моего друга. Он уехал, и я обещал за ней присмотреть...
   - А, понятно. Давай адрес.
   Мы поговорили еще несколько минут, потом я кладу трубку,  потягиваюсь
и встаю с постели, бодро насвистывая. Голова ясная и трезвая. Причина  -
минувший понедельник. В понедельник около одиннадцати утра я  отправился
в мастерскую и принялся за работу. С того времени и до позднего вечера -
был уже одиннадцатый час - я сделал всего два  коротких  перерыва  -  на
обед и на кофе, когда  Мэтт  вернулся  с  работы.  Все  остальное  время
работал - никакого телевизора, никакого лодырничанья в саду.
   Я уцепился за идею, которая возникла у меня, пока я лежал  в  ванной,
выпаривая свое похмелье: игрушки для больших мальчиков. Перерыл у  Мэтта
всю  коллекцию  журналов  "GQ",   вырезал   оттуда   фотографии   модных
аксессуаров,  а  затем  составил  из  них   коллаж   на   доске.   Потом
позаимствовал машину Мэтта и слетал в Челси, в  художественный  магазин,
где купил холст размером три на восемь футов. Пришлось  у  машины  крышу
опустить - иначе холст не помещался. Остаток  дня  я  делал  наброски  и
грунтовал холст. А потом меня зацепило и я уже не мог  никуда  от  этого
деться - все время был как под кайфом. Я знал, что результат моих трудов
все изменит. В таком состоянии я провел  вторник  и  среду.  Как  только
закрывал галерею, спешил домой, не заглядывая по дороге даже в бар. Дома
не отвлекался - никаких сериалов, никакого футбола. Только  работал.  То
есть занимался тем, чем и должен  был  заниматься  все  последние  шесть
месяцев.
   - Чем это ты так доволен? - спрашивает Мэтт, когда я вхожу в кухню.
   - Жизнью, Мэтт.  Просто  доволен  своей  жизнью.  -  Достаю  глубокую
тарелку, насыпаю туда мюсли и заливаю их молоком.
   - Да? Сегодня особенный день?
   - Нет, все как обычно - иду в галерею.
   - Понятно... Да, кстати, на автоответчике есть для тебя сообщение.
   Я смотрю в свою тарелку, не заинтересовавшись новостью.
   - От кого?
   - Маккаллен.
   Я чувствую на себе его взгляд.
   - Что ей надо?
   - Ну, не твое тело, если тебя это еще интересует.  Улыбка  появляется
против моей воли.
   - Ой, как смешно.
   - Она просто спросила,  приходить  ли  завтра  в  назначенное  время.
Позировать, не больше.
   - Ох...
   Он ждет, что я продолжу фразу. Но это все.
   - Ты по-прежнему полагаешь, что у тебя есть шанс? - спрашивает он.
   - Поживем - увидим.
   Он подозрительно поднимает бровь.
   - Ну-ну.
   - Что ты имеешь в виду?
   -  Отгадай  с  трех  раз.  Имя  из  трех  букв.  Начинается   на   Э,
заканчивается на И.
   - А при чем тут Эми? - Я снова опускаю взгляд в тарелку.
   - Это ты мне скажи.
   - Не знаю. В чем дело?
   - Ты снова собираешься с ней увидеться?
   - Я этого не говорил.
   - Значит, ты намерен с ней встречаться, - заключает он.
   Я кладу ложку. Жую мюсли. Смотрю на него и не могу  понять,  серьезно
он или шутит. - Этого я тоже не говорил.
   - А что тогда?
   - Не знаю. Еще не решил.
   - То есть вы сегодня не встречаетесь за обедом? - Он  смеется,  когда
видит выражение удивления на моем лице. - Прости, друг. Случайно услышал
ваш разговор...
   Это выводит меня из себя.
   - Подслушал, значит.
   Мэтт никак не реагирует. Он по-прежнему смотрит на меня с улыбкой.
