л шагом идти, а ты в прискочку! - кричал
Митя, спешно подставляя калачиком руку Наде.
     - А  я вашего брата отлично знаю. Сергей Таиров, семиклассник, ведь ваш
брат?  -  неожиданно  обратился  он  к  девочке  и,  не слушая того, что она
пробормотала  ему  в  ответ,  продолжал,  шагая  большими шагами по аллее: -
Отличный  юноша,  что  и говорить, ваш брат и учится блестяще. Начальство на
него  не  нахвалится. Директор в пример нам его ставит. И симпатичный какой!
Я  бы  счастлив  был  с  ним  сойтись  поближе, хотя мы и разных классов. Вы
далеко живете от нас?
     - Недалеко,  - сорвалось у Нади, которая готова была скорее провалиться
сквозь  землю,  нежели  позволить  себе  сознаться  в  том, что живет она не
здесь,  в  этом  великолепном  Петергофе, а где-то на задворках, в ничтожной
деревушке,  где они снимают не дачу, как все добрые люди, а какой-то коровий
хлев, как мысленно окрестила она свое дачное помещение.
     - А где? На какой улице? - не унимался Митя.
     - Я вам дам потом адрес, если хотите, - уклончиво отвечала девочка.
     - Господа,  да  держите  шеренгу!  Штейн,  Nummer  ems!  (Штейн - номер
первый).  Нельзя  ли  не  выскакивать  из  линии?  - не унимался Никс, очень
прочно вошедший в свою новую роль командира.
     - Да,  да,  я и так стараюсь, ваше превосходительство! - отозвался один
из  белокурых  близнецов,  очень торжественно ведущий под руку даму, старшую
княжну,  в  то  время,  как  его брат, такой же белокурый и краснощекий, вел
младшую, хохотушку Лоло.
     Софи  Голубева  выступала  с  Маней Стеблинской, которая за недостатком
кавалеров часто исполняла роль мальчика.
     Воспитанная  с  братьями,  Маня  всей  душой  сожалела,  что  ей нельзя
поступить  в корпус, ездить по-мужски верхом на лошади, лазить по деревьям и
играть  в  футбол.  Если что и примиряло девочку с ее девичей долей, так это
спорт, которому она отдавалась с искренним увлечением и любовью.
     Наконец,  шествие замыкали Ванечка, с одной стороны держа под руку леди
Пудлей,  с  другой же - миловидную Зоиньку Лоренц, красневшую и конфузящуюся
каждый момент.
     На   балконе   молодежь   уже   поджидали.   Вокруг  чайного,  роскошно
сервированного,   уставленного   всевозможным   тонким   печеньем,  тортами,
бисквитами  и  вареньем  разных сортов стола сидели хозяева дачи: сам хозяин
Петр  Васильевич  Ртищев,  очень  представительный  седой  генерал  в  белом
сверкающем  кителе;  его  жена,  еще  не  старая  женщина  со следами редкой
красоты,  которую  она  передала  старшей дочери Ноне, находящейся тут же за
столом в обществе своего жениха, молодого уланского офицера.
     Семью  Ртищевых  Надя  знала давно по институтским приемам, и красавица
Нона  Ртищева,  тонкая,  задумчивая брюнетка с атласной матовой кожей, очень
тихая   и   молчаливая,  всегда  казалась  Наде  образцом  женской  красоты,
элегантности и изящества.
     Кроме  хозяев  и  Владимира  Александровича  Планова,  жениха  Ноны, за
столом   находилась   очень   оригинальная   пожилая  особа,  рыхло-толстая,
небольшого  роста,  в  сером  муслиновом  платье и с очень дорогой шляпой на
голове.   Она  поминутно  утирала  пот,  катившийся  градом  с  ее  лица,  и
обмахивалась  тонким батистовым платочком. Лишь только молодежь появилась на
балконе,  полная  дама  навела  лорнет на лицо Нади да так и не отрывала его
все   время,  пока  девочка  обходила  стол  и  приседала  перед  каждым  из
присутствующих.
