г заветный, как словам?
     И от души какая может власть .
     Отсечь ее мучительную часть?
     Бежали дни, ничем уж не был он
     Отныне опечален, удивлен;
     Над ним висеть, чернеть гроза могла,
     Не изменив обычный цвет чела;
     Но если он, не зная отвести,
     Удар судьбы умел перенести,
     Но если показать он не желал,
     Что мог страдать, как некогда страдал,
     То язва, им презренная, потом
     Все становилась глубже,--день за днем!
     Он Клару не умел бы пережить,
     Когда бы только смерть... но изменить?
     И прежде презирал уж он людей:
     Отныне из безумца -- стал злодей.
     И чем же мог он сделаться другим,
     С его умом и сердцем огневым?.
     17
     Есть сумерки души, несчастья след,
     Когда ни мрака в ней, ни света нет.

     Она сама собою стеснена,
     316
     Жизнь ненавистна ей и смерть страшна;
     И небо обвинить нельзя ни в чем,
     И как назло все весело кругом!
     В прекрасном мире -- жертва тайных мук,
     В созвучии вселенной-ложный звук,
     Она встречает блеск природы всей,
     Как встретил бы улыбку палачей
     Приговоренный к казни! И назад

     Она кидает беспокойный взгляд,
     Но след волны потерян в бездне вод,
     И лист отпавший вновь не зацветет!
     Есть демон, сокрушитель благ земных,
     Он радость нам дарит на краткий миг,
     Чтобы удар судьбы сразил скорей.
     Враг истины, враг неба и людей,
     Наш слабый дух ожесточает он,
     Пока страданья не умчат как сон
     Все, что мы в жизни ценим только
     раз, Все, что ему еще завидно в нас!..
     18
     Против Литвы пошел великий князь.
     Его дружины, местью воспалясь,

     Грозят полям и рощам той страны,
     Где загорится пламенник войны.
     Желая защищать свои права,
     Дрожит за вольность гордая Литва,
     И клевы хищных птиц, и зуб волков
     Скользят уж по костям ее сынов.
     19
     И в русский стан, осенним, серым днем,
     Явился раз, один, без слуг, пешком,
     Боец, известный храбростью своей, --
     И сделался предметом всех речей.
     Давно не поднимал он щит и шлем,
     Заржавленный покоем! И зачем
     Явился он? Не честь страны родной
     317


     Он защищать хотел своей рукой;
     И между многих вражеских сердец
     Одно лишь поразить хотел боец.
     20
     Вдоль по реке с бегущею волной
     Разносит ветер бранный шум и вой1
     В широком поле цвет своих дружин
     Свели сегодня русский и литвин.
     Чертой багряной серый небосклон
     От голубых полей уж отделен,
     Темнеют облака на небесах,
     И вихрь несет в глаза песок и прах:
     Все бой кипит; и гнется русский строй,
     И, окружен отчаянной толпой,
     Хотел бежать... но чей знакомый глас
     Все души чудной силою потряс?
     Явился воин: красный плащ на нем,
     Он без щита, он уронил шелом;
     Вооружен секирою стальной,
     Предстал -- и враг валится, и другой,
     С запекшеюся кровью на устах,
     Упал с ним рядом. Обнял тайный страх
     Сьшов Литвы: ослушные кони
     Браздам не верят! тщетно бы они
     Хотели вновь победу удержать:
     Их гонят, бьют, они должны бежать!
     Но даже в бегстве, обратясь назад,
     Они ударов тяжких сыплют град,
     21
     Арсений был чудесный тот боец.
     Он кровию решился, наконец,
     Огонь в груди проснувшийся залить.
     Он ненавидит мир, чтоб не любить
     Одно созданье! Кучи мертвецов
     Кругом него простерты без щитов,
     И радостью блистает этот взор,
     Которым месть владеет с давних пор.
     Арсений шел, опередив своих,
     318
     Как метеор меж облаков ночных;
     Когда ж заметил он, что был один
     Среди жестоких, вражеских дружин,
     То было поздно! "Вижу, час настал!" --
     Подумал он, и меч его искал
     Своей последней жертвы. "Это он!" --
     За ним воскликнул кто-то. Поражен,
     Арсений обернулся, -- и хотел
     Проклятье произнесть, но не умел:
     Как ангел брани, в легком шишаке,
     Стояла Клара, с саблею в руке;
     И юноши теснилися за ней,
     И словом и движением очей
     Распоряжая пылкою толпой,
     Она была, казалось, их судьбой.
     И, встретивши Арсения, она
     Не вздрогнула, не сделалась бледна,
     И тверд был голос девы молодой,
     Когда, взмахнувши белою рукой,
     Она сказала: "Воины! вперед!
     Надежды нет, покуда не падет
     Надменный этот русский! Перед ним
     Они бегут -- но мы не побежим.
     Кто первый мне его покажет кровь,
     Тому моя рука, моя любовь!"
     Арсений отвернул надменный взор,
     Когда он услыхал свой приговор.
     "И ты против меня!" -- воскликнул он;
     Но эта речь была скорее стон,
     Как будто сердца лучшая струна
     В тот самый миг была оборвана.
     С презреньем меч свой бросил он потом
     И обернулся медленно плащом,
     Чтобы из них никто сказать не смел,
     Что в час конца Арсений побледнел.
     И три копья пронзили эту грудь,
     Которой так хотелось отдохнуть,
     Где столько лет с добром боролось зло,
     319


