. Старик считает, что он влюбился в дочку.
     Розенкранц (пораженный). О боже, это свыше моего разумения!
     Актер. Нет, нет - у него нет дочки - старик считает, что он влюбился  в
его дочку.
     Розенкранц. Старик?
     Актер. Гамлет. Влюбился в дочку старика. Старик так думает.
     Розенкранц. Хо! Это уже приобретает смысл. Страсть без взаимности.

                           Актер порывается уйти.

     Гильденстерн (полицейским тоном). Никто  не  выйдет  из  этой  комнаты.
(Пауза, мягче.) Без достаточных оснований.
     Актер. Почему?
     Гильденстерн. Это  болтание  взад-вперед  напоминает  балаган.  Теряешь
контроль над ситуацией. Отныне здесь будет царить порядок.
     Актер. Мне надо учить стихи.
     Гильденстерн. Проходи.

Актер уходит в боковую кулису. Розенкранц складывает ладони рупором и кричит
                         в противоположную сторону.

     Розенкранц. Следующий!

                                  Никого.

     Гильденстерн. Чего ты ждешь?
     Розенкранц. Чего-то... кого-то... Ничего.

                            Сидят лицом к залу.

Голоден?

     Гильденстерн. Нет, а ты?
     Розенкранц (задумчиво). Нет. Помнишь ту монету?
     Гильденстерн. Что?
     Розенкранц. Наверно, я потерял ее.
     Гильденстерн. Какую монету?
     Розенкранц. Не помню точно.

                                   Пауза.

     Гильденстерн. Ах, ту... смешно.
     Розенкранц. Не понимаю, как это вышло.
     Гильденстерн. У тебя это само получается.
     Розенкранц. Да, это мой трюк.
     Гильденстерн. Попробуй еще раз.

                              Небольшая пауза.

     Розенкранц. Мы не можем себе это позволить.
     Гильденстерн. Правильно. Человек должен думать о будущем.
     Розенкранц. Следовало бы.
     Гильденстерн.  Иметь  будущее.  В  конце  концов,  человек  его  всегда
имеет... сейчас... и сейчас... и сейчас...
     Розенкранц. Без конца. Впрочем, нет, вряд ли. (Пауза.) Ты представляешь
себя когда-нибудь мертвым, по-настоящему... в ящике и с крышкой сверху?
     Гильденстерн. Нет.
     Розенкранц. Я, конечно,  тоже...  Глупо  нервничать  по  этому  поводу.
Потому что думаешь о себе в ящике как о  живом,  не  учитывая,  что  ты  уже
мертвый... а это ведь не то же самое, правда? То есть ты уже  не  знаешь,  в
ящике ты или нет. Это ведь как если просто спать в ящике.  Не  то  чтоб  мне
нравилось спать в ящике, особенно без воздуха. Потому что  если  проснешься,
то ты уже мертвый, это во-первых; и что тогда делать? Тем более -  в  ящике.
Вот это-то мне и не нравится. Потому я и не думаю об этом...

             Гильденстерн беспокойно ерзает и кутается в плащ.

Потому  что  тогда ты уже беспомощен, верно? Запихнутый в ящик, и ты уже там
навсегда.  Даже  если  учесть,  что  ты  мертв,  все равно неприятная мысль.
Особенно  если  ты  по-настоящему  мертв.  Вот  представь - представь, что я
запихиваю  тебя сейчас в ящик, - что ты предпочтешь: быть живым или мертвым?
Конечно,  живым.  Потому  что  жизнь  в  ящике  лучше,  чем не жизнь вообще.
По-моему.  По  крайней  мере  есть  шанс.  Лежишь себе и думаешь - ладно, по
крайней  мере я жив. Кто-нибудь все-таки придет и постучит и скажет: выходи.
(Стучит кулаком по полу.) Эй ты, как тебя там! Вылезай!
     Гильденстерн (вскакивает, яростно). Перестань!  Ты  способен  свести  с
ума!

                                   Пауза.