     "На  воре  шапка  горит",  -  гласит  русская  пословица,  так  и  Наде
казалось,  что и хозяева и гости давным-давно знают, что ее, Надю, исключили
за  нерадение  из  института и что вряд ли хозяевам здешнего дома может быть
приятно  ее  появление  здесь.  Поэтому девочка чувствовала себя далеко не в
своей  тарелке. Между тем старшие члены семьи Ртищевых встретили ее не менее
ласково, нежели Наточка.
     - Очень   рада,  очень  рада,  -  приветливо  произнесла  генеральша  и
поцеловала Надю в лоб.
     - Ага,  нашему  полку,  значит,  прибыло,  одним  игроком больше стало.
Советую  обыграть  хорошенько  вот  эту  разбойницу,  -  лукаво подмигивая в
сторону  Мани,  приятным  бархатным  басом  шутливо  советовал Наде генерал,
дружески пожимая руку девочки.
     А  полная  дама  в  сером  платье  все  не отрывала по-прежнему от Нади
вооруженных  лорнетом  глаз.  И  под  этим взглядом девочка чувствовала себя
очень  неловко.  Наконец, гостья отложила в сторону лорнет и, наклонившись к
плечу   генеральши,   прошептала,   но   так  громко,  что  до  окончательно
растерявшейся Нади долетели ее слова.
     - Послушайте,  ma  chere*  Елена  Дмитриевна,  откуда  вы  достали  эту
Сандрильону?
     ______________
     * Моя дорогая (фр.).

     - Какую Сандрильону? - не поняла в первую минуту хозяйка дома.
     - Ах,  Боже  мой!  Неужели  вы  не  находите,  что  эта  очаровательная
девчурка похожа на переодетую принцессу?
     - Кто?  Надя Таирова? А вы большой романтик, Анна Ивановна, - улыбалась
хозяйка. - Я и не подозревала такого грешка за вами.
     - Какой  тут  грешок,  моя  милая,  уметь отыскать истинное изящество и
красоту  под  самым  затрапезным  нарядом,  - и, опустив лорнет, она кивнула
Наде.
     - Подойдите ко мне, душечка, я хочу познакомиться с вами.
     Красная,  как  пион,  Надя  поднялась со своего места и, сконфуженная и
обрадованная  в одно и то же время этим лестным для нее вниманием незнакомой
дамы, робко приблизилась к ней.
     Маленькие,   быстрые   глазки   Анны  Ивановны  с  явным  удовольствием
остановились на разрумянившемся лице девочки.
     - Очень  мила!  Очень мила! Tres comme il fant, tres distinquee! (Очень
прилична.  Очень  изысканна.) - бормотала вполголоса оригинальная особа. - И
какая  скромная! На удивление милая девочка! И так напоминает покойную Веру,
- продолжала восторгаться она.
     Елена Дмитриевна пришла на помощь к Наде.
     - Да  полно вам смущать девочку, Анна Ивановна. Видите, как маков цвет,
стоит  перед  вами.  Отпустите  вы  ее  к  ее  юным  друзьям,  -  с  улыбкой
уговаривала она свою гостью.
     - Ну,  Бог с вами, деточка, идите уж, отлично понимаю, что с молодежью,
с  подругами  и  товарищами вам куда интереснее, нежели со мною, старухою. А
только,  если  когда  заскучаете  случайно,  захотите  новенькое  что-нибудь
повидать,  -  приходите ко мне в гости. Я живу... - Тут дама назвала улицу и
номер своей дачи и кивком головы отпустила Надю.
     Вскоре  затем  она  объявила,  что  ей  пора домой, и стала собираться.
Хозяева  пошли  провожать  ее  до  ворот  дачи.  Нона  Ртищева  и  ее  жених
присоединились  к  ним.  Молодежь  осталась  за  столом под наблюдением леди
Пудлей.