     И наконец оно превозмогло.
     Как царь дубравы, гордо он упал,
     Не вздрогнул, не взглянул, не закричал.
     Хотя б молитву или злой упрек
     Он произнес! Но нет! он был далек
     От этих чувств: он век счастливый свой
     Опередил неверящей душой;
     Он кончил жизнь с досадой на челе,
     Жалея, мысля об одной земле, --
     Свой ад и рай он здесь умел сыскать.
     Других не знал, и не хотел он знать!..
     28
     И опустел его высокий дом,
     И странников не угощают в нем;
     И двор зарос зеленою травой,
     И пыль покрыла серой пеленой
     Святые образа, дубовый стол
     И пестрые ковры! и гладкий пол
     Не скрыпнет уж под легкою ногой
     Красавицы лукавой и младой.
     Ни острый меч в серебряных ножнах,
     Ни шлем стальной не блещут на стенах;
     Они забыты в поле роковом,
     Где он погиб! В покое лишь одном
     Все, все как прежде: лютня у окна,
     И вкруг нее обвитая струна;
     И две одежды женские лежат
     На мягком ложе, будто бы назад
     Тому лишь день, как дева стран чужих
     Сюда небрежно положила их.
     И, раздувая полог парчевой,
     Скользит по ним прохладный ветр ночно?
     Когда сквозь тонкий занавес окна
     Глядит луна -- нескромная луна!
     Есть монастырь, и там в неделю раз
     За упокой молящих слышен глас,
     И с честью перед набожной толпой
     320
     \\
     Арсений поминается порой.
     И блещет в церкви длинный ряд гробов,
     Украшенный гербом его отцов;
     , Но никогда меж них не будет тот,
     С которым славный кончился их род.
     Ни свежий дерн, ни пышный мавзолей
     Не тяготит сырых его костей;
     Никто об нем не плакал... лишь одна,
     Монахиня!.. Бог знает, кто она?
     Бог знает, что пришло на мысли ей
     Жалеть о том, кто не жалел об ней!.
     Увы! Он не любил, он не жалел,
     Он даже быть любимым не хотел,
     И для нее одной был он жесток:
     Но разве лучше поступил с ним рок?
     И как не плакать вечно ей о том,
     Кто так обманут был, с таким умом,
     Кто на земле с ней разлучен судьбой
     И к счастью не воскреснет в жизни той?..
     В печальном только сердце может страсть
     Иметь неограниченную власть:
     Так в трещине развалин иногда
     Береза вырастает: молода
     И зелена -- и взоры веселит,
     И украшает сумрачный гранит!
     И часто отдыхающий пришлец
     Грустит об ней, и мыслит: наконец
     Порывам бурь и зною предана,
     Увянет преждевременно она!..
     Но что ж! -- усилья вихря и дождей
     Не могут обнажить ее корней,
     И пыльный лист, встречая жар дневной,
     Трепещет все на ветке молодой!..



