Беня заметил одному из них, что кричал громче всех.
     Беня.  Нельзя  ли потише,  Соломон?  Не имей  привычки быть  нервным на
работе.
     В конторе никто не  поднял рук. Потому  что  во всей  конторе было лишь
одно живое существо - маленький клерк, от  страха бледный как  смерть, и рук
он не смог поднять по причине резкого упадка сил.
     Беня. Можно увидеть вашего уважаемого хозяина?
     Клерк  (не  в  силах  унять  трясущиеся  руки).  Его  нет.  А  мое  имя
Мугинштейн, Иосиф. Я работаю здесь...  кассиром...  Можете спросить людей...
каждый знает мою мать... тетю Песю с Сенного рынка.
     И он зарыдал.
     Беня. Если вы  сын тети Песи, зачем же вы плачете? Мы  не вас  ищем,  а
вашего хозяина. Утрите слезы. Вот вам мой носовой платок.  А теперь скажите,
как здоровье вашей уважаемой мамы, тети Песи с Сенного рынка?
     Клерк.  Не  могу  жаловаться,  слава  Богу.  Правда,  есть  проблемы  с
сердцем... С тех пор, как у нее сорва-
     ли с пальца обручальное кольцо... ее последнюю  память  о моем покойном
отце... Беня. Это оно?
     Не  оборачиваясь, он  протянул за  спиной  руку ладонью  вверх. Соломон
моментально  зашарил  по  карманам  и благоговейно положил  кольцо  Бене  на
ладонь. Беня показал кольцо Мугинштейну.
     Клерк. Это оно! Боже мой! Как оно к вам попало?
     Беня. Как оно ко мне попало?  Как оно ко мне попало... Самое важное  на
этот момент, что  вы его получили обратно.  Справедливость восторжествовала.
Каждый  допускает ошибки.  Даже господь Бог.  Но  разве не  было  ошибкой со
стороны Бога поселить  евреев в России, где они страдают, как в аду? Кому бы
от этого было плохо, если б Всевышний  поселил евреев, скажем, в  Швейцарии,
среди первоклассных озер, где люди дышат свежим гористым  воздухом  и кругом
исключительно французы? Каждый допускает ошибки. Даже сам господь Бог.  И мы
должны расплачиваться  за допущенные ошибки.  Вот  эти два парня  заслужили,
чтоб ваша мать  плюнула им в бесстыжие глаза. Но мы не будем беспокоить вашу
маму. У нее  болит  сердце. Так  что  вам, Мугинштейн  Иосиф,  придется  это
сделать вместо нее. Сейчас же. Не сходя с места.
     Клерк в ужасе  смотрит  на двух  громил, послушно  шагнувших  к нему  и
подставивших ему свои  морды, чтоб он мог, не промахнувшись,  плюнуть  им  в
глаза.
     Беня.  Плюй  прямо  в  эти рожи,  в которых нет ничего  святого. Давай.
Делай.
     Клерк.Я... я не могу.
     Беня.   Почему   же?   Или   вы   не   желаете,  чтоб  восторжествовала
справедливость?
     Клерк.Я...я не могу... У меня пересохло во рту.
     Беня. Ладно.  Уважительная  причина. Надеюсь,  руки  у вас  не отсохли.
Почему вам не дать им по морде изо всей силы, на какую вы только способны.
     Клерк. Я... я не могу... Я в жизни никого не ударил.
     Беня. Час от часу не легче. Что  ж,  придется  это  сделать  мне...  от
вашего имени. Не возражаете?
     Беня одним ударом сбил обоих громил с ног,  так что  они, стукнувшись с
колокольным звоном
     головами, очутились на полу. Беня потер ушибленный кулак.
     Беня. А теперь, с Божьей помощью, отчините нам сейф.
     Мугинштейн трясущимися руками звенит ключами, никак не попадая в замок,
наконец, открыл сейф и сам отскочил к стене, шевеля губами молитву.
