Берез и сосен вековых.
     Один еще во цвете лет,
     Другой, старик, и худ и сед.
     На них одежды чуждых стран.
     На младшем с стрелами колчан
     И лук, и ржавчиной покрыт

     Его шишак, и меч звенит
     На нем, тяжелых мук бразды
     И битв давнишние следы

     Хранит его чело, но взгляд
     И все движенья говорят,
     Что не погас огонь святой
     Под сей кольчугой боевой...

     Их вид суров, и шаг их скор,
     И полон грусти разговор:
     "Прошу тебя, не уменьшай
     Восторг души моей! Опять

     Я здесь, опять родимый край
     19-1
     Сужден изгнанника принять;
     Опять, как алая заря,
     Надежда веселит меня;
     И я увижу милый кров,
     Где длился пир моих отцов,
     Где я мечом играть любил,
     Хоть меч был свыше детских сил.
     Там вырос я, там защищал
     Своих богов, свои права,

     Там за свободу я бы встал,
     Когда бы не твои слова.

     Старик! где ж замыслы твои?
     Ты зрел ли, как легли в крови
     Сыны свободные славян
     На берегу далеких стран?
     Чужой народ нам не помог,
     Он принял правду за предлог,
     Гостей врагами почитал.
     Старик! старик! кто б отгадал,
     Что прах друзей моих уснет
     В земле безвестной и чужой,
     Что под небесной синевой
     Один Вадим да Ингелот
     На сердце будут сохранять
     Старинной вольности любовь,
     Что им одням лишь увидать
     Дано свою отчизну вновь?..
     Но что ж?.. быть может, наша весть
     Не извлечет слезы из глаз,
     Которые увидят нас,
     Быть может, праведную месть

     Судьба обманет в третий раз!.."
     Так юный воин говорил,
     И влажный взор его бродил-
     По диким соснам и камням
     И по туманным небесам.
     "Пусть так! -- старик ему в ответ, --
     Но через много, много лет
     Все будет славиться Вадим;
     И грозным именем твоим
     13* 195


     Народы устрашат князей,
     Как тенью вольности своей.
     И скажут: он за милый край,
     Не размышляя, пролил кровь,
     Он презрел счастье и любовь...

     Дивдоь ему -- и подражай!"
     С улыбкой горькою боец
     Спешил от старца отвернуть
     Свои глаза: младую грудь
     Печаль давила, как свинец;
     Он вспомнил о любви своей,

     Невольно сердце потряслось,
     И все волнение страстей
     Из бледных уст бы излилось,
     Когда бы не боялся он,
     Что вместо речи только стон
     Молчанье возмутит кругом;
     И он, поникнувши челом,
     Шаги приметно ускорял
     И спутнику не отвечал.
     Идут -- и видят вдруг курган
     Сквозь синий утренний туман;
     Шиповник и репей кругом,
     И что-то белое на нем

     Недвижимо в траве лежит.
     И дикий коршун тут сидит,
     Как дух лесов, на пне большом --

     То отлетит, то подлетит;
     И вдруг, приметив меж дерев

     Вдали нежданных пришлецов,
     Он приподнялся на ногах,
     Махнул крылом и полетел
     И, уменьшаясь в облаках,
     Как лодка на море, чернел!..
     На том холме в траве густой

     Бездушный, хладный труп лежал,
     Одетый белой пеленой;
     Пустыни ветр ее срывал,
     Кудрями длинными играл
     196
     И даже не боялся дуть
     На эту девственную грудь,
     Которая была белей,
     Была нежней и холодней, :
     Чем снег зимы. Закрытый взгляд,
     Жестокой смертию объят,
     И несравненная рука
     Уж посинела и жестка...
     И к мертвой подошел Вадим...
     Но что за перемена с ним? --
     Затрясся, побледнел, упал...
     И раздался меж ближних скал
     Какой-то длинный крик иль стон..
     Похож был на последний он1
     И кто бы крик сей услыхал,

     Наверно б сам в себе сказал,
     Что сердца лучшая струна
     В минуту эту порвана!..
     О! если бы одна любовь
     В душе у витязя жила,
     То он бы не очнулся вновь;
     Но месть любовь превозмогла.

