Кубыкин, приехав на
дачу, уже успел переодеться в рабочую одежду: в клетчатую рубаху с
залоснившимся воротом и обшлагами и в широкие, грубые штаны, подвязанные,
вместо пояса, на веревочку, и казался теперь почему-то поменьше ростом и
как будто не очень побрит.
  - Здесь, здесь-то погляди, чего я смудрячил, пока ты на югах
прохлаждалась! В этот погреб можно мамонта положить, и холодильника не
надо: Вот опалубку по периметру сделал - забетонирую. До холодов надо еще
стены успеть оштукатурить: Ты давай тоже переодевайся, мы наверх с тобой
слазим, увидишь, чего я там соорудил: Ну ладно, это потом. Давай поедим
сперва. Там в подвале у меня квасок для окрошки приготовлен. Хрену надо
потереть. Давай:
  Зоя стояла все еще как бы не в себе - не домашняя, а тамошняя, курортная,
и все держала в руках сумочку, с которой боялась расстаться, - там,
внутри, лежала визитка Виктора, изученная ей уже насквозь и чужестранная
монетка, уже десятки раз согретая ладонями.
  - Ну ты чего? - встрепенул Зою голос мужа.
  Она слегка вздрогнула, положила сумочку, подошла к кухонному столу на
веранде и резкими нерасчетливыми движениями ножа стала чистить вареную
картошку.
  Когда блюдо было почти готово, она поставила его на стол перед Кубыкиным
и сказала:
  - Ты ешь, я не буду. Я не хочу сейчас. - Она машинально улыбнулась и
отошла от стола.
  Кубыкин взял ложку, с краю огромной тарелки зачерпнул жижи, попробовал,
добавил в блюдо соли, подложил еще зеленого луку и тертого хрену, подлил
из банки майонезу, перемешал, помазал хлеб горчицей и принялся есть. Ел он
не спеша, с удовольствием, основательно прожевывая попадавшуюся ветчину и
зеленую гущу, иногда отдувался, наверное, чем-то острым перехватывало
горло; еще что-то добавлял из приправы, перемешивал и снова ел.
  Зоя стояла позади мужа, смотрела на его ссутулившуюся спину, на
взлохмаченный затылок ( Кубыкин всегда прохладно относился к своим
"причесонам"), на его уши. Ей почему-то теперь казалось, что при жевании
Кубыкин весь немножко движется в такт со своими челюстями: и затылок, и
уши, и плечи слегка приподнимаются и опускаются, как мерный поршень :
вверх-вниз, вверх-вниз. Но тут вдруг Зоя вспомнила о своей сумочке : "Где
она?". Тут же нашла ее взглядом на табуретке, и на лице у нее появился
таинственный просветленный след внутренней улыбки, радости и вдохновения.
  "Малыш: Малы-ы-ыш", - откуда-то позвал ее знакомый, незабвенный,
сжигающий голос. "Малыш", - словно волшебное слово, словно пароль к
счастью, шептал ей этот голос, и вся она наполнялась огнем томительного
нетерпения и радости надежды. Еще недавно, всего несколько часов назад,
она разлучилась с Виктором, а вернее - сблизилась с ним. И теперь она
мучительно страдала этой разлукой, но вместе с тем упивалась надеждой
будущей встречи, и уже ярко, ощутимо, почти чувственно представляла, как
она будет стоять вся нагая, свободная, искренняя на диком пляже перед
затихшим малахитово-синим морем в лучах заката, прижавшись к плечу такого
же свободного Виктора. Это представление было сейчас настолько
поразительным, захватывающим, что, казалось, и наяву вся одежда Зои
сползла с нее, упала у ее загорелых ног.
  В этот момент Кубыкин оглянулся на притихшую, зачарованную Зою. Она
вздрогнула, даже чуть не вскрикнула от этого внезапного разоблачительного
взгляда и инстинктивно, испуганно заслонила рукой свою грудь, словно и
впрямь стояла в стыдливой наготе - без одежды.
  - Ты чего? Чего с тобой?
  - Так, пустяки: Задумалась, - отмахнулась Зоя, переводя дух, и опять
машинальной дежурной улыбкой сгладила ситуацию.
  - Ты вот чего: в следующий раз хрен на мелкой терке три, а то как-то
крепко получилось, - Кубыкин негромко крякнул, будто что-то придавил сам в
себе и снова повернулся к окрошке.
