роткого
монолога Гамлета: см. Шекспир. "Гамлет", акт II, сцена 2.

     Гамлет. Проклятье, в этом есть нечто сверхъестественное, если бы только
философия могла до этого докопаться.

                               Трубы актеров.

     Гильденстерн. Вот и актеры.

     Гамлет. С приездом в Эльсинор вас, господа. Итак, ваши руки. (Берет  их
за руки.) Этикеты условности - придатки равнодушья. Обменяемся  их  знаками,
чтоб после встречи с актерами вам не показалось, будто  я  более  любезен  с
ними, чем с вами. Итак, с приездом. (Собираясь уходить.) Но мой дядя-папочка
и тетя-матушка ошибаются.
     Гильденстерн. Насчет чего, милорд?
     Гамлет. Я безумен только в норд-норд-вест; при южном ветре я еще отличу
сокола от цапли.

         Входит Полоний; Гильденстерн в этот момент отворачивается.

     Полоний. Рад вас видеть, господа.
     Гамлет (к Розенкранцу). Слушайте, Гильденстерн, и ты (к Гильденстерну),
Розенкранц, - на каждое ухо по слушателю. Старый младенец, которого вы здесь
видите, еще не  избавился  от  пеленок...  (Берет  Розенкранца  под  руку  и
увлекает его, разговаривая, в глубь сцены.)
     Полоний. Милорд, у меня для вас есть новости.
     Гамлет (отпуская Розенкранца и подражая.) Милорд, у меня для  вас  есть
новости. Когда Росций был актером в Риме...

      Розенкранц выходит на авансцену и приближается к Гильденстерну.

     Полоний (следуя по пятам за Гамлетом). Милорд, актеры уже прибыли.
     Гамлет. Ужжжже, ужжжже.

                          Гамлет и Полоний уходят.

  Розенкранц и Гильденстерн размышляют. Никто не хочет заговорить первым.

     Гильденстерн. Хм.
     Розенкранц. Да?
     Гильденстерн. Что?
     Розенкранц. Мне показалось, ты...
     Гильденстерн. Нет.
     Розенкранц. А.

                                   Пауза.

     Гильденстерн. Я думаю, можно сказать, что мы кой-чего достигли.
     Розенкранц. Ты так думаешь?
     Гильденстерн. Я думаю, так можно сказать.
     Розенкранц. Я думаю, можно сказать, что он нас одурачил.
     Гильденстерн. Не следовало так напрягаться.
     Розенкранц. "Вопрос и ответ. Старый добрый  способ".  Вертел  нами  как
хотел.
     Гильденстерн. Раз или  два  он  нас,  возможно,  поймал,  но  я  думаю,
прогресс есть.
     Розенкранц (просто). Он нас уделал.
     Гильденстерн. С небольшим перевесом.
     Розенкранц (со  злостью).  Двадцать  семь  -  три,  и  ты  считаешь,  с
небольшим перевесом?! Он нас уделал. Начисто.
     Гильденстерн. Да? А наши увертки!
     Розенкранц. О, великолепно, великолепно! "За вами посылали?" - говорит.
"Вообще-то посылали, милорд, но..." - я не знал, куда деваться.
     Гильденстерн. Он задал целых шесть риторических.
     Розенкранц. О да, прекрасная игра. В течение десяти  минут  он  выпулил
двадцать семь вопросов и ответил на три. Я все ждал, когда  же  ты  припрешь
его к стенке. "Когда же он начнет его припирать?" - спрашивал я себя.
     Гильденстерн. И два повтора.
     Розенкранц. И ни одного стоящего вопроса у нас.
     Гильденстерн. Но мы все же установили симптомы, не так ли?
     Розенкранц. Половина сказанного им означала  что-то  другое,  а  другая
половина вовсе ничего не означала.
     Гильденстерн. Мучительное честолюбие - комплекс уязвленности,  вот  мой
диагноз.
     Розенкранц. Шесть риторических, два повтора, остается девятнадцать,  из
которых мы ответили на пятнадцать. А что получили взамен? Что  он  подавлен!
Что Дания - тюрьма и он предпочел бы жить в ореховой скорлупе. Честолюбие  и
нежелание мириться с фактами. А  единственный  прямой  вопрос,  который  мог
привести к чему-нибудь стоящему, привел всего лишь  к  этому  ослепительному
откровению, что он может отличить сокола от цапли.

                                   Пауза.

