а милость.
    Эльвира. Уехал?..
    Слуга. Да.
    Эльвира. Среди ночи? В такую пургу?
    Слуга. Очевидно, ваша милость.
    Эльвира. Какое безумие... Кто запряг ему лошадей, хотела  бы
я знать! Ночью! Разбуди  людей,  спроси.  И  пришли  сюда  этого
болвана!
    Слуга. Называйте меня как хотите, ваша милость, но  это  был
я.
    Эльвира. Ты сам?
    Слуга. По приказу господина барона.
    Эльвира. И теперь, когда нам дорог каждый миг, чтобы догнать
его, теперь ты отправляешься на конюшни посмотреть, на месте  ли
лошади, которых ты сам запряг?
    Слуга. Ваша милость не хотели мне верить.
    Эльвира. Уехал, ты говоришь? Куда?
    Слуга. Этого господин барон не сказал.
    Эльвира. Что же он сказал?
    Слуга. Он сказал примерно так...
    Эльвира. Вспомни точно!
    Слугa. "Тихо!- сказал он. - Не разбуди госпожу, мне кажется,
она видит приятный сон."
    Эльвира. Что он еще сказал?
    Слуга. "Килиан, - сказал он, - подержи мне пальто..."
    Эльвира. А еще?
    Слуга. "Килиан, ты не понимаешь,  что  такое  жизнь,  ты  не
понимал этого никогда, а жизнь  -  это  движение,  жизнь  -  это
великий сон."
    Эльвира. Еще?
    Слуга. Это все.

       Короткое молчание.

    Эльвира. Пусть  оседлают  другую  лошадь,  мою  собственную.
Быстро! Пусть скачут за бароном, пока не  узнают,  что  все  это
значит. Пусть гонят лошадь изо всех сил, я эаплачу так,  что  их
внуки будут помнить об этой щедрости.
    Слуга. Как принижете, ваша милость.
    Эльвира. Я буду ждать здесь.

       Слуга уходит.

    Мой добрый, мой славный  муж!  Только  б  с  ним  ничего  не
случилось?
    Пелегрин. Через час наступит рассвет.
    Эльвира. Он уехал в пургу, в этот  снежный  потоп.  Три  дня
назад вдоль дороги наставили палок, а уже  вчера  их  совсем  не
было видно! Уехать в пургу - какое безумие!..  (Останавливается)
Зачем ты это сделал?

       Пелегрин поворачивается к ней.

    Да, ты!
    Пелегрин. Что я сделал?
    Эльвира. Зачем ты пришел? Чего ты вообще хочешь?
    Пелегрин. Меня пригласили.
    Эльвира. Наш брак счастлив, Пелегрин, счастлив,  сколько  бы
ты ни смеялся над браком...
    Пелегрин. Разве я смеюсь?
    Эльвира. Брак - это чудо! Могла ли я думать  семнадцать  лет
назад, когда мы поженились, что я буду так любить его! Для этого
нужно знать  друг  друга  долго,  так,  как  мы,  и  без  всякой
влюбленности. Он -  человек,  которого  я  вряд  ли  заслуживаю!
(Улыбаясь) Иногда, когда я не вижу его, он мне кажется  господом
богом - на него можно так же положиться, как на бога. В  прошлом
году я десять недель лежала в лихорадке, а потом, когда  встала,
сразу вспомнила о попугае. Я совсем забыла о нем, но он был жив,
муж кормил его десять недель, хотя  как  он  его  ненавидит!  Он
такой во всем...

       Пелегрин ест орехи и кивает головой.

    Что бы он ни делал, я знаю - он  делает  ради  меня.  И  это
ужасно... Вот теперь, уехав в пургу, он, вероятно,  думает,  что
делает мне услугу, что я хочу остаться с тобой.  Добрый!  Он  не
знает, что теперь ты для меня ничего не значишь...

       Снова появляется слуга.

