легкомыслии некоторых здешних
особ". - Я бы, может, и хотела так же, но не создана: Да и кто меня на
руки поднимет? Надорвется. Во мне больше восьмидесяти: Хотя, конечно, все
это романтично. Но у каждого свои возможности, и психология, и здоровье.
Мне только мечтать, - чуть зардевшись, рассуждала Ольга и немного жалась,
ей хотелось вроде бы сделаться поменьше; так жмутся крупнотелые женщины
при знакомстве с красивым мужчиной или перед объективом фотоаппарата,
чтобы выглядеть чуточку помельче. - Пора идти. Скоро стемнеет. Здесь такие
непроглядные ночи, хоть глаза выколи. Я темноты боюсь жуть. Да еще эти
кавказцы. Мне про них столько наговорили.
  - Пустяки тебе наговорили, - возразила Зоя. - Побудем еще здесь немного.
Скоро уедем. Когда еще выберешься к морю?
  Они сидели на лежаке солярия, в крайнем секторе, после которого уже
тянулся дикий, редко обитаемый пляж. Зоя оказалась здесь в эту вечернюю
пору неспроста: она рассчитывала увидеть, точнее - подглядеть, как Виктор
и Ларочка в костюмах Адама и Евы будут вдвоем на пустынном берегу; а
присутствие Ольги - для маскировки, для отвода глаз: вроде невинно
прогуливались и невзначай увидали.
  Багровый диск солнца уже наполовину утонул в море, олифково-сталистая
гладь воды искрилась закатной дорожкой, а зеленовато-сиреневый сумрак
мутной паранжой затягивал окрестности с дальнего северного края; белый
пароход плыл куда-то в сторону заката, видно, пытаясь догнать уходящий
день. Приятно свежело. Бесцветный месяц висел над горами.
  - В поезде ехать - такая духота будет, - сказала Ольга.
  - Ты бы на самолете, - мимоходом посоветовала Зоя, все поглядывая в одну
и ту же сторону, на кромку берега, откуда могли появиться двое.
  - На самолете страшно. Да и у меня давление: Пойдем. Никого уже нету.
Наверное, вечерний кефир дают. Пойдем.
  Зоя пробовала упорствовать, предлагала посидеть "до лунной дорожки, до
ночной экзотики", но Ольга настояла " на кефире".
  Они уже отдалились от пляжа, пройдя мимо всех пустынных секторов, уже
сворачивали на аллею санаторного сквера, когда Зоя, оглянувшись
напоследок, увидела между рядами лежаков и сниклых солнечных зонтиков две
фигуры: он и она, в шортах, в белых футболках, - они брели возле самой
воды, взявшись за руки. Это они! Без сомнений - они!
  Ольга о чем-то болтала, поторапливалась, хотела после кефира успеть
почитать какую-то чушь про гомеопатическое лечение. Зоя шла за ней,
поотстав, машинально, как на поводу. Две увиденные фигурки на берегу
теперь неистребимо стояли перед глазами, влекли к себе, звали; какой-то
болезненной непреодолимой тягой пронизывали все существо. Вдруг Зоя резко
остановилась, ахнула, взмахнула руками:
  - Стой! Я на лежаке ее забыла! Санаторную книжку! Все в руках ее
держала. А потом... Я вернусь, я быстро. Ты иди. Иди! Не жди меня. Я
сейчас:
  Вскоре Зоя осторожно, с оглядкой, пробралась на прежнее место, где не
могло быть никакой санаторной книжки, но откуда, если подойти к парапету и
поближе к опоре ограждения, можно стоять не замеченной с берега.
Прислонившись к бетонной свае, таясь, она выглядывала из-за нее вниз, на
полосу дикого пляжа. Она видела, как те, двое, раздевались. Совсем.
Донага. Сердце Зои билось часто, напуганно, словно бы за ней кто-то
охотится. Нет, это она охотилась, - это она, воровски примостившись,
охотилась за чужим счастьем. Стыдно, страшно, с холодком в груди и оттого
еще заманчивее!
  Солнце окончательно размылось низкими сизыми облаками, свет заката уже не
мазался на темно-зеленой воде бликами, берег быстро погружался в сень
первых потемок. Но Зоя пока могла все разглядеть, а что не могла
разглядеть, легко угадывалось и дополнялось красками воображения, даже
амулетик на бронзовой шее мужчины отчетливо рисовался. Двое, оба нагие, о
чем-то негромко переговариваясь, пошли к морю, держась за руки; немного
потешно, непривычно белели их оголенные бедра в контрасте с загаром.
