в.  Бедные  и  обездоленные
тосковали о ней и напрасно о ней справлялись.  Если  бы  над  ней  совершили
насилие, еврейская беднота восстала бы и расправилась со всей семьей Исаака;
разгневался бы и ее старинный поклонник, принц Боабдил. Поэтому ее не убили,
но как бы погребли заживо; ее заперли на кухне отцовского  дома,  куда  едва
проникал свет и где ей давали скудными порциями заплесневелый хлеб  и  воду.
Никто не  навещал  ее,  кроме  маленького  Бон  Давида;  и  единственным  ее
утешением было рассказывать ему об Айвенго, о том, как он был добр и  нежен,
как отважен и благороден; как он сразил могучего Храмовника; как женился  на
девушке, которая его, разумеется, не стоит, - но дай бог ему с ней  счастья!
- и какого цвета у него глаза, и что  изображено  в  его  гербе:  а  именно,
дерево и под ним слово "Дездичадо", и т. д.,  и  т.  д.,  и  т.  п.  Это  не
интересовало бы маленького Бен Давида, если бы произносилось другими устами,
но из ее милых уст он готов был все слушать бесконечно.
     Итак, когда старый Исаак из Йорка явился к дону  Бельтрану  де  Кучилла
договариваться о выкупе дочери ксиксонского альфаки, наша милая Ревекка была
такой же покойницей, как мы с вами; но Исаак из злобы солгал Айвенго, и  эта
ложь стоила много горя рыцарю и много крови маврам; и кто знает, быть может,
именно  это  по  видимости  ничтожное  обстоятельство  привело   к   падению
мавританского владычества в Испании.
     Исаак,  разумеется,  не  сообщил  Ревекке  о  том,  что  Айвенго  снова
объявился, но это сделал Бен Давид, услыхавший эту весть от своего  хозяина,
и тем спас ей жизнь, ибо если бы не радостное известие,  бедняжка  наверняка
зачахла бы. Она провела в заточении  четыре  года,  три  месяца  и  двадцать
четыре дня и все  это  время  питалась  одним  хлебом  и  водою  (не  считая
лакомств, которые иногда ухитрялся приносить ей Давид, но это бывало  весьма
редко, ибо старый Исаак всегда был скуп и обыкновенно довольствовался  парой
яиц в качестве обеда для себя  и  Давида);  она  очень  ослабела,  и  только
нежданная весть оживила ее. Хотя в темноте это и  не  было  видно,  щеки  ее
снова порозовели, сердце забилось живее,  а  кровь  быстрее  заструилась  по
жилам. Она целовала свое кольцо не меньше тысячи раз на  дню  и  непрестанно
спрашивала:
     "Бен Давид! Бен Давид! Скоро  ли  он  придет  осаждать  Валенсию?"  Она
знала, что он придет; и действительно, не прошло и месяца, как  христианское
войско обложило город.

     А теперь, милые дети, я вижу, как сквозь декорацию, изображающую темную
кухню (она окрашена под камень, и ее сейчас уберут), пробивается яркий свет,
точно готовится самая роскошная иллюминация, какая когда-либо была  показана
на сцене. Да, фея в розовом трико и юбочке с  блестками  уже  усаживается  в
сверкающую колесницу, уносящую счастливцев в страну блаженства. Да, скрипачи
и трубачи почти все уже ушли из оркестра, чтобы участвовать в  торжественном
выходе всей труппы, облаченной кто в мавританский костюм,  кто  в  рыцарские
доспехи; и сейчас  нам  представят  "Роковой  Штурм",  "Спасение  Невинной",
"Торжественное Вступление  Христианского  Войска  в  Валенсию",  "Выход  Феи
Утренняя Звезда" и "Невиданные чудеса пиротехнического искусства".
     Разве вы не видите, что наша повесть подошла к концу и после  жестокого
сражения, эффектной смены декораций и песенок, более или менее подходящих  к
случаю, мы готовим встречу  героя  с  героиней?  Последнюю  сцену  лучше  не
затягивать. Мамы уже надевают девочкам пальто и горжетки. Папы вышли  искать
экипаж и оставили дверь ложи открытой, а из нее дует, так что, если на сцене
что-нибудь говорят, вы все равно  ничего  не  услышите  из-за  шарканья  ног
публики, выходящей из партера. Видите? Торговки апельсинами  тоже  готовятся
уйти. Завтра афиши будут выкинуты в мусорные корзины - как  и  некоторые  из
наших  шедевров,  увы!  Итак,  Сцена  Последняя:  осада  и  взятие  Валенсии
христианами.