     Сейф оказался пустым.
     Беня. Я не  люблю  вашего хозяина. Он все  время  хочет меня одурачить.
Скажите мне,  Мугинштейн, как друг, что вы  думаете о таком:  я  посылаю ему
деловое письмо - так  почему не сесть в трамвай за пять копеек и приехать ко
мне, выпить стакан водки, закусить чем  Бог  послал, с моим семейством.  Что
мешало ему открыть мне свое сердце? Мол, так и так, Беня. Вот моя финансовая
ситуация. Подожди.  Дай  пару дней,  чтоб я мог перехватить дыхание. Теперь,
Иосиф, возьмем, к примеру, свиней.  Они, в отличие от людей, не  соберутся в
хорошей компании, чтоб обсудить дела. Люди - да, а свиньи - нет. Вы уловили,
что я имею в виду?
     Клерк. Да...  (И после паузы  добавил.) Но объясните мне, почему  мосье
Тартаковский,  богатый и  всеми уважаемый  человек, такая  важная персона  в
Одессе,  должен захотеть сесть  в трамвай и  ехать пить водку  с  семьей,  я
извиняюсь, биндюжника, каким является ваш отец Мендель Крик.
     Беня. Я прощаю вам ваши неуважительные  слова о моей семье.  Вы сказали
их мне,  Королю,  только  с  перепугу.  Теперь  же  перестаньте  трястись  и
запомните  каждое мое слово. Передайте вашему хозяину: если  гора не идет  к
Магомету,  то  Магомет  придет  к  горе.  Это  - народная мудрость. Господин
Тартаковский  пусть  будет  готов  встретить  меня  честь  по  чести  в  его
собственном доме. На пару слов. И только.
46. Интерьер. Особняк Тартаковского. Вечер
     Полицейский пристав, туго затянутый в мундир, почтительно козырнул.
     Пристав.  Дозвольте доложить, господин  Тартаковский, охрана поставлена
по всему имению. Устроены засады. Ни одна душа не проникнет к вам без вашего
разрешения.
     Тартаковский. Благодарю вас,  благодарю  вас.  Но  вы уверены? Не  надо
забывать: мы имеем дело с Беней  Криком.  Да, вас рекомендовал  сам господин
полицмейстер и отзывался о вас весьма похвально... весьма.
     Он  вынул  из  внутреннего  кармана  сюртука  кошелек,  извлек из  него
несколько ассигнаций и шлепнул их на протянутую ладонь пристава.
     Пристав. Премного благодарен, господин Тартаковский.  Одна просьба. Мои
люди должны быть хорошо накормлены, тогда они будут стараться еще больше.
     Тартаковский.  Направляйтесь  на  кухню,  мой  друг, там распорядитесь.
Скажите, это мой приказ. Имейте дело с кухаркой. Ее зовут Соня.
47. Интерьер. Кухня в доме Тартаковского. Вечер
     Сонька Золотая  Ручка, новая кухарка в  доме господина Тартаковского, в
простеньком платьице  и  переднике,  с гладко зачесанными и упрятанными  под
косынку  волосами  и  глазами,  скромно  опущенными,   внимательно   слушает
пристава.
     Пристав. Вот так,  мадмуазель. Плотный  ужин  на двадцать персон. Через
час чтоб были накормлены. Мои люди привычны есть помногу и регулярно.
     Соня. Как прикажете, господин пристав.
     Голос  Сони прозвучал так интимно, а взгляд настолько усилил у пристава
это ощущение, что он завелся с полуоборота: лихо крутанул свои усы и ущипнул
Соню за бедро. Соня кокетливо хлопнула его по руке. Пристав поймал ее руку и
покрыл поцелуями каждый пальчик.
     Пристав. Мадмуазель, когда вы закончите с ужином, могу я пригласить вас
прогуляться в сад... глоток свежего воздуха не помешает...