     Гильденстерн. Если ветер южный.
     Розенкранц. И погода хорошая.
     Гильденстерн. А если нет, то не может.
     Розенкранц. Дитя природы. (Слюнит палец и поднимает его, стоя  лицом  к
залу.) А сейчас южный?
     Гильденстерн (глядя в зал). Не похоже. Почему ты так думаешь?
     Розенкранц. Я не сказал, что так думаю.  Что  до  меня,  то,  может,  и
северный.
     Гильденстерн. Не думаю.
     Розенкранц. Ну, знаешь... становишься догматиком.
     Гильденстерн. Постой минуту - мы прибыли, грубо  говоря,  с  юга.  Если
верить нашей, грубо говоря, карте.
     Розенкранц.  Верно.  Но  вот  с  какой  именно   стороны?   (Неуверенно
озирается.) Грубо говоря.
     Гильденстерн (откашливаясь). Утром солнце бывает  на  востоке.  Это,  я
думаю, можно принять.
     Розенкранц. Что сейчас утро?
     Гильденстерн. Если это так и солнце  находится  там  (справа  от  него,
стоящего лицом к залу), то тут (перед собой) был бы север. С другой стороны,
если сейчас не утро и солнце село там (слева), то тут (неуверенно) был бы...
тоже север. (Ободряясь.) С другой стороны, если мы пришли оттуда (в  зал)  и
сейчас утро, солнце вставало бы там (слева), и если оно  действительно  село
там и еще утро, то тогда мы должны были прийти оттуда (показывает назад),  и
если тут (слева) юг, а солнце село там (в зал), тогда сейчас полдень.  Между
тем, если все это не так - -
     Розенкранц. Почему бы тебе просто не сходить и посмотреть?
     Гильденстерн. Прагматизм?! Это  все,  что  ты  можешь  предложить?  Ты,
видно, не понимаешь, в какой мы  ситуации.  Здесь  на  компас  надеяться  не
приводится, понял? (Пауза.)  И  вообще  тут  на  севере,  ничего  не  знаешь
наверняка - всегда так темно...
     Розенкранц. Я просто считал, что  положение  солнца,  если  его  видно,
может приблизительно подсказать, который час, и наоборот, что часы, если они
идут, могут приблизительно подсказать, где юг. Я  забыл,  что  ты  пытаешься
установить.
     Гильденстерн. Я пытаюсь установить направление ветра.
     Розенкранц. Но никакого ветра нет. Просто сквозняк.
     Гильденстерн. В таком случае - откуда. Найдем источник, и  это  поможет
приблизительно  ориентироваться,  с   какой   стороны   пришли.   Что   даст
приблизительную идею, где юг. Для дальнейших поисков.
     Розенкранц. Из-под пола дует. (Он разглядывает пол.) Не  может  же  это
быть югом, а?
     Гильденстерн. Да, это не направление. Слушай, лизни  палец  на  ноге  и
помахай немного.
     Розенкранц (прикидывая расстояние от рта до ступни). Знаешь,  лучше  ты
лизни.

                                   Пауза.

     Гильденстерн. Ладно, бросим это.
     Розенкранц. Или я лизну тебе, хочешь?
     Гильденстерн. Нет, спасибо.
     Розенкранц. Могу даже покачать тебе ногу.
     Гильденстерн (хватая Розенкранца за грудь.) Что, черт возьми,  с  тобой
творится?
     Розенкранц. Просто думал помочь по-дружески.
     Гильденстерн (успокоившись). Ладно; должен же кто-нибудь прийти. Только
на это остается рассчитывать. В конце концов.

                               Большая пауза.

     Розенкранц. Если только они там друг друга не передавили.  Крикни.  Или
свистни. Чтобы они почувствовали. Чтобы заинтересовались.
     Гильденстерн. А-а, колеса завертелись, и теперь у них своя скорость. На
которую мы... обречены. Каждый оборот - порождение предыдущего. В чем - суть
движения. Попытайся мы вращаться самостийно, вся  телега  полетит  к  черту.
Это, по крайней мере, утешение. Потому что если б случайно - чисто  случайно
-  обнаружить  -  или  даже  только  предположить,  что  наша  -   э-э-э   -
импульсивность тоже только часть ихнего порядка, - тогда лучше  покончить  с
собой. (Садится.) Один китаеза, из династии  Тан,  -  по  мнению  некоторых,
большой философ, - ему однажды приснилось, что он - бабочка, и с этой минуты
он уже никогда не был полностью уверен, что он не бабочка,  которой  снится,
что  она  китайский  философ...   Двойное   ощущение   безопасности.   Можно
позавидовать.

Длинная  пауза.  Розенкранц  вскакивает  с места и пристально вглядывается в
                              глубину партера.