Тишина чутко воспринимала все звуки: шорох гальки под их ногами, легкий
плеск воды, когда они входили в море, курлыканье голосов. Войдя в воду
по колено, они остановились, обнялись; смуглые тела объединились в одно,
померкла, спряталась под его грудью белизна ее обнаженной груди; в
неподвижности и безмолвии поцелуя замерло все вокруг.
  Затаив дыхание, Зоя стояла настороже: она очень опасалась, как бы кто-то
ее не заметил, а главное - те двое случайно ее не заметили и не осмеяли.
Но тем двоим, похоже, и дела не было в эти минуты до кого-то или чего-то
не только на берегу, но и во всем мире. По-первобытному независимые от
одежд и условностей, естественные в свое бесстыдстве, они, поднимая
брызги, с радостным криком устремились на глубину, с разбегу кинулись в
затихшую воду, поплыли, выбрасывая вперед руки.
  Они довольно далеко отплыли от берега и различать их стало трудно, Зоя
опустила глаза; но до нее доносился плеск воды, смех, выкрики, и иногда -
резкий веселый визг той, которую он называл "Малыш".
  От берега, с пункта своего преступного наблюдения, Зоя уходила
задумчивая, пораженная; ей никак не удавалось оценить и назвать то, что
она сейчас видела: истинная любовь или сладострастная игра, полноценная
радость жизни или ничтожный самообман; но как бы там ни было, ей все еще
слышался плеск воды, взбудораженной неурочным счастьем.
  - Ну, нашла? - спросила Ольга, когда Зоя появилась в дверях комнаты.
  - Чего? - рассеянно сказала Зоя.
  - Книжку санаторную, спрашиваю, нашла?
  - Ах да! Все в порядке. Она не терялась, она здесь, дома, - странно
ответила Зоя и, чтобы изолировать себя от приземленной скукоты разговоров
с соседкой и остаться наедине, испытывая волнение от увиденного, поскорее
ушла в ванную комнату.
  Здесь она включила душ, разделась, но в ванну не полезла. Она долго
стояла перед большим, в полстены, зеркалом, почти неподвижно и, пожалуй,
впервые так пристально разглядывала себя. Подтянутая, пропитанная на
морском берегу солнцем, с белыми фрагментами на теле от следов купальника,
отчего загар выглядел еще крепче, а тело казалось ровнее, упруже; с
крупными розовыми медалями сосков на вершинках туго налитой, объемной
груди (Зоя даже провела ладонями по своей груди и слегка ее сжала, как бы
убедившись, что зеркало не врет и грудь у нее действительно хороша, нежно
тяжела); в темно-бронзовых чулках загара на стройных ногах, с темноволосым
мыском в низу живота, уютно-гладкого, пружинистого ( она и по животу
провела рукою); а еще она видела в зеркале свое лицо с трепетно
полуоткрытым влажно блестящим ртом, яркие, горящие внутренним огнем глаза,
и русый зачес волос, слегка выгоревших и принявших необычный стальной
лоск, и вся она в зеркале виделась взволнованно свежей, сочно молодой, и
чуточку отчаянной.
  "А я ведь красива, - призналась она себе без стеснительности, любуясь на
свое отражение. Она даже самозабвенно наклонила голову к своему плечу и
легонько себя поцеловала.- Эта вертлявая Ларочка может не обольщаться. Я
знаю цену и ей и себе. Там, в море, со мной ему было бы не хуже:" Зная,
что Ольга не услышит, так как голос забьют струи душа, Зоя мягко и
ласково, в подражание тому, кто занимал ее мысли, вслух произнесла: -
Малыш! - Она как будто окликнула себя чужим голосом: - Ма-лы-ы-ыш!"
Зоя усмехнулась и с полной искренностью для себя, раздетая внешне и не
прикрытая никакой моралистикой внутренне, еще раз взглянула на свое
отражение; однако вскоре просветленно-таинственный вид ее лица тронула
тень разочарования и упрека: так смотрят на дорогую изысканную вещицу,
которая пока ни для чего не сгодилась и пропадает зря. Зоя вздохнула,
прищелкнула языком: "Проходит время, проходит отпуск, проходит жизнь. Кому
нужна была моя недотрожистость?" Она мимолетно вспомнила о Кубыкине, без
всякого утешительного чувства, словно о чем-то случайном и неодушевленном,
и полезла под душ.