     Соня. Но там повсюду любопытствующие глаза...
     Пристав. Кто  обращает  внимание  на них? Это мои люди. Они, если надо,
ослепнут и оглохнут.
48. Экстерьер. Имение Тартаковского. Вечер
     На небе  зажглись звезды, а на  аллеях  парка  вспыхнули  электрические
фонари. По гравийной  дорожке  над  морем катит  наемный  кабриолет  и вдоль
железной  ограды проезжает  к большим,  из кованого железа, воротам с  двумя
электрическими фонарями по бокам.
     Кабриолет  высадил   двух  пассажиров:  мосье  Боярского,  одетого   по
последней моде, и свата, с печальными глазами и одетого во все черное.
     Ночной сторож, отставной  солдат, в  военной  фуражке  и с винтовкой на
плече, вышел за ворота встретить поздних посетителей.
     Сват. Если я не ошибаюсь, мосье Тартаковский живет именно здесь?
     Сторож. Так точно!
     Сват. Мы к нему по весьма деликатному делу.
     Сторож окинул Боярского сметливым оком.
     Сторож. Новый жених?
     Два  дюжих  полицейских вынырнули из кустов,  без  разговоров  повалили
Боярского и свата на землю и связали им руки за спиной.
     Сторож заорал на них.
     Сторож.  Погодите!  Какие  же это  бандиты?  Это  хорошие  господа. Они
явились делать предложение молодой хозяйке.
     Смущенно  пыхтя, полицейские помогли поздним  гостям встать с  земли  и
перчатками почистили пыль с их помятой одежды.
     Полицейский (оправдываясь). Служба... По долгу службы.
     Боярский  и  сват,  придя в  себя, направляются  по  аллее  к  залитому
электрическим светом особя-ку. Сзади следуют сконфуженные полицейские.
     Боярский. Какая охрана! Какие меры безопасности! Побольше, чем у самого
губернатора. И он
     может себе позволить такие расходы? Так недолго разориться.
     Сват. Он может себе позволить все, что  угодно. У него больше капитала,
чем у губернатора. Я  имел  разговор с  мадам Тартаковской. Все это, и  даже
парк... Одним словом, все имение идет, как приданое, их дочери.
     Боярский. Но я... Кто я  по сравнению с ним? Он  не пойдет  на это.  Вы
можете плюнуть мне в лицо, если он согласится.
     Сват.  Вы можете плюнуть мне в лицо, если он - нет! Я никогда не скажу,
мосье Боярский,  что черное это  белое, так же как  не позволю себе сказать,
что белое это  черное. Вы -  солидная  партия. И больше  того, у вас дядя  в
Америке! Без наследников! Это вам не  кот наплакал. Кроме того, вы учились в
коммерческом училище! Держите фасон, мосье Боярский!
49. Экстерьер. Парк. Ночь
     Соня, ведомая под руку приставом, прогуливается по  наименее освещенной
аллее.  Позади  их  сопровождают двое  полицейских  с  доверху  нагруженными
корзинами-свертками с  ужином для охраны.  По  свистку  одна усатая голова в
форменной белой фуражке за другой возникают из-за цветочных клумб и, получив
свой  ужин, снова  исчезают. Полицейские везде -  на деревьях, за мраморными
статуями.
     Соня. Ах, господин пристав, у вас тут целая армия.
     Пристав. Не беспокойтесь, дорогая.  На сей раз этот бандит Беня Крик от
нас  не уйдет: мы приготовили западню. И не  без вашей  помощи.  Набив брюхо
вашей вкусной пищей, мои люди постараются показать высокий класс.
     Соня. Боюсь, что я перестаралась. Немного пересолила.
     Пристав. Не беспокойтесь о таких мелочах. Мои люди гвозди переварят!
     Сопровождающие  их  полицейские  раздали  последние  свертки  с  пищей,
пристав  кивком  головы велел  им  возвращаться, и  они  исчезли  с  пустыми
корзинами.