     Розенкранц. Горит!
     Гильденстерн (срываясь с места). Где?!
     Розенкранц. Нигде. Просто хотел  показать,  что  значит  злоупотреблять
свободой слова. Чтоб убедиться, что она существует. (Смотрит в зал, потом  с
отвращением отворачивается и идет в глубину сцены, потом снова возвращается,
снова смотрит в зал.) Ни души. Чтоб они все  сгорели.  Вместе  с  ботинками.
(Вынимает монету, подбрасывает, ловит, смотрит на нее, кладет в карман.)
     Гильденстерн. Что?
     Розенкранц. Что - что?
     Гильденстерн. Орел или решка?
     Розенкранц. Не обратил внимания.
     Гильденстерн. Неправда.
     Розенкранц. Да? Неужели? (Вынимает монету, разглядывает.) Верно  -  это
мне что-то напоминает.
     Гильденстерн. А что именно, а?
     Розенкранц. То, о чем и вспоминать неохота.
     Гильденстерн. Что сжигаем мосты, по которым сюда мчимся, не имея других
доказательств  своего  движения,  кроме  воспоминаний  о   запахе   дыма   и
предположения, что он вызывал слезы.

Розенкранц  подходит к нему с улыбкой, зажав большим и указательным пальцами
монету;  он накрывает монету ладонью, потом убирает обе руки за спину; потом
протягивает Гильденстерну оба кулака, Гильденстерн изучает их, потом хлопает
             по левому. Розенкранц разжимает ладонь: она пуста.

     Розенкранц. Нет.

Процесс  повторяется.  Гильденстерн  снова  указывает  на  левую, Розенкранц
                           разжимает: она пуста!

Ха-ха, два-ноль!

Процесс  повторяется.  Но  тут  Гильденстерн,  снова  не  угадав, заставляет
                    Розенкранца разжать и вторую ладонь.
Розенкранц  неохотно  разжимает:  она  тоже  пуста.  Розенкранц  хихикает, а
                     Гильденстерн уходит в глубь сцены.
Внезапно  Розенкранц  прекращает смеяться, начинает вертеть головой, хлопает
 себя по карманам, нагибается, шарит под ногами, на лице его - недоумение.
Поиски   прерывает   появление   Полония,   входящего   из  глубины  сцены в
                      сопровождении актеров и Гамлета.

     Полоний. Пойдемте, господа.
     Гамлет. Следуйте за ним, друзья. Мы услышим пьесу завтра. (В сторону  -
актеру, который замыкает процессию.)  Послушай  меня,  дружище.  Сможете  вы
сыграть "Убийство Гонзаго"?
     Актер. Да, милорд.
     Гамлет. Представим это завтра вечером.  Сможешь,  если  нужно,  выучить
монолог строк примерно в двенадцать-шестнадцать, который, может, я сочиню  и
всуну туда, ну как?
     Актер. Конечно, милорд.
     Гамлет. Превосходно. Ступайте за этим господином, только  смотрите,  не
подражайте ему.

Актер   идет   в   глубь   сцены,   замечает  Розенкранца  и  Гильденстерна.
Останавливается. Гамлет, также пересекая сцену, обращается к ним без паузы.

Друзья мои, покидаю вас до вечера; рад вас видеть в Эльсиноре.
     Розенкранц. Добрейший принц!

                              Гамлет выходит.