    Что случилось?
    Слуга. Ваша милость...
    Эльвира. Он вернулся? Ради бога!..
    Слуга. Ваша милость, я принес новые свечи. (Ставит  свечи  и
уходит)
    Пелегрин. Ты спросила, чего я хочу?  (Отходит  от  окна).  Я
сидел в трактире, да, уже с неделю тому, и случайно  узнал,  кто
живет в этом замке. Случая могло и не быть, я бы мог  не  узнать
этого, и мы б никогда больше не увиделись  на  этой  земле.  Еще
сотня шагов - и мы прошли бы мимо друг друга, ты и я, мимо  друг
друга - и в ночь...

       Эльвира молчит.

    Пелегрин. Завтра я уеду.

       Эльвира молчит.

    В одной  точке  пространства  и  времени,  здесь  и  теперь,
сходятся два человека  -  мне  это  показалось  таким  чудом.  И
только. Я взял гитару, не знаю, чего я хотел, то была музыка...
    Эльвира. Ты хотел нанести мне визит, ни так ли?
    Пелегрин. Ну пусть так, если хочешь.
    Эльвира. А зачем?(С издевкой)  Затем,  что  мы  любили  друг
друга? Когда-то.
    Пелегрин . Я тоже думаю, что когда-то мы любили друг друга.
    Эльвира. И вот, оказавшись поблизости,  ты  захотел  узнать,
сколько от всего этого осталось? Понимаю.

       Пелегрин. молча смотрит на нее.

    Или ты хотел мимоходом  удостовериться,  знает  ли  Эльвира,
чего ты достиг - без нее? Объездил весь свет? Я  в  курсе  дела,
меня ввела в него горничная.

       Пелегрин молча смотрит на нее.

    Или ты хотел узнать, могу ли я быть счастливой  после  того,
как ты семнадцать лет назад поступил со мной подло?
    Пелегрин . Это не так.
    Эльвира. Да,  я  счастлива,  Пелегрин.  Счастлива.  Чего  ты
хочешь еще? Дать тебе в  этом  расписку,  чтобы  ты  мог  уехать
отсюда со спокойной душой?
    Пелегрин. Без расписки, то есть без твоего предложения  дать
расписку, я бы в это поверил
    Эльвира. Когда-то, много лет назад, ты написал мне, кажется,
с Явы.
    Пелегрин. Из Кореи.
    Эльвира. И ты ведь знал, каково мне было держать в руках эту
открытку, добродушно-шутливую писанину после стольких лет?
    Пелегрин. Если б мы знали,  каково  адресату  получать  наши
письма, вряд ли мы стали бы писать их,  Эльвира!  Тут  волшебная
сила письма - его смелость...
    Эльвира  Меня  мучил  стыд,  что  когда-то  я  могла  любить
человека,  написавшего  такие  каракули.  Мне   было   противно,
пониимаешь?
    Пелегрин. Честно говоря, нет
    Эльвира. Мне было противно. С каждым годом все  больше.  Мне
было противно, что ты такой трус. На том нелепом  клочке  бумаги
ты писал, чтo желаешъ мне хорошего, верного мужа.
    Пелегрин. С моей стороны это было серьезно.
    Эльвира. Да, чтобы самому сбежать  и  заблудшим  и  пропащим
туда, где не гниют, не стареют, не умирают! Вот в чем все  дело.
Ты не хотел женится, чтобы моя тоска осталась  с  тобой.  О,  то
была беспримерная хитрость.  Ты  желал  большего,  чем  спать  с
женщиной, ты хотел войти в ее сны... А действительную  близость,
расходующуюся  и  пустеющую  в   тысячах   привычных   поцелуев,
повседневность и будни  ты  оставил  другому,  доброму,  верному
мужу, которого ты мне желал... Зачем? Затем, чтоб у меня никогда
больше  не  было  любимых,  чтоб  я  была  связана   супружеской
верностью,  не  было  ни  одного,  кроме  того  единственного  в
прошлом, кроме тебя!