     Соня и  пристав поднялись по ступеням в беседку, откуда  открывался вид
на море.
     Форменная  полицейская  фуражка  покатилась по ступеням  беседки.  Соня
переступила распростертое тело пристава и сбежала по ступенькам вслед за все
еще катившейся фуражкой.
50. Интерьер. Беседка. Ночь
     Соня присела на скамью у колонны, увитой цветами.  Пристав, придерживая
болтающуюся на боку саблю,  опустился на одно колено и прижал Сонину руку  к
своим усам.
     Соня. Вы проявляете нетерпение, шалун.
     Пристав.Я умираю от любви.
     Соня. Вы не возражаете, если я спою... для вас?
     Пристав. Сочту за честь.
     Соня тихо  запела романс. Пристав, принимая слова песни как  обращенные
лично к нему, замер на одном колене, прижав к груди мундира руку с фуражкой.
     Соня.
     Когда речей твоих не слышу... Тиха, задумчива брожу.
     Мужской голос отвечает ей со стороны моря. Мужской голос.
     Когда очей твоих не вижу, Мне кажется, я не живу.
     Услышав этот голос, Соня просияла, и оба голоса слились в дуэте.
     Сонин и мужской голоса:
     Скажи ты мне, Скажи ты мне, Что любишь меня, Что любишь меня.
     Пристав.И в чем дело? Чей это голос?
     Соня. Морской царь поддержал мою песню.
     Пристав. Вы смеетесь? Или что?
     С многообещающей улыбкой Соня протянула  ему левую  руку для поцелуя и,
когда  он  склонил голову к  ее руке,  открыв широкий  бритый  затылок, Соня
нанесла ему удар правой рукой.  Пристав осел,  потом рухнул на спину, широко
раскинув руки.
51. Экстерьер. Парк. Ночь
     Полицейские лежат вповалку  по  аллеям  парка, застигнутые  глубочайшим
сном  в самых  невероятных позах. От  густого  храпа вздрагивают розы, роняя
лепестки на клумбы.
     Соня (пробегая). Действительно, пересолила.
52. Интерьер. Гостиная в доме Тартаковского
     Мадам Тартаковская, крупная,  в теле, дама  принимает  гостей. Они пьют
чай из стаканов в серебряных  подстаканниках, и Боярский  лезет из кожи вон,
чтоб  произвести впечатление  человека светского,  хороших манер. Он  держит
стакан,  отставив  мизинец, и  при этом нещадно потеет и  при  каждом глотке
немилосердно громко хлюпает.
     Сват.  Ах, мадам! Кто  такой  Беня Крик  и  кто такой ваш  супруг?  Две
большие разницы. Достаточно вашему супругу чихнуть, извините за выражение, и
от Бени Крика останется пыль. Только и всего!  Так что, не берите в голову и
давайте вернемся в  делу, по которому мы  пришли в  ваш  чудесный  дом. Где,
позволю спросить, ваша прелестная дочь?
     Тартаковская. Она у себя, наверху. Читает французский роман.
     Сват. Может быть, она спустится сюда и присоединится к нам?
     Тартаковская.  Ах,  нет!  Что  вы?  Она  не  так воспитана. Швейцарский
пансион!  Европа, мой дорогой,  Европа! Мосье Боярский,  лучше вы расскажите
мне о себе. К примеру, как ваше здоровье?
     Боярский. Ах, Боже мой, мы живем в  Одессе  и здесь попадаются клиенты,
которые из вас душу вы-
     нут, прежде чем придут к  соглашению.  Кто  имеет время  думать о своем
здоровье, когда все на нервах.  И время - это деньги. Наибольшее, что я могу
себе  позволить,  это  принять горячие солевые ванны  по дороге  на  деловую
встречу.
     Сват (изображая удивление). Вы принимаете солевые ванны?
     Боярский. Каждый второй день. Как часы.