  Ночью ей снился необыкновенный сон, - один из тех редкостных упоительных
эротических снов, которые долго угольком лежат на однородном пепле забытых
видений; он был необычен не столько красочностью образов и миражных
ощущений, сколько свободою желаний, сокровенной разнузданностью чувств, в
которых "живые" люди никогда не заподозрят, не проведают, не осудят.
  Виктор целовал ее! Всю! С головы до ног:
  На каком-то нездешнем необъятном песчаном пляже, где в отдалении синевато
мерцало море под золотистым маревом солнца, она лежала нагая, нежась и
сладко страдая от жара нагретого песка, от солнечного потока, от его
ненасытных губ. Он усеял ее всю поцелуями, он душил ее в своих объятиях,
он скользил губами по ее телу, а она, прорываясь сквозь блокаду его губ,
рук и объятий, кричала со смехом:
  - Где же море? Где наше море? Ты же обещал мне море? - и порывалась
встать, бежать к манящей далекой воде, но он не пускал ее, властно
укладывал обратно.
  - Вот оно! - наконец засмеялся он.
  Откуда ни возьмись в руках у него появилась бутылка шампанского, и пена
из-под вылетевшей пробки вырвалась белым искристым фонтаном, окатила Зое
лицо, грудь, живот, ноги. Шипучего вина было в изобилии, оно лилось и
лилось из бездонной чудо бутылки; Зоя захлебывалась своим смехом,
облизывала сладкую горечь винных брызг на своих губах и на его губах и то
легонько, не всерьез отталкивала от себя Виктора, то льнула к нему всем
гибким услужливым телом. А он целовал ее и пил шампанское с ее груди,
обхватывая губами ее влажные соски, ее подбородок, схватывая ртом влагу
вина с ее загорелого живота. Порой Зое становилось несказанно страшно от
его впивающихся губ: ведь следы останутся на теле! - но он был неукротим,
ласково жесток, жаден и бесконечен, как нескончаемо было вино, - и
целовал, целовал до исступления, до судорог и боли ее лицо, ее плечи, ее
грудь, ее живот. Она лежала в вожделенной истоме на горячем песке, сгорая
от горячего безумства его горячих безумных губ.
  Проснулась Зоя с испариной на теле. В комнате душно: Ольга опять закрыла
на ночь дверь на лоджию, спасаясь от вообразимых простуд; но даже
воспоминание об Ольге не перекрыло наваждения сна. Зоя непонарошку
всполошилась, принялась оглядывать себя, искать красные преступные
отметины следов от ночных поцелуев: ведь на днях ехать домой - Кубыкин
заметит! Но даже когда пелена сновидения окончательно пала и обнаружилась
действительность с зевающей на своей постели Ольгой, Зоя еще долго жила
ночным забытьем: то облегченно усмехаясь: следов-то на теле нет, то с
сожалением вздыхая: все это "невзаправду": И даже в ванной она еще раз
оглядела себя, будто старалась найти маленькую улику для действительности:
и легонько поглаживала перед зеркалом исцелованное, натерзанное плечо.

  Из письма Виктора:

  :А для того, Саня, чтобы быть элегантным и нравиться женщинам, мужчине и
нужно-то три костюма и пятнадцать галстуков. Сочетание брюк и пиджаков от
разных костюмов и расцветки галстуков дадут ему множество вариантов
красивой одежды. Прибавь сюда дюжину сорочек, модные туфли и дезодорант, -
ничего заумного. Но иной и не вспомнит об этом. Зато отгрохает для своей
машины трехэтажный гараж. А другой вовсе хлещет водку - и уму, и телу в
наказание. Какой уж из него властелин женщины? Так, слегка побритое
посмешище:
  Испытать блаженство с женщиной, друг мой Саня, - это не просто забраться
к ней в постель. Правда, и в постели иной олух даже элементарного не
знает, целоваться толком не выучился: Блаженство в том, чтобы угадать,
раскусить, прочувствовать женщину. Чтобы воспользоваться женщиной в полной
мере, открыть в ней сокровище наслаждения, мало цветочных бутонов,
флакончиков с духами, мелочевки неожиданных подарков, главное - надо ей
все уши просквозить желанными для нее словами и признаниями, ради которых
она, быть может, и живет на свете.
  Я , друг мой Саня, просто люблю женщин - со всеми вытекающими отсюда
последствиями.