   - А ты не промах... Запланировал пикник в парке. Очень романтично.  -
Слово "пикник" звучит так, словно обозначает какую-то заразную болезнь.
   - Пикник, - уточняю я, - это разновидность обеда. Парк -  это  место,
куда люди ходят на пикник. И это не обязательно романтический пикник.
   Мэтт равнодушно пожимает плечами:
   - Как скажешь. Но если бы спросили  мое  мнение,  я  бы  сказал,  что
пикник - это романтическое свидание. И это еще раз подтверждает, что Эми
для тебя становится больше чем "просто друг". И  еще  я  бы  посоветовал
тебе быть поосторожнее с Маккаллен, раз уж у тебя такие отношения с Эми.
   - В смысле?
   Мэтт допивает кофе, встает и надевает пиджак.
   - В смысле, пора принимать  решение,  -  говорит  он,  направляясь  к
двери.
   Чтобы быстрее добраться до галереи Поли, еду  на  велосипеде.  Минуты
две вожусь с дверью, прежде чем мне удается ее открыть. Во вторник ночью
кто-то безуспешно  пытался  ограбить  галерею  и  сломал  замок.  Теперь
поставили новые двери, новые замки, но самое главное, я сам раскошелился
на их замену, и Поли должен мне возместить расходы. Я уже больше  недели
ничего от него не слышал - с тех пор, как он рванул в  Непал  лазать  по
горам.
   Не считая этого долга, мне не на что жаловаться.  По  правде  говоря,
Поли - тот еще урод. Ему за сорок, раньше работал в Сити, а  теперь  вот
мультимиллионер: весь из себя - какашка мышиная,  но  снобизма  столько,
что аж из ушей  прет.  Когда  я  поступал  к  нему  на  работу,  еще  на
собеседовании понял, что искусство ему до фени, а галерею он себе завел,
чтобы было о чем на званых коктейлях  трепаться.  Но  Крис,  коллега  из
"Пропиксел", посоветовал тогда:  "Это  работа.  За  нее  платят.  Вот  и
работай".
   Убеждаю себя, что совет Криса по-прежнему мне подходит. Да,  на  этой
работе можно помереть со скуки, ну и что? Она - средство для  достижения
цели. Благодаря ей мне есть чем платить за жилье. Так что я должен с ней
мириться. И я мирюсь. Захожу в  зал,  делаю  себе  кофе.  Усаживаюсь  за
столом у окна, улыбаюсь проходящим мимо людям,  изо  всех  сил  стараюсь
выглядеть компетентным и радушным.
   Меня хватает на пять минут. Потом иду  на  кухню,  врубаю  на  полную
громкость радио, закуриваю сигарету и думаю о нашем утреннем разговоре с
Мэттом. Конечно, в том, что касается Маккаллен, он прав. Точнее, он прав
насчет Эми и Маккаллен. Потому  что  проблема  известная,  и  стоит  она
крайне остро. Проблема верности.
   Те два года, что я встречался с Зоей,  у  меня  не  было  проблемы  с
неверностью. Я был верен ей, а она, насколько мне известно,  была  верна
мне. Моя точка зрения по этому поводу была ясна. A. Разница между сексом
с "твоей девушкой" и другой женщиной в эмоциональном содержании.
   Б. Если секс с ней доставляет  тебе  эмоциональное  удовольствие,  то
тебе она небезразлична. B. Если  она  тебе  не  безразлична,  то  ты  не
захочешь ей изменять.
   Г. Если ты с легкостью можешь изменить  своей  девушке,  значит,  она
стала тебе безразлична.
   Д. Если тебе она безразлична, то и не стоит с ней встречаться.
   Е. Если твоя девушка тебе изменяет, то она не стоит твоего внимания.
   Не могу сказать, что осуждаю измену в любом ее проявлении. Нет. И  не
могу сказать, что я не был вовлечен в чью-то измену. Был. С тех пор  как
мы с Зоей расстались, я переспал с одной замужней женщиной и еще с двумя
девушками, которые уже несколько лет жили со своими парнями. Но во  всех
случаях это была не моя измена - они  решали  изменить  своим  мужчинам.