  "Идиот, - беззвучно прошептала Зоя, глядя на его непричесанный затылок и
немножко двигающиеся при еде уши. - И-ди-от!" - И она вышла с веранды, с
дачи, - туда, на волю, где со всех сторон, отовсюду, слышался голос из
безнадежно счастливого будущего: "Малыш. Малыш: Малыш мой:"


                   ШИШКИН ЕВГЕНИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

  Родился в 1956 году в гор. Кирове (Вятка). Окончил филологический
факультет Горьковского государственного университета им. Н.И.Лобачевского
и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М.Горького.
Автор книг прозы "Погода на завтра", "До самого горизонта", "Только о
любви", романа "Бесова душа". Лауреат литературных премий имени В.Шукшина
и А.Платонова. Член Союза писателей России.

  Тел. (8312) 60-43-88, E-mail: evg@begemot.nnov.ru



Евгений Шишкин

                              МАГАЗИН "ИНТИМ"


  Свет не карает заблуждений,
  Но тайны требует от них...
  А. С. Пушкин

  1

  Пал Игнатич Заякин был человеком вполне трезвомыслящим и абсолютно
нормальным во взаимоотношениях с окружающими, - без всяких там бзиков,
излишеств и завихрений в характере и умонастроениях, - разве что с
малюсенькой, безобидной особинкою, которую даже и капризом-то, по большому
счету, не назовешь: изредка, обычно с получки, по причине любознательности
и склонности к специфическим граням бытия, с намерением - по его же словам
- "раздвинуть контуры мира", - он покупал вещицы, которыми никогда не мог
воспользоваться или мог их применить по профилю чрезвычайно редко,
исключительно. В просторном универмаге или тесной коммерческой лавке он
вдруг вперивался в некоторый неожиданный товар, он и так и этак
разглядывал его, вроде как общупывал, оглаживал, обсасывал его со всех
сторон, а потом под воздействием дремавшего, не востребованного жизнью
таланта, но теперь разбуженного данным товаром, лез в карман за кошельком,
не думая о последствиях и практическом использовании приобретения. К
примеру, набор колонковых художественных кистей разных величин и
великолепного качества. "Ну зачем, зачем тебе десять, сразу десять таких
кистей? Ты чего, "Грачей" собираешься рисовать? - издевательски
допытывалась его жена Ангелина и возмущенно, часто дышала. - Ты же стену
толком покрасить не можешь! Ну?" Пал Игнатич щурился, виновато мялся,
поводил плечами, но на что-то, по-видимому, надеялся и молчал... Или, к
примеру, огромный роскошный альбом в бархате для - ...нет-нет, не для
семейных фотографии (это куда бы ни шло) - для гербария! Именно для
гербария! "Ты кто? Мичурин? Ты начальник отдела почтового управления, и у
нас, к твоему сведению, даже нет дачи! Ну чего ты молчишь?!" - горячилась
Ангелина. Пал Игнатич настойчиво отмалчивался, косился на жену и втайне
продолжал ценить свою покупку, хотя целевой перспективы для нее порой и
сам не видел. А при появлении в доме толстого, увесистого словаря
иностранных слов, приобретенного Пал Игнатичем во внезапном вихре
лингвистических пристрастий, Ангелина сказала еще жестче: "По плешивой бы
твоей башке этим кирпичом!" И даже ткнула пухленьким, ехидным указательным
пальцем в лысеющую переднюю часть черепа, чем крепко оскорбила Пал
Игнатича и довела его до злобной красноты лица.
  "А словарь-то вот и пригодился! Пригодился!!! Куриные твои мозги!" не
вслух, а мысленно укорил, ответно кольнул Пал Игнатич свою жену и
потянулся к полке с книгами, - потянулся медленно и демонстративно, чтобы
Ангелина, которая стояла тут же, в комнате в наброшенном на плечи халате -
только что вышла из ванной, - могла заметить и проследить его
продолжительное движение. А взяв в руки том, Пал Игнатич с победительным
видом пересек комнату, сел на диван и не преминул еще раз мысленно ущемить
жену: "Ворчала вот, глупая женщина. Словарь-то всем нужен!"
Пал Игнатич символически плюнул на палец и со смаком стал переворачивать
новенькие, липнущие друг к дружке страницы, отыскивая нужное слово, -
слово, за которое уцепился его взгляд на газетной строке в сообщении, что
в городе, что в "ихней провинции", - так писало ерническое перо местного
газетчика, - распространяются столичные новшества: открыт магазин "Интим"
с "небесплатным входом" и только для тех, кому больше "двадцати годков".