     Кто первым подымается  на  стену  и  сбрасывает  с  нее  зеленое  знамя
Пророка? Кто срубает голову эмиру Абу Как-Его-Там, едва тот успевает сразить
жестокого дона Бельтрана де Кучилла и де Так-Далее? Кто спешит  в  еврейский
квартал,  привлеченный  криками  жителей,  среди  которых  солдаты-христиане
устроили резню? Кто, взяв в провожатые мальчика Бен Давида, узнавшего рыцаря
по его щиту, находит Исаака из Йорка убитым на пороге своего дома, а в  руке
у него - ключ от кухни? Ну конечно, Айвенго, конечно, Уилфрид! "Айвенго,  на
помощь!"  -  восклицает  он;  маленький  Бен  Давид   сообщил   ему   нечто,
заставляющее его петь от радости. А кто выходит из дома - дрожа  и  замирая,
простирая руки, в белом платье, с распущенной косой? Ну конечно, наша  милая
Ревекка! Вот они бросаются друг к  другу,  а  Вамба  развертывает  над  ними
огромный транспарант и тут же сбивает с ног  какого-то  подвернувшегося  ему
еврея окороком, случайно оказавшимся у  него  в  кармане...  И  вот  Ревекка
кладет голову на грудь Айвенго; я не стану подслушивать, что она  шепчет,  и
не буду далее описывать сцену встречи, хотя она трогает меня всякий раз, как
я о ней думаю. А я думал о ней целых двадцать пять лет, с тех пор как еще  в
школе погрузился в изучение романов, - с того дня, как на солнечных  склонах
каникул и праздников мне впервые предстали благородные и  грациозные  фигуры
рыцарей и дам, - с  тех  пор,  как  я  полюбил  Ревекку,  это  прелестнейшее
создание авторского вымысла, и захотел для нее заслуженного счастья.
     Разумеется, она вышла за Айвенго; ведь Ровена вынудила у  него  клятву,
что он не женится на еврейке, а Ревекка стала примерной  христианкой.  Итак,
она поженились и усыновили маленького Седрика; но думаю, что других детей  у
них не было и что их  счастье  не  выражалось  в  шумной  веселости.  Бывает
счастье, подернутое печалью:  и  мне  кажется,  что  эти  двое  были  всегда
задумчивы и не слишком долго зажились на свете.


ПРИМЕЧАНИЯ

                     Ревекка и Ровена (Роман о романе)
                (Rebecca and Rowena; a Romance upon Romance)

     Впервые опубликовано в конце 1849 года (издательство "Чепмен и  Холл").
Из-за болезни писатель не смог сам  иллюстрировать  книгу,  и  она  вышла  с
рисунками художника Ричарда Дойля.
     В 1846 году в "Журнале Фрэзера" Теккерей  напечатал  "План  продолжения
"Айвенго", изложенный в письме к мосье Александру Дюма",  который  и  лег  в
основу  его  четвертой  "Рождественской  книжки".  Эта  пародийная  повесть,
носящая откровенно бурлескный, бутафорский характер, была направлена  против
псевдоисторических   романов,   против   литературщины    и    романтической
идеализации.
     На русский язык не переводилась.

     Джеймс Джордж (1799-1860) -  английский  писатель,  автор  исторических
романов в духе Вальтера Скотта. Манеру  письма  Джеймса  и  других  эпигонов
Скотта Теккерей пародировал в "Романах прославленных сочинителей" (см. т.  2
наст. Собр. соч.).

     ...отправил в Ботани-Бэй... - то есть на каторжные работы; на побережье
залива Ботани-Бэй в английской колонии Новый Южный Уэльс (Австралия) с  1788
г. были созданы колонии для осужденных в Англии преступников.

     ...злой Заботы дух подсел // На круп за рыцарским седлом.  -  В  основу
стиха положена строчка из оды Горация (III, 1,,37), которую  Теккерей  часто
вспоминает в своих  произведениях:  "Черная  Забота  сидит  на  коне  позади
всадника".

     Юнион   Джек   -   государственный   флаг   Соединенного    Королевства
Великобритании, появившийся лишь в начале XVIII в.

     Титания, царица фей и эльфов, и ее возлюбленный, ткач Основа,  которого
эльф Пэк наградил ослиной головой, - персонажи шекспировской комедии "Сон  в
летнюю ночь".

     Майкл Анджело. - Ряд своих сочинений, в  том  числе  и  "Рождественские
книжки", Теккерей публиковал под именем "Майкл  Анджело  Титмарш".  От  лица
этого скромного литератора и художника писались  предисловия,  обращения;  к
читателю, большинство статей об  искусстве,  а  порой  он  появлялся  и  как
персонаж. Этим псевдонимом Теккерей пользовался в течение всей своей жизни.

     Листон Джон (1776?-1846) и Гримальди Джозеф  (1779-1837)  -  английские
комические актеры.

     Поместив юного Седрика в школу Дотбойс-Холл в Йоркшире... - Эта  школа,
принадлежащая скряге Сквирсу в романе Диккенса "Николае Никльби", - еще один
пример использования автором разнообразных анахронизмов.