По-моему, их неверность не имеет ко мне никакого отношения. Холостяки  -
хищники по определению. Бросив Зою, я стал свободен.  Я  никому  не  был
обязан хранить верность в постели. Да,  я  не  стал  бы  изменять  своей
постоянной партнерше, но это еще не значит, что  я  не  обрадуюсь,  если
кто-то решит изменить кому-нибудь со мной.
   Но я хорошо понимаю, что мой  холостяцкий  статус  сейчас  в  большой
опасности. Потому что к Эми у меня действительно есть чувство.  Не  могу
сказать, что чувство это очень сильное. Я бы не стал ради нее стреляться
или делать себе харакири. Но мысль о  том,  что  увижу  ее  всего  через
несколько часов, мне приятна. У всего бывает начало. И если  это  начало
наших отношений с Эми, то тогда нужно положить конец охоте на Маккаллен.
Да, надо принять решение. Именно об этом  сегодня  утром  говорил  Мэтт.
Вопрос вот в чем: хочу ли я продолжать отношения  с  Эми?  Если  да,  то
сколько бы они ни продлились, я буду ей верен. А  это  значит,  что  мне
придется перестать гоняться за Маккаллен. И вообще перестать гоняться за
юбками. А вот это и вправду серьезное решение.
   Эми пришла в пять  минут  второго.  Это  я  знаю  точно,  потому  что
последние  девять  минут  беспрестанно  поглядываю   на   часы,   приняв
живописную позу: ноги на столе, иллюстрированный альбом истории дадаизма
картинно разложен на коленях. Эми легонько стучит по оконному стеклу,  и
я растерянно смотрю на нее, потом улыбаюсь и встаю. На ней сабо и  яркое
платьице, едва прикрывающее коленки, волосы забраны в  высокий  хвостик.
Суждение о женской одежде моего друга Энди здесь  подходит  на  все  сто
процентов: "Женщина хорошо одета, если, глядя на  нее,  ты  с  легкостью
можешь представить ее голой". Иду к двери, открываю. Какое-то  мгновение
мы стоим у порога, нервно улыбаясь. Потом  я  наклоняюсь,  и  наши  губы
встречаются. Когда она отклоняется, я провожу пальцем по ее носу:
   - Ожег прошел?
   Она краснеет, морщит нос.
   - Пять баночек "Нивеи" извела. - Потом  смотрит  мимо  меня  в  глубь
галереи, улыбается. - Ну и как тебе полный и честный рабочий день?
   В эту секунду бригада по очистке совести строем  выдвигается  вперед.
На всех белоснежная униформа, в руках  швабры  и  ведра  чистой  мыльной
воды. "Фу-у, вы посмотрите, какая запущенная совесть,  -  с  отвращением
говорят они. - Не пора ли нам ее как следует почистить?" Конечно,  пора.
Мне было бы  намного  легче,  сели  бы  я  сейчас  повернулся  к  Эми  и
признался, что работаю здесь три дня в неделю.
   И только решаюсь все честно  ей  рассказать,  объяснить,  что  просто
красовался перед ней, как вдруг пугаюсь. А что, если она меня не поймет?
А вдруг подумает: "Он обманул меня один раз, обманет и во второй". Тогда
наши отношения закончатся, едва успев начаться. И потом, я  же  не  буду
тут всю жизнь работать. Это лишь привал  на  моем  долгом  пути.  Правду
знают Мэтт и Хлоя, но им не привыкать - они меня всегда прикрывают.  Эми
не нужно об этом знать.
   - Слушай, - говорю я, решив уклониться от ответа и не врать ей, - чем
быстрее мы отсюда смотаемся, тем лучше.