     Он долго на земле лежал
     И странные слова шептал,
     И только мог понять старик,
     Что то родной его язык
     И, наконец, страдалец встал.
     "Не все ль я вынес? -- он сказал,
     О Ингелот! любил ли ты? .
     Взгляни на бледные черты
     Умершей Леды... посмотри-
     Скажи... иль нет! не говори...
     Свершилось! я на месть иду,
     Я в мире ничего не жду:
     Здесь я нашел, здесь погубил
     Все, что искал, все, что любил!.."

     И меч спешит он обнажить
     И начал им могилу рыть.
     Старик невольно испустил
     Тяжелый сожаленья вздох
     ,197


     И безнадежному помог.
     Готов уж смерти тесный дом,
     И дерн готов, и камень тут;
     И бедной Леды труп кладут
     В сырую яму... И потом
     Ее засыпали землей,
     И дерн покрыл ее сырой.
     И камень положен над ним.
     Без дум, без трепета, без слез
     Последний долг свершил Вадим,
     И этот день, как легкий дым,
     Надежду и любовь унес.
     Он стал на свете сирота.
     Душа его была пуста.
     Он сел на камень гробовой
     И по челу провел рукой;
     Но грусть -- ужасный властелин:
     С чела не сгладил он морщин!
     Но сердце билося опять --
     И он не мог его унять!..
     "Девица! мир твоим костям! --
     Промолвил тихо Ингелот, --
     Одна лишь цель богами нам
     Дана -- и каждый к ней придет;
     И жалок и безумец тот,
     Кто ропщет на закон судьбы:
     К чему? -- мы все его рабы!"
     И оба встали и пошли
     И скрылись в голубой дали!..
     Горит на небе ясный день,
     Бегут златые облака,

     Синеет быстрая река,
     И ровен, как стекло,
     Ильмень. Из Новагорода народ,
     Тесняся, на берег идет.
     Там есть возвышенный курган;
     На нем священный истукан,
     198
     Изображая бога битв, Белеет издали.
     Предмет Благодарений и молитв,

     Стоит он здесь уж много лет;
     •Но лишь недавно князь пред ним
     Склонен почтением немым.
     Толпой варягов окружен,
     На жертву предлагает он

     Добычу счастливой войны.
     Песнь раздалася в честь богов;
     И груды пышные даров
     На холм святой положены!..
     Рассыпались толпы людей;
     Зажглися пни, и пир шумит,

     И Рурик весело сидит
     Между седых своих вождей!..
     Но что за крик? откуда он?
     Кто этот воин молодой?
     Кто Рурика зовет на бой?
     Кто для погибели рожден?..
     В своем заржавом шишаке
     Предстал Вадим -- булат в руке,
     Как змеи, кудри на плечах,
     Отчаянье и месть в очах.
     "Варяг! -- сказал он, -- выходи!
     Свободное в моей груди
     Трепещет сердце... испытай,
     Сверши злодейство до конца;
     Паденье одного бойца
     Не может погубить мой край:
     И так уж он у ног чужих,
     Забыв победы дней былых!..
     Новогородцы! обо мне
     Не плачьте... я родной стране
     И жизнь и счастие принес...
     Не требует свобода слез!"
     И он мечом своим взмахнул --
     И меч как молния сверкнул;
     И речь все души потрясла,
     199


     Но пробудить их не могла!..
     Вскочил надменный буйный князь
     И мрачно также вынул меч,
     Известный в буре грозных сеч;
     Вскочил -- и битва началась.
     Кипя, с оружием своим,
     На князя кинулся Вадим;
     Так над пучиной бурных вод
     На легкий челн бежит волна --
     И сразу лодку разобьет
     Или сама раздроблена.
     И долго билися они,
     И долго ожиданья страх
     Блестел у зрителей в глазах,--
     Но витязя младого дни
     Уж сочтены на небесах!..
     Дружины радостно шумят
     И бросил князь довольный взгляд:
     Над непреклонной головой
     Удар спустился роковой.
     Вадим на землю тихо пал,
     Не посмотрел, не простонал.
     Он пал в крови, и пал один --
     Последний вольный славянин!
     Когда росистой ночи мгла
     На холмы темные легла,
     Когда на небе чередой
     Являлись звезды и луной
     Сребрилась в озере струя,
     Через туманные поля
     Охотник поздний проходил
     И вот что после говорил,
     Сидя с женой, между друзей,
     Перед лачугою своей:
     "Мне чудилось, что за холмом,
     Согнувшись, человек стоял,
     С трудом кого-то поднимал:
     Власы белели над челом;
     200
     И, что-то на плеча взвалив,
     Пошел -- и показалось мне,
     Что труп чернелся на спине' '