     Розенкранц. На  твоем  месте  я  бы  не  обращал  внимания.  Ты  просто
подавлен. (Пауза.) Вечность  -  ужасная  вещь.  То  есть  где  она  все-таки
кончается?  (Пауза,  потом  весело.)   Два   ранних   христианина   случайно
встретились на небесах. "Неужто я вижу Савла из Тарса? - воскликнул один.  -
Ты-то что тут делаешь?" - "Тарса-Шмарса, - буркнул другой. - Ты  видишь  уже
Павла". (Он встает и хлопает в ладоши.) Им все  равно.  Рассчитывать  не  на
что. Можно позеленеть, пока они явятся.
     Гильденстерн. Или посинеть. Или покраснеть.
     Розенкранц. Христианин,  мусульманин  и  еврей  встретились  однажды  в
закрытом экипаже... "Зильберштейн! - воскликнул еврей. -  Как  зовут  твоего
приятеля?" - "Его зовут Абдулла, - говорит мусульманин. - Но с тех  пор  как
он обратился, он мне больше не приятель". (Снова подскакивает  и  кричит  за
кулисы.) Эй, вы, я знаю, что  вы  там!  Давайте  сюда,  поболтаем!  (Пауза.)
Ничего не поделаешь. Никого... (Шагает по  сцене.)  Где  тот  момент,  когда
человек впервые узнает о смерти? Должен же он где-то быть, этот момент, а? В
детстве, наверно, когда ему впервые приходит в голову, что он не будет  жить
вечно. Это должно бы было быть потрясающе - надо порыться в памяти. И все же
- не помню. Наверно, это никогда меня не заботило Что из этого следует?  Что
мы, должно быть, рождаемся с предчувствием смерти.  Прежде  чем  узнаем  это
слово, прежде чем узнаем, что существуют  вообще  слова,  являясь  на  свет,
окровавленные и визжащие, мы уже знаем, что для всех компасов на свете  есть
только одно направление, и время - мера его.  (Умолкает,  потом  отчаянно  и
быстро.) Индус, буддист и укротитель львов встретились однажды  в  цирке  на
индо-китайской границе... (Прерывает себя.) Они считают нас мебелью! Я этого
не потерплю! Имейте это в  виду!  (Он  снова  круто  оборачивается  лицом  к
кулисам.) Катитесь отсюда! Все! Вход запрещен! Закрыто! (Никто не входит, он
переводит дух.) Так-то лучше...

Тотчас  же  после  его  слов  в  глубине  сцены возникает большая процессия,
возглавляемая  Клавдием;  за  ним  -  Гертруда,  Полоний,  Офелия.  Клавдий,
поравнявшись  с Розенкранцем, берет его под руку и сразу же начинает беседу:
текст  см.  "Гамлет",  акт  III, сцена 1. Гильденстерн все еще стоит лицом к
публике,  пока  Клавдий,  Розенкранц  и  остальные  проходят в глубь сцены и
                            поворачивают назад.

     Гильденстерн. Смерть, сопровождаемая вечностью... худшее,  что  есть  в
обоих мирах. Это и вправду ужасная мысль.

Он  оборачивается  и  направляется  в  глубь  сцены, чтобы принять участие в
         разговоре. Гертруда и Розенкранц выходят на передний план.

     Гертруда. Он хорошо вас принял?
     Розенкранц. Как истый джентльмен.
     Гильденстерн (вернувшись как раз вовремя, чтоб вступить в беседу). Но и
с большой натянутостью тоже.
     Розенкранц (лжет, сознает, что лжет, и даже не  старается  это  скрыть;
может быть, даже подмигивает Гильденстерну). Скуп на вопросы, но непринужден
в своих ответах.

     Гертруда.
                     Вам удалось его развлечь?
     Розенкранц. Мадам,
                     Случилось так, что мы перехватили
                     В дороге некоих актеров; это
                     Ему сказали мы, и он как будто
                     Обрадовался даже; здесь они
                     И, кажется, уже приглашены
                     Играть пред ним сегодня.

     Полоний. Это верно:
                     И он через меня шлет просьбу вашим
                     Величествам послушать и взглянуть.

     Клавдий

                     От всей души; и мне отрадно слышать,
                     Что к этому он склонен. Продолжайте
                     Свои усилья, поощряйте в нем
                     Вкус к этим развлеченьям.

     Розенкранц. Да, милорд.

     Клавдий (снова возглавляя процессию).

                     Гертруда, милая, оставь нас ненадолго.
                     Мы тут за Гамлетом послали кой-кого,
                     Чтоб здесь он встретился как бы случайно
                     С Офелией...

                        Клавдий и Гертруда выходят.

     Розенкранц (брезгливо). Ни минуты покоя! И туда, и сюда - так и прут со
всех сторон.
     Гильденстерн. Ты вечно недоволен.
     Розенкранц. Все время ставят палки в колеса... Неужто не можем обойтись
без них?
     Гильденстерн. Не все ли равно?
     Розенкранц. Я пошел.

