над его багажом. Осторожно, чтобы не  разозлить  хозяев,
он отогнал собак.
     На  ранчо  разговаривали  тихими  голосами.  Флорисбела  и   ее   отец,
белобородый гаучо необыкновенно  достойного  вида,  хотели  позволить  турку
занять место за семейным столом; дети, все как один, шептали: "Да,  да,  да,
да!"
     - Он будет есть в этом углу, стоя на коленях! - в ярости проревел  Хуан
Печо.
     А сам подумал: "Пусть скажут спасибо,  что  я  позволил  этому  гринго,
бродяге, призраку, войти в дом. Да он жив до сих пор только потому, что  ему
сильно везло на этой земле. Экая важная особа! - едва  появившись,  попросил
воды для туалета. И даже вымыл ноги во дворе, у всех на виду, будто  не  мог
сделать это потом, незаметно..."
     Хуан Печо следил за всеми манипуляциями турка, сидя в сарае, видел он и
его полотенце в красную полоску, которым иноземец  вытирался,  умывшись  при
последних лучах солнца.
     Когда мясо было готово, гаучо и домочадцы уселись за  стол,  а  в  углу
устроился турок, скрестив  под  собой  чистые,  костлявые,  печальные  ноги.
(Печальные ноги? Что ж, когда лицо  обязано  улыбаться  по  профессиональной
привычке, должна же печаль найти себе где-нибудь прибежище!)
     Вдыхая запах мяса, жаренного  на  решетке,  иноземец  в  очередной  раз
убедил  себя,  что  кочевая  жизнь  ему  нравится,  в  памяти  всплыло   его
собственное имя - Али бен  Салем,  он  с  новой  силой  воспылал  любовью  к
родителям и родине, мысленно перебрал свои менее  отчетливые  достоинства  и
восстановил основные черты биографии.
     Блаженная усталость разлилась по ногам и пояснице, и  турок,  несколько
идеализируя ситуацию, подумал, что попал в неплохую компанию.
     Во  главе  стола  сидел  Хуан  Печо.  Все  поглядывали  на  бродягу   и
размышляли, можно ли надеяться на то, что и завтра в доме сохранится  мир  и
порядок. Домочадцы подчеркнуто орудовали вилками, потому что у иноземца  был
только нож и  он  отрезал  куски  мяса  в  опасной  близости  от  губ.  Дети
Флорисбелы не спускали глаз с движущихся челюстей турка.
     После ужина минут на пять  воцарилась  тишина  -  Хуан  Печо  не  желал
выдавать своего нетерпения. Наконец он вымолвил:
     - Будем смотреть.
     Дети мигом сбегали  за  пеонами,  и  вскоре  вокруг  сокровищ  торговца
собралось все маленькое общество, включая старого отца Флорисбелы  и  самого
Печо, - они возвышались над столом неподвижные и суровые, как сама пампа.
     На  столе  в   маленьких   картонных   коробочках   доверчиво   блестел
позолоченный металл (броши, браслеты, серьги, амулеты), и столь же доверчиво
сияла улыбка на губах Али бен Салема.  Каменная  сосредоточенность  зрителей
отступила  перед   обыкновенным   человеческим   любопытством,   собравшиеся
обменялись несколькими жестами.
     Мишурный блеск, как сладкий  яд,  вливался  в  зрителей,  и  души  тоже
покрывались  позолотой.  Справа   и   слева   от   коробочек   располагались
всевозможные предметы туалета, галантерея, парфюмерия - яркие свежие краски,
нечаянный весенний праздник...
     - Можете потрогать, - предложил турок.
     И сразу же к предметам потянулись коричневые крестьянские руки - словно
карпы, кинувшиеся к брошенному в воду кусочку хлеба.
     Хуан Печо пока не сказал ни слова, хотя все то и дело бросали  на  него
быстрые взгляды.
     Клочковатая борода, обрамляющая лицо гаучо, казалась сейчас  еще  более
небрежной и независимой, чем обычно,  тем  не  менее  он  открыл  коробку  с
безопасной бритвой и в полной тишине начал изучать инструмент. Ему пришло  в
голову, что, когда он направится в ближайшее  воскресенье  к  своей  невесте
Эстер Льянос, неплохо быть тщательно выбритым.