     Сват с разыгранной гордостью смерил взглядом мадам Тартаковскую.
     Сват. Скажем, на худой  конец  полрубля  за каждую ванну.  С ума сойти.
Столько тратить!
     Боярский.  Пока  мы молоды, мы денег  не считаем. Греческий базар, кафе
"Фанкони".
     Сват. Вы посещаете кафе "Фанкони"?
     Боярский.  Каждый  Божий  день.  Это   единственное  место,  где  можно
встретить достойных людей.
     Сват (хозяйке). Он посещает кафе "Фанкони". На  самый худой конец,  там
оставишь за чашечку кофе не меньше тридцати пяти копеек. Если не сорок.
     Боярский. Извините меня, дражайший, если я, будучи  моложе вас, позволю
себе перебить вас,  но "Фанкони"  обходится мне рубль каждый день... если не
полтора.
     Сват  (с  разыгранным   возмущением).  Так  вы  же  расточительны,  как
неразумное дитя.  Я бы сказал -  выродок рода человеческого! Сколько  вокруг
семей живут на тридцать рублей в месяц и еще учат  детей игре на скрипке! Вы
слышали, мадам,  человек, не задумываясь, швыряет тридцать рублей  на ветер.
Нет, как вас только земля держит?
     Тартаковская. Вы несправедливы к  нашему гостю. Молодая кровь!  И  чтоб
тратить,  надо  уметь  зарабатывать.  Как  я  понимаю,  вы, мосье  Боярский,
настоящий джентльмен, а это очень ценное качество.
     Сват. Он еще такой по той причине, что у него имеется дядя -  миллионер
в   Америке.  Умирающий  теперь  с  Божьей  помощью  и  не  имеющий  никаких
наследников. Только единственный племянник -мосье Боярский.
     Тартаковская.  Все  в  руках  Божьих  и все,  что  я могу сказать, если
сделаем дело, как достойные люди, вы добьетесь вашего счастья до конца ваших
дней. Чтоб вы жили до ста двадцати.
     Голос Тартаковского донесся сверху.
     Тартаковский. Кто у нас?
     Он стоит на лестнице, недовольно  разглядывая  поздних визитеров. Мадам
Тартаковская поспешила к нему, колыхаясь всем телом.
     Тартаковская.  Деточка   моя!  Хорошо   поспал?  Это  мосье   Боярский,
прекрасный молодой человек... по поводу нашей дочери...
     Тартаковский. Кто их пустил в дом?
     Мадам пытается успокоить мужа, обнимает его.
     Тартаковская. Яих пригласила. И осталась очень довольна. Мосье Боярский
в таких  молодых  годах  уже имеет  свое собственное  дело...  Сто пятьдесят
костюмов в месяц. Каждый вечер проводит у "Франкони"
     Боярский  несмело глядит  на пронизывающего  его  оценивающим  взглядом
тестя.
     Боярский. Дюжину раков каждый вечер, не менее...
     Тартаковский. Еврей, который ест некошерных раков? Может быть, вы еще и
лакомитесь лягушками? Как французы?
     Тартаковская. Но раки это не лягушки.
     Тартаковский. Славно! Вы, как вас зовут, не помню...
     Боярский. Боярский.
     Тартаковский. Правильно.Боярский.
     Он медленно сходит по ступеням, поддерживаемый супругой.
     Тартаковский. Еврей по нашему закону  не может есть раков. Если он этим
не  брезгует, значит он способен допускать вольности по отношению к  честным
женщинам... Он способен пользоваться непристойными словами  за столом и если
ему Бог  даст  детей,  то они  на  сто процентов  вырастут  бездельниками  и
биллиардистами.  Запомните  эти  мои  слова.  А сейчас,  с  Божьей  помощью,
убирайтесь отсюда.
     Боярский и сват безмолвно схватили свои шляпы и ринулись к выходу.