x x x

     - Это  известная оригиналка и страшная богачиха Анна Ивановна Поярцева,
-  шепотом  объявила  своим гостям Наточка, как только рыхлая фигура и серое
муслиновое платье гостьи скрылись за деревьями.
     - У  нее  целый  эскадрон  мосек, приживалок и канареек, - вторил кузен
Ванечка.
     - И  дом  как  дворец.  А  живет  она  одна-одинешенька,  без  родных и
друзей... - заключила его сестра Маня.
     - А  ты ей очень понравилась, Надя, - и Наточка сочувственно улыбнулась
через стол подруге.
     - Удивительно  только,  как  это  она  так  с первого раза воспылала? -
проронил Никс.
     - Для   объединения   родственных   душ   не   надо  много  времени,  -
докторальным тоном объявил басом Ванечка.
     Все засмеялись.
     Софи Голубева с кислой улыбкой обратилась к Наде:
     - Удивительно, чем ты так очаровала ее? - процедила она сквозь зубы.
     Надя  почувствовала  легкую  насмешку  в  тоне  девочки.  Голубеву  она
никогда  не  любила  и  не пользовалась, в свою очередь, симпатией последней
еще  в  институтские  дни.  Почуя  укол  в словах бывшей одноклассницы, Надя
вспылила мгновенно и тотчас же отпарировала ее.
     - А  ты  думаешь,  чтобы  иметь счастье понравиться кому бы то ни было,
необходимо  выдержать  экзамены на круглое двенадцать или зубрить до одури с
утра до ночи и с ночи до утра? - насмешливо обратилась она к Софи.
     Голубева  прищурилась  и  раскрыла  было  рот,  чтобы ответить Наде, но
Наточка  очень  ловко замяла начавшуюся было ссору и предложила гостям после
чая взглянуть на Митин "гадючник".
     - Там   есть  жаба  огромная,  два  ужа  и  даже  ядовитая  змея,  -  с
значительным видом сообщила она.
     Действительно,   позади  дома,  во  дворе,  между  двумя  теплицами,  в
глубокой  яме,  прикрытой сверху оконной рамой, дружно делили заключение три
змеи и огромных размеров жаба.
     Девочки  пищали  и ахали, разглядывая "чудовищ". Мальчики, конкурируя в
храбрости,  предлагали  доказать свое бесстрашие и на пари спуститься в яму.
Кончилось тем, что все единогласно решили сыграть партию в крокет.
     Поздно  вечером, пренебрегая опасностью получить снова выговор от отца,
Надя  вернулась  из  гостей  к  себе  на  дачу.  Она была как в чаду. Голова
девочки  приятно  кружилась от всех пережитых нынче впечатлений. Как чудесно
прошел  этот  день! Какое неожиданное удовольствие подарила ей. Наде, судьба
сегодня!  Даже  ее  более  чем  скромный  наряд  на этот раз не очень смущал
девочку,  еще  менее  смущали  язвительные насмешки Голубевой и боязнь того,
что  "ехида",  как мысленно обзывала Надя Софи, не обмолвилась бы о том, что
ее,  Надю,  исключили  из института. Вечер в гостях прошел еще лучше дня. Ее
оставили   обедать   у  Ртищевых,  а  вечером  при  прощанье  и  сама  Елена
Дмитриевна,  и  Наточка  просила  Надю  прийти  к  ним  в  ближайший четверг
отпраздновать  Наточкино  рождение.  Надя, пунцовая от восторга, разумеется,
отвечала  согласием  и благодарностью. Не слыша ног под собой, вернулась она
домой.  Отец, на ее счастье, уже спал. Но тетя Таша, Клавденька и Шура ждали
ее на лавочке под березой.