   Переворачиваю вывеску с "Открыто" на "Закрыто", запираю дверь,  и  мы
направляемся в  Гайд-парк.  Болтаем  о  прошлых  выходных,  о  том,  что
произошло за эти несколько дней.  Заходим  в  кулинарию,  покупаем  пару
сэндвичей и  газировку.  По  дороге  от  кулинарии  к  парку  наши  руки
встречаются,  и  вдруг  я  понимаю,   что   наши   пальцы   переплелись.
Непроизвольно вздрагиваю. Испугался - не то слово. Знаю, что это  глупо,
мы ведь касались и более интимных частей  тела.  Но  это  было  либо  за
закрытыми дверями, либо не в Лондоне, либо в пьяном состоянии. Но здесь,
на моей территории, среди бела дня... Наверное, это меня и напугало.  Мы
как бы открыто всем признаемся, что теперь мы пара и что мы вместе.
   - Ты что? - спрашивает она, смеясь, и глядит на наши сомкнутые руки.
   Прикусываю щеку, а потом говорю:
   - Да так, ничего. Просто странно это.
   - Ты не обязан, если не хочешь. Вообще-то,  -  хитро  добавляет  она,
убирая руку, - лучше и вправду не надо.
   Я стою в полной растерянности, будто лишившись  равновесия:  в  левой
руке сумка с продуктами, а в правой ничего нет.
   - Почему? - спрашиваю я наконец. Она щурит глаза:
   - Ты что, думаешь, я дурочка? Я знаю, как это бывает.
   Я по-прежнему в полном неведении. Даже не могу понять, шутит она  или
серьезно.
   - Что бывает?
   - Ну вот это. Когда за руки держатся.  Меня  мама  предупредила,  что
бывают такие мужчины, как ты. Сначала за руки держатся,  потом  в  щечку
целуют. А там и глазом моргнуть  не  успеешь,  как  он  тебя  затащит  в
постель, и ты уже ждешь от него ребенка, а  он  в  это  время  с  другой
шлюхой забавляется... - Она надувает губы.  -  Так  вот,  позвольте  вам
сказать, мистер Джек Росситер, что я не из таких девушек.
   У меня вырывается смешок:
   - Ладно, буду иметь в виду.
   Я протягиваю ей руку, но она в ответ поднимает  брови,  ожидая  более
подробного ответа.
   - Ну пожалуйста, - говорю я, - я этого хочу.
   - Ты уверен? - Да.
   Она дает мне руку, и мы  идем  дальше.  Должен  признаться,  мне  это
приятно.
   Ближе к главным улицам парк забит  народом.  Мы  пришли  в  обеденное
время, когда все офисные работники устремляются на волю,  получить  свою
дневную порцию нефильтрованного кислорода  и  солнечного  света.  Кругом
приподнятые юбки, закатанные рукава  и  ослабленные  галстуки.  В  траве
валяются бутылки из-под воды "Эвиан", обертки сэндвичей из  французского
ресторана. Мы с Эми преодолеваем эту полосу препятствий и  идем  дальше,
толпы редеют, и мы наконец находим тихое место в центре парка. Садимся в
тени дерева, едим, пьем, говорим.
   Поначалу эта сцена кажется мне нереальной. Я невольно начинаю  ломать
комедию. Смеюсь над  шутками  Эми,  без  конца  задаю  вопросы,  пытаясь
проникнуть ей в душу и убедиться, что мне с ней хорошо.  То  есть  делаю
то, что нравится девушкам, - точнее, то, что я  научился  делать,  чтобы
нравиться девушкам. Но потом я перестаю притворяться.  Я  уже  не  играю
роль Лихого Джека, или Джека Приятного Собеседника, или любую другую  из
ролей, заученных после разрыва с Зоей. Я  просто  остаюсь  самим  собой.
Какое облегчение! Я наконец-то расслабился. Мы лежим рядом,  смотрим  на
небо сквозь крону дерева, и вдруг мне хочется поговорить с  ней  о  том,
что я не обсуждал ни с кем, с тех пор как познакомился с Зоей.