     У старика. Поворотив

     С своей дороги, при луне
     Я видел: в недалекий лес
     Спешил с своею ношей он,
     И, наконец, совсем исчез,

     Как перед утром лживый сон!.."
     Над озером видал ли ты,
     Жилец простой окрестных сел,
     Скалу огромной высоты,
     У ног ее зеленый дол?
     Уныло желтые цветы
     Да можжевельника кусты,
     Забыты ветрами, растут
     В тени сырой. Два камня тут,
     Увязши в землю, из травы
     Являют серые главы:
     Под ними спит последним сном, С

     своим мечом, с своим щитом,
     Забыт славянскою страной,
     Свободы, витязь молодой.


     A tale of the times of old!.. The deeds of days of other years!.
     Сказание седых времен!.. Деянья прежних лет и дней!.. (Англ.)


     КАЛЛЫ *
     Черкесская повесть
     'Т is the clime of the East: 't is the
     land of the  Sun  -- Can he smile  on  such deeds  as his children have
done? Oh! wild as .the accents of lovers' farewell
     Are the hearts which they bear, and the tales which they teil.
     "The Bride of Auydos". Byron '.
     "Теперь настал урочный час,
     И тайну я тебе открою.
     Мои советы -- божий глас;
     Клянись им следовать душою.
     Узнай: ты чудом сохранен
     От рук убийц окровавленных,
     Чтоб неба оправдать закон


     *По-черкесски: убийца. (Прим. Лермонтова.)


     Вот край Востока: вот страна Солнца --
     Может ли оно улыбаться деяниям своих детей?
     О! неистовы, как возгласы любовников при расставании,
     Сердца у них в груди и их рассказы.


     *"Абидосская .невеста" Байрон (англ.}.
     202
     И отомстить за побежденных;
     И не тебе принадлежат
     Твои часы, твои мгновенья;
     Ты на земле орудье мщенья,
     Палач, -- а жертва Акбулат!
     Отец твой, мать твоя и брат,

     От рук злодея погибая,
     Молили небо об одном:
     Чтоб хоть одна рука родная
     За них разведалась с врагом!
     Старайся быть суров и мрачен,
     Забудь о жалости пустой;
     На грозный подвиг ты назначен
     Законом, клятвой и судьбой.

     За все минувшие злодейства
     Из обреченного семейства
     Ты никого не пощади;
     Ударил час их истребленья!
     Возьми ж мои благословенья,
     Кинжал булатный -- и поди!" --
     Так говорил мулла жестокий,
     И кабардинец черноокий
     Безмолвно, чистя свой кинжал,
     Уроку мщения внимал.
     Он молод сердцем и годами,
     Но, чуждый страха, он готов
     Обьщай дедов и отцов
     Исполнить свято над врагами;
     Он поклялся -- своей рукой
     Их погубить во тьме ночной.
     п
     Уж день погас. Угрюмо бродит

     Аджи вкруг сакли... и давно
     В горах все тихо и темно;
     Луна как желтое пятно
     Из тучки в тучку переходит,

     И ветер свищет и гудет.
     Как призрак, юноша идет
     203


     Теперь к заветному порогу:
     Кинжал из кожаных. ножон
     Уж вынимает понемногу...
     И вдруг дыханье слышит он!
     Аджи не долго рассуждает:
     Врагу заснувшему он в грудь
     Кинжал без промаха вонзает
     И в ней спешит перевернуть.
     Кому убийцей быть судьбина
     Велит-тот будь им до конца;
     Один погиб; но с кровью сына

     Смешать он должен кровь отца.

     Пред ним старик: власы седые!
     Черты открытого лица

     Спокойны, и усы большие
     Уста закрыли бахромой!
     И для молитвы сжаты руки!
     Зачем ты взор потупил свой, Аджи?
     Ты мщенья слышишь звуки!