  6


  Скоро, совсем скоро Зое уезжать с курорта; голубенький билет на самолет
лежит в паспорте, все процедуры пройдены и напутственные советы врача
услышаны. Вчера покинула побережье Серафима Юрьевна. Как ни странно, без
нее Зое стало пусто, появилась какая-то грустноватая брешь без ее быстрых
морщинистых губ, суетливых востроносых, быстроглазых ужимок и простительно
фальшивых зеленых камней в ее серьгах. Вообще Зое казалось, что отпуск
пролетел безутешно быстро и несытно: как иной раз после стола: вроде бы
ела, ела, а встала и опять есть хочется, да и десерт обещали, но так и не
принесли: И все же скрасить напоследок обделенность и смутную тоску Зои
мог Виктор. Зоя долго увиливала от себя самой, скрытничала, не хотела
всерьез и определенно признаться, что хочет, что мечтает хоть несколько
минут побыть с ним рядом. Она колебалась, "убегала" от себя, отмахивалась
от своих мыслей, приструнивала: "Что за блажь? Глупости все это!" Но когда
время до отъезда оставалось удручающе мало, она, уже не ерепенясь перед
собой, не показывая характер, заявила себе: " В конце концов я должна
сказать ему хотя бы "До свидания". Что в этом такого? Должна! И скажу!
Скажу, как "доброму знакомому" ( воспользовалась она его же
словосочетанием). Теперь надо было подкараулить Виктора, разумеется
одного, без этой: этой Ларочки. Зоя частенько прохаживалась возле
бильярдной, сидела на трибуне теннисного корта, задерживалась в галерее
минеральных вод и вечером подолгу прогуливалась - без прикрытия Ольги - по
аллее санаторного сквера в надежде наткнуться на Виктора. Она прикидывала,
что ему скажет, какие слова сразу при встрече, какие - потом:
  " Я скоро уезжаю. Хочу с вами проститься. И поблагодарить:"
" За что?" - скорее всего, удивится он.
  " За вашу науку: И еще: Еще за то, что я вас немножко: немножко люблю:"
Она произнесла это внутри себя сбивчивым голосом и, тут же испугавшись,
замерла. Как же так? Неужели это правда? Но то, чего она боялась в себе
или принимала за сентиментальные наивные мечтания, вдруг открылось сейчас
в этой непроизвольной фразе с полной очевидностью. Она будто оказалась на
самом краешке жуткого ущелья, головокружительной пропасти, от взгляда в
которую пьянит и обволакивает сладким страхом: Но ведь это правда, сто раз
правда! Она влюбилась. Пусть нелепой, безответной, недолговечной, или еще
там какой-то любовью, но это чувство никуда не деть, не избавиться, не
укрыться, - ему лучше и приятнее подчиниться. "Я должна видеть его
наедине! Хотя бы одну минуту!"
Вечером, за день до отъезда, Зоя надела свое лучшее платье, она учла все
тонкости своей внешности: и подходящий цвет теней на веках, и перламутр
лака на ногтях, - она готовилась основательно и кропотливо, она хотела
нравиться, она была влюблена. Незадолго до этого, в столовой, на ужине,
она встретилась взглядом с Виктором, ей показалось, что он посмотрел на
нее с доброй настороженностью и, казалось, хотел что-то сказать и, может
быть, сказал бы, если бы не соперница Ларочка: Зоя сидела на скамейке в
сквере, на центральной аллее, на самом виду, чуть краснея перед
проходившими перед ней людьми, мысленно перед кем-то оправдывалась,
объяснялась, - и с упорством ждала, ждала его появления, ждала до самой
темноты, до той последней черты, когда наконец все стало абсолютно
тщетным. Он на аллее не показался , не пришел к ней, не откликнулся на ее
умоляющий зов.
  На следующий день, с утра, Зоя упаковывала чемодан, была мрачнее самой
мрачной тучи и раздражалась на любое пустяшное слово Ольги. Сегодня Зою
все раздражало: и это море, которое синело в окне равнодушной синью с
белыми барашками волн, и нагроможденье гор - камней в сущности, и тощие
кипарисы, и эти стены, и эти порядки, - и быстрей бы отсюда уехать, забыть
дурацкую смуту в душе!
  В середине дня Зоя пошла к регистратору - взять корешок от путевки. Она
вошла в холл административного корпуса и вздрогнула: Виктор был здесь.
Один. Зоя оробела, сделала несколько неуверенных шагов, остановилась, еще
сделала один шаг к нужной двери. Виктор шел ей навстречу.
  - Я знаю, вы сегодня уезжаете, Зоя.