Розенкранц заворачивается в плащ. Гильденстерн не обращает на него внимания.
Розенкранц  неуверенно  идет в глубь сцены. Всматривается во что-то и быстро
                               возвращается.

     Гильденстерн. Что поделывает?
     Розенкранц. Ничего.
     Гильденстерн. Что-нибудь он должен делать.
     Розенкранц. Идет.
     Гильденстерн. На руках?
     Розенкранц. Нет.
     Гильденстерн. Нагишом?
     Розенкранц. Застегнут на все пуговицы.
     Гильденстерн. Мелет что-нибудь?
     Розенкранц. По-моему, нет.
     Гильденстерн. Ты, наверно, ошибся.
     Розенкранц. Вряд ли.

                                   Пауза.

     Гильденстерн.  Честное  слово,  не  представляю,  как  его  втянуть   в
разговор.

В глубине сцены показывается Гамлет, который жестикулирует, как бы взвешивая
"за" и "против" во время своего - нами не слышимого - монолога. Розенкранц и
                       Гильденстерн наблюдают за ним.

     Розенкранц. Ну, можем сказать, что воспользовались случаем...  повидать
его... Это и вправду вышло случайно... по-моему... По-моему, надо  напрямик,
без церемоний... как мужчина с мужчиной...  По  старой  дружбе...  Например:
слушай, старина, что все это значит?..  В  этом  духе...  по-моему.  Прямой,
непринужденный подход. Да, именно так... по-приятельски... Этот случай  надо
хватать, я считаю... если мое мнение, конечно, учитывается... Дареному  коню
можно и в глаза заглянуть... И так далее. (Делает шаг в сторону Гамлета,  но
нервы его сдают, и он возвращается.) Благоговение, вот что нам мешает. Перед
голубой кровью. Как доходит до дела, всегда пасуем...

Входит  Офелия,  представляющая в единственном числе нечто вроде религиозной
                                 процессии.

     Гамлет

                 Мой грех в своих молитвах вспомни, нимфа.

Услышав его голос, Офелия останавливается; он берет ее за руку и притягивает
                                  к себе.

     Офелия. Мой добрый принц,
                 Как поживали вы все это время?
     Гамлет. Благодарю вас; сносно, сносно, сносно.

                 Переговариваясь, они исчезают за кулисами.

     Розенкранц. Вроде как в городском парке.
     Гильденстерн.   Да,   выразительно.   Ну,   так   как   насчет   твоего
непринужденного подхода? Могло произвести сильное впечатление.  Если  я  еще
имею право на личное мнение - сядь и заткнись. Хватит твоих фантазий.
     Розенкранц (почти в слезах). Это невыносимо!

Появляется женская фигура в королевском одеянии. Розенкранц подкрадывается к
    ней сзади, закрывает глаза ладонями и - с отчаянной фамильярностью:

Угадай, кто?!
     Актер (появляясь из дальнего угла сцены). Альфред!

Розенкранц  опускает  руки  и  быстро оборачивается. Оказывается, он обнимал
Альфреда, одетого в женское платье и в парике блондинки. Актер все еще стоит
      в углу сцены. Розенкранц подходит к нему. Они стоят нос к носу.

     Розенкранц. Виноват.

Актер  автоматически  поднимает правую ногу. Розенкранц наклоняется и кладет
руку  на  пол  в  этом  месте. Актер опускает ногу. Розенкранц вскрикивает и
                                отскакивает.

     Актер. Прошу прощения.
     Гильденстерн (K Розенкранцу). Что он сделал?
     Актер. Топнул ногой.
     Розенкранц. Моя рука была на полу.
     Гильденстерн. Ты сунул свою руку под его ногу?
     Розенкранц. Я - -
     Гильденстерн. Зачем?
     Розенкранц. Я думал - - (Вцепляется в Гильденстерна.) Не оставляй меня!

Он  порывается к выходу; оттуда появляется актер в одежде короля. Розенкранц
бросается  в  другую сторону; оттуда выходят два актера в плащах. Розенкранц
совершает  еще  одну  попытку,  но  навстречу  появляется  еще один актер, и
   Розенкранц замирает посреди сцены, 1-й актер устало хлопает в ладоши.