АУЛ БАСТУНДЖИ
     Тебе, Кавказ -- суровый царь земли, --
     Я снова посвящаю стих небрежный:
     Как сына ты его благослови
     И осени вершиной белоснежной!
     От ранних лет кипит в моей крови
     Твой жар и бурь твоих порыв мятежный;
     На севере, в стране тебе чужой,
     Я сердцем твой, -- всегда и всюду твой!..
     Твоих вершин зубчатые хребты
     Меня носили в царстве урагана,
     И принимал меня, лелея, ты
     В объятия из синего тумана.
     И я глядел в восторге с высоты,
     И подо мной, как остов великана,
     В степи обросший мохом и травой,
     Лежали горы грудой вековой.
     322
     Над детской головой моей венцом
     Свивались облака твои седые;
     Когда по ним, гремя, катался гром,
     И, пробудясь от сна, как часовые,
     Пещеры откликалися кругом,
     Я понимал их звуки роковые,
     Я в край надзвездный пылкою душой
     Летал на колеснице громовой!..
     Моей души не понял мир.
     Ему Души не надо. Мрак ее глубокий,
     Как вечности таинственную тьму,
     Ничье живое не проникнет око.
     И в ней-то недоступные уму
     Живут воспоминанья о далекой
     Святой земле... ни свет, ни шум земной
     Их не убьет... я твой! я всюду твой!..
     ГЛАВА ПЕРВАЯ
     Между Машуком и Бешту, назад
     Тому лет тридцать, был аул, горами
     Закрыт от бурь и вольностью богат.
     Его уж нет. Кудрявыми кустами
     Покрыто поле: дикий виноград,
     Цепляясь, вьется длинными хвостами
     Вокруг камней, покрытых сединой,
     С вершин соседних, сброшенных грозой!..
     Ни бранный шум, ни песня молодой
     Черкешенки уж там не слышны боле;
     И в знойный летний день табун степной
     Без стражи ходит там, один, по воле;
     И без оглядки с пикой за спиной
     323


     Донской казак въезжает в это поле;
     И безопасно в небесах орел,
     Чертя круги, глядит на тихий дол.
     И там, когда вечерняя заря
     Бледнеющим румянцем одевает
     Вершины гор, -- пустынная змея
     Из-под камней, резвяся, выползает;
     На ней рябая блещет чешуя
     Серебряным отливом, как блистает
     Разбитый меч, оставленный бойцом
     В густой траве на поле роковом.
     IT
     Сгорел аул -- и слух об нем исчез.
     Его сыны рассыпаны в чужбине...
     Лишь пред огнем, в туманный день, черкес
     Порой об нем рассказывает ныне
     При малых детях. И чужих небес
     Питомец, проезжая по пустыне,
     Напрасно молвит казаку: "Скажи,
     Не знаешь ли аула Бастунджи?"
     В ауле том без ближних и друзей
     Когда-то жили два родные брата,
     И в Пятигорье не было грозней
     И не было отважней Акбулата.
     Меньшой был слаб и нежен с юных дней,
     Как цвет весенний под лучом заката!
     Чуждался битв и крови он и зла,
     Но искра в нем таилась... и ждала...
     VI
     Отец их был убит в чужом краю.
     А мать Селим убил своим рожденьем,
     И, хоть невинный, начал жизнь свою,
     324
     Как многие кончают, преступленьем!
     Он душу не обрадовал ничью,
     Он никому не мог быть утешеньем;
     Когда он в первый раз открыл глаза,
     Его улыбку встретила гроза!...
     vn
     Он рос один... по воле, без забот,
     Как птичка, меж землей и небесами!
     Блуждая с детства средь родных высот,
     Привык он тучи видеть под ногами,
     А над собой один безбрежный свод;
     Порой, в степи застигнутый мечтами,
     Один сидел до поздней ночи он,
     И вкруг него летал чудесный сон.
     тш
     И земляки-зачем? то знает бог-
     Чуждались их беседы; особливо
     Паслись их кони... и за их порог
     Переступали люди боязливо;
     И даже молодой Селим не мог,
     Свой тонкий стан, высокий и красивый,
     В бешмет шелковый праздничный одев,
     Привлечь одной улыбки гордых дев.
     Сбиралась ли ватага удальцов
     Отбить табун, иль бранною забавой
     Потешиться... оставя бедный кров,
     Им вслед, с усмешкой горькой и лукавой,
     Смотрели братья, сумрачны, без слов,
     Как смотрит облак иногда двуглавый,
     Засев меж скал, на светлый бег луны,
     Один, исполнен грозной тишины.
     325