   - Когда люди держатся за руки... - начинаю я. Она  кончиками  пальцев
касается моей руки:
   - Вот так?
   - Да, - говорю я, сжимая ее ладонь, - так.
   - И что в этом такого?
   - Не знаю. Это... как бы сказать... это многое означает.  Это  связь.
Смотришь на парня с девушкой, когда они держатся за руки,  и  кое-что  о
них становится тебе понятно. Так ведь?
   - Да, я понимаю, что они вместе...
   - Не только это. Что им хорошо вместе, и они счастливы.
   Все еще держа меня за руку, она приподнимается на локтях и смотрит на
меня:
   - И? Ты это чувствуешь рядом со мной?
   - Мне кажется, да.
   Она слегка хмурит брови:
   - Тебе кажется?
   - Но нельзя же знать наверняка, правда? Пока еще рано делать  выводы,
- запинаюсь я. - По крайней мере, я пока не могу точно сказать.
   У нее разочарованный взгляд. Но голос твердый:
   - Либо ты что-то чувствуешь, либо  нет.  Все  просто,  Джек.  Чувства
нельзя запланировать. Их можно только испытывать, -  говорит  она  таким
тоном, словно сто раз уже все это проходила.
   - Я веду себя как дурак, да?
   - А ты как думал? Ты же парень, это у тебя в крови.
   - Просто мне странно вот так сидеть тут и с тобой откровенничать.  Ну
или наоборот, скрытничать, если уж на то пошло.
   - Ты не должен мне говорить того, что не хочешь, - отвечает она.
   - Я знаю. Но я хочу тебе многое сказать, вот в чем дело, Эми.
   - Что сказать?
   -  Что  прошлые  выходные  были  просто  отличными,  и  сегодня  день
прекрасный, и... я хочу, чтобы все так было и  дальше.  Хочу,  чтобы  мы
снова так вот встречались.
   Эми молчит, потому что знает - я еще не все сказал.
   Да, это так. Но я взволнован. А вдруг ей этого всего не надо? Да, она
на меня запала, но насколько крепко запала? Может быть, для нее это  все
только флирт? А вдруг, услышав, что я хочу большего, что я наконец готов
вывести отношения за пределы постели,  она  испугается?  Я  и  сам  себя
боюсь. Может, у меня от солнца в голове помутнение, а через пару  недель
окажется, что у нас серьезные отношения, которые мне совсем не нужны.
   Она крепче сжимает мою руку.
   - А знаешь, что я чувствую?
   - Нет. Скажи.
   - Мне нравится. Да что там нравится - я балдею.  -  Она  улыбается  и
поднимает наши сомкнутые руки к моему лицу. - И это нравится.  Очень.  И
именно этого я хочу.
   - А если ничего у нас не выйдет?
   - Значит, ничего не выйдет.
   Вот оно! Как гора с плеч! Все так легко и просто. Никто ни на кого не
давит. Поживем - увидим. Просто сделаем то, что  делают  миллионы  людей
каждый день: кинем кости и посмотрим, что нам выпадет. Испытаем судьбу.
   - Ладно, - говорю я, - значит, если люди  увидят  нас  взявшимися  за
руки и подумают, что мы - пара, они будут правы?
   - Да.
   Мы целуемся, и этот поцелуй не похож на все предыдущие. Этим поцелуем
мы  словно  скрепляем   наше   соглашение.   Страшно   и   восхитительно
одновременно. Вот оно, думаю я,  конец  твоей  прошлой  жизни  и  начало
будущей. Я понимаю, что наши жизни переплелись теперь так же тесно,  как
и наши языки. Но наши отношения не закончатся вместе  с  этим  поцелуем.
Только решение одного из нас сможет их разорвать. Это произойдет, только
если мы перестанем верить в  слова,  которые  только  что  сказали  друг
другу. Кто знает когда. А может, этого и не произойдет. В том-то и кайф.