     Актер. За дело! Времени маловато.
     Гильденстерн. Что происходит?
     Актер. Генеральная репетиция. А теперь, если вы не возражаете, отойдите
чуть-чуть  в  сторонку...  так...  хорошо.  (К  актерам.)  Все  готовы?   (К
Розенкранцу и Гильденстерну.) Мы  все  время  работаем  в  одних  и  тех  же
костюмах, и они, знаете, часто забывают, кого именно надо играть... Альфред!
Перестань ковырять в носу. Королевы совершают это... умственным путем... Это
у них наследственное. Отлично. Тишина. Поехали!
     Актер-король. Уж тридцать раз как колесница Феба...
     Актер (вскакивая, со злостью.) Нет,  нет,  нет!  Начинай  с  пантомимы,
понял? Ваше  трепаное  величество!  (К  Розенкранцу  и  Гильденстерну.)  Они
немножко не в форме, но когда  они  начнут  умирать,  то  будут  бесподобны.
Смерть вызывает у них вдохновение.
     Гильденстерн. Очень мило с их стороны.
     Актер. Ничего нет более неубедительного, чем неубедительная смерть".
     Гильденстерн. Бесспорно.

                          Актер хлопает в ладоши.

     Актер. Акт первый - пошли!

Пантомима.  Тихая  мелодия флейты. Актер-король и актер-королева обнимаются.
Она  становится  на  колени  и о чем-то молит его. Он поднимает ее с колен и
кладет свою голову ей на плечо. Засыпает. Она, видя, что он уснул, оставляет
                                    его.

     Гильденстерн. Что это означает?
     Актер. Видите ли, это такой прием. Это - схема; с ее помощью мы  делаем
происходящее более или менее понятным. Язык наших пьес настолько  плох,  что
компенсирует недостатки стиля разве что своей неясностью.

Пантомима  продолжается - входит другой актер. Он снимает со спящего корону,
целует ее. Потом достает флакончик с ядом и вливает его в ухо спящего, потом
                                  выходит.
                  Спящий, героически содрогаясь, умирает.

     Розенкранц. А это кто был?
     Актер. Брат короля и дядя принца.
     Гильденстерн. Не очень-то по-братски.
     Актер. И вообще не по-родственному. Особенно дальше.

Королева  возвращается;  найдя  короля  мертвым,  проводит сцену горя. Снова
входит  отравитель,  сопровождаемый  двумя  актерами  в плащах. Тело уносят.
Отравитель  как  бы утешает королеву дарами. Поначалу она сопротивляется, но
вскоре   уступает   ему   и  отвечает  на  ласки.  В  этот  момент  слышится
душераздирающий  женский  вопль, и появляется Офелия, преследуемая Гамлетом.
Гамлет - в истерике, он кричит на нее, хватает за рукав и т. д.; все это - в
                               центре сцены.

     Гамлет. Нет, с меня довольно, это свело меня с ума.

                     Она опускается, плача, на колени.

Я  говорю:  у  нас  не  будет  больше  браков.  (Снижает  голос, обращаясь к
застывшим  в  своих  позах  актерам.)  Те,  которые  уже в браке (исподтишка
кланяется  королеве  и  отправителю;  более доверительным тоном), все, кроме
одного, останутся жить. (Невесело усмехается им, собираясь отойти; тон снова
меняется,  последние  слова  он произносит с нарастанием.) Прочим оставаться
как они есть. (Уже уходя, он наклоняется к трясущейся Офелии и произносит ей
прямо в ухо, отрывисто.) В монастырь, в монастырь...

Он  выходит.  Офелия  посреди  сцены  падает  на колени, ее всхлипывания еле
                          слышны. Небольшая пауза.

     Актер-король. Уж тридцать раз как колесница Феба...

Входят Клавдий с Полонием; они приближаются к Офелии и поднимают ее. Актеры,
              опустив головы, быстро отступают в глубь сцены.

     Клавдий.

                   Любовь? Не к ней мечты его стремятся;
                   И речь его, хотя в ней мало строя,
                   Была не бредом. У него в душе
                   Уныние высиживает что-то.
                   И я боюсь, что вылупиться может
                   Опасность; чтоб ее предупредить,
                   Я, быстро рассудив, решаю так:
                   Он в Англию отправится немедля...

С  этими  словами  они - Клавдий, Полоний, Офелия - исчезают из виду. Актер,
        выходя вперед, хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание.