     Захлебываясь  восторгом,  Надя передала им все случившееся с нею нынче,
не  пожалев  красок  и  дополнив  действительность  вымыслом. Но одна только
Шурка  с  восторгом  внимала  ее словам. Тетя Таша откровенно зевала, слушая
рассказ Нади, а Клавденька сказала, как отрезала, прямо в лицо сестре:
     - Ай,  Надежда,  не  по носу табак, не по тебе это общество. Не советую
туда частить. Всяк сверчок знай свой шесток, - предостерегала она сестру.
     - Пожалуйста,  не  учи!  - вспылила Надя. - Тебе, кажется, завидно, что
меня   принимают  в  таком  аристократическом  доме,  -  с  надменной  миной
прибавила она.
     - За-вид-но-о-о?  -  протянула Клавдия с удивлением. - Вы слышите, тетя
Таша,  что  она  говорит? Ой, и глупа же ты, Надежда, как я на тебя погляжу.
Мне завидовать? И кому же? Уж не в том ли...
     - Девочки,  не  ссорьтесь,  ради  Бога!  Спать  пора. Вон скоро светать
начинает.  Отец  опять  недоволен  будет, если ты проспишь, Надя. Ступай же,
милушка,   ступай,  -  примиряющим  тоном  говорила  тетя  Таша.  И,  когда,
послушавшись  ее  дельного  замечания,  Надя  направилась  к дому, тетя Таша
стала ласково выговаривать Клавдии за ее резкость с сестрою.
     - Ты  бы  поласковее  с  нею,  Клавдюша.  Сама  видишь, какая она у нас
хрупкая,  нежная,  действительно,  словно  не  из  бедной семьи, а принцесса
какая переодетая; а ты ее бранишь...
     - Ах,  тетя,  мало того, что вы избаловали вашу белоручку-любимицу, еще
и  других  заставляете  ее  баловать. Нет, уж увольте, я ублажать Надежду не
стану,  довольно  с  нее  и  вашего  баловства.  А  что она выше своей среды
залезает,  так  это  и  вовсе  нехорошо;  сами  хорошо понимаете, только еще
ленивее  да требовательнее будет, - своим резким тоном говорила, как резала,
Клавдия.
     Увы!  В  глубине  своей  души тетя Таша была вполне согласна со старшей
племянницей,  но  ей  было  бесконечно жаль "обездоленную", как она мысленно
называла  свою  любимицу Надю, и старушка была бесконечно счастлива, если бы
судьба,   хоть   отчасти,   хоть   самую  маленькую  толику,  побаловала  ее
ненаглядную девочку.
     И  сама  Надя в это время, запершись у себя в каморке, сладко грезила о
так   весело  проведенном  ею  сегодняшнем  дне,  мешая  действительность  с
небылицами и сама не замечая, веря последним.
     В  эту  ночь  самые  светлые,  самые  радостные сны снились Наде... Она
перестала  быть  Надей  Таировой,  дочерью  бедного  банковского  писца, и в
сонных  грезах превращалась в богатую девочку из аристократического дома, ни
в чем не имевшую отказа, окруженную самыми нежными заботами.
     Золотые  сны!  Как  они  баюкали  Надю,  навевая  счастливую  улыбку на
розовые губки спящей девочки!


                                  Глава VI

                  Розовое платье. Пестрый день начинается

     - В  чем  же  ты  пойдешь  на  рождение к твоим Ртищевым? Там ведь все,
наверное,  расфуфыренные  будут,  а  у  тебя  ничего  нет,  кроме  выходного
коричневого  платья... Так как же? - И бойкие глазенки Шурки, устремленные в
лицо  Нади,  так  и  горят,  так  и  сверкают  самым недвусмысленным, жадным
любопытством.
     Надя  искренно  смущена.  В  самом  деле,  как она пойдет в коричневом,
когда  все будут, наверное, в светлых и очень нарядных платьях? Вопрос Шурки
застает ее врасплох.