     - Сколько стоит бритва?
     - Всего три маленьких пиастра. Кожа после нее - просто шелковая.
     - Три пиастра? Даю один пиастр, - сказал Печо суровым тоном.
     Сладким голосом турок заворковал: "Нет, я не могу, не могу,  не  могу",
по его лицу бегали десятки  разных  улыбок,  наконец  исчезла  последняя,  и
иноземец почувствовал, что средства воздействия иссякли, - по крайней  мере,
его волосатая грудь, проглядывавшая сквозь распахнутую рубашку, не добавляла
ему привлекательности.
     Пристально разглядывая бритву, гаучо размышлял:  "Три  пиастра...  Цена
целого барана вместе с шерстью, а тут всего лишь кусок блестящего металла!"
     Тем временем Флорисбела, старик, пеоны - все делали покупки, и в ровном
свете лампы  поблескивали  серебряные  монеты,  переходившие  из  кармана  в
карман.
     Немой гнев Хуана Печо, казалось, отравляет сам воздух.
     Пеоны вышли из большой  комнаты.  Вытянувшись  на  своем  убогом  ложе,
каждый прислушивался, ожидая исхода событий.
     Турок  упаковал  все  товары,  кроме  бритвы,  -  он  чувствовал,   что
инструмент удастся сбыть с рук, слишком сильным было желание гаучо.
     Старик, женщина, дети - все застыли в гробовом молчании.
     - Что вы тут глазеете на меня?! - взорвался хозяин.
     Шум отодвигаемых стульев. Лица сменились  спинами,  домочадцы  один  за
другим вышли в распахнутую дверь и скрылись в черной ночи.
     В комнате остаются только Хуан Печо, бритва и турок.
     Креол спрашивает себя, не выгнать ли ему торговца, но  для  этого  надо
придумать повод или, по крайней  мере,  подобрать  какие-то  слова...  Сочтя
более удобным другой вариант, он делает шаг назад и всаживает нож в  затылок
стоящего перед ним человека.
     Взметнув руки, как  бы  отгораживаясь  от  зла,  турок  падает  головой
вперед, проваливаясь в смерть.
     Целеустремленно, словно по делу, в комнату входит пес, ночной  дух;  он
тщательно  обнюхивает  тело,  констатирует   смерть   и   выходит,   слизнув
собственную тень.
     Печо хватает бритву,  вытаскивает  из  чемоданчика  турка  мыло,  затем
закрывает входную дверь и гасит лампу, чтобы не видеть следов крови.
     В соседней комнате он тщательно бреется, удивляясь отраженному зеркалом
новому лицу - как полузабытому родственнику, только  что  приплывшему  из-за
моря. Время от времени он поворачивается к двери, за  которой  покойник  уже
отдал все распоряжения для  последнего  путешествия  -  в  неподвижный  мир.
Побрившись,  Печо  возвращается  к  телу.  Распахнувшийся  пиджак  открывает
широкий новый пояс из хорошей  кожи.  Хуан  Печо  хмурит  брови:  он  должен
исследовать содержимое. Пряжка расстегнута,  раздается  характерный  звук  -
звон золотых монет, слабо приглушенный кожей пояса, раздается  в  ночи,  как
звонок будильника. Печо считает выложенные на стол деньги - двадцать  фунтов
стерлингов. Это ему очень не нравится: он убивал не ради денег, он  не  вор.
Всякие коробочки и вещи в багаже турка тоже не в счет - так, забава для глаз
и рук, средства для наружного употребления.
     Креолу не  нужны  эти  предметы,  они  -  непрошеные  посредники  между
покойным и теми неизвестными людьми, которые, возможно, уже начали  задавать
себе вопросы в ночи, ворочаться в постелях, зажигать  лампы  и  смотреть  на
часы, сознавая, что где-то  в  мире  случилось  нечто  серьезное  и  следует
узнать, что именно.
     Наконец в голову приходит мысль: это золото  он  должен  употребить  на
доброе дело.
     Одну за другой он опускает монеты в копилку своего племянника,  калеки.