     Дивились все взаимной их любви,
     И не любил никто, их... оттого ли,
     Что никому они дела свои
     Не поверяли и надменной воли
     Склонить пред чуждой волей не могли?
     Не знаю, -- тайна их угрюмой доли
     Темнее строк, начертанных рукой
     Прохожего на плите гробовой...
     XI
     Была их сакля меньше всех других,
     И с плоской кровли мох висел зеленый.
     Рядком блистали на стенах простых
     Аркан, седло с насечкой вороненой,
     Два башлыка, две шашки боевых
     Да два ружья, которых ствол граненый,
     Едва прикрытый шерстяным чехлом,
     Был закопчен в дыму пороховом,
     XII
     Однажды... Акбулата ждал Селим
     С охоты. Было поздно. На долину
     Туман ложился, как прозрачный дым;
     И сквозь него, прорезав половину

     Косматых скал, как буркою, густым

     Одетых мраком, дикую картину
     Родной земли и неба красоту
     Обозревал задумчивый Бешту.
     хш
     Вдали тянулись розовой стеной,
     Прощаясь с солнцем, горы снеговые;'
     Машук, склоняся лысой головой,
     Через струи Подкумка голубые,
     Казалось, думал тяжкою стопой .
     Перешагнуть в поместия чужие.
     323
     С мечети слез мулла; аул дремал...
     Лишь в крайней сакле огонек блистал.
     XIV
     И ждет Селим -- сидит он час и два,
     Гуляя в поле, горный ветер плачет,
     И под окном колышется трава.
     Но чу! далекий топот... кто-то скачет...
     Примчался; фыркнул конь, заржал... Сперва
     Спрыгнул один, потом другой... что это значит?
     То не сайгак, не волк, не зверь лесной!
     Он прискакал с добычею иной.
     И в саклю молча входит Акбулат,
     Самодовольно взорами сверкая.
     Селим к нему: "Ты загулялся, брат!
     Я чай, с тобой не дичь одна лесная".
     И любопытно он взглянул назад,
     И видит он: черкешенка младая
     Стоит в дверях, мила как херувим;
     И побледнел невольно мой Селим.
     XTI
     И в нем, как будто пробудясь от сна,
     Зашевелилось сладостное, что-то.
     "Люби ее! она моя жена! --
     Сказал тогда Селиму брат. --
     Охотой Родной аул покинула она.
     Наш бедный дом храним ее заботой
     Отныне будет. Зара! вот моя
     Отчизна, все богатство, вся семья!.."
     хта
     И Зара улыбнулась, и уста
     Хотели вымолвить слова привета,.
     Но замерли. Вдоль по челу мечта
     327


     Промчалась тенью. По словам поэта,
     Казалось, вся она была слита,
     Как гурии, из сумрака и света;
     Белей и чище ранних облаков
     Являлась грудь, поднявшая покров;
     Черны глаза у серны молодой,
     Но у нее глаза чернее были;
     Сквозь тень ресниц, исполнены душой,

     Они блаженством сердцу говорили!
     Высокий стан искусною рукой
     Был стройно перетянут без усилий;
     Сквозь черный шелк витого кушака
     Блистало серебро исподтишка.
     XIX
     Змеились косы на плечах младых,
     Оплетены тесьмою золотою;
     И мрамор плеч, белея из-под них,
     Был разрисован жилкой голубою.
     Она была прекрасна в этот миг,
     Прекрасна вольной дикой простотою,
     Как южный плод румяный, золотой,
     Обрызганный душистою росой.
     Селим смотрел. Высоко билось в нем
     Встревоженное сердце чем-то новым.
     Как сладко, страстно пламенным челом
     Прилег бы он к грудям ее перловым!
     Он вздрогнул, вышел... сумрачен лицом,
     Кинжал рукою стиснув. На шелковом
     Ковре лениво Акбулат лежал,
     Курил и думал... О! когда б он знал!..
     XXI
     Промчался день, другой... и много дней;
     Они живут, как прежде, нелюдимо.
     Но раз... шумела буря. Все черней
     328
     Утесы становились. С воем мимо,
     Подобно стае скачущих зверей,
     Толпою резвых жадных псов гонимой,
     Неслися друг за другом облака,
     Косматые, как перья шишака.
     XXII
     Очами Акбулат их провожал
     Задумчиво с порога сакли бедной.
     Вдруг шорох: он глядит... пред ним стоял
     Селим, без шапки, пасмурный и бледный;
     На поясе, звеня, висел кинжал,
     Рука блуждала по оправе медной;
     Слова кипели смутно на устах,
     Как бьется пена в тесных берегах.
     ххш
     И юноше с участием живым
     Он молвил: "Что с тобой? -- не понимаю!
     Скажи!" -- "Я гибну! -- отвечал Селим,
     Сверкая мутным взором, -- я страдаю!..
     Одною думой день и ночь томим!
     Я гибну!.. ты ревнив, ты вспыльчив: знаю!
     Безумца не захочешь ты спасти...
     Так, я виновен... но, прости!.. прости!.."
     XXIV
     "Скажи, тебя обидел кто-нибудь?
     Обиду злобы кровью смыть могу я!
     Иль кань пропал? Забудь об нем, забудь,
     В горах коня красивее найду я!..
     Иль от любви твоя пылает грудь?
     И чуждой девы хочешь поцелуя?..
     Ее увезть легко во тьме ночной,
     Она твоя!.. но молви: что с тобой?"
     XXV
     "Легко спросить... но тяжко рассказать
     И чувствовать!.. Молился я пророку,
     Чтоб ангелам велел он ниспослать
     329