     - Я...  право не знаю... - мямлит она, и в глазах ее загорается досада,
закипающая  в  сердце  досада на бедность, нищенскую жизнь, на нужду. О, эта
нужда!  Не  будь ее, разве бы она, Надя, чувствовала себя такой подавленной,
как  сейчас,  такой  несчастной. Откуда же взять ей нарядное платье, откуда?
Шурка  права:  нельзя ей, Наде, быть одетой хуже других, хуже этой противной
Софьи  Голубевой,  которая  уже  конечно  не упустит случая пошпиговать Надю
своими насмешками и язвами.
     Шурка,  которая  все  последнее  время  ходит,  как  собачка, за Надею,
готовая  по  сто раз выслушивать рассказы сестры о том, как принимали Надю в
богатом  Ртищевском  доме,  тоже смущена, не менее самой Нади. Четверг не за
горами, а платья нет и денег нет тоже, необходимых сей" час для Нади денег.
     - Спросить  у  Сережи  разве? У него завелся снова летний урок здесь, в
Петергофе.  Он  добрый  -  даст, - делает робкое предположение встревоженный
мозг  Нади.  И, не откладывая дела в долгий ящик, она отправляется на пруд к
брату.
     Сережа  удит  с  плота  рыбу.  Ему жарко, он распоясался. Темные волосы
прилипли  ко  лбу.  Глаза  жадно  устремлены  на  гладкую  поверхность воды;
загорелая до черноты рука держит удочку.
     Надя  присаживается  подле  него  и  начинает  мямлить о том, что через
четыре  дня  рождение  ее  подруги,  барышни из очень большого общества (эти
слова  Надя  произносит с плохо замаскированной гордостью, не замечая широко
раскрытого  от  удивления  взгляда  Сережи),  и ей необходимо иметь нарядное
платье  к  этому  дню.  А  денег у нее нет. Так вот, она пришла просить его,
Сережу,   не   может  ли  он  дать  ей  хоть  сколько-нибудь,  чтобы  купить
необходимую материю с прикладом.
     При  последних  словах  Нади Сергей хмурится, сдвигая темные энергичные
брови.
     - Откуда  же мне взять деньги, сама знаешь? - глядя в самые зрачки Нади
своими  открытыми правдивыми глазами, говорит он, ни на минуту не переставая
удить.
     - Ах,  Боже  мой!  Да ведь у тебя урок есть, ты заработал же немного, -
уже не прежним - просительным, а требовательным тоном отвечает брату Надя.
     - Нет,  у  тебя  положительно здесь не все слава Богу, - в свою очередь
раздражается  всегда  спокойный  и  уравновешенный  Сергей и легонько стучит
пальцем  по  Надиному  лбу.  - Ну, да, заработал восемь рублей уроком в этом
месяце,  и  от  него всего сорок копеек осталось. Папашина микстура, считай,
три  шестьдесят за четыре склянки, да козье молоко ему: доктор велел пить, -
два рубля, потом подметки новые на сапоги мне...
     - Довольно,  довольно,  -  не  слушая  брата  и  зажимая  пальцами уши,
сердито кричит Надя. - Избавьте меня от этой прозы, прошу вас.
     - Да  какая  же это проза? Самая насущная потребность... Вот чудачка...
И  чего  ты злишься, я не понимаю, - совсем уже добродушно смеется Сережа. -
Эх,  Надюха,  Надюха,  и  фантазерка  же  ты,  как я на тебя погляжу! Небось
поэзией одной сыта не будешь, а тоже туда же, проза да проза... Эх, ты!
     Но  Надя  уже  не  слышит  слов  Сергея. С видом развенчанной королевы,
оскорбленной  в своих лучших чувствах, отходит она от него. Едкая обида жжет
ей  сердце,  обида  на  бедность,  на  свою  злосчастную  судьбу.  Она так и
повторила про себя мысленно несколько раз.
     "Злосчастная моя судьба... злосчастная!"