"Ин... Интер... Инти..." Наконец палец и взгляд добрались до нужной
словарной статьи. "А вот и "интимный"! И хотя Пал Игнатич примерно, и даже
не примерно, а весьма отчетливо представлял, верно раскусывал смысл
означенного термина, все же сейчас, на глазах у Ангелины, хотелось
внимательнейше прочесть истинно научную трактовку. "Интимный - глубоко
личный, сокровенный..." Пал Игнатич такой формулировке слегка удивился: уж
очень как-то бестелесно, уж очень как-то деликатно объяснено, - и даже от
этого легкого удивления-недоумения почесал, впрочем, тоже очень деликатно,
едва касаясь подушечками пальцев, свою молодую плешь. Наблюдая, как
Ангелина, стоючи перед зеркалом, полунагая, заправляет в черный лиф свои
полновесные груди и оглядывает себя то с одного боку, то с другого, вроде
как любуется тем, что они, груди, так ладно и туго устроились под черным
шелком, Пал Игнатич со значительным лицом повторил синоним "сокровенный" -
и чему-то усмехнулся.
  Точно так же, точь-в-точь, он усмехнется через неделю, в день получки,
когда, возвращаясь домой с работы пешим ходом, завернет по пути в
переулок, где в милом полуподвальчике обосновался магазин "Интим" с
мордоворотом-охранником на входе.
  То, что Пал Игнатич увидел в салоне, на первых секундах буквально повергло
его в экстаз изумления: ассортимент был настолько исчерпывающ, что не
хватало воображения представить всевозможные сексуальные проявления -
сумасбродные, вулканические, неподотчетные разуму. Чучело голой дамы в
натуральную величину, надувное, с гнущимися руками и ногами; вагины
разнокалиберные с подогревом и без; пластиковые муляжи мужских достоинств:
от мизинца до метра, " последние, вероятнее всего, преследовали рекламные
цели и непосредственно по назначению использоваться не могли, - "Хотя...
кто знает, - мысленно оговорился Пал Игнатич, - дело-то глубоко, очень
глубоко личное..." - электромастурбаторы с вибрацией разной частоты,
разных фасонов и разной окраски: от жгучих негров до абсолютных блондинов
и даже альбиносов, причем в многообразных пупырышках, бугорках, звездочках
и прочих неровностях, придающих имитируемому предмету естественную
шероховатость; и все это было произведено с высочайшим мастерством,
первоклассно, на загляденье. И товар этот лежал здесь не выставочно, не
музейно, не просто для зевак и обывателей, которые к такой диковинной
оснастке не приучены и не употребят ее, а хорошо покупаем и, стало быть,
широко практикуем. Конечно, спрос держался на людях, должно быть,
по-своему изысканных, обладающих особенной раскрепощенностью и кругозором,
но внешне самых обыкновенных, которых полно на улице и даже в трамвае...
Краем глаза Пал Игнатич подследил за старичком в старомодном предлинном
плаще, с седой бородкой клинышком, который, близоруко щурясь, примерялся к
вагине с подогревом и о чем-то допытывался полушепотом у продавца, парня в
белой рубашке и жилетке, как у официанта; еще тем же краем глаза Пал
Игнатич усек женщину с перстнями на пальцах, которая выбирала себе вещь по
душе и, вероятно, по размеру - должно быть, скрасить скуку одиночества или
временное отсутствие любимого джентльмена; вот и молодой человек с острым
деловым носом, в широком галстуке, как у дикторов на телевидении, купил
предмет, вернее " муляж предмета, который и у него самого был в живом
виде, вернее, должен был бы быть. "Это для каких-нибудь экспериментов со
своей подругой", - промелькнуло в мозгу Пал Игнатича.
  Пал Игнатич прочитал небольшой буклетик с рекомендациями к предлагаемым
изделиям, проглядел красочный журнальчик, где тамошние аппетитные бабенки,
которые и у мертвого бы страсть подняли, демонстрировали достижения
отрасли на себе, и уже теоретически подкованный, просвещенный, снова
обратился к витринам, уже лучше соображая, куда какие насадки, для чего
разные шипы и смазки, и оценивая продукцию с некоторой придирчивостью и
знанием дела. Импотенцией Пал Игнатич пока не страдал, и некоторые
сексуальные фантазии его голову посещали, но реально соприкасаться с
чем-то этаким пока не доводилось. Пал Игнатич склонился к витрине с
муляжами, тщательно изучая фасоны и окраску, невольно прикидывая на
схожесть со своим, собственным, живым мужским предметом; вот он еще ниже
нагнулся, даже задел шляпой чей-то локоть в кожаном рукаве, и вдруг
решительно указал пальцем продавцу:
  - Вот этот!