     Ты слышишь!.. то отец родной!
     И с ложа вниз, окровавленный,
     Свалился медленно старик,
     И стал ужасен бледный лик,
     Лобзаньем смерти искаженный;
     Взглянул убийца молодой...
     И жертвы ищет он другой!
     Обшарил стены он, чуть дышит,
     Но не встре<чает> ничего --
     И только сердца своего
     Биенье трепетное слышит.
     Ужели все погибли? нет!
     Ведь дочь была у Акбулата!
     И ждет ее в семнадцать лет
     Судьба отца и участь брата...
     И вот луны дрожащий свет
     Проникнул в саклю, озаряя
     Два трупа на полу сыром
     И ложе, где роскошным сном
     Спала девица молодая.
     204
     ш
     Мила, как сонный херувим,
     Перед убийцею своим
     Она, раскинувшись небрежно, .
     Лежала: только сон мятежный,
     Волнуя девственную грудь,
     Мешал свободно ей вздохнуть.
     Однажды, полные томленья,
     Открылись черные глаза,
     И, тайный признак упоенья,
     Блистала ярко в них слеза;
     Но испугавшись мрака ночи,
     Мгновенно вновь закрылись очи...
     Увы! их радость и любовь
     И слезы не откроют вновь!
     И он смотрел. И в думах тонет
     Его душа. Проходит час.
     Чей это стон? Кто так простонет,
     И не последний в жизни раз?
     Кто, услыхав такие звуки,
     До гроба может их забыть?
     О, как не трудно различить
     От крика смерти -- голос муки!
     IV
     Сидит мулла среди ковров,
     Добытых в Персии счастливой;
     В дыму табачных облаков
     Кальян свой курит он лениво;
     Вдруг слышен быстрый шум шагов,
     В крови, с зловещими очами,

     Аджи вбегает молодой;
     В одной руке кинжал, в другой...
     Зачем он с женскими власами
     Пришел? И что тебе, мулла,
     Подарок с женского чела?
     "О, как верны мои удары! --
     Ужасным голосом сказал
     Аджи, -- смотри! узнал ли, старый?" --

     "Ну что же?" -- "Вот что!" -- и кинжал
     В груди бесчувственной торчал...
     205


     На  вышине  горы священной,  Вечерним солнцем  озаренной,  Как одинокий
часовой Белеет памятник простой:
     Какой-то столбик округленный!
     Чалмы подобие на нем;
     Шиповник стелется кругом;
     Оттуда синие пустыни
     И гребни самых дальних гор --
     Свободы вечные твердыни --
     Пришельца открывает взор.
     Забывши мир, и им забытый,
     Рукою дружеской зарытый,
     Под этим камнем спит мулла,
     И вместе с ним его дела.
     Другого любит без боязни
     Его любимая жена,
     И не боится тайной казни
     От злобной ревности она!..
     VI
     И в это время слух промчался
     (Гласит преданье), что в горах
     Безвестный странник показался,
     Опасный в мире и боях;
     Как дикий зверь, людей чуждался;
     И женщин он ласкать не мог!
     <•
     Хранил он вечное молчанье,
     Но не затем, чтоб подстрекнуть
     Толпы болтливое вниманье;
     И он лишь знает, почему
     К.аллы ужасное прозванье
     В горах осталося ему.
     •>
     (АЗРАИЛ)
     Речка, кругом широкие  долины,  курган,  на берегу издохший  копь лежит
близ кургана, и вороны летают над ним. Все дико.
     А з р а и л (сидит на кургане)
     Дождуся здесь; мне не жестка
     Земля кургана. Ветер дует,
     Серебряный ковыль волнует
     И быстро гонит облака.
     Кругом все дико и бесплодно.
     Издохший конь передо мной
     Лежит, и коршуны свободно
     Добычу делят меж собой.
     Уж хладные белеют кости,
     И скоро пир кровавый свой
     Незваные оставят гости.
     Так точно и в душе моей:
     Все пусто, лишь одно мученье
     Грызет ее с давнишних дней
     И гонит прочь отдохновенье;
     Но никогда не устает
     Его отчаянная злоба,
     И в темной, темной келье гроба
     Оно вовеки не уснет.
     Все умирает, все проходит.
     Гляжу, за веком век уводит
     207


     Толпы народов и миров
     И с ними вместе исчезает.

     Но дух мой гибели не знает;
     Живу один средь мертвецов,

     Законом общим позабытый,
     С своими чувствами в борьбе,

     С душой, страданьями облитой,
     Не зная равного себе.
     Полуземной, полунебесный,
     Гонимый участью чудесной,
     Я все мгновенное люблю,
     Утрата мучит грудь мою.
     И я бессмертен, и за что же!