     Гильденстерн. Значит, ты настиг нас.
     Актер (холодно). Нет еще, сэр.
     Гильденстерн. Попридержи язык, не то мы его у тебя вырвем  -  и  вообще
выпотрошим, как соловья на римском пиршестве.
     Розенкранц. Украл у меня изо рта.
     Гильденстерн. И слова уже не понадобятся.
     Розенкранц. Начнешь заикаться.
     Гильденстерн. Как немой в монологе.
     Розенкранц. Как соловей на римском пиршестве.
     Гильденстерн. Реплики укоротятся.
     Розенкранц. Исчезнет артикуляция.
     Гильденстерн. Останется жестикуляция.
     Розенкранц. И драматическая пауза.
     Гильденстерн. Язык уже ничего не сможет.
     Розенкранц. Облизать губы.
     Гильденстерн. И ощутить привкус слез.
     Розенкранц. Или - завтрака.
     Гильденстерн. Не почувствует разницы.
     Розенкранц. Ее и не будет.
     Гильденстерн. Слова не понадобятся.
     Розенкранц. Догонять будет незачем.
     Гильденстерн. Значит, ты догнал нас.
     Актер (громко). Нет еще! (Горько.) Это вы нас бросили.
     Гильденстерн. А, я и забыл - вы же собирались дать  представление.  Да,
жаль, что мы это упустили.
     Актер (взрываясь). Нам стыдно теперь смотреть друг на друга! (Овладевая
собой.) Вы не понимаете этого унижения - быть  лишенным  единственной  вещи,
которая делает эту жизнь выносимой, - сознания, что кто-то смотрит... Мы уже
вошли во вкус, уже лежало два трупа, и тут мы обнаружили, что - никого,  что
раздеваемся донага в пустоте, что мы - нигде.
     Розенкранц. Реплика номер тридцать восемь.
     Актер (подавленно). И вот, как несмышленые дети, приплясывая, в одежде,
которую никто не носит, твердя слова, которых никто не говорит,  в  дурацких
париках, клянясь в любви, распевая куплеты, убивая  друг  друга  деревянными
мечами, впустую вопя о потерянной вере  после  пустых  клятв  отмщенья  -  и
каждый жест, каждая поза растворялись в прозрачном, необитаемом  воздухе,  -
мы разбазаривали свой талант  и  распинались  под  пустым  небом,  и  только
неразумные птицы внимали нам. (Оборачивается к ним.) Ну что, понятно?  Мы  -
актеры, мы нечто обратное людям! (Он вздрагивает, голос его  успокаивается.)
Вспомните сейчас о спрятанной в самой глубине  души,  о  самой...  тайной...
самой интимной вещи... или мысли... которая у  вас  есть...  или  была...  и
которая уже потому в безопасности, что вы о ней забыли. (Он смотрит на  них,
затем - в  публику;  Розенкранц  поднимает  ничего  не  выражающий  взгляд.)
Вспомнили? (Отчеканивая каждое слово.) Так вот, я видел, что вы вспомнили.

                     Розенкранц возбужденно вскакивает.

     Розенкранц. Ты! Никогда! Лжешь! (Овладевает  собой  и,  усмехнувшись  в
пустоту, садится.)
     Актер. Мы актеры... мы отказались  от  самих  себя,  как  требует  наша
профессия, - уравновесив  это  дело  мыслью,  что  кто-то  на  нас  смотрит.
Оказалось - никто. Нас купили. Пока продолжался длинный монолог убийцы,  мы,
не смея шелохнуться, застыв в своих  позах,  сначала  с  надеждой,  потом  с
неуверенностью, потом уже в полном отчаянии обшарили  глазами  каждый  куст,
каждый бугорок, каждый угол  -  но  вас  нигде  не  было.  И  все  это  пока
убивец-король клялся  горизонту  в  безмерных  своих  прегрешениях...  Потом
головы зашевелились, шеи стали вытягиваться - осторожно, как у ящериц,  труп
невинной Розалинды подал признаки жизни, и король запнулся. Даже тогда  сила
привычки и упорная надежда, что наша публика все-таки следит за  нами  из-за
какого-нибудь куста, еще долго заставляла тела наши бессмысленно  двигаться,
рты раскрываться - хотя уже ни складу ни ладу не было, - пока все  это,  как
телега о камень, не споткнулось о тишину. Никто не  подошел.  Никто  нас  не
окликнул. Тишина была  ненарушимой,  гнетущей,  бесстыдной.  Мы  сняли  наши
короны, и мечи, и золотое тряпье и молча двинулись по дороге к Эльсинору.

Тишина.   Потом  Гильденстерн  начинает  аплодировать  в  одиночку  с  плохо
                            скрываемой иронией.