       Пелегрин улыбается

    Разве не так?
    Пелегрин. Признаться, так  глубоко  я  об  этом  никогда  не
думал.
    Эльвира. Попытайся, и  ты  добререшься  в  конце  концов  до
подлости,  лицемерия  в  любви,  трусости  перед  действительной
жизнью, для которой у тебя  недоставало  мужества;  его  у  тебя
никогда не было, ни разу - и с другими женщинами  тоже,  я  ведь
знаю, что была у тебя не единственной!..
    Пелегрин Эльвира!
    Эльвира Ты будешь это отрицать?
    Пелегрин. Что ты была не единственной, Эльвира, -  это  само
собой разумеется.
    Эльвира. Понимаю.
    Пелегрин. Но  ты,  быть  может,  единственная,  которая  это
понимает.
    Эльвира. Понимаю,  неверность  льстит  мужчине,  это  что-то
вроде украшения, безделушки -  не  больше,  приключения  придают
некий блеск, как и лишения,  которыми  вы  так  гордитесь..  (Не
выдержав) Зачем ты приехал,  Пелегрин?!  Я  ничего  не  понимаю,
ничего! Скажи мне, зачем? Через семнадцать лет? Чего  ты  хочешь
от меня?

       Он молчит.

    Грызть орехи? Листать книги?
    Пелегрин. А почему бы и нет...
    Эльвира. А почему бы и нет...
    Пелегрин. Я люблю книги, которых не читал.
    Эльвира. Ты приехал, чтобы узнать,  люблю  ли  я  тебя  еще?
Страдаю ли? Жду ли?

       Пелегрин листает книгу.

    Или ты хотел убедиться, что я тебя ненавижу, что я вижу тебя
насквозь, что я презираю тебя?

       Пелегрин листает книгу.

    Зачем ты приехал? Чтобы еще раз повздыхать над прошлым и все
простить друг другу, благосклонно и нежно, улыбнуться,  пошутить
о пролитых слезах, и только - ведь то был лишь  эпизод  в  жизни
мужчины, меланхолия воспоминаний выкроит из него  еще  эпизодик,
это, так сказать, проценты с былого блаженства, визит мимоходом,

       Он листает книгу.

    Ты молчишь.
    Пелегрин. Ты не великодушна, Эльвира... Тем, что принуждаешь
меня говорить. Лгать. Объяснять себя самого! Я приехал за тем-то
и тем-то. Как будто я сам это знаю. Ты хочешь услышать  от  меня
слово, чтобы сразу меня обвинять и от  меня  освободиться...  Не
знаю, почему ты боишься своего собственного сердца, Эльвира.
    Эльвира. Я боюсь?
    Пелегрин. Кто может с точностью знать, как все было?  Знаешь
ли ты или я в этот час  нашего  ночного  бдения  полную  правду?
(Берет другую книгу) Если б мы помолчали, хотя бы час, вот  так,
как сидим! И только... Ты взяла  бы  книгу  или  вязанье,  я  бы
смотрел иллюстрации, бабочек,  эти  растения.  Меlаlеuса  folia,
например... а потом, потом бы уехал.
    Эльвира. А потом?
    Пелегрин. Навсегда, я хотел сказать.
    Эльвира. А потом?
    Пелегрин. Потом вокруг нас снова была бы жизнь. (Садится  за
клавикорды). В Гонолулу я встретил одного  старого  капитана,  у
которого оставалась одна возлюбленная - астрономия.  Выше  этого
для него ничего не было. Мы всегда смеялись над ним, потому  что
ничто другое его не интересовало. С тех пор, как он обнаружил  в
каюте какую-то  толстенную  книгу,  все  остальное  стало  вдруг
пустяком, Вероятно, то была первая книга,  которую  он  читал  в
своей жизни, и как читал! Он приходил в кабак, где мы  танцевали
с негритянками, и рассказывал о Млечном Пути так, словно он  был
создан только вчера...  (Берет  с  тарелки  апельсин)  Когда  мы
садились к нему за столик, он брал такой апельсин. Вот,  говорил
он, Луна. И не терпел улыбок! Вон тот  глобус  -  Земля.  А  это
Луна.  Между  ними  было  семь  шагов,  я  точно  помню.  А  что
посредине, спрашивал он,  что  посредине?  Даже  не  воздух,  не
свет,- ничего! Ничего, кроме ночи,  вселенной,  смерти,  ничего,
что бы заслуживало названия, - просто ничего!
    Эльвира. Кто это говорил?
    Пелегрин. Капитан из Гонолулу... "Предположим,- говорил  он,
- у меня есть сестра, она  осталась  в  Европе,  славная,  милая
девушка, предположим, она стоит на базаре в Барселоне  и  в  эту
минуту держит в руках...  ну  что  бы...  арбуз;  вот  вам  одна
звезда, арбуз в Барселоне - другая, а что посредине?  -  говорил
он. - Ничего, кроме ночи, вселенной, смерти. Так велико,  друзья
мои, так велико ничто, так  редко  встречается  жизнь,  теплота,
разумное бытие, горячий огонек. Так редко то, что есть". (Чистит
апельсин) Я не собираюсь спорить, верно ли все это.  Он  большой
чудак. Но я бы не мог очистить апельсин, не думая о нем.
    Эльвира. Зачем ты рассказал мне все это?
    Пелегрин. Так. Мне подумалось... а что если б  нам  еще  раз
очистить вдвоем апельсин, Эльвира, может быть,  еще  раз  вокруг
нас была бы жизнь...
    Эльвира. (прислушивается) Кажется, колокольчик?