     Чем, чем возможно заслужить
     Такую пытку? Боже, боже!
     Хотя бы мог я не любить!
     Она придет сюда, я обниму
     Красавицу и грудь к груди прижму,
     У сердца сердце будет горячей;
     Уста к устам чем ближе, тем сильной
     Немая речь любви. Я расскажу
     Ей все и мир и вечность покажу;
     Она слезу уронит надо мной,
     Смягчит творца молитвой молодой,
     Поймет меня, поймет мои мечты
     И скажет: "Как велик, как жалок ты".
     Сей речи звук мне будет жизни звук,
     И этот час последний долгих мук.
     Клянусь воспоминание об нем
     Глубоко в сердце схоронить моем,
     Хотя бы на меня восстал весь ад.
     Тот угол, где я спрячу этот клад,
     Не осквернит ни ропот, ни упрек,
     Ни месть, ни зависть; пусть свирепый рок
     Сбирает тучи, пусть моя звезда
     В тумане вечном тонет навсегда,
     Я не боюсь; есть сердце у меня,
     Надменное и полное огня,
     Есть в нем любви ее святой залог,
     Последнего ж не отнимает бог.
     208


     Но слышен звук шагов, она, она.
     Но для чего печальна и бледна?
     Венок пестреет над ее челом,
     Играет солнце медленным лучом
     На белых персях, на ее кудрях --
     Идет. Ужель меня тревожит страх?


     Дева входит, цветы в  руках и на голове, в белом платье, крест на груди
у нее.


     Дева
     Ветер гудет,
     Месяц плывет,
     Девушка плачет,
     Милый в чужбину скачет.
     Ни дева, ни ветер
     Не замолкнут;
     Месяц погаснет,
     Милый изменит.
     Прочь печальная песня.
     Я опоздала, Азранл.
     Так ли тебя зовут, мой друг? (Садится рядом.)
     А  з р а и  л. Что  до названья?  Зови меня твоим любезным, пускай твоя
любовь заменит мне имя, я никогда не желал бы иметь другого. Зови как хочешь
смерть  --  уничтожением, гибелью, покоем, тлением,  сном,  -- она все равно
поглотит свои жертвы.
     Дева. Полно с такими черными мыслями.
     А  з р а и л.  Так,  моя любовь чиста, как голубь,  но  она  хранится в
мрачном месте, которое темнеет с вечностью.
     Дева. Кто ты?
     А з р а и л. Изгнанник, существо сильное и побежденное. Зачем ты хочешь
знать?
     Дева. Что  с  тобою? Ты побледнел приметно,  дрожь  пробежала  по твоим
членам, твои веки опустились к земле. Милый, ты становишься страшен.
     А з р а и л. Не бойся, все опять прошло.
     Дева. О,  я тебя люблю,  люблю больше блаженства.  Ты помнишь, когда мы
встретились, я покраснела; ты прижал меня к себе, мне было так хорошо,


     так  тепло  у  груди твоей.  С  тех  пор моя  душа  с  твоей  одно.  Ты
несчастлив, вверь мне свою печаль, кто ты? откуда? ангел? демон?
     А з р а и л. Ни то, ни другое.
     Дева. Расскажи  мне твою  повесть; если ты потребуешь слез, у меня  они
есть; если потребуешь ласки, то я удушу тебя моими; если  потребуешь помощи,
о возьми все, что я имею, возьми мое сердце  и приложи его к язве, терзающей
свою душу; моя любовь сожжет  этого червя, который гнездится в ней. Расскажи
мне твою повесть!
     А з  р а и л.  Слушай, не ужасайся, склонись к моему плечу,  сбрось эти
цветы, твои губы душистее. Пускай эти гвоздики, фиалки унесет ближний поток,
как некогда  время  унесет твою  собственную красоту. Как,  ужели  эта мысль
ужасна, ужели в столько столетий люди не могли к ней привыкнуть, ужели никто
не может пользоваться всею опытностью предшественников? О люди! Вы жалки, но
со всем тем я сменял бы  мое вечное существованье  на мгновенную искру жизни
человеческой, чтобы  чувствовать  хотя все  то  же, что теперь  чувствую, но
иметь  надежду когда-нибудь  позабыть, что  я жил и мыслил.  Слушай  же  мою
повесть.


     Рассказ Азраила
     Когда еще ряды. светил
     Земли не знали меж собой,
     В те годы я уж в мире был,
     Смотрел очами и душой,
     Молился, действовал, любил.
     И не один я сотворен,
     Нас было много; чудный край
     М