  Он передал деньги, а ему вежливо - небольшую коробочку, завернутую в белую
бумагу, перехваченную липкой лентой. Все произошло так скоропалительно,
порывисто, вмиг, что опамятовался Пал Игнатич, вернее, попробовал
взглянуть на свой поступок отстраненно лишь вдалеке от магазина, возле
речки Ржавки, которая в рыжих осенних берегах продвигала свои мутные
тяжелые воды. Здесь гипнотическая атмосфера сексуального салона
окончательно развеялась, и Пал Игнатич увидал себя со стороны: шагает, а
под мышкой у него сверток, в котором аккуратная коробочка с непонятными
иностранными строчками, а в ней, в коробочке, попросту говоря, - ну,
может, не совсем попросту - фаллосоимитатор. Пал Игнатич представил, как
Ангелина встретит его сейчас дома, возьмет в руки сверток, развернет его,
распакует коробочку и... и у него на голове, возможно, совсем не останется
волос. Ему тут же, сиюминутно захотелось отделаться от своей взбалмошной
покупки, швырнуть ее в речку Ржавку, в мутную воду, и забыть свой
несуразный визит в новый магазин. "Ведь годы, ведь лысина уже на башке, а
ты херней занимаешься", - шептал ему ехидный стариковский внутренний
голос. "Но-но! - взбунтовался Пал Игнатич против этого старика в себе
самом. - Разве для забавы такое производство и торговлю наладили бы?!
Сгодится вещь, сгодится!"
От противоречивых раздумий, от сумбурности охвативших настроений Пал
Игнатич весьма сильно разволновался и, чтобы как-то договориться с самим
собой, зашел в пивную, решив все обмозговать за кружкой пива.
  В очереди к прилавку, к разливочному крану, Пал Игнатич все не мог
отвязаться от неприятного ощущения: ему чудилось, будто сверток, который
он держал под мышкой, под прикрытием руки и рукава плаща, для всех
окружающих - на просвет, то есть содержимое легко угадывается; и все
мужики в пивной потихоньку диву даются, поглядывая своими рентгеновскими
глазами на вещь, с которой стоит промеж них Пал Игнатич. "Для ч„ ему
понадобился еще-то один, резиновый? Своего-то, што ли, нету? Да еще и
денег, поди, за н е г о отвалил, дурачина..." Неспокойно, зыбко было на
сердце. А чуть получше, полегче стало на душе лишь тогда, когда Пал
Игнатич уединился с парой кружек за угловым столиком, на жестком
расшатанном стуле, снял шляпу и стал отхлебывать пиво, которое, как
известно, тушит и похмельный жар, и жажду, и прочего рода волнения.
  Как быть? Что делать с покупкой? Каково следующее звено цепи? Ведь цепь
должна быть построена непременно: если факт необыкновенной покупки
свершился, значит, должно быть и продолжение, ибо всякий факт изначальный
имеет в жизни продолжение, порой весьма прихотливое и причудливое, не
считаясь с логикой и намерениями самого человека, впрочем, как и жизнь в
целом, которая и имеет логику и не имеет ее. Где-то в глубинах потаенного,
стыдливого сознания, в которые человек всегда побаивается заглядывать или
заглядывает по нечаянности и крайней необходимости, у Пал Игнатича
появился ответ, а точнее: опустясь в эти глубины, он позволил себе
порассуждать об Ангелине. Не слишком часто, но ведь бывает же, посылают
Пал Игнатича в командировки: в районы - с проверкой, на курсы повышения
квалификации в Москву на месяц ездил, в Самару за новым оборудованием; на
днях Решковский, начальник управления опять поговаривал подсудобить ему
служебный отъезд, а стало быть, Агелина одна, и хотя конечно, ну
разумеется, не хотелось бы, понятно, об этом и думать, но вдруг эта штука
- Пал Игнатич с опасением посмотрел на сверток, который лежал на столе
рядом со шляпой, - пригодится ей, подойдет, устроит, удовлетворит на
время; не желательно бы, конечно, чтобы она и м воспользовалась, но уж
если очень приспичит, прижмет, чего тут поделаешь - физиология, природа; а
ведь Ангелина - женщина в самом цвету, она на семь лет его моложе, ей до
климакса еще - ой-ей-ей. Думать обо всем этом основательно, плотно,
детально и всерьез Пал Игнатичу было неловко и стеснительно, но веяния обо
всем э т о м, полунамеки самому себе и расплывчатые намерения поимели в
мозгах место. Лишь бы Ангелина все поняла путем, не выворотила это дело на
превратную сторону: "Что это? Это что? Взамен настоящего, да? Навсегда?" -
или: "Что это? Это что? Издеваешься?" Пал Игнатич вздохнул и раздул тонкую
поникшую пену во второй кружке.