     Гильденстерн. Превосходно, превосходно. Браво. Если  б  еще  эти  глаза
могли плакать... Может, только метафор многовато, а? Подумай. Это не критика
- так,  дело  вкуса.  Итак,  вы  здесь  -  чтобы  отомстить.  В  переносном,
конечно... Впрочем,  мы  в  расчете  -  это  чтоб  вы  знали,  кому  обязаны
приглашением играть при дворе.
     Розенкранц. Да, мы рассчитываем на вас, ему надо отвлечься. Мы  думаем,
вы как раз то, что ему нужно. (На его лице возникает еле заметная улыбка, но
он тотчас берет себя в руки.) Что вовсе не означает обычное ваше похабство -
не следует трактовать августейших особ как людей с заурядными  извращениями.
Они ничего не знают об этом, а  вы  ничего  не  знаете  о  них,  что  делает
сосуществование возможным. Итак, дайте  принцу  простой  хороший  спектакль,
понятный для всех членов семейства, - или вам придется паясничать в  таверне
уже нынче вечером.
     Гильденстерн. Или завтра.
     Розенкранц. Или никогда.
     Актер. Мы имеем право выступать здесь. И всегда имели.
     Гильденстерн. Что, играли для него прежде?
     Актер. Да, сэр.
     Розенкранц. А что он предпочитает?
     Актер. Классику.
     Розенкранц. С перчиком.
     Гильденстерн. А что даете нынче?
     Актер. "Убийство Гонзаго".
     Гильденстерн. Чудные стихи и масса трупов.
     Актер. Содрано с итальянского...
     Розенкранц. О чем там?
     Актер. О короле и королеве...
     Гильденстерн. Своих не хватает! Что еще?
     Актер. Кровь - -
     Гильденстерн. Любовь и риторика.
     Актер. Точно. (Собирается идти.)
     Гильденстерн. Ты это куда?
     Актер. Могу приходить и уходить как захочу.
     Гильденстерн. И знаешь все входы и выходы.
     Актер. Я бывал здесь и раньше.
     Гильденстерн. А мы только нащупываем почву.
     Актер. Если щупать, то лучше голову - пока на плечах.
     Гильденстерн. Исходишь из опыта?
     Актер. Из прецедентов.
     Гильденстерн. Будучи здесь не первый раз.
     Актер. И знаю, откуда ветер дует.
     Гильденстерн. Значит, и нашим и вашим.  Неглупо.  Впрочем,  это  норма,
учитывая, так сказать, род занятий.

Лицо  актера не выражает ничего. Он снова пытается уйти, но Гильденстерн его
                                удерживает.

Говоря  откровенно, мы дорожим вашим обществом за неимением другого. Слишком
долго  были  предоставлены  самим себе... В итоге неуверенность, связанная с
чужим обществом, оказывается даже привлекательной.
     Актер. Неуверенность - нормальное состояние. Вы не исключение.

            Он снова пытается уйти; Гильденстерн удерживает его.

     Гильденстерн. Но ради всего святого - что нам делать?!
     Актер. Расслабьтесь. Реагируйте. Как все люди. Нельзя же идти по жизни,
на каждом углу задавая проклятые вопросы.
     Гильденстерн. Но мы не знаем, что происходит. И что нам с собой делать.
Мы не знаем, как нам поступать.
     Актер. Как? Естественно. Вы же знаете по крайней мере, зачем вы здесь.
     Гильденстерн. Знаем только то, что нам говорят. А  это  -  немного.  И,
кроме того, мы не убеждены, что это - правда.
     Актер. В этом никто не  убежден.  Все  приходится  принимать  на  веру.
Правдиво  только  то,  что  принимается  за  правдивое.  Такова   плата   за
существование. Можно быть нищим, но все в порядке, пока есть такое  покрытие
и пока его можно разменять. Человек основывается на предположениях.  Что  вы
предполагаете?
     Розенкранц. Гамлет переменился, внешне и внутренне. Мы должны выяснить,
что повлияло.
     Гильденстерн. Он не слишком идет навстречу.
     Актер. Кто идет - в наши-то времена?
     Гильденстерн. Он... э-э-э... мрачен.
     Актер. Мрачен?
     Розенкранц. Безумен.
     Актер. В каком смысле?
     Розенкранц. Ох. (К Гильденстерну.) В каком смысле?
     Гильденстерн. Ну, не то чтобы безумен - подавлен.
     Актер. Подавлен.
     Гильденстерн. Мрачно настроен.
     Розенкранц. Зависит от настроений.
     Актер. Мрачных?
     Гильденстерн. Безумен. И вообще.
     Розенкранц. Именно.
     Гильденстерн. В частности.
     Розенкранц. Разговаривает сам с собой. Что
     признак безумия.
     Гильденстерн. Если не говорит разумные
     вещи. Что он делает.
     Розенкранц. Что означает обратное.
     Актер. Чему?

                              Короткая пауза.

     Гильденстерн. Думаю, я понял. Человек, разговаривающий сам с собой,  но
со смыслом, не более безумен, чем человек,  разговаривающий  с  другими,  но
несущий околесицу.
     Розенкранц. Или одинаково безумен.
     Гильденстерн. Или одинаково.
     Розенкранц. А он делает то и то.
     Гильденстерн. То-то и есть.
     Розенкранц. Клинически нормален.

                                   Пауза.

     Актер. Почему?
     Гильденстерн. А? (К Розенкранцу.) Почему?
     Розенкранц. Именно.
     Гильденстерн. Именно - что?
     Розенкранц. Именно почему.
     Гильденстерн. Что именно почему?
     Розенкранц. Что?
     Гильденстерн. Почему?
     Розенкранц. Что почему, собственно?
     Гильденстерн. Почему он безумен?
     Розенкранц. Понятия не имею.

                                   Шаги.

     Актер