       Ничего не слышно.

    Пелегрин. Из того, что ты говорилa сегодня  ночью,  я  вынес
только, что ты умна.
    Эльвира. А женщина не должна быть умной!
    Пелегрин. У тебя есть тайны, которые сторожит  рассудок;  он
тебе очень нужен, поэтому он так остр.
    Эльвира. Ты приехал выболтать мне собственные тайны?
    Пелегрин. Какое мне дело до них...
    Эльвира. Ах, да, ты ведь не хочешь знать, зачем ты приехал!
    Пелегрин. Разве так уж невозможно,  Эльвира,  что  я  вообще
ничего больше не хочу?
    Эльвира. И все-таки ты приехал,
    Пелегрин.  И  все-таки  я  приехал...   (ест   апельсин)   В
воображений моем все было правильно, даже красиво. Мы не вправе,
думал я, судить друг друга. Ты можешь считать  меня  подлецом  -
бог примет меня соответствующим образом, если это так. Я в  свою
очередь думаю, как сейчас невеликодушна женщина,  Бог,  если  он
думает так же, примет в соответствии с этим те6я... Что  бы  там
ни было, думал я, жизнь свела нас, и  мы  любили  друг  друга  -
каждый по своему, по своему  возрасту,  по  возможностям  своего
пола. И оба мы еще живы: здесь  и  теперь,  в  это  мгновение...
Почему бы, подумал я, нам не поприветствовать друг друга?
    Эльвира. Но зачем мы должны были это сделать?
    Пелегрин. Жизнь так коротка.
    Эльвира. Ты думал, что можно вновь увезти меня?
    Пелегрин. Зачем?
    Эльвира. Еще один эпизод в жизни мужчины.

       Пелегрин трогает клавиши -  как  ребенок,  который
       хочет и  не  умеет  играть.  В  дверях  появляется
       Виола, Она в ночной рубашке

    Ради бога!.. Детка, зачем ты пришла сюда?
    Виола. Я не могу заснуть.
    Эльвира. В такое время?
    Виола. Мне так страшно, мама,.,
    Эльвира. Но почему?
    Виола. Мне снятся такие страшные сны...
    Эльвира. Дитя мое!
    Виола. В нашем доме смерть, мама. (Смотрит  на  мать,  потом
пугается собственных слов, плачет)
    Эльвира. (поддерживает ее) Пойдем, Виола, пойдем! Не  бойся,
ты испугалась во сне. И только. Не плачь. Выпей горячего чаю.  Я
принесу тебе плед... Килиан! (Уходит)
    Пелегрин. (пытается играть) Наступает рассвет.