     Все  счастливы,  довольны  в  мои  годы,  а  я,  такая  молодая,  такая
интересная  (Наде  хотелось  сказать  иначе:  "красивая",  но  она почему-то
постеснялась), и вот должна так страдать...
     Надутая, недовольная, озлобленная на весь мир, она возвратилась домой.
     - Не  уходи далеко, Наденька, сейчас обедать будем, - предупредила свою
любимицу тетя Таша. - Да что это с тобою, деточка? На тебе лица нет...
     И  в  следующую же минуту тетя Таша искренно раскаивается в вырвавшихся
у  нее  словах.  Надя порывисто закидывает на шею руки и, уткнувшись лицом в
домашнюю ситцевую блузу тети Таши, рыдает навзрыд.
     Тетя Таша совсем растерялась.
     - Деточка   моя!  Крошка  моя,  ненаглядная,  о  чем?  Кто  обидел  мою
ласточку,  мою  голубку  беленькую,  любимую  мою?  Скажи, детка, скажи... -
лепечет она, сама готовая разрыдаться.
     Но   "ласточка"   и  "крошка"  только  что-то  мычит  в  ответ  на  все
встревоженные  речи  тетки.  Проходит  немало  времени,  пока  "ласточка"  и
"крошка"  может  оправиться и пробормотать между всхлипываниями, едва владея
собою:
     - Меня  никто...  не...  не...  обидел...  А  только... только... мне в
чет-верг  на-до к Рти-ще-вым идти... К Наточке... на ро-жде-ние... А... а...
у  ме-ня  надеть  нечего...  платья  нету-у  ни-как-ко-го... - выводит она с
трудом.
     - Как  нет платья? А коричневое? Коричневое же, детка, совсем хорошее у
тебя... свежее... - напоминает тетя Таша.
     - Свежее?
     Слезы  Нади  высыхают сразу. О, как она сейчас зла! Что за бестолковая,
право,  эта  тетя  Таша! Как может она говорить о коричневом платье, которое
разве  годно  только  для генеральской горничной, что служит в доме Ртищевых
вместе  с  двумя  лакеями у стола. Явиться на семейный праздник в коричневом
платье  -  значит  насмешить  всех.  Нет,  необходимо сделать новое нарядное
платье  или  вовсе  не  идти,  лучше изнывать в тоске дома, лучше забыть про
Наталкино рождение.
     И при одной мысли об этом Надя снова изливает фонтан слез.
     Тетя  Таша  не  может  видеть плачущей свою любимицу. Минуту она думает
молча,  прижимая к груди белокурую головку; потом лицо ее проясняется сразу;
улыбка играет на губах.
     - Перестань,  Наденька,  перестань,  утри  свои  глазки...  Может быть,
твоему  несчастью можно еще помочь, дай срок только... К Клавденьке я пойду,
поклонюсь  ей,  челом  ударю. Она заказ здесь недавно получила дачный: целую
дюжину  рубашек  да  две  дюжины платков наметить. Почти готова у нее работа
сейчас,  сегодня  к  вечеру отнести сдавать хотела, значит, и деньги получит
сразу.  Вот  и  одолжит  нам  с  тобой  на время. А как пенсию получу, так и
рассчитаюсь  с  нею. Ну, улыбнись же, прояснись, моя зоренька ясная, поцелуй
меня, душка... - ласкала тетка свою любимицу.
     Надя  сияла  и  улыбалась,  забыв  недавние  слезы,  и  целовала тетку,
которая казалась ей теперь верхом доброты и совершенства.


x x x

     До  знаменательного  четверга оставалось только три дня времени. Но и в
эти  три дня тетя Таша при помощи Клавденьки, а отчасти и Шурки сделала чудо
или  не  чудо, вернее, а нарядное розовое платье с таким же поясом из легкой
вуали,   отделанное   кружевами  и  лентами.  Платье  вышло,  действительно,
прелестным  при  самой  микроскопической  затрате  денег,  вверенных  в долг
Клавденькой.  Тетя Таша сама приду