     Хоть каплю влаги пламенному оку!..
     Ты видишь: есть ли слезы?.. О! не трать
     Молитв напрасных... к яркому востоку
     И западу взывал я... но в моей
     Душе все шевелится грусть, как змей!..
     XXTI
     Я проклял небо-оседлал коня;
     Пустился в степь. Без цели мы блуждали,
     Не различал ни ночи я, ни дня...
     Но вслед за мной мечты мои скакали!
     Я гибну, брат!.. пойми, спаси меня!
     Твоя душа не крепче бранной стали;
     Когда я был ребенком, ты любил
     Ребенка... помнишь это? иль забыл?..
     ххтп
     Послушай!.. бурно молодость во мне
     Кипит, как. жаркий ключ в скалах
     Машука! Но ты, --в твоей суровой седине
     Видна усталость жизни, лень и. скука.
     Пускай летать ты можешь на коне,
     Звенящую стрелу бросать из лука,
     Догнать оленя и врага, сразить...
     Но... так, как я, не можешь ты любить!..
     ххтш
     Не можешь ты безмолвно, целый час
     Смотреть на, взор живой, но безответный,
     И утопать в сиянье милых глаз,
     Тая в груди, как месть, огонь ааветный!
     Обнявши Зару,, я видал не раз,
     Как ты томился, скукою приметной...
     Я б отдал жизнь за поцелуй такой,
     И... если б мог, не пожалел другой!,."
     XXIX
     Как облака, висящие над ним,
     Стал мрачен лик суровый Акбулата;
     Дрожь пробежала по усам седым,
     330
     Взор покраснел, как зарево заката.
     "Что произнесть решился ты, Селим!"-
     Воскликнул  он.  Селим  не  слушал брата. Как бедный раб, он  пал к его
ногам И волю дал страданью и мольбам.
     XXX
     "Ты видишь: я погиб!.. спасенья нет...
     Отчаянье, любовь... везде! повсюду!..
     О! ради прежней дружбы... прежних лет...
     Отдай мне Зару!.. уступи!.. я буду
     Твоим рабом... послушай: сжалься!.. нет,
     Нет!.. ты меня как ветхую посуду
     С презреньем гордым кинешь за порог...
     Но, видишь: вот кинжал! -- а там: есть бог!.
     XXXI
     Когда б хотел, я б мог давно, поверь,
     Упиться счастьем, презреть все святое!
     Но я подумал: нет! как лютый зверь,
     Он растерзает сердце молодое!
     И вот пришло раскаянье теперь,
     Пришло-но поздно! я ошибся вдвое,
     Я, как глупец, остался на земли,
     Один, один... без дружбы и любви!..
     хххп
     Что медлить: я готов-не размышляй!
     Один удар -- и мы спокойны оба.
     Увы! минута с ней -- небесный рай!
     Жизнь без нее -- скучней, страшнее гроба!
     Я здесь, у ног твоих... решись иль знай:
     Любовь хитрей, чем ревность или злоба;
     Я вырву Зару из твоих когтей,
     Она моя-и быть должна моей!"
     ХХХП1
     Умолк. Бледней снегов был нежный лик,
     В очах дрожали слезы исступленья;
     Меж губ слова слились в невнятный крик,
     331


     Мучительный, ужасный... сожаленье
     Угрюмый брат почувствовал .на миг.
     "Пройдет,--сказал он,--время заблужденья!
     Есть много звезд: одна другой светлей;
     Красавиц много без жены моей!..
     Что дал мне бог, того не уступлю;
     А что сказал я, то исполню свято.
     Прор