей.  Ваша
супруга должна присутствовать на  суде,  в  глазах  присяжных  она  послужит
веским доводом в вашу пользу. Ваше  дело  сказать,  что  не  признаете  себя
виновным, все остальное - моя забота. Суд явится чистой проформой, у вас нет
ни малейших причин волноваться. Вы не успеете глазом моргнуть,  как  выйдете
чистеньким, и все  останется  позади".  Во  время  их  беседы  мистер  Бэрли
позволил себе отвлечься и стал рассказывать про известные ему случаи,  когда
кто-нибудь в здешних местах был по той или иной причине  вынужден  совершить
убийство, и, оказывается, неизменно  с  целью  самообороны,  -  обыкновенное
житейское дело, не более того. Рассказал даже, что его родной отец в  давние
времена уложил выстрелом человека лишь за то, что посмел  зайти  к  нему  за
ворота, а ему было сказано, чтоб не  смел.  "Разумеется,  я  его  застрелил,
подлеца, - сказал на суде отец мистера Бэрли, - с целью  самообороны.  Я  же
ему говорил, что застрелю, ежели хоть ногой ступит ко  мне  во  двор,  -  он
ступил, я и застрелил". Отец с этим  человеком,  сказал  мистер  Бэрли,  еще
задолго до того что-то не поделили, и не один  год  отец  ждал,  к  чему  бы
придраться, а уж когда представился случай,  безусловно,  воспользовался  им
сполна.
     - Но ведь я объяснял вам, мистер Хэтч  замахнулся  на  мистера  Хелтона
ножом, - настаивал мистер Томпсон. - Потому я и вмешался.
     - Тем лучше, - сказал мистер Бэрли. - Этот приезжий  не  имел  никакого
права соваться к вам в усадьбу по такому делу. Это же вообще,  черт  возьми,
нельзя  расценить  как  убийство,  -  сказал  мистер  Бэрли,  -  хотя  бы  и
непредумышленное. Так что вы, главное  дело,  держите  хвост  трубой  и  нос
пистолетом. И чтобы без моего ведома - ни полслова.
     Нельзя расценить как убийство. Пришлось накрыть мистера Хэтча брезентом
от фургона и ехать в город заявлять шерифу. Элли все это  перенесла  тяжело.
Когда они с шерифом, двумя его помощниками и  следователем  приехали  назад,
обнаружилось, что  она  сидит  на  мостике,  перекинутом  через  придорожную
канаву, недоезжая примерно полумили до фермы. Он посадил  ее  верхом  позади
себя и отвез домой. Шерифу он уже сообщил, что вся эта  история  разыгралась
на глазах у его жены, и теперь, отводя ее в комнату и укладывая  в  постель,
улучил минуту шепнуть ей, что говорить, если ей станут задавать вопросы. Про
известие, что мистер Хелтон с первого дня был сумасшедшим, он не  обмолвился
ни словом, однако на суде это выплыло наружу.  Следуя  наставлениям  мистера
Бэрли, мистер Томпсон изобразил полнейшее неведение - мистер Хэтч ни  о  чем
таком не заикался. Изобразил, будто  убежден,  что  мистер  Хэтч  разыскивал
мистера Хелтона просто из желания свести с ним какие-то старые счеты, и двое
родичей  мистера  Хэтча,  приехавшие  добиваться,  чтобы  мистера   Томпсона
засудили, уехали ни  с  чем.  Суд  прошел  быстро  и  гладко,  мистер  Бэрли
позаботился об этом. За услуги он запросил по-божески, и  мистер  Томпсон  с
благодарностью заплатил, но потом, когда  все  кончилось  и  мистер  Томпсон
повадился к нему в  контору  обсуждать  обстоятельства  дела,  мистер  Бэрли
встречал его  без  особой  радости.  Мистер  Томпсон  приводил  подробности,
которые упустил на первых порах, пытался объяснить,  какой  грязной,  низкой
скотиной был этот мистер Хэтч, не говоря уже обо всем прочем. Мистера  Бэрли
это, судя по всему, больше не занимало. Он морщился, досадливо и недовольно,
завидев мистера Томпсона в дверях. Мистер Томпсон твердил себе, что он,  как
и предсказывал мистер Бэрли, чист по всем статьям, но все же, все  же...  на
этом месте мистер Томпсон сбивался и  застревал,  корчась  внутренне,  точно
червяк на крючке, - но все же он убил мистера Хэтча, и  значит,  он  убийца.
Такова была истина,  и  ее,  применительно  к  себе,  мистер  Томпсон  не  в
состоянии был охватить умом, даже когда сам называл себя этим именем. Как же
так, ведь у него в мыслях не было никого  убивать,  а  уж  мистера  Хэтча  и
подавно, и если б только мистер Хелтон не выскочил с  такой  неожиданностью,
заслышав перебранку, тогда... но то-то и беда, что ми