       Виола молчит.

    Не нужно бояться, дитя мое, совсем  не  нужно.  В  этом  нет
ничего страшного, я знаю.

       Виола молчит.

    Пелегрин. Вы  умеете  играть?  Если  б  я  жил  еще  раз,  я
обязательно бы научился. По-моему, это прекрасно.
    Виола. О да.
    Пелегрин. И рисовать тоже.
    Виола. О да, и многое еще.,,
    Пелегрин. Очень многое...

       Виола молчит.

    Представь себе раковину, каких не бывает на  самом  деле,  о
каких можно только мечтать - так она  красива.  Можно  объездить
все морские побережья, вскрыть тысячи, сотни тысяч раковин, и ни
одна из них не будет такой же красивой, как та, о которой  можно
только мечтать, ни одна не будет красива так, как ты - говорил я
девушкам, которых любил...  Видит  бог,  это  было  серьезно,  и
девушки мне верили, как верил в это я сам. Но девушки  исчезают,
становятся женщинами, и женщины в свой черед  исчезают  тоже,  -
остается лишь раковина, какой нe бывает на самом деле, раковина,
о которой можно только мечтать...

       Звон колокольчиков.

    Скажи мне, сколько тебе лет, дитя мое?
    Виола. Мне? Семнадцать.
    Пелегрин. Семнадцать?
    Виола. Почему вы так смотрите на меня?

       Звон колокольчиков.

    Пелегрин. Это он, я думаю. Это он!
    Виола. Кто?
    Пелегрин. Барон, ваш отец... Мы знаем друг друга  семнадцать
лет - ваш отец и я. Тогда он тоже хотел  на  Гавайские  острова,
как и сегодня.
    Виола. Мой отец?
    Пелегрин. Он аристократ.
    Виола. А почему он не уехал?
    Пелегрин. Потому что его ждала дочь - тогда, как  сегодня...
Это он, я думаю. Идите встречать его.

       Виола подчиняется, медленно идет к  дверям,  глядя
       на Пелегрина. (Тоже смотрит ей вслед, пока она  не
       исчезает в темноте дверного проема).

    Или-или, это, кажется, неизбежно. Одному - мope,  другому  -
замок, одному - Гавайские острова, другому - ребенок...

       Возвращается Эльвира. С ней писарь.

    Эльвира. Какое письмо? Дай сюда!
    Писарь. Ваша милость...
    Эльвира. Это тебя посылали за бароном?
    Писарь. Ваша милость простят мой вид,  Я  прямо  с  постели,
меня будят уже второй раз за ночь...
    Эльвира. Что это за письмо?
    Писарь. Барон, наш господин, написали  его  сегодня,  велев,
чтобы я подал его к завтраку,
    Эльвира. К завтраку?
    Писарь. А Килиан говорит: можно и теперь, раз  ваша  милость
уже встали...

       Эльвира читает письмо.

    Кажется, шаги... Ваша милость, барон, вероятно, уже вернулся
...(Нe получив ответа, уходит)

    Эльвира . Вот оно как!.. Он хочет снова жить, мочь, плакать,
смеяться, любить, испытывать трепет  в  душной  ночи,  ликовать,
пока нас навсегда  не  засыпало  снегом...  Почему  мы  не  были
честнее? (Она не видит  лица  Пелегрина,  которое  неподвижно  и
бледно, как восковая маска) О Пелегрин!  Не  верь  тому,  что  я
говорила этой ночью, ни одному слову... Я назвала тебя подлецом,
потому что мне казалось подлостью, что ты мне снился  в  течение
семнадцати  лет...  Теперь  я  могу  сказать,  Пелегрин,  -   ты
правильно сделал, что приехал...