  - Да, через два часа у меня самолет, - тихо ответила она взволнованным
голосом.
  - Хочу надеяться, что вы улетите без обиды на меня, - казалось, он тоже
сейчас немного волновался, а если уж не волновался, то по крайней мере, не
был тем смельчаком-охмурителем из первых курортных дней.
  Зоя ничего не нашла ответить, посмотрела на него с подозрением, но это
было не отталкивающее подозрение, а любопытствующее, с приятным сомнением
и ожиданием.
  - Честно признаюсь, мне бы хотелось проводить вас, но: Но в данной
ситуации это будет не совсем уместно, - что-то неопределенное, но
небезотрадное было в этой фразе. - Если вы не возражаете, Зоя, давайте
договоримся так. Приезжайте сюда следующим летом. Будут проблемы с
путевкой - я улажу: главврач мой давний приятель. Я вам позвоню,
накануне, месяца за два, за три до сезона. Или даже раньше: Какой ваш
телефон? Лучше служебный.
  Зоя почти бессознательно назвала цифры номера телефона и даже вспомнила
код своего города. Виктор все записал в книжку и в ответ протянул визитную
карточку.
  - Здесь все мои координаты. Если я вам понадоблюсь, звоните по любому
случаю, без причины: А я буду помнить все, о чем сказал вам сегодня. Год
пролетит быстро. - Он достал из кармана старинную позеленевшую монетку, с
размытым незнакомым барельефом.
  - Я нашел ее здесь на берегу. Возьмите на память. Надеюсь, через год
снова увидеть ее у вас в руках.
  Она ничего не успела ему сказать из того, что припасла, она только
успела ему улыбнуться, и он ушел, на прощание легонько стиснув ее руку
повыше кисти. " Через год": - будто эхом отзывались его удаляющиеся шаги,
будто наваждение, будто фантастический призрак, встретился Зое у дверей
регистратора:
   
В самолете на Зою что-то накатило, нашло, приятно задурманило; она сидела
завороженно, отвернувшись к иллюминатору, где простиралась бесконечная
белоснежная пустыня облаков, и тихо, без всхлипов плакала. Светлые,
легкие слезы медленно катились по ее щекам, - так плачет невеста - хотя
она еще не знает, когда свадьба, но ей сделано предложение от любимого
человека, такими слезами плачет бедняк, который пройдя через унижения
нищеты, вдруг получает от дальнего богатого родственника часть наследства,
которого хватит до конца дней, так плачет актриса, которая, промучавшись
на второстепенных ролях, наконец-то удостоилась самой заветной, главной :
Зоя плакала и не утирала слезы.
   

  7


  Кубыкин встречал Зою в аэропорту, с цветами, - со слегка подувядшими
гвоздиками, одной желтой и двумя красными, купленными, видать, тут же у
старухи-цветочницы. Он был в белой рубахе с длинными рукавами, хотя стояла
жара и можно бы выбрать рубашку с коротким рукавом и более выигрышной
расцветки, или вполне обойтись стильной футболкой. " У него же они есть, -
подумала Зоя. - Сама ему покупала. И опять он сутулится".
  Кубыкин был оживленно поспешен, даже чересчур суетлив, радостно сияющий,
словно приготовил основательный сюрприз, но бережет его для подходящей
неотразимой минуты.
  - Заедем домой, чемодан оставим, и сразу на дачу.
  - Может быть, на дачу завтра? Я с дороги. Немножко устала. Я бы в ванной
посидела. А на вечер могли бы купить бутылку вина, - осторожно намекнула
Зоя, рассчитывая на ласковое "вечернее" внимание мужа.
  - Нет, сегодня поедем. Там отдохнешь. Я ведь на тебе пахать не собираюсь.
Увидишь: - в чем-то секретничая, предупредил он.
  Дача за время отсутствия Зои не просто подалась в строительстве, она
крепко изменилась, расширилась и подросла внешне, и преобразилась внутри.
  - Да ты посмотри, посмотри, чего я тут сотворил! Видишь вот! Второй этаж
закончил почти: А сюда, сюда иди-ка! Смотри, как я веранду сделал: рейку
обжег и под лак: А потолки, ты потолки посмотри! Как в евроремонте!
  Зоя рассеянно и недоуменно, словно бы очутилась на незнакомой
новостройке, поглядывала то на одно совершенство, то на другое, пока еще
не поражаясь и не радуясь, и время от времени выжидательно, даже с
некоторым опасением останавливала взгляд на Кубыкине.