     Сват (на ходу). Если  я скажу вам, Боярский, что этот старик не получил
воспитания в институте для благородных девиц?
     Боярский (на ходу). То я вам поверю на слово.
     Тартаковский (вслед им).Вон!
     Боярский и сват юркнули в дверь, но тотчас вернулись, пятясь.
     Боярский. Смотрите! Смотрите!
     Тартаковский с супругой кинулись к окну, распахнули его и оба застонали
беспомощно.
     Супруги Тартаковские. Помогите!
53. Экстерьер. Парк. Ночь
     Какие-то бродяги с  длинными палками в  руках, весело  гогоча, снуют во
всех  направлениях по аллеям парка. На  каждой палке большой клок смоченного
керосином тряпья, пылающем с треском и рассыпающего тучи искр. В их пляшущем
свете выныривают из темноты деревья, статуи, беседки и стадо коров, которое,
топча все  вокруг  и  жалобно  мыча, направляется к воротам мимо  отставного
солдата, ночного  сторожа,  привязанного  к  воротам  кольцами  веревок и  с
тряпкой во рту.  Он  мычит, не в силах  крикнуть, и его мычание  сливается с
мычанием коров, проталкивающихся через ворота к морю.
     Увидев чету Тарктаковских в окне, Беня Крик озарился улыбкой.
     Беня. Мои поздравления, мадам и мосье! Я точен. Без опоздания!
     Тартаковский.   Заходите   в  дом,   Беня.   Мы   же  не  босяки,  чтоб
перекрикиваться через окно.
55. Интерьер. Гостиная. Ночь
     Мадам и мосье Тартаковский принимают гостя за чайным столом в гостиной.
Где-то в углу за  буфетом жмутся Боярский  со сватом, не решаясь напомнить о
своем присутствии.
     Тартаковский  (Бене). Зачем тебе  мои коровы? Что ты знаешь  о коровах?
Это самая дорогая порода. Из Германии. Таких в Одессе нет.
     Беня. Два ведра молока каждый день.
     Тартаковский. Что ты  будешь делать? Выпьешь все или станешь торговать?
Это не по твоей части, Беня.
     Б е н я. Я раздам коров женщинам с Молдаванки.
     Для их сопливых детишек и двух ведер молока в день хватит на один зуб.
     Тартаковский. А если дам тебе денег, сколько ты просил?
     Беня. Поздно. Теперь уж с процентами.
     Тартаковский. По рукам. Коров вернешь на место?
     Беня. Получив деньги. Наличными.
     Тартаковский.А потом что?
     Беня. Гарантирую безопасность. Семье и имуществу. Готов дать расписку.
     Тартаковский. Условие принято!
     И припечатал ладонью по  столу.  Потом  достал  раздутое  портмоне, что
привело  супругу  к  состоянию,  близкому  к  обмороку.  Пачка   за   пачкой
ассигнаций,  перетянутых  полосками  цветной бумаги,  легли  на  стол  между
стаканами в серебряных подстаканниках с недопитым чаем.
     Тартаковский. Считать нет нужды. Здесь точно, как в аптеке.
     Беня. Деньги любят, чтоб их считали. Зачем обижать?
     Он  заработал   умело,  как  профессиональный  счетовод,  ловко  хрустя
новенькими купюрами.  Боярский  и сват,  под  большим впечатлением, не могут
оторвать возбужденных глаз от движений его пальцев и в такт каждому движению
кивают головами.
     И вдруг Бенины пальцы дрогнули и застыли. Он поднял от денег  глаза. На
верхней  ступени  лестницы  появилось  видение: прелестное  юное существо  с
распущенными на ночь длинными волосами и в ночной сорочке.
     Глаза Бени раскрыты  так, что есть  опасность  вывалить из  орбит.  Усы
ощетинились. Он в состоянии крайнего возбуждения.
     Девушка  спросила  что-то по-французски,  и  ее  голосок  прозвучал как
колокольчик.
     Тартаковский. У