  С непривычки - алкоголем Пал Игнатич баловался редко - да и на пустой,
доужинный желудок Пал Игнатича и с пивка легонько повело, приятно
разобрало хмельком, и внутри все пообмякло: пропало нелепое опасение, что
окружающие знают и все время поглядывают на его сверток, в котором этот
самый, ну, этот... вот ведь замстило! "Да и не скоро выговоришь, если
по-научному, то ли дело по-простому - коротко и ясно, - проскользнуло в
мозгах Пал Игнатича. - Но нет, коротко нельзя: такие деньги отданы, да и
некультурно как-то... О, вспомнилось: фаллосоимитатор!" Пал Игнатич
усмехнулся и бесцельно посмотрел на мужиков за ближним соседним столиком.
Двое из мужиков сидели к нему спинами, только шевелюры: одна - черная,
смоляная, а другая - светлая, чуть срыжа, характеризовали их внешнее
обличье; третий же, сидевший к Пал Игнатичу фасом, был лыс, на этом лысом
и задержался сперва случайный, а затем увлекшийся взгляд Пал Игнатича. У
лысого были большие, чуть навыкате глаза, без ресниц, толстые щеки и
подбородок, мясистые губы, влажные от пива, - вид в общем-то несколько
обрюзглый, чем-то напоминавший какого-нибудь списанного боцмана или
музыканта с большой трубой, который ходит по похоронам. Лысый говорил,
обнимая крупными руками пивную кружку, и Пал Игнатич от нечего делать
вслушался в его слова, - слова с поучительной интонацией старшего,
многоопытного кореша.
  - Не-е, не-е... Я в такие игры уже не играю и не собираюсь. С бабами у
меня завязано глухо... От баб счастья не жди, - с незначительными
пропусками слов доносилось до Пал Игнатича от лысого. - Какая ж баба
своего мужика до порога трижды не обманет! Поговорка такая есть... Не-е...
От баб хорошего, как от прокурора... В моем возрасте счастье мужика, - это
диван, футбол в телевизоре, пиво на столе и никого дома. - Лысый и его
компаньоны рассмеялись и все дружно приложились к своим кружкам.
  Пал Игнатич тоже автоматически потянулся к своей; а когда поставил обратно
на стол и опять взглянул на боцмана-музыканта, то заметил на всем
пространстве его лысины крупные, блестящие капли пота, выступившего почти
в одно мгновение. Пал Игнатичу показалось, что и его голову, которая тоже
волосом не курчавилась, осыпала такая же роса; он потянул руку к своей
голове, - жест этот был каким-то инстинктивным, машинальным: видит
человек, что другому на плечо птичка какнула, он тут же и на свое плечо
смотрит, - однако, проведя по своей голове от лба до загривка Пал Игнатич
с удовлетворением и даже маленькой гордостью отметил, что голова у него, в
отличие от соседа, не столь нагая, да и пот от душных паров пивной лишь
мелко, незначительно окропил ее. И следом за этой мыслью пришла еще более
утешительная и даже радостная: с того, с лысого, чего уж взять? Он уж
утиль-сырье, а вот он, Пал Игнатич, не только дееспособен и годен, а еще и
молод, - да-да, молод, ежели интересуют его такие магазины, как "Интим", и
намеревается он разнообразить сексуальную жизнь с помощью товаров оттуда,
- что является, по словам знатоков, очень продуктивным и полезным, вроде
как приправа, перчик, горчичка к блюду чувственной любви. И дальше, дальше
покатились мысли по сексуальному простору: вот перед отъездом в
командировку он оставит подарочек Ангелине, прямо в постель положит, под
одеяло, сюрпризом; д