       В дверях стоит барон.

    Почему мы не были честнее?
    Барон. Я хотел уехать.
    Эльвира. Я знаю.
    Барон. Но это невозможно... А ты?
    Эльвира. Я ждала тебя. И видела сны,..,
    Барон. Я знаю.
    Эльвира. А когда проснулась, то стала искать тебя  по  всему
дому, но тщетно. Здесь я нашла Пелегрина. Я издевалась над ним -
ради тебя.
    Барон. Ради меня?
    Эльвира. Во имя  верности.  Семнадцать  лет  я  думала,  что
должна лгать, чтобы сохранить тебе верность -  такому,  каким  я
тебя представляла. И вот теперь я прочла твое письмо.
    Барон. Уже прочла?
    Эльвира.  Почему  мы  не  были  честнее?  Не  хватало  такой
малости. Как  бы  мы  поняли  друг  друга!  Ты  на  многие  годы
похоронил свою тоску, как ты пишешь, чтобы она не пугала меня, а
я многие тода стыдилась своих снов, ибо знала, что они  напугают
тебя. Ни один не  хотел  огорчать  другого.  Маленькая  комедия,
которую мы играли долгие-долгие годы, пока не  пришел  Пелегрин.
(Кричит, увидев мертвого) Пелегрин?
    Барон. Теперь я понимаю...
    Эльвира, Почему ты улыбаешься?
    Бaрон. Теперь я понимаю, что он мне сказал  этой  ночью.  Он
сказал это так легко, я не мог и подумать, что это серьезно.
    Эльвира. Пелегрин...
    Барон. Он это знал.
    Эльвира. Почему ты скрывал от меня все  это,  друг  мой?  Не
смейся, мы  все  поступили  несправедливо,  все.  Бог  не  хотел
этого... Мы могли любить друг друга, мы все,  теперь  я  вижу  -
жизнь совсем не такая, любовь больше, чем я думала,  верность  -
глубже, ей нечего бояться наших  снов,  нам  не  нужно  хоронить
тоску, не нужно лгать... О Пелегрин! Ты меня слышишь? Мы очистим
вдвоем апельсин, слышишь, - и еще раз вокруг нас будет  жизнь...
Не улыбайся так!
    Барон. Эльвира...
    Эльвира. Почему я не услышала тогда этого  в  твоих  словах,
почему?
    Барон. Нe плачь, Эльвира, в том, что он сказал,  нет  ничего
страшного -  я  не  раскаиваюсь  ни  в  чем  и  ничего  не  хочу
повторять... Он сказал это так легко.

       Часть комнаты с Эльвирой  и  бароном,  который  ее
       поддерживает,  как  когда-то,  когда  ее   оставил
       Пелегрин, погружается в темнот., Раздается музыка,
       Пелегрина окружают фигуры.

    Первая. Я принесла первый кофе с Кубы.
    Вторая. Я Анатолия, девушка, которой ты ни разу не коснулся.
    Третья. Я принесла тебе фрукты -  ананасы,  персики,  инжир,
виноград, это урожай следующего, наступающего года.
    Четвертая. Я сестра, которая дала тебе кровь в  больнице  на
Мадагаскаре
    Пятая. Я принесла тебе книги - Софокл,  Вергилий,  Конфуций,
Сервантес, Байрон и все, что ты хотел прочитать, - чудесные соты
со  следами  воска  на  страницах,  на  которые  оседает   разум
столетий.
    Шестая. Я капитан из Гонолулу, который бог весть почему  еще
трижды вспомнит о тебе.
    Седьмая. Я принесла тебе вино, которое ты пролил.
    Восьмая. Я мать, которую ты не видел,  Пелегрин,  я  умерла,
дав тебе жизнь.
    Девятая. Я смерть.
    Пелегрин. Знаю...
    Последняя.  Я  твоя  плоть,  твой  ребенок,  Виола,  которой
суждено все узнать снова и все снова начать.