Потому что есть вероятность, что мы останемся вместе навсегда. Эта мысль
вызывает у меня блаженную улыбку, мы  снова  устраиваемся  на  траве,  я
обнимаю Эми и засыпаю.
   В  галерею  возвращаюсь  часам  к  четырем,  разморенный  от  солнца,
ошалевший от происшедшего. Из почтового ящика у  двери  торчит  конверт.
Открываю его и читаю: "Позвони  мне  на  мобильный,  немедленно.  Поли".
Блин! Черт, вот невезение! Единственный раз слинял с работы, и,  конечно
же, в этот день приехал Поли! Вхожу в зал, беру себя в руки и звоню ему.
Так, он явно в плохом настроении. В убийственном настроении.  С  помощью
невероятного количества ругательств он объясняет мне, что я выставил его
дураком перед его новой подружкой, потому что он не смог провести  ее  в
собственную галерею,  где  какой-то  хрен  сменил  замки.  Но  это,  как
оказалось, цветочки. Главная новость еще впереди.
   Я. Послушайте, Поли. Я напорол дел, признаю.  Мне  очень  жаль.  И  я
обещаю, что такого больше не повторится.
   Поли. Да уж, будь уверен, что не повторится. А знаешь почему?
   Я. Почему?
   Поли. Потому что ты на хрен уволен, вот почему.  Сейчас  же  закрывай
галерею и отдай ключи Тиму Ли из "Художественной керамики" рядом с нами.
И чтобы после этого я тебя не видел и не слышал. Ясно?
   Я. И это все?
   Поли. Это все.
   Я. Знаете, мне кое-что не ясно.
   Поли. Что?
   Я. Почему вас так плохо слышно?
   Поли. Потому что я в вертолете. А тебе-то какое...
   Я. Где вы сейчас конкретно?
   Поли. На полпути к Парижу.
   Я. Ой...
   Поли. Что значит "ой"?
   Я. Это значит, ой, придется вам разворачиваться и лететь сюда. Потому
что я оставляю ваши гребаные ключи в вашем гребаном замке и дверь  вашей
хреновой галереи оставляю открытой.
   Конечно, угрозы своей я не выполнил. Ведь если Поли  пожелает  нанять
адвоката,  тот  будет  в  сто  крат  круче  моего;  кроме  того,   я   в
растерянности, а не в ярости. Поэтому я послушно в последний раз запираю
дверь галереи и оставляю ключи Тиму.
   По сравнению с этим несчастьем Столетняя  война  -  сущий  пустяк.  И
пагубные последствия нашей ссоры не поддаются описанию. Ноль  доходов  =
ноль возможностей жить так, как сейчас, = ноль вариантов (за исключением
одного - вернуться в ряды серых служащих дерьмовых фирм) = конец амбиций
и начало нудного бессмысленного существования.
   Все, я больше не хозяин своей жизни. Сажусь  на  велосипед  и  еду  к
дому, жить в котором мне отныне не по карману. Меня  охватывает  чувство
полного бессилия.
   Раньше у меня такого не случалось. Почти никогда.
 
*** 
 
   Чистосердечное признание № 4:
   Бессилие
 
   Место действия: моя комната в общаге, Эдинбург.
   Время действия: 11.30 ночи, 2 октября 1991 года.
 
   Элла  Трент  была  красоткой.  Нет.  Элла  Трент   была   потрясающей
красоткой. Ноги - как у дублерши Джулии Роберте в "Красотке".  Лицо  Умы
Турман, когда она танцует с  Траволтой  в  "Криминальном  чтиве".  Грудь
Джеми Ли Кертис в "Поменяться местами". И холодное обаяние Лорен Баколл.
Если бы существовал на свете колледж, куда принимали по внешности, а  не
по умственным способностям, то на обложке  их  проспекта  была  бы  Элла
Трент. Когда она входила в комнату, парни не просто  устремляли  на  нее
взгляды, они себе шеи свор