Прошедшее обряд очищения золото уходит, таким образом, к ангелам.
     Он оставляет в кармане турка выручку  от  продажи  вещей  Флорисбеле  и
пеонам.  Теперь,  облегчив  душу,  гаучо  с   какой-то   угрюмой   симпатией
разглядывает дорожные сумки и чемоданчик. Затем высыпает  их  содержимое  на
стол и раскладывает на несколько кучек.
     "Для моей очень дорогой сестры Флорисбелы", - неумелой рукой выводит он
на клочке бумаги.
     "Для проказницы Марикиты".
     "Для моего маленького племянника Хуана Альбертито".
     "Для моего уважаемого отца".
     "Для Хуана Печо".
     Шею турка надежно охватывает длинный кожаный ремень, и вот уже Печо  на
лошади едет в ночи, которая стыдливо расступается перед ним. Он бросает тело
в море. Две дикие утки, снявшись с места, улетают к Южному Кресту.
     Он  не  забыл  привязать  камень  к  шее?  Нет,  не  забыл.  Хуан  Печо
возвращается на ранчо. И тут же окунается в сон, из  которого  на  заре  его
возвращают к действительности птицы, склевавшие последний ночной кошмар.
     Заледеневший, будто проспал ночь на морском дне,  он  следит,  как  над
морем восходит солнце, и хочет убедиться, что турок затонул.
     "В конце концов, я разделил между всеми нами его вещи. Это  лучше,  чем
бросить их в воду - ведь тогда ими никто не воспользовался  бы.  Я  поступил
очень хорошо".
     Флорисбела слышала, как упало тело. Она забросала испачканный пол ранчо
землей, которая провела  ночь  под  звездами.  Потом,  повернувшись  спиной,
женщина начала молиться.
     С некоторым опозданием Хуан Печо обнаружил,  что  не  видит  ни  одного
пеона, направляющегося к сараю,  а  обнаружив,  удивился.  Даже  не  получив
причитающееся им за стрижку, все трое ушли с ранчо еще до зари.
     Четыре дня спустя Флорисбела подошла к брату и сказала ему на ухо:
     - Он плавает.
     Гаучо вскочил, будто ему предстояло во второй раз убить турка.
     Со вспученным животом и откинутой назад  головой,  мертвенно-бледный  и
самодовольный, турок плавал на поверхности воды.
     Гаучо привязал к шее мертвеца  еще  один  камень,  потяжелее,  проткнул
ножом живот, чтобы выпустить скопившиеся газы, и  человек  с  Востока  вновь
отправился на поиски приключений в потустороннем мире.
     Возвращаясь  на  ранчо,  Печо  впервые   после   того,   как   совершил
преступление, заметил, что на земле валяются зубные щетки, расчески, заколки
для волос, куски мыла, лоскуты ткани,  бижутерия  и  баночки  с  кремом  для
обуви.
     - Немедленно подберите все  это,  -  закричал  он  племянникам.  -  Вы,
маленькие убийцы!
     - Пошли посмотрим, как он плавает, - предложил Орасио Мариките.
     - Как хочешь.
     -  Я  там  только  что  был.  Бежим!  Может  быть,  следовало  бы  даже
организовать экскурсию на берег моря.
     Прошло восемь дней, Али бен Салем больше не поднимался на поверхность.
     На девятый день два офицера конной полиции постучали  в  ворота  ранчо.
Худые, спокойные, с  обвислыми,  будто  приклеенными  усами,  они  до  ужаса
походили друг на друга - общая работа превратила их в близнецов.
     - Пойдем, мой друг, - сказал бригадир, вытаскивая наручники.
     Проезжая берегом в повозке, присланной комиссариатом, Хуан Печо  видел,
что поверхность моря чистая, турок больше не всплыл. Как же  тогда  прознали
полицейские?.. Ясное дело, пеоны не могли донести - они слишком горды, чтобы
заявить на человека, у которого работали. Ни Флорисбела, ни другие обитатели
ранчо...
     И только когда комиссар спросил креола, были ли свидетели преступления,
тот вдруг вспомнил:
     - Да, сеньор. Пес.