     Актер. Так не пойдет, джентльмены. (Актеры смотрят  на  него.)  С  этим
нельзя выходить на сцену. (К Гильденстерну.) Какое у вас впечатление?
     Гильденстерн. А какое должно быть впечатление?
     Актер (актерам). Вы не даете самой сути!

  Розенкранц делает несколько шагов вслед за Офелией, потом возвращается.

     Розенкранц. Любовью это мне не кажется.
     Гильденстерн. Возвращаясь к нашим баранам...
     Актер (к актерам). Это было ни к черту.
     Розенкранц (к Гильденстерну). Похоже, вечером будет хаос.
     Гильденстерн. Не суйся - мы только зрители.
     Актер. Акт второй! По местам!
     Гильденстерн. Разве это еще не конец?
     Актер. Вы называете это концом? Когда  еще  нет  трупов?  Ну  нет;  что
называется, только через... ваш труп.
     Гильденстерн. Как я должен это принять?
     Актер. Лежа. (Короткий смешок - но в ту же секунду это  лицо  человека,
который никогда не смеялся.) У произведения искусства всегда  есть  замысел,
вы  же  знаете.  События  развиваются  сами  по  себе,  пока  не   наступает
эстетический, нравственный и логический финал.
     Гильденстерн. А какой финал на этот раз?
     Актер. Обычный. Вариантов, не бывает: мы приближаемся  к  месту,  когда
все, кому назначено умереть, умирают.
     Гильденстерн. Назначено?
     Актер. Ну, между "кушать подано"  и  "трагической  иронией"  достаточно
места для проявления наших индивидуальных способностей. Вообще  говоря,  все
можно считать законченным только тогда, когда дела так плохи, что хуже  быть
просто не могут. (Включает улыбку.)
     Гильденстерн. Кто это решает?
     Актер (выключает улыбку). Решает? Это написано. (Он отворачивается,  но
Гильденстерн хватает его и резко поворачивает к себе; безмятежно.) А сейчас,
если вы будете столь любезны,  разойдемся  как  в  море  корабли.  Выражаясь
популярно.

                        Гильденстерн отпускает его.

Мы актеры, понимаете? Мы не выбираем: мы подчиняемся указаниям. Плохой конец
прискорбен,  хороший  -  безрадостен.  В  этом  смысл трагедии. (Громко.) По
местам!

Актеры   занимают   свои  места  для  продолжения  пантомимы;  на  этот  раз
представляется  любовная  сцена - страстная, эротическая - между королевой и
                            отравителем-королем.


Любовники   начинают.  Актер  вполголоса  быстро  комментирует  происходящее
                        Розенкранцу и Гильденстерну.

Убив  брата и соблазнив вдову, отравитель захватывает трон. В этой сцене они
отпускают  поводья  своей  разнузданной  страсти.  Она  не догадывается, что
мужчина, которого она сжимает в объятиях - - !
     Розенкранц. О, конечно - да - понимаю! Но это невозможно.
     Актер. Да? Почему?
     Розенкранц. Да как же - я полагаю, люди пришли отдохнуть, развлечься  -
а не за грязным и бессмысленным развратом.
     Актер. Ошибаетесь - именно за этим. Убийство, обольщение и инцест, -  а
вам чего нужно - хохмочек?
     Розенкранц. Я хочу хорошую историю - с началом, серединой и концом.
     Актер (к Гильденстерну). А вам?
     Гильденстерн. Я предпочел бы искусство как зеркало жизни. Если тебе  не
все равно.
     Актер. Мне, сэр, все равно. (К обнимающимся любовникам.) Отлично, но не
увлекайтесь. (Они встают; к Гильденстерну.) Мой выход через минуту.  Луциан,
племянник короля! (Поворачивается к актерам.) Следующий!

Актеры  готовятся  к  следующему фрагменту пантомимы, который состоит в том,
что сам актер представляет - хореография и стилизация - мучимого тоской, что
есть  вступление к страстной сцене с королевой ("Гамлет", акт III, сцена 4).
Затем  следует  очень  стилизованная  сцена  убийства Полония, закалываемого
сквозь  занавес  (убитый  король играет Полония); в течение этой сцены актер
продолжает   скороговоркой   комментировать   Розенкранцу   и  Гильденстерну
                               происходящее.

     Актер. Луциан,  племянник  короля...  отставленный  дядей  от  трона  и
потрясенный... его кровосмесительным браком с его матерью... теряет разум...
производя при дворе переполох и замешательство...  своими  метаниями...  меж
горчайшей меланхолией